Black Rose

Чимин заблудился. Чимин заблудился в темных лабиринтах души, путая повороты и сворачивая все время «не туда». Ему кажется, будто за очередным углом он увидит яркий свет, что приведет к выходу, но видит и ощущает только непроглядную тьму, сгущающуюся, словно утренний туман, накрывающий собой весь город. Чимин бродит по уголкам треснувшего, как хрупкий лед, сознания, пытаясь найти ответы, давно канувшие в глубокие воды и растворившиеся в ней. Он не знает, что его ждет в следующем дне, но отчаянно цепляется за ненаступившее «завтра», как онкологический больной, пытающийся продлить хоть на немного свою жизнь. Чимин каждое утро собирает себя по развалившимся кускам, придавая себе хоть какую-то человеческую форму. Сегодня Чимин должен снова издеваться над собой, ведь как самый настоящий мазохист, получающий истинное наслаждение от боли, делает это каждый чертов день. Парень надевает на себя черные, обтягивающие задницу штаны и черную блузку с глубоким вырезом. Чимин всегда любил черный цвет. Он притягивает, идеально сочетается с любым другим, подходит под любой дресс-код и, как говорила великая и несравнимая Коко Шанель, подчеркивает глубину глаз. Чимин всегда предпочитал темные оттенки в гардеробе, а образ можно было всегда дополнить яркой деталью в виде шарфа, берета или шляпы. Чимин умеет выглядеть ахуенно, привлекая к себе внимание не только парней, но и девушек, завистливо глядящих ему в спину. Он давно научился не обращать внимания на эти взгляды, которые прожигают в нем дыры, давно перестал кого-либо слушать, кроме самого себя. Когда ему было пятнадцать, в нем взросло огромное количество комплексов, приводящих любого к заниженной самооценке и самобичеванию, а осознание того, что он гей, вообще раздавило и окончательно парализовало. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Три года. Три года Чимин боролся с собой и своими демонами, раздирающими душу, боролся с навязчивыми мыслями, что бесконечно лезли в голову. Но Пак Чимин победил. На выпускной вечер он пришел выкрашенным в платинового блондина и в черном костюме, получив позже почетное звание «король вечера». После каминг-аута ссора с родителями, навлекшая на себя проблемы и поворот жизни на триста шестьдесят градусов с невозможностью вернуться обратно. Он собственноручно запустил механизм в шестеренках, который никак не остановить, только разрушение под самое основание помочь сможет. Но это не точно. Чимин заходит в клуб вместе с одним из головорезов клана, который его сегодня сопровождает. И не то чтобы Пак себя некомфортно чувствовал, но странное, оседающее на сердце чувство страха покоя не дает. Кевин неразговорчивый, кажущийся холодной ледяной глыбой, клану служит больше десяти лет, и лицо его рассекает уродливый шрам. Чимин садится за барную стойку, ощущая тяжелое дыхание мужчины рядом. Им не о чем говорить: они пришли сюда, чтобы выполнить поставленную задачу. Парень заказывает себе легкий коктейль, чтобы не затуманить голову, которая должна оставаться трезвой. Кевин кидает на стол купюры и облокачивается локтями на стойку, заказывает чистый виски со льдом. Брюнет тяжело выдыхает, потирая двумя пальцами переносицу, и бросает беглый взгляд на стоящего мужчину, от одного вида которого по телу проносится рой мурашек. Чимин в голове вспоминает короткий разговор с Югемом, сказавшим о том, что клуб принадлежит Чон Чонгуку и то, что тут ошивается дилер, который может быть связан с потерей товара. Чимин подозревает, что в обоих кланах завелась крыса, которая имеет доступ к закрытой информации, следовательно, в иерархической лестнице стоит выше рядового солдата. Он своими подозрениями хочет поделиться с Югемом, но мужчина слушать его вряд ли станет, а вот Юнги выслушать может. Юнги ему не нравится: он слишком скользкий, словно юркий червяк, способный пролезть в любую маленькую нору и пригреться там, пережидая опасное время. Чимин не может объяснить, но внутри зарождается по отношению к нему