Black Rose

Чонгук сжимает пальцами шею одного из своих людей, который кряхтит и задыхается, отчаянно вцепившись мертвой хваткой в руку Чона. Еще чуть-чуть, и он его жизнь прервет, похоронит, нет, сожжет его тело и пепел развеет по ветру. Хотя зачем так сильно заморачиваться и марать руки? Он отдаст парням, а те пусть делают с ним все, что им заблагорассудится. У Чонгука внутри ярость клокочет, она в воздухе концентрируется, все, кто в помещении находятся, ее отчетливо ощущают. Чонгук в гневе — самый опасный человек, самый кровожадный и самый неконтролируемый, никто не знает, выйдут ли они живыми отсюда, ведь покусились на то, что принадлежит главе клана. Чонгук разжимает пальцы, и парень на колени падает, кашляет и отдышаться пытается, но Чон резко его в живот ударяет, заставляя пополам согнуться. — Я не давал такого приказа, какого хуя вы самовольничаете? — раздраженно, но с такой холодной интонацией, что под кожу тонкими иголками впивается, спрашивает Чонгук, взглядом скользит по своим людям, с опущенной головой стоящим. — Но мы думали, что это он устроил покушение на вашу жизнь, господин Чон, он — роза, и мы сразу решили… Но договорить ему не дают: выпущенная меж глаз пуля.  — Я вам право думать не давал, — хмыкает Чонгук, опускает пистолет, продолжая крепко сжимать его в руке. Холод металла немного успокаивает, а пущенная кровь неугодного мысли в порядок приводит. — Джексон, — через плечо бросает курящему позади Вангу, — разрешаю развлекаться, как ты умеешь, чтобы все, о чем были их мысли, — это поскорее умереть.  — Но босс! Это было ради Вашей безопасности! — начинает кричать парень, которого пару минут назад Чонгук был готов придушить, но смилостивился, решив не марать руки о грязь, хотя искупаться в его крови он желает, отрубить руки, что трогали то, что трогать имеет право только он. Чонгук проходит рядом с парнем, бросая презрительный взгляд на него, и останавливается. Ему шаг сделать следующий сложнее, чем человека убить, потому что кажется, что каждый его шаг неимоверную боль приносит тому, кто этой боли не заслуживает, никогда не заслуживал. Чонгук шаг делает, потом еще и еще, пока напротив брюнета не оказывается. Чимин сидит на пластиковом стуле с опущенной головой и рвано дышит, словно каждый его новый вдох будет стоить жизни. Чонгук на колени перед ним опускается, здоровой рукой цепляет пальцами подбородок и слегка приподнимает голову парня. Чимин глаза с трудом открыть может, у него все лицо в крови и грязи, один глаз в заплывшей гематоме, губы разбиты, по виску стекает свежая струйка крови. Чонгук хмыкает себе под нос, осторожно, словно навредить боится, убирает пряди смоляных волос за ухо и мысленно заживо кожу снимает с тех, кто это делал. Чонгук знает, что Джексон устроит самую изощренную пытку, из-за которой они молиться будут умереть, ему и самому хочется заставить их кричать, вырвать их языки и отрубить грязные руки, посмевшие прикоснуться к его мальчику. Только Чонгук имеет право делать Чимину больно. Сейчас, смотря на еле дышащего Пака, перед глазами которого все расплывается, Чонгук внезапно понимает, что Чимин — это цветок, дикий, правда, по своим правилам растущий, но руки к солнцу тянущий. Ему нельзя причинять боль. Его только лелеять и холить, в безграничной нежности и заботе купать, для которой Чонгук не создан, никогда не был. Но Чимин именно такой. Чонгук его внутренней силе поражается с каждым новым рассветом, потому что он не сдается несмотря на все, что с ним происходит. Чонгуку начинает казаться, что скоро на коленях будет перед ним ползать, вымаливая прощения за все совершенные над ним грехи. Чимин — это сила, это бушующий океан, в котором Чонгук тонет. Чимин — это сладость, на языке медленно тающая. Чимин — это страсть и невинность в одном флаконе. Для Чонгука он неожиданно стал лучшим порошком, что когда-либо был испробован. Чонгук теперь на нем сидит и слезать не собирается, пусть Чимин его не принимает, ненавидит, но мужчина его заполучит. Плевать, что между ними пустыня сухая, горы непроходимые — Чонгук до него