Black Rose

В салоне автомобиля душно, Чимин тянет ворот уже расстегнутой на пару верхних пуговиц рубашки в надежде, что дышать станет легче. Но не становится. Потому что за рулем сидит Чонгук, не сводящий с него взгляда в зеркале заднего вида. Чимину хочется утопиться, лишь бы эти черные, как крылья ворона, глаза, пронзительно смотрящие, тело не вскрывали, на обозрение душу выставляя. Они едут каких-то двадцать минут, а Чимину кажется, будто вечность они заперты в узком пространстве, из которого ни для одного не сделали выход. Чимин в клетке с голодным зверем заперт, совсем неуверен в том, что несъеденным его покинет. Чимин не понимает: ему жарко оттого, что в салоне печка включена, хотя погода за окном позволяет без нее обходиться, или потому, что Чонгук, сжимающий кожаный руль так крепко, заставляет сердце в бешеном ритме колотиться?  — Чонгук! — для брюнета одно его имя сказать требует усилий колоссальных, а в глаза с решимостью и без страха посмотреть — всей энергии. — Отвези меня к моим родным, ты не имеешь права вот так просто вторгаться в мою жизнь и отрывать меня от моих дел! — Чимин, заткнись, — прерывает его мужчина, на светофоре достает из бардачка пачку сигарет и закуривает. Он открывает окно и выпускает дым за пределы салона. — Не порти мое прекрасное настроение сейчас, иначе я сделаю так, что долго говорить не будешь, — недовольно хмыкает Чонгук и бросает взгляд на Пака, хлопающего недоуменно своими глазками-карамельками.  — Чонгук! Что, блять, происходит? Объясни мне!  — Перестань орать, — Чонгук делает еще пару глубоких затяжек и сворачивает на дорогу, ведущую за город. — Хосок пришел ко мне несколько дней назад и поднял белый флаг. Он не хотел войны и поступил мудро, но чую, что проблема скрывается куда глубже. Что тебе обещал Пуонг за верную службу? — спрашивает Чон, но ответа не дожидается. — Хосок хотел от тебя избавиться. Не знаю, что ты ему сделал, но ему было проще тебя убить, нежели наблюдать за тем, как ты становишься ближе к Пуонгу. Не знаю, что себе накрутил Хосок, но Пуонг из тебя не сделал бы приеемника. Этот старый хуй скорее закопал бы тебя живьем, чем к власти приблизил бы. Так что, ангелок мой, радуйся, что я тебя забрал без суда и следствия. Теперь ты мой и под моей защитой, хочешь ты этого или нет, но рядом со мной ты будешь в безопасности. — Это вряд ли, — неосознанно вырывается у Чимина, но он тут же губы в тонкую линию зажимает.  — Сделаю вид, что я не услышал, — недовольно усмехается мужчина и продолжает спокойно вести автомобиль. — Сейчас ты зависим от меня, нуждаешься в моей защите, принимай это или нет — я тебя никуда не отпущу. Ты под прицелом Пуонга, думаешь, я не следил за тобой? Мои люди всегда были рядом, всегда докладывали все, что ты делал. Я всегда знал, где ты и с кем ты, а ты так занят был делами Пуонга, что даже не замечал ничего вокруг. Ты же не глупый мальчик, а упускал такие важные вещи. Признай, что ты не дорос до этого мира, пришел в него с какими-то амбициозными целями. И скажи теперь: ты достиг их? Получил власть, деньги, признание? Ты смышленый, если тебя направили в правильном русле, то ты смог бы добиться здесь многого. Так что, Чимин, ты добился то, что хотел? — спрашивает со стальными нотками в голосе Чонгук и смотрит своим глубоким взглядом, от которого холод тело сковывает. Чимин отводит взгляд в сторону окна, делает настолько глубокий вдох, насколько позволяет объем легких, и в следующую секунду… Возможно, Чимин — самоубийца. Возможно, Чимин окончательно потерял рассудок. Возможно, Чимин подписал смертный приговор собственной кровью. Но он устал быть тем, за кого все решают. Он начал весь путь ради одной цели, которая сидит на водительском сидении автомобиля. Чимин перебрасывает кожаный ремень, незаметно снятый во время их разговора, через шею Чонгука и резко тянет на себя, прилагая всю свою физическую силу. Чимин так крепко сжимает края ремня, что становится больно и под ладошками точно останутся некрасивые болезненные мозоли. Чимин натягивает с невероятной силой, удивляется самому себе и поступку, совершенному в эту секунду. Все было начато ради одного, все должно закончиться, чем быстрее, тем лучше. Чимин готов разбиться вместе с Чонгуком, лишь бы перестать по ночам видеть белый потолок, окрашенный алой кровью.  