странное и недоверчивое чувство, а Пак своему внутреннему «я» доверяет на все двести, поэтому будет держать Юнги под пристальным взглядом. Чимин слегка поворачивает голову чуть в сторону, прислушиваясь к разговору, в котором отчетливо услышал имена двух Чонов. Если это чистая удача, то Пак, мать вашу, Чимин — самый фортовый парень на районе. Какой идиот самовольно приходит в логово монстра, который его поймать способен и за один раз съесть? Камикадзе, не иначе. Чимин пытается лучше расслышать разговор, но из-за громкой музыки только отдельные фразы уловить может, в голове их в единую фразу выложить пытается. Он доверяет своей интуиции. Но когда на секунду замолкает музыка, которую Чимин в последнее время заслушал до кровавых струек из ушей, он оборачивается и видит, как на подиум, расположенный посередине заведения, выходит длинноногая брюнетка, покачивая бедрами в раздающиеся биты. У нее высокий хвост, волосы красивыми волнами спадают на спину и плечи, на ней черный купальник, а безупречное подтянутое тело привлекает внимание всех, даже Чимина. Он смотрит на нее восхищенным взглядом, скользя от ног и поднимаясь выше, от удивления распахивает глаза. «Лиса?» Чимин ошарашенно, немного растерянно смотрит на танцующую старшую сестру, которая грациозно обхватывает шест рукой, дерзко изгибает пухлые, ярко накрашенные губы и выгибается в спине, макушкой касаясь пола. Ее гибкость удивляет, мужчин вокруг заставляет слюнями обливаться, а Чимина — злиться и негодовать. В голове словно пчелиный рой сплошных вопросов. Он хочет утащить ее со сцены, спрятать от этих невежественных глаз и узнать, что она забыла в этом месте, как оказалась здесь. Неужели насильно? Неужели кто-то посмел приблизиться к его семье непозволительно близко? Чимин понимает, что упустил важную деталь, не смог уберечь семью. Пусть они повздорили, пусть он пропал со всех радаров и не объявлялся, не имея ни малейшего желания видеться и общаться с ними, они все еще оставались его семьей. Теми людьми, вырастившими его и давшими самое теплое и беззаботное детство, о котором только можно было мечтать. Чимин сжимает кулаки, ощущая, как натягивается кожа и как напрягаются мышцы. Лалиса танцует, увлеченная с головой этим делом — ему безумно интересно узнать, о чем она думает, страстно и сексуально выгибаясь и виляя бедрами, когда на нее смотрит сотня глаз. Лалиса выступала на международных соревнованиях, когда ее оценивали жюри и за ней наблюдали тысячи, но сейчас все совершенно другое. Она танцует раздетая в элитном ночном клубе, который вдобавок является борделем, но скрывает свое истинное лицо под яркой неоновой вывеской, дорогим алкоголем и довольно известными личностями, с удовольствием пользующимися услугами этого заведения. Лалиса срывает громкие овации, несчетное количество самых разных купюр. Она уходит со сцены, посылая кокетливый воздушный поцелуй, что еще сильнее злит Пака. — Кевин, — обращает Чимин к головорезу, который так же, как и остальные, провожает Лису похотливым взглядом. — Видишь того? — кивает на невысокого мужчину в углу бара, который разговаривает с другим и что-то активно ему рассказывает, ярко жестикулируя. — Это он, бери его, езжай на склад и позвони Югему. Я сам приеду: мне надо решить кое-какие дела. Чимин перехватывает проходящую официантку и спрашивает, как можно встретиться с девушкой, которая только что танцевала. — Николь только для особых гостей, — выдергивает руку работница и презрительным взглядом окидывает его. Чимин смешок не сдерживает. — А ты можешь доложить ей о том, что здесь ее брат? — кривит рот в усмешке и закладывает за черный тонкий поясок вокруг талии несколько крупных купюр. — Прямо по коридору, — рукой указывает, — ее отдельная гримерная. Я тебе ничего не говорила, а ты просто заблудился. Чимин идет в сторону узкого коридора, освещенного всего несколькими лампами. В тусклом свете он различает всего три двери, на одной из которых нет никаких опознавательных табличек. Он, не