доберется. Неважно, какими способами он желаемого добиваться будет, он всегда получает то, чего хочет. Чимина он хочет, настолько сильно хочет, что это не поддается никакому логическому объяснению. Чонгук собственных мыслей насчет Пака пугается, отбрасывает их на задворки сознания, говорит себе, что разберется во всем позже, но только в Чиминово море погружается глубже, с головой уходит и выныривать совсем не хочет. У него война с кланом, в котором брюнет состоит, в самом разгаре. У него на плечах ответственность и обязанности, обычаи и традиции, годами сложенные, переданные от отца и старших поколений. Но в голове, в мыслях, в глазах у Чонгука только один образ превосходного и неземного ангела с красным нимбом над головой. Чонгук до него, парящего в адских небесах, обязательно доберется. — Чимин, — с нотками нежности и легкого беспокойства говорит Чон, проводя ладонью по волосам. — Мы сейчас поедем в больницу, тебя больше никто не тронет.  Авария произошла буквально в паре километров от кладбища, когда машина набрала уже достаточно высокую скорость, держа направление в сторону города, так как городское кладбище находится за его чертой. Пока Чонгук был полностью увлечен Чимином, пропитывающим его рубашку горькими слезами отчаяния и горя, он и не заметил, как все это время за ними наблюдали люди, ловко притворившиеся работниками похоронного бюро. Удар пришелся на сторону водителя, потерявшего контроль над управлением. Машина сошла с дороги, а второй удар в бок скинул ее на обочину, закрутив на сто восемьдесят градусов. Как после докладывали Чонгуку его телохранители и люди, автомобиль без номеров скрылся, они отправили людей Пака за ним, но те не успели его догнать либо не хотели и работали сообща. Чонгук потерял сознание, сильно ударившись головой об окно, получил вывих левой руки и несколько незначительных ссадин и царапин. Люди Чонгука отправили его в частную клинику, которой он является спонсором, а вот Чимина без суда и следствия обвинили в том, что именно он подстроил покушение на жизнь главы клана. Чимина скрутили, наплевав на то, что его неслабо помотало по салону, он ударился затылком, но до конца пытался сохранить сознание и не отключиться. Его бросили в багажник внедорожника и повезли на один из многочисленных складов, в которых проводят казни и пытки для предателей и врагов. Чимин отключился еще по приезде, но его окатили ледяной водой, начали издеваться, будто он самая главная крыса, подрывающая репутацию клана изнутри или сливающая информацию полиции.  Чонгук сутки провел без сознания и, придя в себя, сразу вызвал к себе Джексона, который на тот момент находился в коридоре больницы, ожидая, пока Чон придет в себя. Чонгуку повезло, никаких серьезных повреждений установлено не было. Врач вправил вывих, назначил медикаменты и попросил соблюдать покой, но о каком покое идет речь, когда на его жизнь открыто покусился кто-то из врагов, желающий его смерти. Чонгук знает, что Чимин — первый человек, который мечтает вонзить нож по самую рукоятку в его сердце, но он также знает, что Пак не стал бы делать это в день похорон собственного отца. Взгляд Чимина, полный боли, отпечатался на сетчатке Чона, его крики до сих пор отбивают ритм на барабанных перепонках. Чонгук уверен, что тот, кто решился на такое открытое и откровенно опасное действие, хотел смерти не только его, но и Чимина. Ему кажется, что во всем этом больше хотели убрать Пака, ослепленного горем, не замечавшего того, что происходило вокруг него несколько дней. Мужчина сразу, как вышел из больницы, распорядился поезжать на склад, а всем, кто действовал без его ведома и измывался над Паком, приказал, что если кто-то попытается сбежать, то он лично отрубит их ноги и отправит семьям со всеми наилучшими пожеланиями. Чонгук знает, что они в исступлении ждали того момента, когда  мужчина пересечет порог склада, дрожа от животного страха. Чонгук свои угрозы выполнил, даже хуже, отдал их на растерзание верного пса, который оставит от них черный пепел.  — Бао, отнеси Чимина в машину, неси его так осторожно, будто от этого зависит твоя жизнь.  