Black Rose

Десять из десяти пуль в заряженном магазине достигают четкой цели. В стрельбе Юнги не превзойден и в клане является лучшим, даже Чон Хосока смог переплюнуть, выиграл на спор желание. Юнги стреляет с четырнадцати, когда отец впервые, скрывая от матери причины их вечерних вылазок, возил его к заброшенным гаражам, расположившимся под мостом через Хан. Юнги учился стрелять по стеклянным бутылкам, консервным банкам, круглым мусорным крышкам и получал удовольствие, делая первые успехи. Тогда же отец начал учить его нелегкому искусству метания ножей, которое Юнги очень долго оттачивал и тренировал, пока нож красиво не вошел в ствол дерева. Отец говорил, что у Юнги талант. Юнги парировал и отмахивался от таких громких слов, потому что талант — это труд тяжелый, отдача полная своей энергии, желания и времени. Настоящий талант скрыт за кровью, потом и слезами — Юнги знает это, как никто другой. Он с самого детства упорно трудился, жертвовал сном и прогулками с друзьями, чтобы урвать место под солнцем и стать значимым человеком в глазах отца и людей. Юнги семимильными шагами шел к цели. Он получил звание, достаточно быстро поднялся по карьерной лестнице в свои годы, и в его руки вложили одну из самых опасных и ответственных миссий, которую Юнги с треском провалил. И сейчас, придя к цели, он задается одним вопросом: стоило ли все это? Стоило ли разбивать себя об острые камни, высящиеся из воды, прыгнув с утеса? Стоило ли вырывать свое сердце и отдавать в руки тех, кому по большему счету на него похуй? Точнее, всем похуй. Всему отделу по борьбе с преступностью, коллегам и товарищам, которых он считал друзьями, что ль. Прогнившие рыбы в системе, от которых смрадом воняет за километры. Если Юнги умрет, о нем даже никто не вспомнит, кроме отца. Теперь Юнги понимает, насколько он был глуп, наивен и амбициозен, что сможет выполнить это задание. Возможно, смог бы, если бы не полюбил того, кого собственными руками было велено уничтожить. Юнги никто не спрашивал, его просто окунули в холодные воды, жестоко забрав любой шанс на спасение. Мысли о Хосоке неподъемным грузом давят на хрупкие плечи, Юнги устал притворяться, играть роли и работать на две стороны. Юнги свою сторону давно выбрал неосознанно, сторона эта носит имя Чон Хосока. Он плюет на все идеалы и годами выкладываемые из кирпича принципы, он плюет на все клятвы, данные государству, потому что для настоящей любви никакие стены, клятвы, правительство не помеха. Она их рушит одним ударом, превращая в пыль под ногами. Для нее не существует писанных кем-то правил, выведенных постулатов. Она сносит к чертям все барьеры и стены, строя на их руинах новые замки, города и целые страны. У любви границ не существует. Вот только между Юнги и Хосоком крепость, сотканная из тонких черных нитей мерзкой лжи и предательства, которая разрастается и увеличивается с новым рассветом. Юнги запутался, словно мелкая рыбешка в рыболовных сетях, не имея ни единого шанса на то, чтобы выбраться и спастись. Юнги мысленно к своей участи готовится, каждый день в страхе просыпается, каждый чертов день боится посмотреть в глаза Хосоку, увидеть в них безграничную холодную пустыню. Юнги страшно, очень страшно, что рано или поздно эта минута наступит. Мнимая иллюзия счастья разрушится в одночасье. Юнги готовится, но готов никогда не будет. К такому вряд ли подготовишься, да и смысл? Как в народе там говорят? Перед смертью не надышишься? Единственное, что хочет Юнги перед смертью, — это насладится теплом Хосокова тела, его заботой безграничной и любовью, которую он дарует ему своими поцелуями нежными и страстными, хриплыми признаниями на ухо и ласками по ночам. Юнги время бы остановить, оттянуть момент, получить от него максимальное удовлетворение. В объятиях любимых рук умереть нестрашно, по крайней мере, Юнги себя утешает этим постоянно. Юнги облажался, он прекрасно это знает. Но изменить теперь что-то невозможно. Он не продумал план до конца, действовал импульсивно и на эмоциях, положившись на удачу, которая резко от него отвернулась. Юнги не имеет права кого-то обвинять и сетовать на судьбу, потому что все произошедшее — только его вина. Блондин понадеялся, что сможет убрать Чимина с дороги, но оказалось, что Пак живучая, чересчур живучая скотина. Юнги себя переоценил, а Чимина недооценил. Нет-нет, Мин сразу увидел в брюнете потенциал, острый ум и отличную