раздумывая ни секунды, без стука заходит внутрь небольшой комнаты и закрывает за собой дверь, не забыв повернуть ключ. Лалиса от удивления глаза распахивает, смотрит на него через зеркало и не верит, что пропавший почти полтора года назад младший брат объявился. Чимин подходит ближе, касается кончиками пальцев мягких длинных волос, как всегда это делал в детстве, уголки губ приподнимает в легкой, едва уловимой улыбке. Он кладет руки на плечи сестры и сжимает их так сильно, что она вскрикивает от неожиданности. — Чимин?! Перестань! — она скидывает его руки и поворачивается на крутящемся стуле к нему лицом. Перед ней стоит ее брат, невероятно похожий на Чимина с этими красивыми чертами лица, пухлыми губами и глазами, пробирающимися в самые потаенные закоулки души, но в то же время смотрящими так холодно и с такой ненавистью, что по спине пробегает неприятный ветерок, заставляющий невольно вздрогнуть. Это не ее Чимин. Это его идеальная копия. — Николь, серьезно? Еще бы Терезой назвала себя, — иронично вздыхает Пак, не сводя взгляда с сестры, в котором открытая насмешка скользит. — Интересно, что думает отец? Сын — гей, дочь — стриптизерша, доведем его своими выходками, — он в лице меняется, хватает пальцами подбородок сестры и большим пальцем по щеке проводит. — Что ты здесь делаешь, Лиса? У нее дрожь неконтролируемая по всему телу проходит от чиминова голоса, в котором будто сосредоточены все льды Арктики. В голове невольно проскальзывают воспоминания прошлого: семья за столом, вечерний ужин, легкая, непринужденная беседа, помогающая забыть трудный рабочий день и навалившиеся проблемы. Лалиса кладет руки на грудь брата, опуская голову и качая ею из стороны в сторону. Чимин снова цепляет ее подбородок, поднимает голову, на себя смотреть заставляет. Лалиса неописуемо красива, но почему в этих глазах вселенская печаль и грусть сосредоточена? Им бы запереться в комнате, поговорить о своих проблемах, дать совет и поддержать, но Чимин убирает руки и на шаг назад отходит. Он достает сигареты и закуривает, выпускает сизый дым вверх и следит за его растворением в воздухе. — Так как ты сюда попала, Лалиса? — спрашивает Пак и еще затяжку делает. — Около года назад к нам пришли странные люди, избили отца. Через неделю его сократили на работе, как и мать, и в жизни наступил самый настоящий хаос. Меня не брали ни в одну студию, ни в одну школу танцев, хотя мою репутацию ты знаешь. Две недели назад, — она осекается и поднимает на него глаза, полные нескрываемой боли, обиды и горечи, — у отца случился сердечный приступ. Он в больнице, ему необходима операция, — Лалиса вытирает катящиеся по щекам слезы, а Чимин больше ничего не говорит. Он разворачивается спиной к сестре, бросает на нее последний взгляд и выходит из гримерки, тихо закрывая за собой дверь. Парень уже не видит, как Лиса обессиленно садится на пол, прикрывая ладонями лицо, не сдерживая слезы отчаяния, которые она проливает каждую ночь, оставаясь наедине с собой. И когда их жизнь стала такой? Странной, запутанной, наполненной жестокостью и вечным мраком. Когда они успели предать себя, завести в тупик и так сильно отдалиться друг от друга? Чимин в коридоре сталкивается с Джексоном, который на удивление не замечает его, направив все свое внимание в экран телефона. Ванг проходит в гримерную и застывает в дверном проеме, смотря на лежащую в позе эмбриона девушку, задыхающуюся в собственных слезах. Чимин последний раз оглядывает помещение — ему здесь делать больше нечего. Он покидает здание, останавливается на тротуаре, прислоняется спиной к холодной стене и достает очередную сигарету. Чимин поднимает голову вверх, смотря на беззвездное черное небо, в котором, по его мнению, сосредоточено все спокойствие и равновесие этого мира. Вот бы и ему отыскать этот баланс. Чимин головой взмахивает, отгоняя глупые мысли и прекрасно осознавая, что назад дороги нет, ни о какой гармонии речи быть не может. Ведь все мосты давно сожжены.