Бао, один из преданных телохранителей Чонгука, тяжело сглатывает вязкую слюну и подходит к Чимину, который еле живым выглядит. Мужчина к нему прикоснуться боится, а не прикоснется, то жизни лишится. Из зол выбираешь меньшее. Он аккуратно подхватывает парня под колени и поднимает на руки, самую ценную ношу к выходу из склада несет.  Чимин болезненно стонет, единственная его мысль — сдохнуть. Чимин чувствует каждую клеточку своего тела, которая огнем горит, выжигая, оставляя обгоревшую плоть. Чимину дышать так больно, что ему приходится делать короткие рваные вздохи. У него сломаны ребра, по крайней мере, так он думает. А что у него не сломано? На его теле уже живого места нет, а душа несколько раз в мясорубке побывала, ее ни один клей и скотч не возьмет больше. Его душа изорвана в клочья, искалечена безжалостно, выброшена на обочину жизни. Никому нет дела до нее. Она еле ноги переставляет, падает на колени, разбивая их очередной раз, но ползти продолжает, специально себе больнее делает. Она будто только живет этой болью, которая не подпитывает, заставляет жить, нет, существовать дальше. Если можно провести ассоциацию с каким-то определенным словом, то Чиминова душа — это боль. Всепоглощающая, темная, как бесконечные просторы космоса, убивающая ее носителя. Но она также является источником безграничной силы, ведь тот, кто ее испытал, обретает стойкий иммунитет ко всему. По крайней мере, так говорят, в это верят, но, как показывает жизнь, любое предательство полосует душу, оставляя поверх других рубцов еще. Чимин думал, что он стойко сможет перенести смерть отца, не проронит ни слезинки, но оказалось, что все чувства к родному человеку снесли его, будто бешеные потоки воды прорвали плотину, годами служившую защитой. После его жестоко толкнули в бездну, до краев заполненную кровью. Впервые, Чимин не хочет выплывать из нее, хочет потонуть, ведь тогда все прекратится. Закончится эта боль, которая стала для него чем-то обычным, стала ближе матери, которая в детстве не отходила от него ни на шаг, пока он болел. Чимин хочет отключиться, закрыть глаза желательно навсегда. Но ему даже этого не позволяют, бездушно выдирают из лап смерти, заставляя жить. Причина его жизни — Чон Чонгук. Он вмешивается, когда не просят, приходит, когда не ждут. Чимину бы перестать себя обманывать и отрицать, ведь именно когда он рядом, внутри разливается свет. Пусть он искаженный, неправильный, тепло не приносящий, но он появляется только рядом с Чонгуком. Но Чимин его не примет, вспорет себе грудную клетку, сердце вытащит, но не позволит ему глубже войти, хотя Чон давно корни пустил и разрастается с каждым днем. Чимин борется, проигрывая борьбу. Чимин больше не хочет ничего чувствовать. — Его состояние очень нестабильное. Скоро придут результаты МРТ-сканирования, исходя из них будет дальнейшая тактика лечения. У него сломаны два ребра, множественные гематомы и ссадины, и этот парень, — мужчина бросает беглый взгляд на больничную койку, в которой лежит Чимин, — он будто бороться не хочет. Мы будем наблюдать за его состоянием. Я могу уйти? — спрашивает у Чонгука разрешения. Чон кивает, переключает все внимание на брюнета с закрытыми глазами, у которого из рук торчат пластиковые трубки, подключенные к аппаратам и капельницам. Мужчина подходит к нему, рукой проводит по щеке, изумляется, что даже побитый, измученный, Чимин продолжает быть самым красивым человеком, которого когда-либо встречал Чонгук. Он наклоняется к губам, мажет по ним, шепчет, зная, что Пак его слышит и чувствует. — Бороться не хочешь? Мне не хочется тебя заставлять, не в такой ситуации, поэтому не зли меня, малыш. Иначе все, что было до этого, покажется тебе раем. Только я могу делать тебе больно, не забывай. Чонгук на своей щеке горячее дыхание ощущает, что с губ брюнета срывается, довольно усмехается. Подействовало. Чонгук знает, что Чимин — боец, просто так не сдастся, даже если миллион раз потерпит поражение. — Ненавижу… — едва слышно произносит Пак. — Я знаю, — отвечает.  «И в этом наша гибель», — думает. 

