Transparency

      Гилберт положил ладони на стеклянную стену перед собой. Свет из ниоткуда освещал его, но все остальное было погружено во тьму. Гилберт не знал, как он попал в это место, и что он здесь делал, но ему отчаянно хотелось оказаться по ту сторону стекла. Он не знал, что будет делать там или что находится на другой стороне, но он просто чувствовал необходимость уйти. Свет и движение с другой стороны привлекли его внимание, и его страх растворился в очаровании.       По телосложению было понятно, что там было двое мужчин, они были одеты в невзрачные джинсы и футболки. Лица были скрыты от взора Гилберта, но это только усилило интерес. Он видел, как руки блуждали по чужому телу, вызывая дрожь, но лица по-прежнему ускользали от него. Один мужчина с более женственными руками поднял другого и положил на металлический столик подальше от Пруссии. Этот стол всегда был там? спросил себя Гилберт. Он не мог вспомнить. Но от стола его отвлекли наконец увиденные лица влюбленных.       Родерих отстранился от мужчины, который обнимал его. Его фиалковый взгляд был полон похоти, когда он проводил по волосам мужчины перед собой, целуя его. Гилберт не почувствовал ревности, которую ожидал, когда увидел, что Родерих с другим. Нет, он просто чувствовал легкую потерю, когда смотрел на него. Потеря казалась такой знакомой, и это действительно было единственным, что чувствовал Гилберт при взгляде на Австрию, который был с другими на протяжении веков. Такова была природа любви в том виде, в каком познал ее Гилберт: боль утраты и безмолвная тоска. Он осторожно прикоснулся кончиками пальцев к стеклу, протягивая руку к человеку, которого любил веками.       Однако Родерих продолжал целовать еще незнакомого мужчину на столе. Стянув через голову его футболку, Австрия на мгновение посмотрел на своего любовника, который, похоже, смущенно опустил голову. Этот жест показался Гилберту знакомым, но глядя на мускулистую спину второго мужчины, он не мог вспомнить, кто это. Родериха явно не слишком волновало смущение его возлюбленного, он откинул его волосы в сторону и начал зацеловывать шею. Один за другим на некогда чистой коже появлялись красные пятна. Гилберт бесстрастно наблюдал за всем этим. И только когда рука Родериха надавило на плечо, заставляя человека лечь на стол, Гилберт наконец узнал застенчивого, почти девственного любовника.       В пылу страсти глаза Мэттью были глубоко фиолетовыми, причем такого оттенка, который был присущ только ему. Щеки раскраснелись, а губы припухли. Быстрое движение завитушки, которая была прямо напротив его губ, выдавало прерывистое дыхание, которое терялось в тишине. Быстрое движение грудной клетки Мэттью подтвердило вывод Гилберта. Глаза Пруссии заалели, когда он увидел, что Канада явно наслаждается. Заметив, как рука Родериха скользнула по груди Мэттью, чтобы поиграть с розовым соском, Гилберт заколотил по стеклу.       — Отвали от него, мать твою!       Казалось, что голос Гилберта наконец проник сквозь стекло. Родерих оторвал взгляд от возбужденного Мэттью и ухмыльнулся Пруссии, на него обрушились судорожные вздохи и стоны канадца. Нет, черт возьми, он этого не делал! подумал Гилберт.       Родерих уловил бессильную ярость Гилберта и легко укусил второй сосок Мэттью. Канадец удивленно откинул голову назад и крепко зажмурился.       — Родерих!.. — это все, что он мог сказать.       Гилберт отвернулся от пары, отчаянно пытаясь найти в стекле слабое место. Чуть выше его головы виднелась небольшая трещина. Подняв руку, Гилберт ударил кулаком по самой середине трещины. Она немного расширилась, и Пруссия проделывал это снова и снова, пытаясь заглушить звуки, которые издавал Мэттью. Рука Гилберта кровоточить, когда он ударил по стеклу в очередной раз. Глаза Мэттью на секунду сфокусировались, и он настороженно огляделся.       — Ты это слышал?       — Ничего такого, дорогой. Просто сосредоточься на мне.       — Хорошо…       Звук их поцелуя сводил Гилберта с ума. Используя всю свою силу, он ударил еще раз по трещине, вызвав эффект домино, после чего трещины стали расползаться по всему стеклу. Почувствовав прилив сил, Гилберт замахнулся для еще одного удара, когда прозрачное стекло превратилось в зеркало, и он увидел, что его руку поймала чужая. Тотчас же страх, который Гилберт испытывал ранее, вернулся, приправленный не только желанием уйти, но и добраться до Мэттью. Хуже всего было то, что Гилберт сразу узнал своего похитителя и понял, что ему правда стоит бояться.       Багровые глаза уставились в разбитое зеркало, когда левая рука похитителя сомкнулась вокруг шеи Гилберта, демонстрируя красно-черно-белую повязку. Свастика смело выступила вперед, и зрачки Пруссии расширились, когда он увидел, что он сам склонился к своему уху. Это был Гилберт, но более разрушительный для себя и окружающих. Он ненавидел и боялся самого себя.       Молодой Пруссия ухмыльнулся поведению своей жертвы.       — Ксесесе, дорогой, я дома. Скучал по мне?       Гилберт уже было собирался ответить отказом, сказать, что он больше не такой, но его остановила рука, сжимавшая его горло. Послышались громкие стоны. Пруссия рассмеялся Гилберту в ухо.       — Он довольно забавный. Может, я тоже опробую его…       В этот момент Гил начал яростно сопротивляться, от чего горло сжали сильнее. Но все же ему удалось прохрипеть:       — Нет… мой.       Черные пятна заплясали перед глазами Гилберта, когда его двойник усмехнулся ему в ухо.       — Но я — это ты.       — Н-нет…       — Как ты сможешь защитить его, — злобно сказал молодой Пруссия, — если ты не можешь защитить даже себя?       Последнее, что услышал Гилберт, стон Мэттью, а затем его шея сломалась и осталась только тишина.       Хрусть.       Пруссия резко проснулся весь в поту. Nein, nein, nein, nein, nein, только и мог думать Гилберт. Застонав, он схватил полотенце и направился в душ. Он помог ему прогнать наваждение от вчерашнего сна, так что он решил, что душ это то, что ему нужно. Не психотерапевт, а душ. Определенно не психотерапевт. Гилберт шагнул под теплые струи. Они расслабили его мышцы и смыли физические следы ночного кошмара. Хотя и психологические тоже…       Пруссия обхватил голову руками и с трудом подавил желание закричать, опасаясь, что это потревожит Мэттью. Что, черт возьми, со мной не так?       Кое-что действительно беспокоило Гилберта в этом сне. Во-первых, тот факт, что напавшим был он сам. Это было проблемой, из-за которой Гилберт не подойдет к терапевту ближе чем на пятнадцать метров. Тем более, он был национал-социалистом… и просто появился из ниоткуда. Гилберт давно смирился со своим прошлым и прошлым Людвига. Это было просто необходимо, когда он жил в доме Ивана… как минимум потому что фашизм и коммунизм плохо сочетались. Он не мог изменить свое прошлое и не гордился им, но оно никогда не аукалось ему так.       Во-вторых, Гилберт не мог поверить, что был готов убить Родериха. После объединения Германской империи он поклялся себе, что никогда больше не причинит ему вреда лично. Вот почему он не пытался нанести ответный удар Родериху, когда тот напал на него… в начале недели? Прошло уже так много времени? Бляять.       