Чонгук по тормозам бьет, почти съезжая на обочину, хватает одной рукой ремень и оттягивать пытается, но у Чимина хватка железная, что даже его самого поражает. Чонгук знает, что адреналин с человеком творит небывалые вещи, ведь иногда от пыток не сразу умирают, за жизнь хватаются и держатся что есть силы. Чонгук хрипит, кожаный ремень в шею впивается больно, однозначно оставит некрасивый синяк. Чонгук тянется второй рукой к голове брюнета и волосы на затылке собирает, оттягивает со всей силы, но похоже, что Чимин сдаваться не планирует. И это Чонгука поражает и раздражает одновременно. Буквально через какие-то тридцать секунд, длящиеся целую вечность, люди Чона, испуганные резким торможением босса, открывают дверь, хватают Пака поперек груди и оттаскивают от мужчины, сразу вытаскивая брыкающегося и сопротивляющегося парня на улицу. Чонгук дышит тяжело, прикасаясь пальцами к горлу, шея надсадно жжет от давки, но выдыхает пару раз, прокашливается и, не заметив открытой телохранителем двери, выходит из машины.  Чимину больно, он матерится громко, ногами пытается дотянуться до скрутившего руки за его спиной амбала Чона, но безуспешно. Чимин голову назад вскидывает в надежде, что хоть до подбородка дотянется, но все попытки на провал идут. Чимин на самый опасный риск пошел, прыгнул в бездонную яму, думая, что сможет справиться. Чимин слишком долгое время жил одной мыслью, лелеял ее и взращивал в себе, подобно бутонам черных роз, растущим в оранжерее Пуонга. Он засыпал и просыпался с одним образом, выбитым на веках черной краской, жил только ради одной миссии, которую провалил. Не хватает закадрового смеха аудитории, только и мечтающей, чтобы ядом артиста оплевать. Чимин проебался, не обдумал, на поводу эмоций пошел. Пусть сознание кричит, что он трус, неудачник, не умеющий до конца доводить начатое, — бешено колотящееся в груди сердце, наоборот, твердит. Оно стучит так громко, так быстро, что норовит ребра переломать, отчего — непонятно. То ли от адреналина, что по сосудам лавой течет, то ли от правильности-неправильности решения собственного. Чимин взгляд поднимает на вышедшего из роллса Чонгука и в руках телохранителя обмякает, потому что острый, как бритва, взгляд его на куски режет, разбрасывая части по всему свету.  У Чонгука диссонанс. Он за долгое время впервые мешкается и не знает, что делать: убить или помиловать? Любого другого бы Чонгук уже на склад отправил, приказал бы крюками под лопатки подвесить к потолку и сам бы долго с явным наслаждением на лице пытал, пока вся кровь его жертвы не вытекла бы, красиво окрашивая бетонный пол. Но Чимин не кто-то. Чонгук разрывается от желания задушить и поцеловать, избить и трахать, ненавидеть и любить. Чимин внутри него все спящие вулканы будит, выдержку и терпение проверяет, ломает, изводит, все существование Чонгука вверх дном переворачивает, вынуждая делать то, о чем он никогда даже не задумывался. Чимин его учит жить заново, будто своими действиями и поступками пытается что-то показать или доказать. Чимин ему шанса не оставляет, перед выбором невозможным ставит, а Чонгук руками мысленно разводит и как поступить не знает. Чимин его пытался убить — по закону покушение на главу клана карается пыткой с одним исходом. Чонгук размеренный вдох делает, хаотично бегающие в голове мысли собрать в единое целое пытается, пятерней в волосы зарывается и поднимает взгляд на Пака, который, скрученный, в руках мужчины тут же успокаивается.  — Ты этого хотел, Чимин? Ты все это время хотел меня убить? Что же, когда почти к цели приблизился, получил удовлетворение? Почувствовал, как истинное наслаждение по телу разливается? Отпустите, — приказывает Чонгук и в пару шагов сокращает между ними расстояние. — Дай свою пушку, Хану, — говорит он и протягивает руку в сторону мужчины, который отдает пистолет. Чонгук проверяет магазин и с характерным щелчком вставляет обратно в патронат, вплотную к Чимину растерянному подходит. Чонгук раскрывает его ладонь и оружие вкладывает, приближается катастрофически близко и направляет дуло в область своего сердца. — Ты этого хотел, Чимин? Давай, сделай это, выпусти всю обойму в мое черное сердце и успокойся. Сделай одолжение всем, — Чонгук на ухо все говорит, водит губами по хрящику, чувствуя, как дрожит всем телом брюнет. Чонгук его обнимает одной рукой за талию и резче дергает на себя, дуло пистолета больно в грудную клетку давит, но он боль игнорирует, ведь давно приказал себе не ощущать ее. — Давай, Чимин! Ты же отомстить хотел, я тебе такую возможность предоставляю, воспользуйся. Второго шанса больше не будет. Чимина трясет, на своих двух он держится только из-за цепкой и крепкой хватки Чона, чье дыхание горячо опаляет ухо, разнося неимоверный жар. Чимину страшно, страшно настолько сильно, что в легких кислорода не хватает, он часто прерывисто дышит, смотрит на расцветающие фиолетовые узоры на шее Чонгука. Пак до сих пор поверить не может, что это он сделал, что таким сильным, оказывается, может быть. А сейчас руки Чимина даже пистолет, кожу холодящий, удержать не в состоянии.  — Я не могу, не могу… — шепчет, словно в бреду, Чимин, слабо пытается оттолкнуть Чона, но тот не сдвигается, как гора величественная, стоит и над ним возвышается. — Ну и что дала тебе эта месть? Она тебя уничтожила, сожрала и выплюнула. Я знаю, что такое месть, Чимин. Я знаю, как она выжигает душу в адском пламени, как по утрам становится главной причиной подъема. Я знаю, как она сладка, когда видишь на своих руках кровь того, кому хотел отомстить. Но тебе она кроме боли и ненависти к самому себе ничего не дала, — Чонгук его обнимает, плавно по спине пальцами проводит. Вдыхает смешавшийся в воздухе запах страха и полного отчаяния.  — Боль принес мне ты, только ты, — Чимин резко дергается, из рук Чонгука пистолет выхватывает и делает шаг назад, крепко держа в двух руках оружие, направляет на мужчину. — Я хотел твоей смерти, хотел, чтобы ты сдох в муках, хотел, чтобы твое тело нашли, хотел видеть тебя в гробу под землей, хотел этого и мечтал, жил одной мыслью об этом. Ты разрушил мою жизнь, ты сломал меня! Ты убил все хорошее во мне. Ты насиловал меня! Ты, блять, изнасиловал меня! Я лечился, принимал кучу таблеток, не спал и видел только твои руки на своем теле, чувствовал твои удары! Ты, блять, даже не подумал, что можешь сломать чью-то жизнь просто по своему желанию. Ты — Монстр, Чон Чонгук! Из-за тебя я стал тем, кто сейчас стоит перед тобой! Я тоже стал монстром из-за тебя! — у Чимина по щекам текут предательские слезы. Не о такой жизни он мечтал. Он не мечтал стоять одним вечером посередине трассы, держать в руках пистолет и бояться сделать выстрел в того, кого любит и ненавидит.  — Я ненавижу тебя, ненавижу… — тихо говорит Чимин, пока Чонгук кивает стоящему позади телохранителю, который без усилий забирает оружие из рук брюнета, еле стоящего на ногах. Чон подхватывает его поперек талии, чтобы парень не упал на асфальт, и целует в макушку.  — Отвезите в особняк, заприте в комнате и никуда не выпускайте. Пусть ему вколют успокоительного и снотворного, — с расстановкой медленно говорит Чонгук и передает Чимина в руки Бао. — Ты отвечаешь за его жизнь своей. Если волосок с его головы упадет… — Я понял, босс, — отвечает мужчина и аккуратно подхватывает Пака на руки.  — Не своди с него глаз, не хочу, чтобы он навредил себе.  Бао кивает, а Чонгук наблюдает за тем, как слабо сжимаются Чиминовы руки в кулаки, как тело, что моментально стало маленьким и хрупким в руках телохранителя, содрогается, а губы на повторе шепчут «ненавижу». Чонгук опускает голову и идет обратно в машину. Он кивает топчущемуся на месте Хану, который, отвесив поклон, бежит во внедорожник и залезает на водительское сидение. Чонгук смотрит, как отъезжает автомобиль и мимо него проезжает, обдувая лицо резкими потоками ветра. Мужчина садится в машину и зарывается пальцами в волосы, сжимая их у основания так сильно, что в следующую секунду вырвать попытается.  «Блять, блять, блять…» — без конца в мыслях крутится.  Чонгук начинает по рулю колотить, будто кусок металла сможет всю боль забрать. Впервые за двадцать восемь лет гребанной жизни больно настолько, что хочется без анестезии вспороть грудную клетку, раскрошить собственные ребра и сердце вытащить, окрашенное черной гнилой кровью. Впервые он познал, что значит чувствовать боль, которая разъедает с шипящим звуком плоть, добирается до души, проданной дьяволу давным-давно. Чонгук лбом утыкается в руль, а по щекам начинают течь слезы. Чонгук не помнит, когда последний раз плакал, а плакал ли вообще. Чонгук думал, что на эмоции не способен и чувства давно похоронил в общей могиле родителей. Чонгук пальцами дотрагивается до щеки, проводит по ней, стирая слезы, которые все равно продолжают катиться из глаз. Он в холодных стеклянных глазах Чимина увидел концентрированную боль, на него перекинувшуюся, как опасный вирус, воздушно-капельным путем передалась. Чимин держал пистолет, на него направленный, но почему Чонгуку показалось, что в ту секунду он мечтал о том, чтобы на себя его навести? Чимин не хочет жить, в его глазах пустота пугающаяся и темнота, засасывающая в свою бездну. Чонгук — тот, кто сотворил это с ним.  «Блять, блять, блять…» — не умолкает сознание. Чонгук знает, что рушит жизнь по щелчку пальцев. Чонгук знает, что он чудовище, вышедшее из глубин ада. Чонгук знает, что ему плевать на все это. Но Чонгук никогда подумать не мог, что чья-то сломанная жизнь так тонко переплетаться с его жизнью, крепко связав узел, который ни топором, ни мечом не разрубишь, может. Чонгук никогда ни с кем не считался, никогда не думал о других и о том, что делает с ними. Никогда. До той самой минуты, пока в глазах, напоминающих карамель тягучую, не погасла последняя звезда. Чонгук их всех уничтожил. Теперь боль, жившая в Чимине, стала его собственной. Если бы ему сказали пару лет назад, что мальчик, в чьих глазах само солнце поселилось, изменит его и заставит отчаянно больно полюбить себя, то Чонгук закопал бы этого человека в бетон и посмеялся. Но сейчас ему не смешно. Если любить так больно, то зачем люди придумали эту любовь? Если любить так невыносимо трудно, то зачем люди бросаются в омут с головой и любят? Чонгук не понимает, но твердо знает, что Чимина он любит. Любит сильно, ненормально, до невыносимой боли в сердце. Любит. Чонгук от него не откажется. Чонгук найдет способ зажечь новые звезды на бескрайних просторах темного неба. Чимин его полюбит. Вопрос времени, но Чонгук сделает все, чтобы Чимин снова смог улыбнуться, а он — насладиться глазками-щелочками, в которых почти два года назад растворился.  Если любить, то только такого, как Пак Чимин. Сломленного, разбитого, но самого сильного и решительного, в глазах пусть безжизненная пустыня, но она тоже требует того, чтобы ее любили, поливали и лелеяли. Ведь любовь невозможное возможным делает?  Чонгук вздрагивает от неожиданного звонка на телефон, валяющийся на пассажирском сидении. Он берет трубку и на экран смотрит, на котором белым шрифтом высвечивается «Ванг». Пальцем по экрану проводит и к уху прикладывает. — Что такое, Джексон? — с нотками недовольства спрашивает Чон, тыльной стороной ладони вытирая остатки слез. — Чонгук, — по ту сторону дыхание тяжелое, он знает, что ничего хорошего их разговор не сулит. — Лалиса у Пуонга, если мы не решим, что делать, я поеду и разнесу все! Блять, Чонгук, как так вышло? Чонгук, блять, я… — Где ты? — Чонгук машину разворачивает обратно в сторону города. — На пересечении главной магистрали, что ведет в сторону аэропорта. Чон без церемоний сбил их сопровождение, а что было дальше, я так и не понял.  — Я скоро буду. «Блять, блять, блять…» — в голове набатом. 