***

Сокджин лежит в крепких объятиях Намджуна, удобно уложив голову на его грудь, наслаждаясь равномерным биением сердца. Если бы можно было, чтобы Сокджин залез внутрь Кима, свернулся там клубочком в уголке любимого сердца, остался бы так жить навсегда. Тогда ему не страшны были бы никакие невзгоды, неудачи и горе, потому что он всегда был бы рядом с тем, кто наполняет его безграничной силой и смелостью. Сокджину рядом с Джуном не страшно ничего, ведь он будто в каменную крепость попадает, где тепло, уют и защита. Весь остальной мир существовать по щелчку пальцев перестает, потому что часть мира Джина в одном человеке сконцентрирована. Если бы вечность была реальностью, то он бы выбрал прожить ее с одним человеком. Если бы другие жизни были б правдой, то он бы без конца выбирал быть рядом только с Намджуном. Это притяжение здравому рассудку не поддается, оно настолько неземное и сильное, что Сокджину кажется: он без Кима нормально функционировать никогда не сможет. Намджун для него — опора, за которую он держится, которая не дает упасть в непроглядную тьму. Сокджин с ней ежедневно борется, и она то канат на свою сторону перетягивает, то поддается, но улыбается так ядовито-кровожадно, посылая неприятный озноб по всему телу. Сокджин ей не дастся, ведь пока рядом с ним рука об руку Намджун идет, он победит, выстоит, не позволит себя сожрать. Сокджин отошел от трагических событий, случившихся в день приема семьи Чон, но с большим трудом. Из новостей он узнал, что погибло около тридцати человек, многие были доставлены с тяжелыми травмами, угрожающими жизни. Джина до сих пор в дрожь бросает, когда он вспоминает девушку, что бросала в его сторону колкие слова, ударяя по больным местам. Он не знает, жива ли она, но мысленно давным-давно ее простил, понимая, что говорила она все те вещи не со зла, а с большой завистью, на которую возможна человеческая душа. Джин в оцепенении смотрел на сменяющиеся картинки в телевизоре, а осознание того, что он мог оказаться в центре всех событий, поразило, словно молния, ударившая в дерево. Он мог быть там, лежать среди убитых людей или истекать кровью, наблюдая за хаосом, что происходит вокруг. Сокджин вздрагивает неожиданно от накативших в голову мыслей, приподнимается, опираясь одной рукой на кровать, а второй переплетает свои пальцы с пальцами Намджуна. — Джин-и, — ласково тянет его имя Ким, а в душе блондина бутоны красивых роз расцветают. Мужчина улыбается уголками губ, но эта улыбка такая мягкая, забирающая все проблемы и переживания.  — Я просто вспомнил ту ночь, — осекается Сокджин, головой встряхивает, будто тем самым отгоняет непрошенные мысли. — Тебе не надо об этом думать. В жизни случаются страшные вещи. Войны, стихийные катастрофы, террористические акты — мы над ними не властны. Я понимаю, что ты бы хотел спасти всех людей на планете, надо бы — отдал им все свои органы и всю свою кровь, но, к сожалению, ты не можешь спасти всех. Люди умирали и будут умирать, наверное, в этом и есть какая-то прелесть. Наша смертная природа должна толкать нас двигаться вперед, стремиться к целям, я только недавно это осознал. На секунду мужчина замолкает, скользя глазами по лицу возлюбленного, который хочет что-то сказать, но Намджун быстро садится и прикладывает палец к пухлым розовым губам. — Я не закончил, — снова улыбка, согревающая душу, на губах. — Я это понял, когда мы сидели позавчера в кабинете врача. Ты сжимал лист бумаги с назначенным для тебя лечением, так стойко и прямо смотрел на доктора Хуна, но я видел, как дрожали твои губы, как тебе было страшно слышать каждое его следующее слово. Однако твоя сила, которую ты показал мне в тот день, поразила меня, открыла глаза на вещи, о которых я раньше не задумывался. Мы не вечные, мы можем умереть в любой момент, поэтому должны делать все, что в наших силах, чтобы ценить то, что у нас есть. У меня есть ты, самый сильный, самый прекрасный и самый добрый человек, с которым меня свела жизнь. Ты со всем справишься, ты просто еще не понимаешь, сколько в тебе заложено нечеловеческой силы, молчи, пока просто молчи, — говорит мужчина и берет телефон, открывает приложение с музыкой и включает недавно выпущенную песню Билли Айлиш. Она в душу запала с первых аккордов, Намджун под нее танцевать только в объятиях Сокджина желает.  