Transparency

      Мэттью сидел за кухонным столом. На часах было 5:30 утра, солнце еще не взошло. Он невидящим взглядом уставился в остывающую чашку ароматного кленового кофе, его мысли крутились вокруг того, что он узнал ночью. В течение многих лет Мэттью бывал в больших населенных пунктах и участвовал в различных событиях с толпой. Всего лишь на несколько часов, прежде чем снова оказаться в одиночестве. Даже тогда он был невидим для тех, кто его окружал, но он все еще был там, в центре всего. Но теперь казалось, что он никогда больше не сможет сделать это.       Мысли Мэттью постоянно возвращались к нескольким памятным погромам в его недавней истории. Концерты Guns 'n' Roses… забастовка рабочих… хоккейные матчи. О Боже, хоккейные матчи, в отчаянии подумал Мэттью. Он уныло обхватил голову руками, когда самая острая мысль, которую он пытался отбросить, пронзительно закричала в его голове: он никогда больше не сможет присутствовать на хоккейном матче.       Чувство вины, которое он испытывал из-за обид, нанесенных его народу, и ущерба имуществу, который вполне мог быть полностью его виной, сжимало его сердце, словно кулак. От боли у него на глаза навернулись слезы. Чтобы сделать все возможное для своего народа, ему придется отказаться от одной из немногих радостей своей жизни. Ему нравились и другие экстремальные виды спорта, которыми он занимался в свободное время, но все они были индивидуальными, и настолько отличались от хоккея, что никогда не заполнят пустоту от него. Как и простой просмотр игры по телевизору; много энергии, которой жаждет Мэттью, теряется во время эфира. От осознания этого у него перехватило дыхание.       Его мозг лихорадочно пытался найти способ обойти это ограничение, эту личную жертву. Гил был со мной прошлой ночью, вспомнил он. Он остановил меня от неприятностей. На мгновение Мэттью воспрянул духом; он все еще мог ходить на игры, ему просто нужен был… своего рода наблюдатель. Потребовалось всего одно мгновение, чтобы эта надежда рухнула. Гил уйдет рано или поздно.       Хоть Гилберт и не определил точный срок своего пребывания, в конце концов он все равно уедет. Он вернется в Европу, к своей семье и друзьям. Скоро ему наскучит Мэттью, так как он привык к диким выходкам своих друзей на родине. Скоро он также забудет о существовании канадской нации, как и все остальные, и Мэттью снова останется один, невидимый всеми долгие годы. Мэттью знал, что ничего подобного не может длиться вечно. Счастье, которое он испытывал, было мимолетным, и Мэттью не представлял, как удержать его в своих руках подольше.       Канадец молча рыдал за кухонным столом, не находя выхода из своего личного ада. ***       Гилберт проснулся отдохнувшим. Хоть его ночь и не была лишена сновидений, в ней не было тех тревожных кошмаров, которые мучили его раньше. Гилберт потянулся, но обнаружил, что его движения стесняет вчерашняя одежда.       Тихонько посмеиваясь про себя, Гилберт снял одежду и схватил полотенце. Пруссия выглянул в окно, чтобы увидеть прекрасное утро и солнце, которое невысоко поднялось над горизонтом. Он был доволен тем, что в этот раз погода соответствовала его настроению. Конечно, он редко бывал счастлив по утрам или хотя бы бодрым, но не сегодня.       Сейчас он даже не мог придумать причину, чтобы расстроиться. Гилберт размышлял о своем положении, пока принимал душ. Конечно, Родерих разбил его сердце, и Гилберт избегал теперь всех, кого знал и любил, но было ли это действительно так плохо? Сейчас ему так не казалось. Если бы Австрия был менее жесток к чувствам пруссака, то он никогда бы не встретил канадца, а это трагедия. Тихоня был вежлив, но страстен и обладал необычной способностью держать Гилберта в напряжении. Когда они вдвоем сидели в тишине, как вчера, когда Мэттью работал, а Гилберт читал, Пруссия чувствовал себя довольным, просто находясь в присутствии другого мужчины. Кроме того, Гилберт каждое утро ел прекрасные блины.       