смекалку, но тогда он подумать не мог, что все обернется подобным образом. Чимин его обыграл, оказался умнее и расчетливее, показал настоящее упорство и стремление к цели. Правда, Юнги до сих пор не знает, чем руководствуется Чимин в выборе своих методов и каковы его истинные цели, и теперь ему это даже неинтересно. Юнги погряз в собственном болоте, которое утягивает в свои недра, хватайся не хватайся за торчащие ветки и камни — все равно окажешься погребенным под трясиной. Юнги хотел убрать Чимина, тщательно следил за ним все дни, пока брюнет был отвлечен похоронами родного отца. Юнги совесть, честь, мораль давно похоронил под тоннами сырой земли, закопал настолько глубоко, что они давно задохнулись. Для Юнги это был отличный шанс избавиться от Пака, разыграть все как несчастный случай, но появившийся Чон Чонгук все испортил, пришлось импровизировать. Вот только он никогда не умел этого делать, неразумным поступкам предпочитал четко выверенные планы и пошаговые действия. Импровизация с треском провалилась. Чимин остался жив. К тому же после происшествия, которое «Алая заря» расценила как покушение на Чонгука, «Черной розе» досталось очень сильно. Два подрыва достаточно больших складов с наркотиками и перехват судна с оружием. Это ударило не только по бюджету, но и по репутации клана. Во всем виноват Юнги. Никто кроме Юнги не знает о его вине. Никто никогда не узнает, по крайней мере, Юнги надеется, что Хосок сможет все уладить. Очередные мысли о Хосоке скручивают внутри тугие узлы, от которых становится тяжело дышать. Юнги отточенными движениями заменяет магазин пистолета на новый, вскидывает оружие, снимает с предохранителя и делает десять точных выстрелов в голову бумажной мишени. Хосок ему доверяет, доверяет, как никому другому в клане. Юнги — негласно его правая рука, его опора и поддержка, Хосок в нем уверен на все двести процентов. Как люди иногда бывают глупы, ослеплены любовью, не видят изъянов и недостатков того, кого так сильно любят. Люди любят идеализировать. В глазах Хосока Юнги — самый идеальный партнер, на которого всегда можно положиться. Хосок в него верит и надеется на него, а Юнги только калечит и его, и себя, просто один из них еще об этом не знает. Блондин кладет пистолет на железный стол перед собой, а руки предательски трясутся от неестественного страха, заполняющего истерзанную ложью душу. Хосок рассказал ему о своих дальнейших планах, спросил его личное мнение и долго нежно целовал на диване в кабинете. Решение Хосока закончить войну, сдавшись в ней, показалось Юнги невероятно смелым и разумным, отчего уважение к мужчине подскочило до отметки «небо». Юнги знает, что Чону это стоило гордости, репутации, собственного имени, но ведь настоящие лидеры должны принимать решения, которые будут лучшими в сложившихся обстоятельствах. Хосок решил объединиться с Чон Чонгуком, отдать ему то, что тот пожелает, и освободиться от гнета отца. Юнги прекрасно знает, что для Хосока решение пойти против отца, который дал ему все, что он имеет в своей жизни, было непростым. Но опозоренный на церемонии передачи власти Хосок слишком долго держал обиду, месть тлела в глубоких недрах души. Тогда в кабинете Юнги его поддержал, сказал, что это будет правильный выбор, мысленно осознавая, что начнется кровавая междоусобица в клане. Юнги готов стоять спиной к спине к Хосоку, прикрывать, пока праведный меч не вонзится меж его лопаток за предательство, что столько лет стояло между ними. Юнги — живой мертвец, вопрос времени, когда старуха с косой за ним придет и в свои объятия заберет. В помещении для стрельбищ Юнги один. На ушах звукоизолирующие наушники, поглощающие любые звуки. Юнги вытаскивает по одной пуле из красной коробки и заряжает быстрыми ловкими движениями магазин, не замечая, как дверь за кем-то негромко захлопывается. Блондин с характерным щелчком вставляет заряженный магазин, снова вскидывает пистолет и начинает хаотично стрелять по мишени, попадая то в голову, то в живот, то в ноги, просто оттачивая свое мастерство в стрельбе. Неожиданно за полупрозрачной черной перегородкой сбоку он замечает чьи-то плавные движения, которые проделывают то же самое, что и он. Заряжает пистолет, вскидывает руку и выпускает всю обойму в черную точку посередине. Идеально, четко, так легко. Юнги усмехается, поворачивается всем телом и замирает от скапливающихся внутри недовольства