***

Так крышесносно целуется только Чон Хосок. Его дикие, наполненные безудержной страстью поцелуи сводят с ума, заставляют трястись от моментальных накатов возбуждения и в голове рисовать предвкушающие картинки животного секса. Юнги всякий раз дает мысленную пощечину, отогнать навязчивые, липнущие, как пчелы на сладкое, мысли об этом. С Хосоком по-другому не бывает: все нежно перетекает в яростное и всепоглощающее безумие, доводящее обоих до коматозного состояния. Юнги ходит по краю обрыва, в любую секунду может оступиться, упасть в не имеющую дна бездну, из которой никогда не выберется. Каждое утро, распахивая глаза от приближающихся кошмаров, Юнги разглядывает умиротворенное лицо спящего Хосока, забавно морщащего нос, и ловит себя на мысли, что с каждым гребанным днем все глубже погружает рукоятку меча в сердце того, кому принадлежит его собственное. Юнги медленно выкапывает могилу, в которой окажется, может, не сегодня и не завтра, но его точно живьем без шанса на спасение зароют. Ему бежать бы, прятаться, молиться, что не найдут, но он только все усугубляет, сильнее и крепче привязывается, влюбляется до горячки, от которой сознание мутнеет. Юнги кажется, что все, что он делает, — глупо и бессмысленно, что все давно не имеет значения. Но он только стискивает зубы, продолжая делать то, что впоследствии ранит их обоих. Юнги сидит на коленях мужчины, обвивая его шею руками, чувствуя через ткань джинсов отчетливое возбуждение, которое с каждым новым поцелуем передается блондину. Юнги сжимает волосы Хосока у основания, ощущает мягкие пряди, скользящие между пальцев, млеет от сильных рук, шарящих по телу под тонкой голубой блузкой. Юнги век готов сидеть на хосоковых коленях, обнимать и теплом наслаждаться, даруемом Чоном, которого Мин не заслуживает. Язык Хосока скользит по кромке зубов, щекочет верхнее небо, после переплетается с языком Юнги, увлекая в страстный танец. Блондин отвечает с такой отдачей, с таким самозабвенным желанием, что забывает обо всем, что его волновало сегодняшним утром. — Блять, — матерится ему в рот Хосок, опуская руки на ягодицы парня, идеально ложащиеся в ладони. — Ты с каждым днем становишься все слаще и слаще. Чон сжимает ягодицы с такой силой, что кажется, будто ткань под пальцами разойдется. Хосок проводит языком по острой скуле парня, обводит ушную раковину и всасывает мочку уха, играться с сережкой-гвоздиком начинает. Мужчина резко поднимается со стула, усаживая парня на край стола, и встает между раздвинутых стройных ног. Хосок это тело хрупкое под собой вдалбливать часами в постель может, а ему хоть бы что — оно будто заново фениксом в его руках восстает, боли не ощущает, всегда в его руки с трепетом отдается. Хосок в нем тонет, бесконечно тонет, дна достигнуть никак не может. Хосок думал, что его удивить невозможно, что за свою жизнь успел повидать слишком многое, но Мин Юнги как самая загадочная книга, которую хочется снова и снова перечитывать, интрига, сохраняющаяся до самого конца. — Хосок! — Юнги слегка толкает мужчину в грудь и в глаза смотрит, создается впечатление, что радужка черным окрашена и по самой темноте зрачков настоящие бесы свой танец выплясывают. — У нас совещание через десять минут! Перестань! Но Хосок не слушает, лезет рукой в штаны Мина и через ткань трусов проводит по члену. Юнги судорожно выдыхает, цепляется пальцами за плечи Чона и губы в тонкую линию сжимает. Хочется до дрожи, хочется долбанного Чон Хосока, выбивающего всю рациональность из головы одним прикосновением и словом. Дверь в просторный, выполненный в темных тонах кабинет Чона открывается, впуская внутрь троих человек, застывающих на входе. Хосок нехотя отрывается от шеи блондина и на посторонних смотрит, иронично закатывает глаза, широким жестом приглашая их войти. Юнги кожей ощущает, как на него презрительно смотрит пара глаз, от которых Мин все время спрятаться желает. — Я не удивлен, — тяжелый вздох отца Хосока вынуждает блондина сползти со стола и спрятаться за спину мужчины, как за щитом, который вряд ли выдержит, если Пуонг захочет удар нанести. Юнги по-настоящему боится его, одного тяжелого взгляда достаточно, чтобы у Мина колени свело. Чон Пуонгу пятьдесят восемь, у него гладко выбритая голова, жилистое и подтянутое тело, которому