Мужчина встает с разворошенной постели и протягивает руку блондину, смотря в красивые карие глаза, полные слез. Жизнь дана, чтобы ее жить, ею наслаждаться, ловить каждый момент, каждую возможность. Намджун крепко нежную ладонь сжимает, притягивает к себе и обвивает тонкую талию парня, скрепляя руки в замок на пояснице. Под звуки волшебного голоса юной певицы двое танцуют, погруженные в мысли друг друга. Если в мире существуют родственные души, через сердца которых проходит красная нить, то Сокджин уверен, что он свою душу нашел. Намджун находит слова поддержки даже в самые темные и страшные времена, которые наступили для Сокджина несколько месяцев назад. Как он это делает, для блондина остается великой загадкой. Намджун будто знает его, знает каждый потаенный уголок Сокджиновой души, подбирая ключики к каждой двери, открывает ее и своей мудростью озаряет. Сейчас Сокджину сложно осознать сказанное Кимом, но эти слова не вызывают в нем пугающей дрожи, и страх не затапливает его. Джин тему смерти и дальнейшей жизни вообще поднимать боится, старается не думать, но сейчас, после слов Нама, ему хочется об этом думать, хочется поговорить и хочется попросить у жизни еще немного времени для осуществления своих желаний. Сокджин носом утыкается в выемку ключиц мужчины, всхлипывает, не сдерживая слезы, да и зачем их сдерживать перед тем, кто тебя насквозь видит и чувствует? Сокджин ему безгранично доверяет. — Спасибо, — блондин поднимает голову и улыбается своей белозубой улыбкой, и его щеки мокрые от пролитых слез, что продолжают течь. — Спасибо. Если бы не ты, то я бы не смог идти дальше. Мне надо еще время, еще немного времени, похоже на то, будто я торгуюсь, но у меня появилась идея, которую я хочу воплотить. Но для этого мне будет нужна твоя финансовая помощь. Я никогда не просил тебя ни о чем подобном, вряд ли бы попросил, но, как говорится, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Намджун смеяться начинает, обхватывает своими большими ладонями красивое лицо Джина, утыкается лбом в его лоб и нежно целует в кончик аккуратного носа.  — Мой юрист свяжется с вами в ближайшее время, — подшучивает мужчина и толкает легонько парня на кровать, забирается следом и сверху нависает. — Так что за авантюра? — в любопытстве изгибает одну бровь мужчина. — Фонд. Я хочу организовать фонд помощи борьбы со СПИДом для людей, не имеющих финансовых возможностей. Это дорогостоящее лечение, хоть государство выделяет средства для таких людей, никто не знает, сколько они могут ждать. Чем раньше начато лечение, тем больше шансов прожить нормальную и долгую жизнь. Наверное, многое мы осознаем только тогда, когда сами сталкиваемся с подобным. Теперь помочь этим людям — моя прямая обязанность, — хрипло говорит Сокджин и проводит костяшками пальцев по скуле Намджуна. — Ты невероятен, не перестану удивляться твоим мыслям, — Намджун целует его в лоб, начинает целовать каждый миллиметр любимого лица, мысленно себя ненавидит. Намджун его любит, бесконечно сильно любит, но предает. Он предает, потому что уже несколько ночей под предлогом важных дел уходил к другому, а под утро крепко обнимал Сокджина. Ложь Намджуна станет его кончиной. Он ходит по краю пропасти, из которой полыхает пламя, в любую секунду готовое его поглотить. А он с судьбой играется, на нее свысока смотрит и будто вызов бросает. А она потешается и смеется, потирая ручки, и в самый неожиданный момент свои сюрпризы ему подарит. — Я люблю тебя, я тебя очень сильно люблю, — шепчет Сокджин, зарываясь пальцами в волосы Кима. — Без тебя нет меня. Ты мое спасение. — Пока мы дышим, я буду рядом. Столько, сколько потребуется, я не отпущу твоей руки, — Намджун в висок целует, сильнее парня обнимает. У Сокджина начался новый этап. Стадия третья: торг. У Намджуна черная змея вокруг шеи обвивается, дразнит и шипит над самым ухом, вторя одно-единственное «лжец». 