и злости, готовых в любую секунду наружу вырваться. Чимин пятерней зачесывает назад волосы, приподнимает уголки губ в ехидной улыбке, напоминает змею, которая к жертве ползет медленно, чтобы в следующую секунду вгрызться в ее плоть и пустить яд по организму. Юнги даже удивляется, как Чимин быстро всему учится. Он уверенно держит пистолет, идеально в его ладонь ложащийся, с какой-то грацией и легкостью заряжает магазин и, вытянув одну руку, удерживая ее на весу, стреляет по мишени, точно попадая в круглую красную точку на лбу. Сколько Чимин варится в этом адовом котле? Два года? Всего лишь два года, а успехи, будто десятилетия стреляет не только по бумажным мишеням, но и по людям. Чимин вырос в темном криминальном мире с нуля, заслужил уважения многих и даже стал лично подтирать задницу Пуонгу. Отлично поднялся по карьерной лестнице. Юнги даже завидует ему немного, ведь если взглянуть на Чимина, то он относится к той группе людей, которая делает то, что хочет. Возможно, Мин всю картину не видит, но Пак создает впечатление, что каждое его действие — это лично его желание и стремление достичь своей цели. — Решил попрактиковаться, Чимина-а? — спрашивает Юнги, одной рукой снимая наушники и кладя их на стол, рядом и пистолет укладывая. — Нет, сегодня много дел. Я искал тебя, — Чимин обходит перегородку, разделяющую их, прямо в глаза смотрит. Юнги в его медовых глазах такую решимость видит, что на пару секунд тушуется и даже неосознанно небольшой шаг назад делает. — Пуонг приказал найти тебя и распорядился о том, чтобы я лично проследил за ходом всей операции, — начинает брюнет, но Юнги смешок не сдерживает. — Личная собачка Пуонга вышла на охоту? Низко же ты опустился, ЧимЧим, — нарочно на давным-давно забытом прозвище акцент делает, замечая, как сжимаются руки в кулаки у парня. — Пуонг тобой манипулирует, как может, грязную работу выполнять заставляет, не думал, что ты на его поводу пойдешь, — брезгливо морщится Юнги, продолжая смотреть с вызовом в глаза брюнета. — Прямо как ты манипулируешь Хосоком. Чем ты лучше Пуонга? Вы оба стоите друг друга. Дурачите мозг тому, кого любите. Что же это за любовь такая больная? — Чимин рот в кривой и ядовитой усмешке кривит, отчего Юнги закипать начинает. — Заткнись, — чуть ли не рычит Мин. — Ты ничего не знаешь, Чимин. — Я знаю все о тебе, Мин Юнги. Лучше бы ты меня убил в тот день или добил в больнице, придумал бы что-нибудь. Ты же понимаешь, что сейчас любое твое действие зависит от меня? Каждый твой шаг, хоть один в неверную сторону — вся твоя подноготная, начиная от рождения и заканчивая сегодняшним днем, окажется на столе у Хосока, — сокращает между ними расстояние Пак, прижимая Юнги к перегородке. — Ты мне угрожаешь? — иронично изгибает бровь блондин. — Возможно. — Чимин, — выдыхает Юнги. — Ты обманщик, Юнги. И каково это — обманывать того, кто тебя ради готов против отца своего пойти и всего клана? Как ты ему блять в глаза смотришь… Но договорить брюнет не успевает. Юнги резко толкает Пака в грудь, и Чимин ударяется затылком, но быстро приходит в себя и замахивается кулаком для удара. Однако Мин ловко уворачивается, перехватывает запястье брюнета и заламывает руку за спину, лицом прижимает парня к перегородке. У Юнги годы физических тренировок, несмотря на внешнюю хрупкость, у него достаточно сил против того, кто совершенно не умеет за себя постоять. — Стреляешь ты отлично, Чимин, а вот твоя боевая подготовка осталась на нуле. Вместо того, чтобы раздвигать ноги перед Чоном, мог бы тренироваться, и цены тебе не было б, — шипит ему на ухо Юнги и, схватив за волосы, прикладывает лбом об поверхность. Чимин вырваться пытается, но хватка Юнги железная, не зря у него лучшие отметки в академии стоят. Блондин его резко отпускает, Пак еле на ногах удержаться пытается, ведь голова кругом идет. Он опирается спиной на перегородку и открывает глаза, смотря на спину удаляющегося Мина. — Он хочет, чтобы ты убил Мин Йонга. Он знает, что тебе не составит труда зайти в родной дом и нажать на курок. Один выстрел. Он тебе все простит, сожжет все твое прошлое. Хосок никогда не узнает, кто ты на самом деле. Тяжелая железная дверь с громким звуком захлопывается, погружая помещение в мертвую тишину, оставляя Чимина одного с диким головокружением. Юнги накидывает на себя кожанку и поднимается по лестнице, стискивая зубы до хруста. Один выстрел ради любви.

