Потому что на 10 девчонок по статистике... 0,5 ребят

Люди верят, что справедливость восторжествует: хорошие поступки будут вознаграждены, а негодяи — наказаны. И если с плохим человеком случается беда, мы думаем: «Так ему и надо, он это заслужил». Человеку просто нужно знать, что жизнь справедлива и каждый получит по заслугам. Кто-то называет это божьей волей или кармой, однако суть не меняется. Заслужил ли я это за убитых на войне? Или за тех кого убил при исполнении? Не знаю. Хочется верить, что не заслужил. Но я уже ни в чём не уверен. На этих руках нет крови убитых, но есть погубленное здоровье сотен и сотен людей. Хмм… Может это кара нам обоим? Тогда Фрэдэрик Симпсон легко отделался. Комната наблюдения. В комнате с большим количеством экранов находились две женщины: темнокожая черноглазая с вьющимися тёмными волосами и светлокожая темноволосая с серыми глазами. Взгляды их одной на двоих пары глаз были прикованы к человеку в белой комнате, который сидел на полу, подтянув колени к груди, опустив на них руки и голову. — Тебе не кажется, что стоило бы начать с вербовки? — Темнокожая с явным недовольством наблюдала за заключённым. Даже по тем скудным, порой противоречивым, данным получалась заманчивая картина: один человек, способный заменить бригаду медиков и аптечку различных лекарств. Просто дай сладкого и не нужно даже бинтов! Наматывая на палец прядь мелких кудряшек, она думала: «Сколько бы отличных оперативников смог бы спасти такой «Лазарь» в поле?» — Нет, Ник. Мне так не кажется. — Проворковала светлокожая брюнетка в ушко коллеги, щекой отодвигая кудряшки и обвивая одной рукой талию, а второй залезая за пазуху такого же, как у неё самой серого костюма. Тиская чужую грудь, второй ловко расстёгивала пуговицы, поддевая их длинными бежевыми ноготками. На мгновение опешив, судорожно вспоминая, о чём вообще был разговор, Ник угрожающе прошипела: — Начальство не одобряет отношения между сотрудниками. Приставания не прекратились. Ник потянула мизинец лапающей её руки в сторону, намекая, что следом будет болевой или перелом. — Тем более инцест. — Ой-ой! — отняв руку, сказала та с насмешкой. — Мы сводные сёстры лишь на бумаге, благодаря нашим мамочкам. — зарываясь пальцами в кудряшки и запрокидывая голову сестры. — Генетически мы не родственники. Может, хватит строить из себя недотрогу? Я знаю, что ты недавно разошлась с подружкой. — Ты следишь за мной?! Нора, прекрати сейчас же, иначе я напишу на тебя рапорт Главной! — Ник легко вывернулась из захвата, хитрым нажатием на запястье сестры и оттолкнула её. — Если наши матери лесбиянки, это не значит, что мы должны им подражать! Сероглазая на миг опасно прищурилась, но затем снова растянула накрашенные тёмно-красным губы в улыбку. Ей пришлось изобразить смирение, но сальных взглядов на фигуру сестры та бросать не перестала. — Ты теперь по мужикам? Хочешь вот с ним?! — искренне возмущаясь ткнула в экран, чуть не испортив дисплей. — Не твоё дело, сестрица! Секунд десять две взъерошенные женщины сверлили друг дружку взглядом одного глаза. Что у Норы, что у Николь он был всего один — правый, на левом, без каких-либо веревочек, крепилась глухая чёрная повязка. Демонстративно поправив одежду и пригладив волосы, Нора подчёркнуто холодно произнесла: — Как ты можешь видеть, я создала привычную «объекту» обстановку. Всю жизнь пресмыкался, с радостью выполнял приказы приёмной матери, её дочери. Свобода может опьянить такого слизняка. Мужчины — бесполезные слабаки, ты сама это знаешь. Если бы мы могли обойтись без них вообще… Предпочитая не обсуждать опасную тему, Ник возмущённо воскликнула: — Ты не хочешь передавать этого человека Мстителям? — Разубеждать сестру в том, что её характеристика «Лекаря» не сходится с реальностью, Ник посчитала бесполезным занятием. — Не