***

Хосок сидит в своем кабинете и вертит в руках стакан с янтарной жидкостью, смотря на разложенные перед ним бумаги. После перестрелки на приеме прошло около месяца, и за это время произошло слишком много событий, на период которых он овощем лежал в больнице и не мог раздавать приказы. Сейчас Чон внимательно изучает все, что пропустил, думает над следующим шагом и до сих пор не понимает, зачем Чонгук начал войну. Это бессмысленное кровопролитие принесет убытки его стороне, а также поставит под удар все криминальное общество. Хосок делает глоток, обжигая глотку дорогим алкоголем, хмурит брови и качает головой. Эта война для Чонгука — всего лишь развлечение, неужели он просто захотел утолить свою жажду крови? Между ними было перемирие, которое устраивало обе стороны. Три года назад на собрании всех глав азиатских кланов они грамотно разделили территории, порты и наладили поставку между всеми регионами. Чонгука манит абсолютная власть, беспрекословное подчинение, уничтожить «Черную розу» значит ее получить. Никто из остальных картелей, кланов и якудза не имеют такой же мощи и силы, как «Алая заря». Если они уберут друг друга, то для других будет шанс подняться и закрепить свое положение, ведь именно в такие времена кто-то наживается, взбираясь на вершину, а кто-то падает и больше никогда не поднимается. Хосок в мотивах Чонгука до конца разобраться не может, просматривает все предоставленные ему материалы и ломает голову часами в поисках ответов на возникающие постоянно вопросы. Хосоку война не нужна, но именно сейчас он должен показать себя с той стороны, с которой его хочет видеть отец. Хладнокровным, рассудительным и жестоким главой клана, который на своих плечах сможет дальше нести возложенные ответственности. Хосок должен доказать ему, что справится, что не ударит лицом в грязь и выстоит. Но Хосок понимает, что эта война ничего кроме боли, крови, смерти не принесет, потому что она не имеет причины, не имеет смысла, а любая война, которая ведется только из-за безграничных амбиций, приведет к провалу и поражению, возможно, обеих сторон. Чонгуку терять нечего, а Хосоку — есть. То, что он может потерять, сейчас мирно посапывает в их кровати, потому что всю ночь провел за слежкой в одном клубе, принадлежащем Чонгуку. Юнги в роль умеет вживаться бесподобно, добывать искусно информацию и стоит десяти людей клана. Хосок боится его потерять, ибо одно неправильное действие может привести к краху. Чонгуку этого не понять, он ослеплен своей жадностью, за которую рано или поздно все равно поплатится. Хосок переворачивает листы бумаги, недовольно цокает. Два дня назад была серьезная перестрелка на одном из складов, много жертв с двух сторон, полиция начала активно вести поиски. Мрази. Работать на двух фронтах в таких случаях сложнее всего. У Чонгука в правительстве больше связей, больше власти в отличие от Хосока, который в эту грязную политику лезть не любит. Мужчина тяжело вздыхает, откидывается на спинку кожаного кресла и, скрестив в замок руки на животе, прикрывает глаза. В такие тяжелые и сложные моменты Хосок вспоминает об Юнги, прекрасном, кукольном создании, от которого по телу всякий раз начинают бегать мурашки. Их первая встреча, их первый поцелуй отложились на подкорке и всплывают в самые суматошные моменты, успокаивая и отвлекая. Возможно, после знакомства с Мином Хосок растерял былую кровожадность, безрассудство и самонадеянность, ведь у него появилась причина жить не только чужими криками боли. У него появились намного более глубокие чувства, название этим чувствам — любовь, забота и нежность.  