Обернув вокруг талии мокрое полотенце, Гилберт уже направлялся в свою комнату, когда ему вдруг захотелось постучать в закрытую дверь Мэттью. Никогда не сопротивляющийся своим порывам, Гилберт постучал и мягко позвал:       — Пташка?       Ответа не последовало, и Гилберт осторожно приоткрыл дверь, подсознательно надеясь, что Мэттью все еще спит (да, он собирался проигнорировать свое первое правило). К удивлению Гилберта (и легкому разочарованию), Мэттью даже не было в комнате. Часы показывали полвосьмого, так что вряд ли он куда-то ушел. Гилберт усомнился, что в столь ранний час многое открыто, и напряг слух, пытаясь уловить звуки готовки Мэттью. Когда все, что он услышал, оказалось тишиной, беспокойство начало расти в его груди. Гилберт заглянул в кабинет и обнаружил, что он пуст. Именно тогда Пруссия вспомнил их вчерашние открытия и выражение лица Мэттью, когда они ехали домой. Проведя с Канадой всего несколько дней, Гилберт понял, что канадцу свойственно зацикливаться на произошедшем.       Забыв, что на нем было только полотенце, Гилберт поспешил к лестнице, громко окликивая:       — Пташка?!       Мэттью очнулся за кухонным столом, услышав голос Гилберта и торопливые шаги. Проплакав некоторое время, Мэттью оцепенело сидел за столом, лишенный эмоций и энергии, чтобы делать что-либо, кроме как сидеть. Кумаджиро вошел и положил голову на плечо Мэттью, но он не помнил, когда именно медведь это сделал. На самом деле он вообще понятия не имел, как долго просидел вот так, но пора было вставать. Будь он проклят, если Гилберт увидит его таким. Не нужно отталкивать его своими эмоциональными проблемами раньше, чем это необходимо. Поставив почти полную чашку холодного кофе в раковину, Мэттью собрался с силами, чтобы выгнать Кумаджиро из кухни, погладив его по голове и слабло ответив:       — Да, Гил?       Конечно, Гилберт не слышал, как Мэттью ответил ему, пытаясь перекрыть звук собственного сердцебиения, но он слышал звук льющейся воды из кухни. Вцепившись одной рукой в распустившееся полотенце (и едва заметив большого белого медведя, выходящего через заднюю дверь), Гилберт побежал на кухню, чуть не упав из-за слегка влажных ног на деревянные и кафельные полы. Увидев, что Мэттью стоит к нему спиной, Гилберт бросился к канадцу, чтобы развернуть его лицом к себе.       Мэттью был удивлен этим внезапным движением и не успел спрятать лицо. В его глазах застыла та же безысходная покорность судьбе, что и у Гилберта, когда они впервые встретились. Вдобавок к этому, глаза Мэттью были опухшими и красными, а кожа неестественно бледной. Следы слёз, давно высохшие, все еще были заметны на его щеках. Это сломало что-то в Гилберте, потому что Мэттью выглядел таким… безнадежным. Мэттью мысленно выругался. Он собирался воспользоваться проточной водой, чтобы смыть и холодный кофе, и соленые дорожки с лица, но у него хватило времени только на кофе, прежде чем Гилберт развернул его. Теперь было очевидно, что он плакал и был эмоционально разбит. Мэттью отчаянно пытался отыграться. С жалкой попыткой улыбнуться, он сказал:       — Доброе утро, Гил. Я просто пил кофе…       Мэттью был прерван объятием. Только что он отводил взгляд, чтобы не видеть беспокойства в глазах Гилберта, а в следующую секунду его обнимал тот самый человек, которого он надеялся избежать. Хоть его держала только одна рука, ее сила удивила Мэттью, мгновенно дав ему понять, что если он хочет уйти, то ему придется драться. Мэттью попытался заговорить, не желая вступать в конфронтацию.       — Гил? Я в полном порядке, правда. Я просто…       Гилберт только крепче обнял Мэттью и покачал головой. Если то, как выглядел Мэттью просто беспокоило его, то абсолютная нормальность его голоса вызывала сильную тревогу. Как часто Канада испытывал это чувство, чтобы натренировать свой чрезвычайно вежливый, добрый голос, чтобы говорить нормально, когда выглядел так, будто весь мир рухнул? Гилберт знал, что для того, чтобы достичь такого совершенства, требуется пара человеческих жизней. Как такой молодой человек мог быть так искусен в подобном? Гилберт не хотел об этом думать.       А Мэттью тем временем пытался сообразить, куда девать руки. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что Гилберт был полуобнажен и только что вышел из душа. Мэттью не получал так много объятий. Те, что были от Руди прошлым вечером, были исключением, и обычно между объятиями Канады с кем-то проходили годы. Это оставило канадца напряженным, независимо от того, насколько этот успокаивающий жест был ценен для него. Прошло много времени с тех пор, как кто-то утешал его.       Гилберт наконец понял, в каком виде он стоит. Отпрыгнув от Мэттью, словно он обжегся, Гилберт поправил полотенце и потер затылок.       — Дай мне секунду, Пташка, — после этих слов пруссак чуть ли не взлетел вверх по лестнице.       Мэттью секунду смотрел ему вслед, его щеки снова порозовели, когда он коротко рассмеялся. Гилберт забыл, что он был полуголым. Немного приободрившись, Мэттью плеснул в лицо холодной водой и начал доставать ингредиенты для блинов. ***       Гилберт не мог не покраснеть от собственных действий, пока поспешно натягивал первое, что попалось под руку и взъерошивал волосы. Он был почти как Феличиано! Ладно, он не был полностью голым, пока обнимал другого мужчину, но все же! Да и Феличиано перестал обниматься голым, когда у Людвига чуть не случилась аневризма… но не об этом. Гилберт должен был утешать канадца, а не приставать к нему. Я должен все исправить, подумал он. Мне нужно помочь ему. Или, по крайней мере, немного развеселить его.       Надев свой крест, Гилберт поспешил обратно на кухню, чтобы увидеть еще большее спокойного канадца, чем раньше, который что-то смешивал в миске. Гилберт хмурился, пока ему в голову не пришла одна мысль.       — Позволь мне приготовить, Пташка.       Решив показать, что с ним все в порядке, Мэттью вопросительно посмотрел на Гилберта.       — Ты умеешь готовить, Гил?       Гилберт прищурился, глядя на Мэттью. Я знаю, что ты пытаешься сделать, Пташка. Но я довел свою технику «сделай уверенное лицо» до совершенства еще до твоего рождения. В эту игру могут играть двое.       — Конечно, Пташка. С чего ты решил, что нет?       — Полное отсутствие навыков уборки, которые ты вчера показал?       — Ты пытаешься заставить меня обижаться на это? Потому что я уверен, что могу за секунду…       — Нет! Только не это! Ладно, как насчет компромисса? Я могу научить тебя делать блины. Так ты будешь готовить, а я буду следить за тем, чтобы то, что ты готовишь, было съедобным.       — Сурово, Пташка, сурово. Но Великий Я принимает твой компромисс.       Уголок рта Мэттью дернулся в ответ на заявление Гилберта, и пруссак внутренне приободрился. Это может сработать. ***       Мэттью уставился на распростертого на нем мужчину с легким недоверием. Они оба были покрыты мукой и пятнами теста. Мэттью попытался вспомнить, как он оказался в такой ситуации.       Урок кулинарии начался хорошо, Мэттью объяснил, что входит в тесто, когда и как Гилберт должен смазать сковороду маслом. Но когда дело дошло до практики, все превратилось в настоящий ад. Во-первых, Гилберт умудрился споткнуться о собственные ноги, когда нес горшок с цветком и осыпал их землей. Затем, когда Мэттью отвернулся, Гилберт подумал, что будет лучше мешать тесто миксером, а не вручную. Но он включил его на слишком высокую мощность и поэтому разбрызгал тесто на стол, себя и Мэта. Из того теста, которое Канада смог спасти, Гилберт сжег половину, пока Мэттью пытался отмыть кухню. Последним ударом было то, что Пруссия поскользнулся на тесте, пока нес подгоревшие и нормальные блины к столу, и увлек за собой Мэттью. Тот вытянул шею, чтобы посмотреть, уцелели ли блины после падения. И действительно, двое из пяти остались лежать на разбитой тарелке. Конечно же, один из них был сгоревший.       