***

Джексон сжимает в руке сотовый, который под давлением крепкой хватки на две части разломаться может. Джексон от злости, затапливающей каждую клеточку его тела, готов разнести все, что попадается на глаза. Ярость затапливает зрачки, окрашивая их в ярко-алый цвет. Чонгуку надо поторопиться, иначе Бешеный Пес, на привязи до этого сидящий, к чертям цепь перегрызет и жрать, крушить побежит. Ему команду дай — он сорвется, наплюет на «своих» и «чужих», глотки всем перегрызет, потому что не уберегли, не спасли, не защитили. Джексон все в крови искупает, насытится ею, а голову Чон Пуонга грызть с огромным удовольствием и за агониями страдания наблюдать с истинным восхищением будет. Пуонг покусился на то, что принадлежит ему. Пуонг дотронулся до цветка, испачкав его в своей грязи. Пуонгу остается только молиться на всех богов, существующих и не существующих на свете, лишь бы смерть его побыстрее в свои теплые объятия забрала. По душу его теперь не только Монстр идет, но и Пес, что верно следует за своим хозяином, рука об руку идет. Джексон не прощает тех, кто как последняя крыса действует, за спинами слабых прикрывается. Но в их мире правили кровавые, безжалостные, которые не смотрят ни на пол, ни на возраст. В их мире правила давно в Тартаре горят со всеми грехами и пороками.  Джексон смотрит на автомобиль, на бок перевернутый, и не понимает, как Пуонг ловко все смог прогадать и просчитать, будто знал все с самого начала. Джексон только ехал на встречу Хосока со своими людьми, чтобы быть посредником между кланами, как сообщение от Лалисы заставило повернуть в прямо противоположную сторону. Одно слово: «помоги». Джексон, нарушая все дорожные правила, мчался в сторону аэропорта, потому что знал, что она улетает в Японию из-за Чимина, возомнившего о себе, что может решать за сестру. Джексон ехал так быстро, что не разбирал дорогу, не слыша трезвонящий телефон. Джексон перед глазами только образ девушки видел, придумывая себе самые отвратительные и ужасные сцены в голове. Фантазия человека — вещь дикая и невероятная, выдумывает всякое, но Джексон знает о том, что жизнь — штука непростая, любящая бросать в лицо сюрпризы с красным бантом. Ванг на всех скоростях ехал, матерился на машины, чья скорость сравнима с черепахой, и боялся, что не успеет. Закон Мерфи: все, что может пойти не так, обязательно пойдет не так. Джексон боялся не успеть — Джексон не успел. Винит он в этом только себя. Лалиса у Пуонга. Зная его методы обращения с людьми, Ванг готовится к худшему.  — Блять! Найдите мне координаты Чона немедленно, я хочу знать, где эта сука! Фил, — Джексон кивает на паренька, который около разбитой машины стоит и помогает выжившему пассажиру. Водитель погиб при столкновении, — мне нужны записи с камер наблюдения, достань их в течение двух часов. Что ты стоишь и смотришь на меня?! Езжай! — рычит на парня Джексон, который с места подрывается и садится в машину, с громким звуком рычащего мотора проносится по шоссе. Джексона трясет. Праведная ярость, скопившаяся в жерле вулкана, вскипать начинает и через края перебрасываться, еще чуть-чуть и рванет, все живое под собой поглотит.  Если бы Джексону пару лет назад сказали, что ради кого-то готов будет войну развязать, голыми руками против сотни обученных бойцов пойти, то он посмеялся бы и сказавшему глотку перегрыз. Сейчас ему совсем не смешно. Человек, который его личным кислородом стал, планетой неизведанной, в опасности находится, а все, что он может, — это стоять, играть желваками и надеяться на свою разумность. Джексон — правая рука Чонгука, его главный помощник, советник, брат и друг. Он не может на эмоциях решения принимать: это повлечет за собой целый ряд ненужных им сейчас проблем. Джексону приходится себя в руках держать, свою силу воли проявлять, потому