Transparency

      Снова вторник. Прошла ровно неделя с тех пор, как Гилберту насильно напомнили о том, что ему нет места в мире, и он решил исчезнуть. Обычно он бы до сих пор валялся в запое, поедая мороженное и запивая свою фазу разбитого сердца. Может быть, даже провалился бы в состояние эмоционального замешательства, граничащего с комой.       Но когда Гилберт проснулся с непреодолимой болью, она была скорее физической, чем эмоциональной, и охватывала все тело, а не скапливалась в сердце. Со стоном он повернулся на кровати, жалуясь на боль в мышцах. Вчера он и не думал, что будет так больно…       И все же, когда он вспомнил, почему накануне прошел через такой ад, Гилберт слегка улыбнулся. Осознание, что он был первым человеком, который сделал что-то бескорыстно для Мэттью, заставило боль мгновенно пройти. Конечно, это чувство было мимолетным, и через секунду всё тело снова заныло, но Гилберт все равно не сожалел о вчерашнем. Ни. На. Секунду.       Тем не менее, растяжка и горячая ванна были просто необходимы, если он хотел двигаться сегодня как человек, а не как плохо смазанная машина. Может, стоило попросить массаж… мысль была успешно задушена на корню.       Гилберт, честно говоря, слабо представлял, как натянет через пару часов коньки и выйдет на лёд, и уж тем более получит удовольствие от процесса. Но пари диктовало, что он будет делать все, что Мэттью захочет сегодня и завтра, а канадец говорил, что хочет хоккей. В любом случае, он не собирался отказываться. Просто… все будет, но после горячей ванны.