позавидует любой спортсмен, и орлиный взгляд, от которого волосы дыбом становятся. Юнги иногда кажется, что глава клана давно его раскусил, неладное почуял, ждет, пока он сам ошибку допустит и оступится. Рядом со старшим Чоном ему всегда приходится быть начеку, тщательно подбирать слова и выражение, но лучше молчать, смотреть в пол, изображать из себя зашуганного паренька. — У нас закрытое совещание, сегодня Юнги здесь не место, — специально выделяет имя блондина и садится за стол, закидывая ногу на ногу. — Я доверяю Юнги больше, чем кому бы то ни было, поэтому он остается. — Хосок на свое кресло садится, жестом указывая Мину сесть. — Ты постоянно чего-то недоговариваешь, от ответов прямых уходишь — что ты замышляешь? Я не забыл, как год назад ты подставил меня. Церемония, фанфары, передаешь власть своему единственному наследнику и в последний момент обрываешь все, выставив посмешищем меня, неготового принять управление всего клана. А сейчас ты устраиваешь заговоры за моей спиной? За спиной собственного сына? В глазах Хосока огни из самого Ада поднимаются, вспыхивают яркими праведными вспышками, дыхание в разы тяжелее становится. Такой Хосок до чертиков перед глазами пугает, заставляя все внутренности сжаться и пропустить леденящий душу холод. Юнги помнит тот день, когда Хосока переломало на части от заявления отца, вынесшего приговор, как судья недрогнувшей рукой. Все члены «Черной розы» должны были приветствовать нового главу, принести присягу верности, но в последний момент взмах руки Пуонгу завершил всю церемонию, подорвав авторитет Хосока. Своим поступком старший Чон показал, что Чон Хосок еще не готов взять на себя всю власть и ответственность за жизнь и процветание клана. Мин тогда не на шутку испугался, потому что Хосок приказал к нему не подходить пару дней, пока мужчина вымещал пар на крысах клана, оставляя от них ошметки, которые отослал их женам и детям в коробке. — Я не буду обсуждать с тобой принятое мною решение. Перестань вести себя как инфантильный ребенок, которому не дали то, что он хотел. Ты еще не готов, и у нас имеются более важные дела сейчас, чем твои амбиции. Юнги переводит взгляд на Хосока, который ломает карандаш на две части, не до конца понимая мотивов Пуонга. Он лишает сына того, к чему готовил почти с самого рождения, абсолютно не объясняя причины. Юнги медленно поворачивает голову в сторону мужчины, сканирующего блондина взглядом, вздрагивает всем телом от усмешки, исказившей тонкие губы, и опускает голову, рассматривая лакированную черную поверхность стола. — Отлично, раз больше нет претензий, можем начинать. И перестань делать из меня врага, сын, ведь помни, что самый опасный враг — это тот, кто прикинулся твоим другом.

***

Чонгук делает глубокую затяжку и резко тушит сигарету об мягкую щеку увесистого мужика, еле вместившегося на пластмассовый стул, наслаждаясь отчаянными криками. На протяжении нескольких дней Чон лично проводит пытки пойманных в клане крыс, правда, утолить проснувшуюся жажду не помогает даже любимое занятие. Чонгук по локоть окунул руки в глубокий чан, наполненный чужой кровью, мольбами и воплями, но они продолжают чесаться, требуя большего. Чонгук не в состоянии объяснить свой неутолимый голод, будет убивать, пока вдоволь не насытится. — Ты столько лет служил мне и все это время проводил за моей спиной такие махинации? Ну ты и мразь, Бао, — расстроенный вздох Чонгука, не сулящий ничего хорошего, протянутый одним из телохранителей охотничий нож, которым мужчина так любит медленно отрезать языки, а после вспарывать шею и наблюдать, как багровая кровь льется, будто самый красивый исландский водопад. Чонгук приказывает своим людям поддержать крысячью голову и открыть ему рот, и, придерживая двумя пальцами язык жертвы, начинает аккуратно, словно искусный мясник, резать плоть Бао. Гортанные крики, заполняющие складское помещение, — лучшая музыка, которую придумало человечество. Чонгук улыбается, наводя еще больший страх своим оскалом, напоминающим безумца. Чонгук получает удовольствие и, когда заканчивает ювелирную работу, аккуратно кладет вырезанную часть тела в небольшую коробочку с алой подушечкой на дне. — Вы знаете, куда отправлять, — усмехается мужчина и наблюдает за корчащимся от боли предателем. Их