***

Чонгук крутит между пальцами шариковую ручку, взгляд темных глаз направлен в пол, брови нахмурены, из-за чего на лбу проступают морщины, весь вид обычно расслабленного Чона напряжен и сосредоточен. Джексон сидит, развалившись на кожаном диване, откинув голову на спинку, и смотрит в потолок, еле слышно присвистывает незатейливую мелодию. Хосок указательными пальцами массирует виски, погруженный в свои мысли, от которых голова болит второй день. Мужчины сидят в полной тишине, нарушаемой лишь клацаньем настенных часов и хриплого насвистывания Ванга. Каждый погружен глубоко в себя, но все думают об одной проблеме, что вылезла на первый план перед всеми. Каждый хочет защитить то, что ему стало дорого в этой жизни. И казалось, что в равнодушных и холодных сердцах никогда не взойдет солнце и не растопит вековой лед. Но мы часто ошибаемся, думая, что нам подвластны чувства, которые могут вспыхнуть неожиданно ярко, постепенно разогнать своим светом тьму. Но чтобы сохранить истинные чувства, взрастить в себе их силу и мощь, нужно пройти огромный и трудный путь, усеянный терновыми ветками, царапающими, а иногда раздирающими кожу и плоть. Каждый из них осознает, что они готовы идти и ползти по этому пути, бороться за каждую улыбку и взмах ресниц тех, кого они полюбили всем сердцем. У каждого эта любовь настолько индивидуальная, необычная, приносящая и радость, и боль одновременно. Их любовь — это их спасение и смерть, это благодать и проклятие. Их любовь губит и возрождает, заставляет задыхаться, а после — жадно хватать ртом воздух. Каждый в любви сгорает, но не умирает. Только негаснущее пламя любви их путь озаряет. Пусть они сами не до конца понимают, но никто из них больше отрицать притяжение невообразимое не может. Они влюблены безвозвратно, навечно. Кто-то скажет, что это безумие. А любовь и есть безумие. Она подчиняет без остатка, забирает волю и заставляет встать на колени даже самых сильных мира сего. Любовь питает этот мир, ее нитями пронизаны все живые существа. Она на своем пути никаких преград не видит. Джексон прикрывает глаза, но перед собой видит только грациозный, нежный образ Лалисы, которая одним взглядом из полуопущенных ресниц, выбивает весь воздух из груди. Джексон даже в самых страшных снах не мог подумать, что когда-нибудь сможет полюбить. В его постели побывало немалое количество страстных и развратных девушек и парней, но сердце выбрало ту, что кардинально от других отличается. Лалиса — это смесь всех его фетишей от горячей и обжигающей танцовщицы, до хрупкой ласковой девушки, в объятиях его заживо горящей. Ради Лисы умереть нестрашно, ради нее он готов ломать стены, покорять горы и пересекать пустыни. Она успела стать важной частью его жизни незаметно, будто все произошло так, как и должно было произойти. Джексон в ней погряз, он готов тонуть в глубинах ее теплых глаз цвета темного шоколада бесконечно. Лалису читай — не прочтешь. В ней граней так много, под разным углом рассматривай — найдешь что-то новое и необычное, то, что заставит заново в нее влюбиться. Лалиса — именно та, кто смог приручить дикого пса внутри Джексона, пусть сама она этого даже не осознает, но рядом с ней Ванг по-настоящему ощущает дыхание жизни, которую до встречи с ней не ценил. Теперь помимо преданности клану и Чонгуку он предан ей всем своим существом. — То есть ты хочешь явиться на совет, который будет проходить через две недели, и заявить свои права на место главы? — хмыкает Чонгук, разрушая царившую в кабинете тишину. — На собрании будут присутствовать представители четырех кланов, включая меня. Правда, я ненавижу встречаться с этими старыми ханжами, но это внеплановый сбор, как я понял, созвал его твой отец, чтобы поднять белый флаг. Странно это. Хотя Пуонгу я не доверяю. Еще когда я был маленьким и мой отец был жив, на одном из таких собраний Пуонг устроил настоящую техасскую резню, потому что один клан в прошлом не хотел идти на уступки. У твоего отца странные методы, но действенные, ничего