что если он не найдет Лалису и с ней что-то случится, то он себе не простит такое никогда. Джексон слишком долго искал того, кто его понять с полуслова может, того, кто его демонов принять может. Он не думал, что найдет истинную силу в хрупкой грациозной девушке, чья сила превосходит его собственную. Джексон не ответит на вопрос, в какой момент непримечательный секс со стриптизершей перерос в безумную любовь, от которой кроет, как от самых сильных наркотиков. Ванг плечами пожимает, но Лалиса другая, он понял это сразу, как увидел ее танцующей на шесте. В ее ореховых глазах волны сомнения и презрения к себе плескались, в ее глазах полное отчаяние было. С людьми случаются события, когда жизнь не оставляет выбора, точнее, приходится выбирать худший из них, мысленно подбадривая себя, что все изменится и все в скором времени наладится. Оно наладится, но только когда будет сделан еще выбор, еще и еще. Бесконечный круговорот человеческого выбора, от которого зависит жизнь. Человек не имеет права осуждать кого-то за сделанный выбор: человек несет полную ответственность за сделанный выбор. Сложно, трудно, непонятно. Джексон увидел в ее глазах глубину, осознание своего выбора и силу такую, что он может позавидовать. Возможно, он начал тонуть в ней еще с тех самых минут. Возможно, после первого поцелуя, который вышел грубым и животным. Возможно, после долгих разговоров в vip-комнате клуба, где она работала. Джексон не знает, но уверен в одном. Он влюблен как подросток.  — Ну что у тебя? — мужчина резко оборачивается от хриплого голоса Чонгука, подъехавшего минуту назад. Джексон окидывает друга взглядом и останавливается на открытой шее, на которой сине-фиолетовый синяк и кровоподтеки виднеются. Он слишком внимательный к мелочам, тем более все, что касается Чона, непосредственно имеет значение для него. Чонгук заметил орлиный взгляд, на себя направленный, и поднял руку в приказном жесте. — Забей. Меня попытался задушить Чимин, — с усмешкой на губах хмыкает Чонгук. — Ты так и не выяснил, что произошло?  — Пуонг знал, что Пак захочет вывезти своих отсюда. Поэтому иногда Чимин мне кажется полным идиотом. Он мог связаться с тобой, блять, или как-то провернуть это дело по-другому, но решил, что он самый умный, — Джексон злиться сильнее начинает. Ему теперь Чимина избить хочется за сестру и за брата, всю дурь из малолетней головы выбить. — Как я понял, Лалису забрали, а вот что с их матерью я не знаю.  — Блять, — на выдохе матерится Чонгук, скрещивая на груди руки. — Лалисой он будет шантажировать Пака, да и тебя тоже, да и меня получается, блять. Надо отыскать их мать.  — Я уже выслал Фила за видеозаписями. — Если машины Чимина здесь нет, значит, они уехали. Позвони Феликсу, пусть отследит тачку и доложит. Отошли кого-нибудь в аэропорт узнать о Пак Лиен, садилась ли она в самолет. Насчет Лалисы, — Чонгук устало потирает двумя пальцами переносицу и поднимает взгляд, полный сожаления, на Джексона, — сейчас мы не можем бездумно броситься спасать ее. — Чонгук! Я не могу спокойно сидеть и ждать, думать о том, что с ней может что-то случиться. Ждать посылку с черными розами и ее расчлененное тело мне тоже не хочется. Чонгук, я ее люблю, я должен ее спасти! Ты должен меня понять! — Я понимаю, но сейчас мы бессильны. Пуонг не убьет Лалису.  — Ты не можешь быть в этом уверен, — Джексон вплотную подходит и хватает его за лацканы пиджака. — Если бы это был Чимин? Ты бы бросился его спасать, не раздумывая. Но Чимин сейчас в полной безопасности, а его сестра может быть на волосок от смерти.  — Чимин тот, кто знает все слабые места Пуонга. Я не думаю, что он, работая на Пуонга, не нарыл на него достаточно информации. Джексон, у нас война в самом разгаре, не теряй сейчас голову, ты нужен мне. Я обещаю, что мы спасем Лису, а потом я дам тебе отпуск, и ты отвезешь ее куда-нибудь на Карибы. Джексон, я устал, меня чуть не прикончил человек, которому я свое сердце в руки вложил.  