развелось слишком много. Чонгук свою бдительность потерял, позволив сесть на свою шею и бесцеремонно свесить ножки тем, кого он их уже лишил. Чон сочетает в себе самые отвратительные качества, которыми может быть наделен человек. В нем нет жалости, милосердия и сострадания, а то, что он показывает публике, — всего лишь одна из многочисленных масок. Меценат и добродетель вызывают у него только нервный смешок. Чонгук контролирует практически все местные СМИ, есть пара газет и колонок в Интернете, которые ни в какую не соглашаются сотрудничать, но всего лишь вопрос времени, когда они перестанут существовать, ведь пока они не приносят серьезных проблем. Чонгук тяжело вздыхает, заканчивает свою работу и снимает черные кожаные перчатки, бросает их к ногам Бао и пару секунд смотрит на созданный шедевр, небрежно морщится и, развернувшись на каблуках, идет в сторону выхода. Он приказывает людям прибраться здесь, садится в черно-матовый хеннеси, который приобрел совсем недавно. Сегодня именно тот вечер, когда хочется опробовать его в деле, ощутить все плюсы самой быстрой в мире машины. Чонгук выезжает с прилегавшей к складу территории, за ним — два внедорожника. Ровная дорога, освещаемая светом неоновых фар, богом давно забытая растворяется в кромешной тьме. Чонгук выжимает педаль газа на максимум, обхватывает руками руль, кожа которого приятно скрепит под ладонями. Стрелка спидометра автомобиля лимитированной коллекции за две с половиной секунды достигает отметки сто километров в час. Адреналин центростремительно разносится по телу, оплетая сосуды, заставляет сердце бешено колотиться в груди. Чонгук сосредотачивает все свое внимание на дороге, забывая о чем-либо еще, ведь, когда дело касается собственной жизни, начинаешь совершенно иначе воспринимать реальность. Скорость неуклонно растет, поле видимости сужается до круга, Чонгук видит только дорогу перед собой с разграничительной полосой, которая размывается. Чонгук не думает ни о чем, кроме дороги и несущегося автомобиля, потому что в такие моменты ничего не имеет значения. Давно ушедшее прошлое сплетается с туманным будущем, и в этих двух состояниях ты никогда не будешь находиться. Чонгук пребывает в настоящем, ощущая каждую секунду в нем, которая в любой момент может стать последней. Его личная охрана давно потеряла его из виду, дорога плавно переходит в основную трассу, ведущую в город — неизвестно откуда может выехать грузовик или другой заядлый стритрейсер. Чонгук себя гонщиком не считает, никогда не считал, но покупает новые машины чуть ли не каждую неделю, заполняя подземный гараж особняка, расположившегося на окраине Сеула, в котором он практически не бывает. Чонгук лавирует меж немногочисленных машин, где-то сбрасывая, а где-то набирая скорость, словно испытывает судьбу на прочность, ее терпение проверяет. Он резко сбрасывает скорость, открывает окно, впуская в салон прохладный воздух, что скользит по лицу, и тянет руку к сигаретам, лежащим на пассажирском сиденье. Чонгук закуривает и выпускает клубы дыма в окно, продолжая обгонять машины в своей привычной манере езды. Чонгук устал. Он устал от бесконечной погони за чем-то эфемерным в своей жизни, он потерял ее вкус, забыл чувство азарта и каково это — состязаться с сильным соперником, выходя победителем. Чонгук просто устал. В его душе пустота, черный цвет имеющая, разрослась до невероятных размеров, продолжая расти и заполнять собой все его естество. Чонгук устал бороться, позволил ей поглотить себя полностью. Он давно не живет, существует ради существования, но не понимает зачем и ради чего. Чонгук имеет все, но в то же время ничего. У него целый клан, обязанности, на пятки наступающая война и пугающая всех вокруг пустота. Чонгук получает от жизни все, что захочет, по мановению руки. В его распоряжении целый мир, но нет ничего, что бы смогло его спасти и вытащить со дна, на котором он лежит, распластав руки, будто пятиконечная звезда. Чонгук покупает красивые и дорогие машины, квартиры и особняки, покупает людей, торгуется с дьяволом, продавая ему души других. Чонгук заполняет черную бездну в его душе тем, что ему совершенно не нужно. Но пустота никуда не уходит. Она продолжает мирно жить и плодить новых демонов, выедающих его разум день за днем. Чон