не скажешь. Сейчас это тоже ловушка, я уверен. — Я знаю, — резко говорит Хосок, поднимая голову на Чонгука, бросив ручку на стол. — Но отец не знает о нашем тайном сговоре, к тому же Юнги помогает мне собирать моих людей в клане, я планирую устроить сбор сегодня ночью на складе. В подчинении отца людей намного больше, — хмыкает Хосок, подается корпусом вперед и на стол локтями опирается. — Однако их верность с верностью моих людей не сравнится. Как раз отсею всех крыс и предателей, — довольно улыбается и вскидывает голову вверх. — С людьми я помогу, но что ты планируешь делать с Пуонгом? Он вряд ли остановится перед своей целью. Захочет убрать тебя в придачу со мной, даже не посмотрит, что ты его сын. И как ты с ним под одной крышей столько лет жил, слушался его? Давно пора было ко мне прийти и помощи попросить, — присвистывает Чонгук, наблюдая за тем, как Хосок недовольно сводит брови к переносице. — Не делай такое лицо, ты давно должен был занять место Пуонга. Ты всегда мне нравился больше, чем он, дела с тобой вести проще и интересней, чем с ним. Так что, Чон Хосок, благословляю тебя на все твои достижения! Нам надо выпить! Джексон в кулак прыскает, встает с дивана и к бару вдоль стены подходит, достает оттуда коньяк десятилетней выдержки и три стакана, возвращается к столу Чонгука. Джексон ставит стаканы, разливает выпивку и протягивает один бокал Хосоку, который глаза закатывает. — Ты неисправим, Чон Чонгук, как тебя иногда хочется застрелить, — выдыхает Хосок, и звук ударяющегося стекла друг об друга по кабинету разносится. — Зато со мной не соскучишься, — подмигивает Чон и опрокидывает содержимое стакана. — Когда заберешь Пака? — спрашивает Хосок, обратно откинувшись на кожаную спинку. — Ты его недолюбливаешь, почему? — набок голову склоняет Чонгук, не сводя слегка прищуренного взгляда с союзника. — Потому что он маленький крысеныш, и его непосредственная близость с моим отцом не нравится мне от слова совсем, поэтому мне проще было избавиться от него, а ты любезно мне в этом помог. Чонгук довольно хмыкает, а Хосок поднимается со своего места, оставляя стакан на столе, забирает висящий пиджак на спинке и идет к выходу. — Дам Чимину еще пару дней свободы, — приподнимает уголки губ вверх Чонгук и кивает уходящему Хосоку. Когда дверь за мужчиной закрывается, Джексон переводит внимательный взгляд на развалившегося вальяжно в кресле босса, сцепившего руки в замок на животе. — Ты ему доверяешь? — Ванг скрещивает руки на груди. — Да, потому что у меня нет причин ему не доверять. Хосок пришел просить помощи, унизился и растоптал свою гордость, закопал честь, но это не вызывает у меня отвращения или презрения к нему. Нет. Совсем наоборот. Он показал себя как сильный будущий лидер, который в нужный момент сможет поступать трезво и с умом, в отличие от его отца. Давно надо было убрать Пуонга, — спокойно говорит Чонгук, смотря на нахмурившегося друга. — Надо будет подготовиться к этому совету, а еще поезжай сегодня ночью вместе с Хосоком к его людям. — Это все? — Можешь идти. Чонгук остается один, позволяя себе полностью погрузиться в собственные мысли, заполненные не предстоящим собранием глав и очередными предательствами, а образом Пак Чимина, на спине которого совсем скоро символ его клана будет. Плевать, хочет брюнет этого или нет. Чонгук от него не откажется, хотя знает, что права не имеет, но эта одержимость им какая-то нереальная, убивающая. Чонгук без Чимина дышать не может, действовать, Чимин для него — настоящая доза героина, от которой отказаться практически невозможно. Сколько бы он ни проходил курсов лечения от зависимости, все время возвращался к исходной точке. Но с Чимином все по-другому. В этом случае ни одно лекарство, ни один специалист помочь не сможет. Чонгук на нем помешан в прямом смысле слова. Чонгук им восхищен, ведь как в одном человеке может умещаться все, что так Чон в людях ценит? Необъяснимо. Он к нему на уровне инстинктов тянется, будто полюс к своему