Чонгук его руки скидывает и шаг назад делает, наблюдая за тем, как тяжело дышит Ванг. Его грудь делает глубокий вдох, ноздри расширяются, громкое дыхание отчетливо слышится. Пес выдыхает так же шумно, потом еще раз и еще, пока два омута черных не распахиваются внезапно. Джексон смотрит на Чонгука с полной решимостью, готовый в любой момент сорвать цепь с шеи и ринуться в бой.  — Я еду к Хосоку, закончу с ним, отправлюсь узнавать, что с их матерью. Обо всем доложу, — чеканит стальным голосом Джексон и на пути к машине набирает Феликса, отдавая ему распоряжения. Псом его называют не только за верность, но и за умение включить холодную рациональность по велению босса. Только дождись меня, Лиса…

***

Их машину внезапно подрезали, остановившись прямо перед ними. Двое мужчин, напомнивших Лисе таких же, которые рядом с Чимином ошиваются вечно, выбежали из авто и бесцеремонно выволокли ее машины. Попытавшись проявить сопротивление, она получила неслабый удар кулаком в солнечное сплетение, на мгновение выпав из реальности от раздирающей изнутри боли. Все, что она услышала, пока ее заталкивали в другой автомобиль, — это грубый мерзкий голос над ухом, приказывающий заткнуться и слушаться. Лалиса никогда глупой девочкой не была и сейчас лезть на рожон не собиралась. Единственное, что она успела, — это написать короткое сообщение Джексону, с надеждой о своем спасении. Лиса боится не за себя, а за маму, которая в непонимании и шоке сидела на заднем сидении, наблюдая за разборкой Чимина и Чонгука на улице. Только когда за руль сел незнакомый мужчина, Лиен начала задавать столько вопросов, на которые Лалиса не могла дать ни один ответ. Она пыталась ее успокоить, сказать, что все в порядке, прекрасная зная, что ни черта не в порядке. Теперь она боится, что с матерью случится худшее. Лиса понимала, что, связываясь с таким человеком, как Джексон Ванг, можно забыть о спокойной жизни. К тому же она давно поняла, что Чимин тоже стал одним из тех людей, что правят тихо под покровом ночи, совершая вещи, законом запрещенные. Она приняла, как данное, решив, что не имеет права лезть в их жизни и задавать какие-либо вопросы. Лалиса всегда была понимающая, наверное, из-за этого многие ее ученики обращались к ней за советом, потому что знали, что она выслушает и не осудит. Ученики ее любили и любят не только за полную отдачу и любовь к творчеству, которому она поставила всю жизнь, но и за умение помочь в трудную минуту. Лалиса умеет поддержать, каждый ученик, познав горечь неудачи, мог сказать, что их тренер — настоящий кладезь мудрости, позитива и неутомимой энергии. Даже во всем дерьме, происходящем в жизни, она продолжает верить, что временно, что все наладится рано или поздно. И ей нужно стараться не унывать и поддерживать близких людей. Именно поэтому она не стала спорить с Чимином и выяснять отношения, просто согласившись на его условия. Возможно, оно к лучшему, если бы все получилось так, как планировал брат, она с матерью на некоторое время смогла бы спокойно зажить в Японии. Однако по закону жизни не всегда все происходит так, как мы задумали. Проклятье, неудача, сглаз или еще черт знает что можно придумать, но Лалиса осознает простую истину: она в полной заднице. Сейчас она не будет думать, как докатилась до подобной жизни, ибо внутри от удара все до сих пор огнем полосует. Сейчас она будет думать, как не сдохнуть и что делать дальше.  