Гилберт со стоном посмотрел на Мэттью, когда начал слезать с него. Он пытался, действительно пытался, но все так быстро пошло наперекосяк. Слегка покраснев от смущения, Гилберт положил руку на пол рядом с Мэттью… Изо всех сил стараясь не думать о том, как они хорошо смотрятся и как хорошо Мэттью чувствует себя под ним, Гилберт снова попытался встать. После того, как у него наконец получилось слезть с другого мужчины, Пруссия заметил разбросанные блины и разбитую тарелку.       — Мне очень жаль, я…       Гилберт оборвал себя, заметив, что Мэттью мелко дрожит и быстро краснеет. Встревоженный и слегка возбужденный Гилберт снова заговорил.       — Ты в по…       Мэттью расхохотался. Гилберт в шоке уставился на него. Канадец действительно смеялся над ним. Мэттью даже схватился за бока, и из его глаз потекли слезы. Это был смех, который нельзя было подделать. Гилберт, обрадованный тем, что Мэттью смеется, решил в шутку понегодовать.       — Смеешься надо мной, пташка?       Мэттью закусил губу, чтобы сдержать смех и ответить на вопрос.       — Да. Какие-то проблемы?       — Что, если да?       — Тогда это очень плохо, а?       Зрачки Гилберта расширились. Затем на его лице проступила решимость, и Мэттью насторожился. Гилберт решил, что пришло время для мести.       — Боишься щекотки, пташка?       Глаза Мэттью наполнились страхом. Он очень боялся щекотки.       — Нет…       — Что ж, давай узнаем.       Гилберт атаковал бока канадца, заставляя того хохотать и выгибать спину в попытке избежать прикосновений. Его лицо стало невероятно красным, и он крепко зажмурился от нахлынувших ощущений.       — Ах… Гил… пожалуйста, хаха, остановись! Хахаха, прекрати!       Гилберт остановился, но не потому, что Мэттю попросил. В его джинсах стало немного тесно от вида извивающегося под ним парня, и ему стоило прекратить, чтобы не наброситься на канадца для вещей, далеко не таких невинных, как щекотка. Ухмыльнувшись, Гилберт встал на ноги.       — Как пожелаешь, пташка.       Мэттью на секунду замер, тут же вспомнив один из своих любимых фильмов восьмидесятых. Гилберт протянул ему руку, за которую канадец взялся, откинув прочь мысли о «Принцессе-невесте». Он сомневался, что Гилберт сделал бы такую глупую отсылку, даже если бы что-то чувствовал по отношению к нему. Что в любом случае было невозможно. Да, совершенно немыслимо.       Гилберт никогда не смотрел «Принцессу-невесту», поэтому не знал, как его слова подействовали на канадца. Он в отчаянии посмотрел на блины на полу.       — Вот тебе и завтрак.       — Ты же понимаешь, что я собираюсь мстить?       — За что же?       — За щекотку.       Гилберт ухмыльнулся ему.       — О, неужели? И как ты собираешься сделать это, пташка? Я не боюсь щекотки.       Мэттью почему-то поверил ему. Канада оглядел кухню, покачал головой и рассеянно сказал:       — Я сделаю это тогда, когда ты больше всего не ожидаешь…       — Что?..       — Как насчет того, чтобы привести себя в порядок, а потом все-таки позавтракать?       — Хорошо… кстати, — сказал Гилберт, обнимая канадца сзади. Мэттью мгновенно напрягся, но тут же заставил себя расслабиться. — Если захочешь поговорить, то я всегда здесь, хорошо? — отойдя от Мэттью, Гилберт хмуро оглядел кухню. — Давай приберемся, а потом поедим.       Гилберту удалось подбодрить Мэттью, но теперь он должен быть готов к тому, что ему в любой момент отомстят. Это была немного тревожная перспектива, поскольку Пруссия теперь поглядывал на расслабленного и счастливого канадца краем глаза, когда убирался, но это мелочь.       Теперь остается только надеяться, что то, что он запланировал на эту ночь, не разрушит весь его труд…