В-третьих, когда это, черт возьми, он начал думать о Мэттью как о своем? Они знакомы буквально чуть больше суток. Конечно, эти часы были наполнены одними из лучших развлечений Гилберта за последние годы, которые не приводили к аресту. Они также были наполнены просто адски вкусными блинами, походами по магазинам, видеоиграми, приходом на помощь Мэттью и просмотром фильмов. Он ничего не мог с собой поделать. Мэттью слишком увлекся фильмом, что не замечал, как издавал милый писк, когда был удивлен, и как он прикусывал губу на напряженных моментах. Если бы Гилберт был честен с самим собой, он бы признался, что хотел бы, чтобы в фильме была постельная сцена, просто чтобы посмотреть на реакцию канадца… и наброситься на него из-за этого.       В-четвертых, когда он начал думать о Мэттью в сексуальном ключе? Канада был от природы красив и совершенно очарователен, когда краснел. И эта его язвительная сторона, которая сильно интриговала и будоражила воображение. Гилберт вспомнил о Мэттью из сна, и ему пришлось быстро превратить теплые струи в ледяные. Одной проблемой меньше, сардонически подумал он.       Выключив воду, Гилберт вышел из душа. В конце концов, все его мысли сводились к Мэттью. Гилберт хотел его. И что теперь?       Мэттью приютил его. Он не мог просто так взять и наброситься на того, кто его кормит. Черт возьми, Гилберт даже не знал, нравятся ли канадцу мужчины! В то время как среди стран была тенденция любить мужчин, поскольку их было намного больше (то есть, мужчин), чем женщин, хоть и было несколько исключений. Франциск, несмотря на свои возражения, был бисексуалом, но предпочитал больше женщин. Людвиг на самом деле был огромным исключением для Феличиано, не зря же он флиртовал с хорошенькими девушками!       Гилберт покачал головой, обернул полотенце вокруг талии и стал подбирать одежду. Оказалось, что Венгрия была его главным исключением. Большую часть времени он думал, что она была мальчиком. (В защиту Гилберта, она сама им представилась). Конечно, он мог бы заняться сексом с девушкой, но это будет совсем не то. Как будто, не хватает чего-то или… это трудно описать. Он без колебаний говорил, что он би, но больше предпочитал мужчин.       Пруссия вздохнул и отправился в свою комнату, но остановился перед дверью Мэттью. Ему вдруг стало трудно понять, почему он не принадлежал ему и вообще не должен принадлежать. Я имею в виду, подумал Гилберт, разве Мэтти не должен сам решать?.. Если бы Фрейд его сейчас слышал, то определенно разозлился бы на Гилберта. Скажем так, у Пруссии есть причины, по которым он избегал терапевтов.       Гилберт бросил свою пижаму на пол и открыл дверь Мэттью с твердым намерением зайти к нему, но его остановили две вещи: время и вид Мэттю.       Умом Гилберт понимал, что еще рано; он знал, что солнце еще не взошло. Он заметил время на часах в комнате канадца. Пруссия знал, что быть разбуженным в три часа ночи не самая приятная вещь, и хотя он ценил грубость Мэттью, видеть его раздраженным не хотелось.       Мэттью был похож на ангела. В лунном свете его кожа казалась такой же бледной, как у Гилберта, а волосы как струны электрума*. Лицо выражало умиротворенность, бледно-розовые губы слегка приоткрыты. Мэттью лежал, завернувшись в одеяло. Плюшевый медвежонок, которого Гилберт подарил ему накануне, был виден только по пушистой макушке под подбородком Мэттью. Гилберт был прав, когда предполагал, что хозяин дома спит, прижимаясь к медведю. Это было так великолепно, что остановило Гилберта, и он мог только смотреть.       Он не знал, сколько времени он простоял в дверях, глядя на канадца, которого подсознательно считал своим. Он хотел, чтобы Мэттью был похож на медведя: спал в объятиях Гилберта. Он хотел, чтобы Мэттью смотрел на него каждое утро с улыбкой на лице, расслабленный после ночи, полной любви. Он хотел знать его эрогенные зоны. Пруссия считал, что он недостаточно хорош для Канады, но это ничего не меняло. Гилберт хотел, чтобы Мэттью принадлежал ему.       