полюсу притягивается. Словно все, что так долго искал Чонгук в своей жизни, в одном человеке есть. Сила, жестокость, любовь. Оно все не связно, но идеально смешано. Чонгук в этом адовом коктейле плавает, наслаждается, скоро в него же утянет Чимина. Чонгук болен, болен тем, кто его заставляет почувствовать себя живым, дышащим полной грудью человеком. Чимин может его ненавидеть, но именно эта ненависть подпитывает, к жизни пробуждает. Все то, что в жизни Чонгука до Чимина было, ненастоящее фальшивое, ненужное. Все то, что происходило в его жизни, будто вело ко встрече с одним человеком. Чимин неожиданно вошел в его жизнь, став всем ее смыслом, наполнил до краев значимым существованием. Теперь у Чонгука новая цель — Чимин должен его полюбить. Он сделает все для осуществления этой цели, надо будет — пришьет Чимина к своей коже намертво, но от него не уйдет. Чонгука любить не учили, как это делать не показывали. Чонгук потерял мать, рано лишился отца, рос как ребенок Спарты, выживал, добился того, что его все боятся и уважают. Чонгуку не показывали, что значит любить и быть любимым. Но теперь он готов учиться, странными, возможно, извращенными способами, но готов. Чонгук хочет любить. Он хочет любить Чимина. Как бы абсурдно все ни звучало и ни выглядело, Чонгуку не нужны ни войны, ни земли, ни власть, если все это разделять рядом Чимин не будет. Теперь все приобретает новый смысл, окрашиваясь в новые краски. Поднимающуюся в душе бурю Чонгук не контролирует, она бешеным потоком разрушает все на своем пути. Только разрушив все под основание, можно построить что-то новое. Чонгук сделает это, потому что хочет, хочет настолько сильно, что руки в кулаки сжимаются, а тело мгновенно напрягается. Это желание патокой расползается по телу, призывая к врожденному инстинкту «действовать». Чонгук поднимается с кресла, поправляет пиджак и, выйдя из кабинета, бросает секретарше, чтобы подогнали машину ко входу. Чонгуку нужно его увидеть, нужно его почувствовать. Чонгук без него задыхается, как выброшенная на сушу рыба. Чонгуку он просто нужен.

***

— Что?! — Лиса, ты должна уехать вместе с мамой. Я не буду обсуждать это миллион раз. Вы уезжаете сегодня ночью, — уже грубо говорит Чимин после целого часа разговора с сестрой. Лалиса крепко сжимает подушку, сидя на диване в квартире брата, совершенно его не понимая. Чимин объяснять ничего не хочет, на все заданные вопросы машет рукой, считая их бессмысленными. Лалиса злится, внутри один за другим вулканы, спящие много лет, просыпаются. Будь ее воля, она вскрыла бы черепную коробку брата и взглянула, что внутри его головы происходит. Лиса не понимает. Ее Чимин всегда был открытым, добрым, любящим, всегда охотно шел на разговор, поддерживал и помогал в трудных ситуациях. Этот Чимин лишен всякой человечности, будто кто-то безжалостно вырвал хрупкое сердце, очернил его и вставил обратно. Чимин никогда не разговаривал с ней в приказном тоне, никогда не позволял себе грубости, никогда не повышал голос. Но все меняется. За последние годы Чимин кардинально изменился. Брат стал сильнее, но потерял самого себя, пока гнался за своей силой. Лалиса пристально смотрит в когда-то теплые глаза и пытается хоть немного света в них отыскать. Чимин стоит около окна и держит в руках стакан с янтарной жидкостью, плавно покачивающейся от движения руки парня. На Чимине белые, идеально сидящие на нем брюки, черная рубашка, расстегнутая на пару пуговиц, растрепанные волосы и самый уставший в мире взгляд. Если она попытается спросить, что с ним, то не получит ответ. Лиса хмыкает и отбрасывает подушку, встает с дивана и подходит к нему. — Я не уеду, Чимин. Хочешь ты этого или нет, я никуда не уеду. Я не оставлю тебя, — уверенно говорит девушка, наблюдая за тем, как брюнет тяжело вздыхает и иронично закатывает глаза. — Чимин, что происходит? — тише спрашивает Лиса, оглядываясь на дверь в комнату, в которой спит, чтобы убедиться, что она закрыта. — Это для вашей безопасности, — Чимин