имею ни малейшего желания потакать Старк. — Легко пожимает плечами Нора. — Мы не её карманная армия. Я прослежу, чтобы к приходу Старк это не напоминало здорового человека. Сама брать не захочет! — Это саботаж приказов. Если начальство узнает, узнает и Старк! Она может урезать нам финансирование и… — Только если узнает, сестричка. Только если узнает. — Но, Нора, они даже не знают, что мы его поймали! Нам держать его месяц, год, до конца его жизни? А если о нём вообще никогда не вспомнят? Он уже выглядит так будто находится здесь больше года! — Не «он», а «объект», если угодно «цель». Чем позже узнают — тем лучше. — Фыркнув, Нора, сложила руки на крупной груди, буркнув. — Я свои волосы всю жизнь отращиваю, а это обросло меньше чем за два месяца! Это не справедливо. — Если меня спросят, я сдам тебя, Нора. — Не повелась на смену темы Ник. Та озлобленно фыркнула и быстрым шагом удалилась из комнаты наблюдения. Мулатка Николь Фьюри, которую частенько путали с чистокровными негритянками, была не в восторге от решений сестры. Да и в целом то, как старшая управляла вверенной ей базой Щ.И.Т., вызвало нехорошие подозрения, от которых всё сложнее было отмахнуться. Белая комната. Не знаю, сколько я уже здесь, давно потерял счёт времени. Мне его не по чем отслеживать и даже нечем отмечать дни. Здесь нет окон, не бывает посетителей, а кормят не регулярно. Потому по приёмам пищи невозможно понять, сколько дней или недель прошло. Я запутался. Здесь всегда горит яркий белый свет, который проходит через закрытые веки, словно тебе светят лампой прямо в лицо. Это выматывает. Я слишком уставший, слишком рассеянный, но я не чувствую, что могу позволить себе полноценный сон. От беспощадной белизны и ярких ламп болят глаза, так что большую часть своего «дня» я провожу, в тревожной полудрёме. Открывая глаза лишь в скудно освещённой ванной комнате раз в сутки. Остальное — пытаюсь не сойти с ума. Словно вызов моему желанию жить, антисуицидальная вешалка для одежды с крючками, которые опускаются вниз при сильном нажатии, как тумблеры на панели которые непонятно что включают или выключают. Она будто говорит мне: «Спорим, что ты не сможешь об меня убиться?» А еще эта вешалка единственный твёрдый предмет в моей камере, но разбить об неё голову задача невыполнимая — слишком высоко. Даже не знаю, почему взгляд на вешалку вызывает у меня приступ неконтролируемого хихиканья, которое так легко спутать с приступом кашля. В свете из-за спины моё осунувшееся лицо в зеркальной поверхности какой-то плёнки напоминает развесёлого упыря или зомби. Не удали я раньше всю растительность с лица, потому что нечем бриться по утрам, щеголял бы длинной бородой, ничуть не короче волос до середины спины. Мне нечем их отрезать, а пользоваться для этого силой — слишком расточительно. Тут так холодно, что я обматываю волосы вокруг шеи, словно шарф, чтобы хоть немного уменьшить теплопотерю. — Долго. Я здесь уже очень долго… Писк сообщает о том, что пора поесть, чтобы не загнуться. Через силу тащу себя к столу. Если не появлюсь около него ещё пару минут, еду могут забрать и выдать её же в следующий приём пищи. Не думаю что те объедки, что мне дают, станут лучше, если заветрятся и остынут. Сейчас на подносе нечто безвкусное, желеподобное и отвратительное на вид. Этот сблёв из кулинарной преисподней есть невозможно, но приходится. Еда всё хуже, как и моё состояние. Кажется, я снова заболеваю, в горле першит, здесь стало заметно холодней с первого моего появления. Видимо, сотрудничать со мной не собираются. Плохо. Возможно, на мне ставят эксперименты. Это ещё хуже… Сложно сосредоточиться на чём-то одном и не удариться в беспросветную апатию, когда конструктивные мысли о побеге скатываются к пустому желудку и информационному голоду. Но впадать в летаргию, как Веном