выкуривает подряд несколько сигарет, никотиновый дым немного притупляет мысли. Он останавливает автомобиль напротив одного из многочисленных клубов, принадлежащих ему, и выходит из машины, бросая ключи к подбежавшему работнику, что сразу узнал хозяина. Забыться, напиться, потрахаться — бесконечный круг его жизни. Другого он не знает. Чонгук свою пустоту заполняет тоннами дорогого алкоголя и красивыми мальчиками и девочками под собой, в море крови топит предателей и врагов, яхты и виллы покупает в любой точке мира, а заполнение черноты красками не происходит. — Пришли самого красивого мальчика, — бросает встречающему администратору Чонгук и поднимается по лестнице в vip-зону. Он не смотрит на людей, взглядом провожающих его, располагается на кожаном диване и голову назад откидывает. Если существует хоть что-нибудь, что его пустоту заполнить может, то Чон Чонгук уже проданную душу еще раз продать готов без права на возврат. Официант приносит виски и сигареты — все на серебристом подносе, ставит его на деревянный столик и, низко поклонившись, уходит. Все готовы целовать его руки, лишь бы заслужить его внимание и почтение. Чонгук хмыкает, тянется за стаканом и одним глотком опустошает содержимое. Неожиданно кто-то мягко опускает руки на напряженные плечи Чона, медленно начинает массировать их, скользит подушечками пальцев по шее, через секунду горячее дыхание обжигает ухо. Чонгук слегка поворачивает голову назад, встречаясь взглядом с прищуренными малахитовыми глазами, поблескивающими озорным огоньком в полумраке помещения. Мальчику на вид лет восемнадцать, у него волосы цвета ночи и неестественная худоба, выпирающие ключицы и взгляд такой дерзкий и открытый, что в Чонгуке интерес животный просыпается. Паренек перебирается к нему на колени, удобней усаживается и начинает нарочно ерзать на бедрах мужчины. Чонгук только усмехается, наблюдает за незамысловатыми действиями парня, который тоненькими ручками обвивает шею, губами к губам тянется, но Чон прерывает его, кладя указательный палец на пухлые розовые губы. Чонгук никогда никого не целует, но исключение только для одного сделал. Образ брюнета вспыхивает перед взором, подобно огненной вспышке, когда подкидываешь в горящий огонь еще дров. Он себя обманет, если скажет, что на месте мальчишки не хочет видеть Пак Чимина. Чонгук хочет, безумно хочет. Этот странный, необузданный, появившийся из ниоткуда Пак Чимин выбил все привычные устои, снес годами выстроенные границы. Он не похож ни на кого, кто встречался на пути Чонгука. Он не пытался угодить — он пытался бежать и скрыться, он не продался, выстоял перед тем, кто об его душу ноги безжалостно вытер. Чонгук о нем ничего не знает, специально себе руки связывает и никакую информацию о нем не требует, но тянет неимоверно, тянет так сильно, что хочется наплевать на все собственные принципы, перемирие между кланами нарушить и забрать его себе. Чонгук сжимает обтянутые черной кожей бедра пацана, видя перед собой Чимина, который дерзко улыбается, облизывая свои персиковые губы, который притягивает к себе. Чонгук дуреет от собственных мыслей, больно впивается в губы парня, охотно отвечающего на грубую ласку. Сам себя предает, подаваясь желаниям, но ничего поделать с собой не может. Мальчишка несдержанно в поцелуй выдыхает, что для Чона отрезвителем является. Мужчина резко скидывает его с колен, пятерней волосы зачесывает и гневный взгляд на парня посылает. — Убирайся. Чонгук закуривает сигарету, никотиновый дым легкие обжигает, но все, о чем он думать может, — это гребанный Пак Чимин со своей нежной кожей и блядскими высокими стонами. Почему Чонгук думает о нем, сам не ответит, но, думая о нем, у Чонгука внутри пустота сопротивление ощущает, и его это раздражает. Мужчина тянется к телефону, валяющемуся на диване, и набирает номер. — Ну ты и грубиян, Хосок-а, — хмыкает в трубку Чонгук, снова откидывая голову на спинку дивана. — Что мне нужно? Дай-ка подумать, я хочу свой товар на два миллиона долларов и Пак Чимина под собой. — Смотрю, что тебя только он и беспокоит, — по ту сторону смешок разносится. — Тебя это не должно волновать. Три дня. Даю тебе три дня, чтобы все выяснить, иначе я обещаю, что устрою кровавый прием и не пощажу никого. Чонгук всегда сдерживает свои обещания.