на нее не смотрит, продолжая равнодушно разглядывать вечерний город за окном. — Вы полетите в Японию, пока здесь не уляжется весь пиздец. Лиса, вы двадцать четыре часа находитесь под прицелом, и я не хочу, чтобы вы пострадали. Ты знаешь, с кем я связан, и знаешь, чем это может кончиться. Я прошу тебя, пожалуйста, сделай то, что я сказал, и перестань упираться. Лалиса направляет взгляд в сторону раскинувшегося под ними города, который так красив в лучах закатного солнца. Лалиса чувствует, как начинают неприятно щипать глаза от собирающихся соленых слез, но понимает, что Чимин прав. Из-за них он подставляет себя под удар, он связан по рукам и ногам. Лиса понимает это, но почему именно сейчас она не может его оставить, бросить одного против всего мира? Они ведь семья. Или кто они уже друг другу? Девушка аккуратно подходит ближе к брату, протягивает медленно руки и не спеша обнимает его, утыкаясь носом в изгиб Чиминовой шеи. Чимин всегда любил хороший парфюм, она слышит слабые нотки бергамота из коллекции Армани. Лалиса не хочет плакать, но слезы стекают по щекам. Парень не отстраняется, он приобнимает сестру за тонкую талию, утыкается лбом в ее плечо, мысленно благодарит за то, что она все понимает. Лалисе никогда не надо было все объяснять. Она всегда могла понять его, проникнуться и поддержать. Даже сейчас в хаосе, что их окружает, она не задает лишних вопросов, не лезет в глубины его души, чтобы вскрыть кровоточащие раны. Она все знает, но предпочитает молчать. Чимин ей за это благодарен. — Хорошо, Чимин. Мы уедем, я пойду соберу наши вещи, — треснуто говорит девушка и отстраняется от него. И в этот момент ему кажется, будто она забирает все тепло, снова оставляя его наедине с ужасным холодом. Чимин допивает виски, опускает руку, удерживая стакан за краешки, прикусывает изнутри щеку. Столько мыслей в голове, которые хочется отключить и выбросить. Чимин поражается, как его голова еще не взорвалась от бесконечного мыслительного потока. Чимин думает над своим следующим шагом, думает, как обхитрить Пуонга, что следует за ним по пятам. Чимин думает об Юнги, который совершить невозможное должен. А совершит ли он это? Чимин только плечами пожимает, ставки ставит, какой расклад событий будет, предугадать не может. Вся информация на Юнги собрана в отдельную черную папку, которая в любой момент может оказаться на столе Хосока по приказу старшего Чона. Чимину все равно на Юнги, на то, что с ним может случиться, ведь исход один — смерть. Но в то же время Чимин восхищен его талантливой игрой, его продуманными ходами, ведь столько лет скрывать свою настоящую личность и не расколоться под силу не каждому. Не зря на такую невыполнимую операцию выбрали именно его. Юнги идеально справлялся со своей работой, вот только любовь глаза затмила не только Хосоку, но и блондину. Чимин его не винит. Он сам в своих внутренних ощущениях разобраться не может. Внутри океан бушует, волнами корабли накрывает, ко дну посылая. Чимин уже так давно не видел Чонгука, что начинает бредить. Он к нему во снах приходит, в своих удушающих объятиях сжимает. Он ему чудится везде, за каждым поворотом, в каждом человеке. Если это не болезнь, то пусть ему ответят, что с ним происходит. Почему так сильно тянет к человеку, что становится трудно дышать, грудь в области сердца в тисках сжимается? Невыносимо хочется почувствовать его рядом, прикосновения грубых рук ощутить. Чимин точно болен, потому что по-другому не объяснить. Чонгук для него — доза, без которой ломает, разрывает на части. Чимин от него зависим слишком давно, уже и не ответит, когда подсел. Чимин его ненавидит, но без него не может. Разве это нормально? Хотя, где прописано, что нормально, а что нет? Чимин хочет оказаться рядом с Чоном, хочет вдохнуть воздух рядом с ним, впитать его аромат, голову кружащий. Даже если это ненормально. Чимин свободной рукой в волосы зарывается, горько усмехается. Найти спасение в том, кому лично пулю в сердце пустить хотел. Ирония судьбы.