я опасаюсь. Боюсь блокировать нервы глаз, чтоб отдохнуть, по той же причине. Не пытаюсь проделывать какие-то мелкие манипуляции, потому что те тратят энергию, которой мне и Веному и так едва хватает. Даже в состоянии сна эта мразь умудряется отжимать половину ресурсов. Он бесполезен, даже говорить не может, а только жрёт, жрёт и жрёт… Вот бы его на моё место, а мне отдохнуть, хоть немного, хоть чуть-чуть. От еды резко клонит в сон, явно что-то подмешали. В мозгу успевает промелькнуть: «Надеюсь, я очнусь где-то в другом месте и…» Когда просыпаюсь, обнаруживаю, что обрит налысо. — «Отличный» способ подстричься, — бурчу, раздражённо подёргивая коленом, — притвориться, что собираешься задушить себя собственными волосами. Сарказм, если что! Не так давно у меня начал пропадать голос. Половину слов я слышу только в своей голове, не в состоянии их выговорить. — Я смогу выбраться. Сумею! Я здесь не сдохну! Не сдох тогда, не сдохну здесь и сейчас! Надо чем-то себя отвлечь! Звенящую тишину нарушает мой простуженный севший с хрипами голос: — … Some of them want to use you (Кто-то стремится использовать тебя,) Some of them want to get used by you (А кому-то нужно, чтобы использовали их.) Some of them want to abuse you (Кто-то хочет оскорбить тебя,) Some of them want to be abused … (А кто-то жаждет быть оскорблённым.) О том, что меня может вызволить Паркер я и не думал. Хотя в сериале, что я смотрел в детстве, её двойнику удалось пробраться незамеченным. Но ради меня, сюда? Это что-то из области фантастики. Она ведь не дура рисковать своей, и без того не идеальной, репутацией героини. Кроме того, во мне сейчас Веном, с которым Паркер явно не горит желанием воссоединиться. Да и кто я ей? Друган её чокнутой подруги, который её изнасиловал? Такой себе кандидат для спасения. Не удивлюсь, если она меня и сдала. Бред, но паранойя скоро пересилит доводы разума. Остаётся уповать лишь на Венди и её детективные таланты. Не то что бы я в неё не верю, надежда умирает последней… В корчах, в зловонии гниющей плоти, гноя и дерьма… Веселуха, мля! Конечно, я могу переварить спящего Венома, получить много энергии, но это оружие последнего шанса, а я пока не вижу вариантов для побега. Не уверен, что поглотив симбионта, получу что-то кроме энергии, а без оружия прорываться в неизвестность — самоубийство. Настолько я ещё не отчаялся. Жаль тут слишком качественная звукоизоляция, что невозможно услышать ничего, кроме звука своего дыхания, биения сердца и, конечно, урчащий от голода желудок. Эта тишина просто сводит с ума, я часто слышу высокий «писк» в ушах, так здесь тихо, а мягкие полы и стены мешают почувствовать вибрацию. Я могу находиться как под землёй, так и над ней, так и в какой-либо из многочисленных тюрем для мутантов-преступников. Где-то же содержат всех этих Скорпионш, Осьминогов, Носорожих и прочий психически не здоровый зоопарк. Хотя, мне кажется, что этих суперзлодеек держат не в пример лучших условиях, чем меня. Либо, я слишком туп, чтобы увидеть очевидные лазейки. Гостей у меня больше не было, обо мне словно забыли. Будто похоронили заживо. Горло всё ещё болит, хоть простуду я и сумел побороть, отчего получается что-то похожее на гроул, но это лучше чем тишина. Английские песенки, которые я знал, кончились давно. — Там, высоко — нет никого Там также одиноко, как и здесь Там, высоко — бег облаков К погасшей много лет назад звезде… Мне уже плевать, что обо мне подумают, услышав русскую речь без намёка на акцент. Может на допрос сводят, я там смогу бежать. Или зайдут внутрь, и я возьму заложника. Или разбужу Венома, разрешив сожрать всех, кого он только увидит. Отожравшись, эта падла сумеет вытащить нас обоих и свой язык из своей жопы! Я задолбался разговаривать сам с собой! Я скоро начну отвечать сам себе! Если уже не начал.