В сознании Хосока все перевернулось вверх дном, ведь появилось невероятное желание дарить кому-то себя. Хосок думал, что на любовь не способен, но она не спрашивает, она приходит, не стучась в дверь, обволакивает, словно мягкое одеяло, вынуждает делать вещи, о которых никогда не задумывался. Юнги открыл в Чоне новую сторону, разбудил спящие внутри желания и подарил в ответ еще больше, чем он заслуживает. Хосоку иногда кажется, что Юнги неслучайно появился в его жизни, что вся его жизнь вела к одному человеку, в котором он погряз навсегда и навечно. Ему плевать на то, что говорит отец, что говорят за его спиной другие, ведь они просто не любят так, как любит он. Эта любовь на грани безумия, если Хосоку выбирать, клан или Юнги, он выберет второе. Он ослеп, он любит, он живет только мыслью о нем. Эта любовь ненормальная, одержимая, убивающая, но она толкает вперед, заглушая голос разума и трезвого рассудка. Хосок вспоминает красивую улыбку, обнажающую десна, хриплый смех и самые нежные прикосновения. Чон давно безвозвратно потерян в лабиринтах, имя которым Мин Юнги. Хосок глаза не открывает, когда в кабинет кто-то входит, продолжает вспоминать их ночь и утренние разговоры. Как было б здорово уехать на какой-нибудь необитаемый остров и жить там, вдалеке от всего дерьма, что их окружает. — Хосок. Стальной голос отца из мечтаний жестоко вырывает, возвращая на землю, показывая его место в этом мире. Как бы Хосок ни мечтал, его мечтам сбыться не суждено. У него война в разгаре, будущее клана зависит от него и от его действий, хотя внутреннее чувство подсказывает ему, что у Пуонга свои планы, в которые он пока сына не посвятил. Эта двойственность отца настораживает, Хосок не знает, действительно ли родной человек на его стороне. — Наконец-то я вижу тебя в строю и за работой, — кивает головой в сторону бумаг старший Чон.  — Ты знал о покушении на Чонгука? — спрашивает Хосок, чуть склоняя голову набок. — Ты его устроил? В машине Чона находился Чимин, который был на похоронах своего отца. Пак был отличной приманкой, но ход был совершенно необдуманным. Ты хотел его спровоцировать? Что ты хотел этим доказать? Серьезно убрать Чонгука аварией — просто идиотизм, — руками взмахивает, изображая что-то наподобие взрыва. — Это был не я. Я бы на такую глупость не пошел. К тому же, Чимин сейчас — мои глаза и уши, я бы точно не стал играться с его жизнью, — спокойно говорит мужчина и садится на один из стульев, стоящих около стола Хосока. — А я смотрю, Чимин та еще шлюха. Прямо скачет от одного к другому, — в отвращении кривит рот Чон. — Мне плевать, что у вас было, но Чимин отлично справляется с возложенными на него обязанностями, а вот ты делу предпочитаешь свою куколку, которая тебя за нос водит, а ты не видишь. — Хахаха. Еще скажи, что отречешься от сына-наследника и сделаешь Чимина своим преемником. Он же у нас умница такая, что аж тошно становится. И почему я не приказал его убить сразу? — цокает зубами Хосок, взглядом, на дне зрачков которого огонь полыхает, отца буравит. Пуонг — глыба ледяная, что с равнодушным выражением лица на сына смотрит, будто нарочно его провоцирует, выдержку зверя проверяет. Хосок кулаки сжимает, ощущая, как трескается кожа от чрезмерного натяжения.  