***

      Мэттью уже был внизу, готовил поздний завтрак, когда раздался телефонный звонок, ожидаемый, хоть и немного запоздалый. Поговорив и повесив трубку, взволнованный полученными новостями, Мэттью начал напевать выдуманную мелодию и мельком взглянул на часы. Сегодня он позволил себе поспать дольше обычного, чувствуя себя счастливым, но немного уставшим последние два дня. Он твердо верил, что разнообразие — это не так уж и плохо, так что решил сегодня приготовить французские тосты с клубникой. По крайней мере, организм Гилберта оценит белок после вчерашнего.       Помяни чёрта, подумал Мэттью, когда услышал сверху признаки того, что его друг очнулся ото сна. Улыбка, появившаяся на его лице, увяла, когда он заметил изменения. Гилберт всегда двигался целеустремленно, с кошачьей грацией. Его шаги были быстрыми и легкими, а не запинающимися и неуклюжими, как сейчас. Сверху последовала серия ударов, сопровождаемая едва слышным стоном. Скорее всего, Гилберт обо что-то споткнулся и, вполне возможно — о собственные ноги.       Мэттью поморщился. Гилберт наверняка сильно пострадал от вчерашних действий. Несмотря на то, что технически они не были людьми, все равно навыки, которым вчера обучался Гилберт, отразились на его теле. И Мэттью уверен, что Гилберт бы сделал это снова ради него. Почему? Он не знал. Для него в принципе было странно видеть, как кто-то делает что-то ради него.       Мэттью прекрасно знал, что ничем не примечателен. Этот факт давно укоренился в его сознании. Альфред был сильным нарушителем спокойствия, призом, за который нужно было жестоко бороться. Позже он стал шумным лидером, который заставил весь мир обратить на него внимание. Но Мэттью? Кто такой Мэттью? Просто невидимка. Он принял это, потому что что ему еще оставалось?       Поэтому, когда Гилберт смотрел на него в толпе, как будто он единственный, кто имеет значение, когда он преодолевал боль, чтобы сделать Мэттью счастливым, когда он, кажется, был доволен просто находиться рядом с канадцем, в душе Мэттью поднималась волна растерянности и сомнений. Если Гилберт может видеть его таким, какой он есть, то почему остальные не могут? Почему Франциск, человек, который называл себя отцом, без особых усилий отказался от него? Или Артур, который стал ему как старший брат? Или даже Карлос, с которым у него был такой большой потенциал? Руки Мэттью болезненно сжали ручку сковородки и лопаточку, и он вернулся в реальность, к уже слегка подгоревшему кусочку французского тоста и звуку спускающихся по лестнице шагов.       Изменив выражение лица, Мэттью повернулся к Гилберту с приветливой улыбкой, хотя в глазах все еще читалась грусть. Но даже эта улыбка пропала, когда он увидел напряженное выражение лица Гилберта.       — Гил, ты…       — Доброе утро, Пташка! — с энтузиазмом откликнулся Гилберт, явно пытаясь сделать вид, будто все в порядке. Однако потерпел грандиозную неудачу в этом деле. Его поза была слишком напряженной, а взгляд — рассеянным. Боль было видно невооруженным взглядом.       — Пахнет вкусно. Что ты готовишь?       Мэттью с минуту смотрел на него, а потом поджал губы. Отлично, подумал он. Значит, мы не будем говорить об этом.       — Клубника, яйца, французский тост и бекон. К твоей порции прилагается таблетка аспирина, — он бросил строгий взгляд на пруссака, когда тот открыл рот, чтобы возразить. — Ты не обманешь меня, Гил. Не мог бы ты, пожалуйста, принести что-нибудь выпить?       Гилберт, изрядно шокированный суровостью в голосе Мэттью, мог только усмехнуться, распознав в вежливой просьбе завуалированный приказ. С легкой ухмылкой он ответил:       — Да, сэр.       Мэттью только закатил глаза, откладывая последний тост и переворачивая бекон.       — Я решил, что мы будем делать сегодня.       Гилберт оторвал взгляд от холодильника и хмуро посмотрел на Мэттью.       — О чем ты? Я думал, ты собираешься научить меня играть в хоккей.       Мэттью слегка улыбнулся, раскладывая еду по тарелкам.       — Сделка была в том, что победитель решает, что мы делам в следующие три дня. Так что мы будем делать все, что я захочу сегодня и завтра, а я не хочу учить тебя хоккею сегодня.       — Яблочный сок сойдет?       — Ага.       Гилберт налил два стакана сока и не смог подавить желание поддразнить канадца. Поэтому он хмыкнул, вызвав предсказуемый хмурый взгляд Мэттью, который доставал таблетки на другой стороне кухни.       — Что?       Поставив стаканы на стол, Гилберт ухмыльнулся, вздернул брови и сказал:       — Все, что ты захочешь, да?       Мэттью мгновенно покраснел и легонько толкнул его в плечо, едва выдавив:       — Гил! Ты же знаешь, я не это имел в виду!       — Ага, — Гилберт медленно сел. Ноги наконец расслабились, а вот сидеть было тяжело. Настолько, что он не сумел сдержаться, и боль отразилась у него на лице.       Мэттью сел со смешанным чувством раздражения, веселья и беспокойства.       — Тебе повезло, что у тебя все болит, иначе бы блины ты увидел в следующий раз только на праздник.       Гилберт замер с таблеткой в руке.       — Ты не посмеешь.       Мэттью посмотрел на него с выражением «а ты проверь», откусывая тост.       — Хорошо, может быть, ты так и сделаешь. Перемирие? — заметив легкую, хотя и немного самодовольную улыбку Мэттью, Гилберт успокоился и принялся за еду. Все снова было хорошо. — Кстати, спасибо за завтрак.       — Да ладно, я люблю готовить.       — Это не значит, что я не должен благодарить тебя. Итак, если мы сегодня не катаемся на коньках, что же мы делаем?       — Мне только что звонили из аэропорта. Похоже, твой мотоцикл доставили. Я… ну… — по какой-то причине Мэттью вдруг смутился. Он почувствовал, как начал краснеть, и уставился в тарелку. — Нам нужно забрать его.       Гилберт прочитал между строк.       — Хочешь прокатиться, Пташка?       Мэттью поднял взгляд, и темно-синий встретился с малиновым.       — Да, — отозвался Мэттью почти шепотом. Гилберт скорее прочитал по губам, чем услышал на самом деле. Его пульс участился, а напряжение между ними выросло, пока Мэттью с запинкой не заговорил. — Я имею в виду, если ты не против? Просто я никогда не ездил на мотоцикле и…       — Пташка, я бы с удовольствием покатал тебя, но, к сожалению, мой мотоцикл одноместный. Мы могли бы попробовать уместиться вдвоем, но не думаю, что…       — Нет-нет. Все в порядке. Просто случайная мысль и все, — Мэттью попытался отшутиться, но его разочарование было очевидным. — В любом случае, его нужно забрать. Тогда я останусь дома, если ты не возражаешь.       Гилберт усмехнулся.       — Нет, но мы могли бы взять другой напрокат. Двухместный мотоцикл, я имею в виду. Это ведь нетрудно.       — Ты уверен?       — Конечно, — Гилберт продолжил завтракать с новой целью. — Вау, очень вкусно. Не возражаешь, если я сначала приму душ? Думаю, это поможет справиться с болью, которая, кстати, уже не такая и сильная. Я в порядке, просто мне нужно немного отдыха, прежде чем что-то сделать.       Мэттью выглядел не менее обеспокоенным, чем тогда, когда Гилберт впервые упомянул о боли, но согласился.       — Конечно.