Хотя Гилберт не знал, как долго он пробудет здесь, он всегда помнил слово, которое заставило его уйти.       Отказ.       Возможно ли, что Гилберт перенес свои чувства к Родериху на Мэттью? То, что он чувствовал к Австрии казалось ему бесконечно далеким от того, что он испытывал к Канаде. Может, он уже давно не испытывал к австрийцу таких чувств, а если и испытывал, то уже не помнил их. Гилберт не хотел использовать Мэттью только для того, чтобы забыть о Родерихе. Всего за сутки Пруссия стал относиться к Канаде с уважением. Он не был уверен в реальности этих чувств.       Гилберт вышел из комнаты Мэттью и закрыл за собой дверь. Подобрав с пола одежду, он убежал в свою комнату. Закрыв дверь, Гилберт прислонился к ней. Он понятия не имел, что делать. Он чувствовал все это к Мэттью и после одного дня, проведенного вместе, он уже снился ему. Правила, подумал он. Мне нужны правила.       Пруссия и его друзья были печально известны тем, что нарушали правила/законы, но те были установлены другими людьми, чтобы ограничить их. Гилберт следовал только своим собственным правилам. Это давало ему искаженное чувство справедливости, которое во многих странах попадало в серо-черную зону, но оно хорошо служило ему на протяжении веков.       Гилберт натянул джинсы и достал свой дневник. Присев на край кровати, Гилберт принялся за работу. Парочку было легко придумать, но вот остальное… ему потребовалось около часа, чтобы закончить список. Вот как выглядела запись:       Великолепный Дневник,       Сегодня я проснулся от совершенно не великолепного кошмара. Не собираюсь вдаваться в подробности, но там были Очкарик и Мэтти, и невеликолепный Нацист, который убил Великого меня.       Это заставило меня осознать некоторые… чувства к Мэтти. Но я не хочу, чтобы он отказал мне! Поэтому я решил, что придумаю несколько великолепных правил, чтобы случайно не навязаться и не использовать в своих интересах, потому что Мэтти слишком великолепен для этого.       1. Не пялься на Мэтти, когда он спит. Неважно, как красиво он выглядит, это жутко и не круто.       2. Не думай о нем в душе. Если это произойдет, включи холодную воду.       3. Случился конфуз из-за мыслей о Мэтти? Позаботься об этом с помощью душа, а не своей руки! См. пункт 2.       4. Не предлагай ему секс. Никогда. Он может согласиться.       5. Не думай о том, что он такой же удивительный, как и его блины.       6. Не думай о том, что у него такой же восхитительный вкус, как и у его блинов. См. пункт 3.       7. Восхищайся им в пределах дружбы. Каким бы великолепным он не был.       8. Не лги ему, но воздержись от упоминания о том, каким сексуальным, красивым и совершенным ты его считаешь. Также не говори ему о чувствах, которые заставили составить этот список.       9. Всегда держись от него на расстоянии минимум в 15 сантиметров. Ради твоей и его безопасности.       10. Важно! Помни, что как бы ты сильно не желал этого, Мэтти не твой! У тебя нет права его ревновать, если он разговаривает с другими, или целует, или…       Что ж, время спать!       Великий Я.       Гилберт закончил свою запись, все еще немного взвинченный после написания последнего правила. Его удивило, насколько прозрачными были его чувства, когда он посмотрел на список. И это всего лишь после одного гребаного дня! Поосторожнее с эмоциями, Гилберт.       Он закрыл дневник и убрал его в ящик комода. Пруссия был немного подавлен всеми этими запретами из списка. Гилберт бы изменил его, но уставшее тело напомнило ему о себе. Даже не сняв джинсы, он растянулся на простыне, а одеялом прикрыл грудь, и, к счастью, провалился в сон без сновидений.