Хосок глаза в глаза смотрит, пытается отыскать небольшой поддержки и тепла, но ударяется о скалы, разбиваясь о них. Отец будто стену между ними возвел, оставив узкую щель, через которую даже руку невозможно просунуть. Хосок откровенно не понимает, в чем причина такого резкого изменения по отношению к единственному сыну. Конечно, Хосок никогда ласку от него не получал, рано матери лишился, но это не отменяет того факта, что Пуонг — его отец. Он тот, кто с самого детства был наставником и учителем, идеалом, к которому Хосок стремился. Правда, часто случается, что наши идеалы не соответствуют действительности. Взрослея, мы осознаем, что созданная нами картинка идеальных родителей или партнеров рушится прямо на глазах, словно карточный домик под порывами сильного ветра, разлетаясь по воздуху в хаотичном танце. Хосок в один момент, будто выстрельнувшая пуля из барабана, понял, что они с отцом разные, слишком разные. У них разные взгляды на мир и его устройство, абсолютно противоположные методы управления и подхода к бизнесу. Хосок все делает сам: карает, наказывает, ведет переговоры. Но Пуонг все делает через кого-то, напрямую ведет только самые важные встречи. Хосок — пламя, действие, Пуонг — холодный расчетливый разум. Им не по пути, теперь их дороги расходятся, остается только ждать, кто первый сойдет на обочину.  — Я подумаю над этим, — усмехается открыто Пуонг, смотря на сына. — Чимин молод и неопытен, но его можно выдрессировать, и тогда он станет отличным представителем клана, возможно, моей заменой, — специально акцент на последнем слове делает. — Он сможет убрать Чонгука. Это только нам на руку. Кто устроил покушение на них, я не знаю, но это означает, что у Чимина есть враги в клане, которые решили убить двух зайцев одним выстрелом, но создали проблем в два раза больше. Я даже начинаю догадываться, чьих это рук дело.  — Конечно, ты уже успел все разнюхать и навести справки. Я уже не понимаю, мы работаем вместе или порознь, кому подчиняются люди нашего клана. Как мы можем вести войну, если друг с другом договориться не можем, к тому же Мин Йонг идет по нашему следу и что-то вынюхивает. Я подумываю, что пора его убрать.  — Мне нравится эта идея, — в довольной улыбке расплывается Пуонг. — Но это опасно, и ты знаешь это. Продумай каждый шаг, открой уже глаза и посмотри вокруг.  Хосок хмыкает, откидывается на спинку кресла и, взяв бокал, залпом допивает содержимое. Побледневший Юнги стоит в проеме двери, слыша последние слова Хосока об отце, сглатывает вставший ком в горле. Блондин даже шаг не может сделать, топчется у входа, но его младший Чон замечает и уголки губ в улыбке приподнимает. — Заходи, мы закончили обсуждать насущные проблемы, правда, отец? — Хосок переводит взгляд на вставшего с кресла Пуонга, поправляющего пиджак. — Конечно. Не теряй голову, сын. У нас сейчас темные времена, любой врагом оказаться может, даже я, — подмигивает мужчина и проходит рядом с застывшим в одной позе Юнги, тихо, чтобы услышал только блондин, произносит:  — Я знаю. По спине Мина холодок пробегает, все внутренности коркой льда покрывая. Он знал, что рано или поздно его раскусят, теперь Юнги понимает, что у него осталось мало времени, а Пуонг с ним только играет. Юнги ошибку за ошибкой совершает. Глава клана дверью хлопает, а Хосок руки вытягивает в приглашающем жесте. Парень к нему подходит и на колени мужчины забирается, шею обвивает, что ему делать больше не знает. — У меня есть пара идей. Я хочу закончить эту ненужную войну. Ты поможешь мне, малыш? — спрашивает с такой нежностью Чон и прядки волос цвета солнца за ухо убирает. — Помогу. Я на твоей стороне. Юнги уже не понимает, где врет, а где правду говорит, но дороги назад давно нет.