***

В салоне автомобиля тишина. Чимин ловко выкручивает руль, лавируя между машинами, бросая беглый взгляд на наручные часы. Лалиса нервно теребит подол длинного свитера, смотрит на дорогу, что сказать больше не находит. Лиен сидит на заднем сидении, уткнув взгляд на свои колени. Чимин в зеркало заднего вида на мать исхудавшую, смертельно бледную смотрит, что сказать не находит. Не оправдавший ожидания сын, который опустил их на самое дно человеческого существования. Здесь не помогут ни деньги, что Чимин перевел на счет сестры, ни слова извинения. Чимин не хочет думать об этом, а Лиен вопросов не задает, она вообще не разговаривает с ними, просто, словно робот, выполняет все, что ее никудышные дети скажут. Они оба стараются не думать об этом, ведь тогда от обоих останется лишь серый уголок от спалившей их совести. — Как приземлитесь, набери меня с мобильного, который я тебе дал, после выключи его и выбрось, я сам вас найду, — говорит Чимин и резко бьет по тормозам перед подрезавшей его машины. — Блять, какого… Чимин замирает и давится воздухом, когда из машины выходит Чонгук и слишком быстро сокращает расстояние между ними. — Выходи, — просит Чон, а Пак не до конца понимает, приказ это или просьба. Но Чимин отстегивает ремень и выходит из автомобиля, смотря на мужчину, который оказывается в катастрофической близости. — Что тебе надо, Чонгук? — пытается придать голосу твердости Чимин, правда, с трудом получается. — Мы стоим посередине трассы, моя сестра и мать опоздают на самолет, если ты продолжишь этот цирк. Чонгук ближе оказывается, окольцовывает талию парня и прижимает к себе. — Их отвезет мой водитель. Могу распорядиться, чтобы подготовили мой личный самолет, и их доставят куда угодно, — усмехается Чон, а Чимин недоверчиво смотрит на него, кладя ладони на его грудь. Как же он, черт возьми, скучал по этой грязной самодовольной ухмылке. — Зачем ты приехал? — Обрадовать тебя, мой ангел, — довольный смешок с Чонгуковых губ срывается, посылая по телу Чимина волну нескрываемой дрожи. — Ты больше не принадлежишь «Черной розе», — Чон на татуировку на шее кивает. — Завтра поедешь ее выводить, будет больно, но ты потерпишь, — сильнее к себе прижимает. — Что? Что ты несешь, Чонгук?! — Хосок разрешил тебя забрать. Ты же знаешь, что прыгать из клана в клан — это предательство, но тебя добровольно отпустили. Правда, Хосок тебя убрать хотел, но решил сделать мне подарок и любезно тебя отпустил. — Что?! — Чимин все еще не понимает, о чем говорит Чон. — Садись в машину, Чимин. Чимин бьет его кулаками в грудь, но Чонгук даже с места не двигается. Он недовольно хмыкает, сжав сильнее руки на талии Чимина, слегка приподнимает его и несет в сторону своей машины. — Я не сяду в твою машину! — повышает голос Пак, но Чонгук ничего не слышит. Мужчина открывает багажник, замечая, как тушуется и успокаивается Чимин. — Ты сядешь в мою машину, поедешь в мой дом и будешь вести себя хорошо, иначе я тебе опять что-нибудь сломаю, хотя я этого не хочу. Твою сестру и мать отвезут в аэропорт, лично проследят за тем, чтобы они сели в самолет в целости и сохранности. Не испытывай мое терпение, Чимин. Ты лучше других знаешь, как легко я завожусь. Чимин в его руках обмякает, смотрит растерянным взглядом и ничего понять не может. Чонгук открывает перед ним пассажирскую дверь и сажает его на сидение, отдает приказания водителю, который быстро выходит из машины и садится в Чиминову. Чонгук же садится за руль. Один внедорожник уезжает за белым спорткаром, второй едет за ними. — Что происходит?! — Чимин истерику в голосе гасит. — Теперь ты принадлежишь мне и моему клану. — Я не понимаю ничего… — И не понимай. Отныне ты мой. — Чонгук! Отвези меня к моей семье! — Теперь я тоже твоя семья. Тебе придется с этим смириться. Неужели ему очередной раз не оставили выбора?