Машина едет быстро. Лиса сидит на заднем сидении, скрючившись туловищем вперед, держась руками за живот. Сознание рисует ужасно-кровавые картинки, от которых ее начинает мутить, сердце стучать так быстро начинает, будто она без отдыха несколько часов в ряду танцует. Она боится за маму, но она боится и за себя. Врать самой себе бессмысленно. О чем можно думать, когда двое амбалов в черном с физиономиями обезьян заталкивают тебя в машину, не скупясь на удары? Ее опасения оправданы. Любая другая на ее месте дрожала бы от страха не меньше, чем она. Лалиса счет времени теряет, кажется, будто они останавливаться не собираются. Они везут ее к океану и сбросят туда? Они везут ее в лес, где оставят умирать? О чем она думает… Они — убийцы, мафия, преступники. Невольно вспоминаются немногочисленные книги, просмотренные ею на эту тематику. Ее укачивает. Ее точно сейчас вырвет.  — Мне плохо, — бледными губами шепчет. — Блять, Джинхо, останови машину, принцессе плохо, не хочу потом салон оттирать, — рявкает мужчина и, открыв дверь, грубо хватает девушку за локоть, вытаскивая из машины. Лалису рвет скудным обедом прямо на обочину, но легче не становится. Желудок будто нашпигован иголками, в пищеводе горит, а во рту сухо, как в пустыне, и мерзко. Пить хочется так, что Лиса готова душу за глоток воды продать. Ее снова садят в машину, в придачу ко всему еще и голова кружиться начинает.  — И зачем она боссу? Только проблем доставляет, — тяжело выдыхает сидящий на переднем сидении мужчина и протягивает назад бутылку с водой. Девушка выхватывает ее, открывает и к горлу присасывает, за три глотка половину бутылки осушает.  — Спасибо, — мямлит невнятно, но ей никто ничего не отвечает, и всю оставшуюся дорогу в салоне тишина давящая. Лалиса о своей участи пытается не думать, но в голове яркими вспышками всевозможные картинки мелькают.  Автомобиль останавливается на территории особняка, дворец напоминающего, с огромными окнами, обрамленными белыми рамами. Ее тащат под локоть, словно тряпичную куклу, через двор в сторону входа в дом, по лестнице вверх, по длинным коридорам, уставленным различными вазами, скульптурами и прочими вещами, которыми богачи тешут свое самолюбие. Лалису жестко в открытую дверь впихивают — та, запутавшись в собственных конечностях, падает на пол, больно ударяясь коленями.  — Здравствуй, Лалиса, — незнакомый голос будто из самой преисподни исходит. Низкий, грубый, с легкой хрипотцой невольно заставляет все тело задрожать. Она поднимает голову, замирая на фигуре мужчины, стоящего посередине комнаты и с бокалом красного вина. В его глазах такая тьма густая, весь свет закрывающая, сияние всех драгоценностей в этой комнате перекрывающая. — Прошу прощения, что оторвал от твоих дел, но сложившиеся обстоятельства требует радикальных решений, — говорит мужчина, а Лалису холод лютый обдает.  — Кто вы? — заикаясь, но все равно спрашивает, пытается храбрости набраться. — Ах, я не представился! Мое имя Чон Пуонг, — уголками губ улыбается и, пригубив вино, ставит бокал на круглый столик и подходит к девушке, которая отползать начинает. — Девочка моя, не бойся, — мужчина ближе подходит, а она ползти продолжает, пока лопатки в стену не упираются. Пуонг перед ней на корточки садится и руку протягивает, костяшками по мягкой щеке проводит. — Пока ты будешь хорошо себя вести и выполнять все, что тебе будет велено, с тобой ничего не случится, — он на секунду замолкает, прядь волос за ухо убирает. — Ты красивая, очень красивая. Мне бы не хотелось эту красоту портить. Надеюсь, что ты не такая же безрассудная, как твой брат. Будь умницей, и мы с тобой подружимся.  Вот только Лалиса в бездонных черных глазах видит танцующих чертей и свою близкую смерть.

***

Хосок устало потирает переносицу, снимает с себя пиджак и бросает на диван. Эта война выматывает его. Война — это не с врагом, а с человеком родным, который все границы перешел, не оставив ему выбора. Хосок никогда бы против отца не пошел, потому что противоречит всем устоям и традициям, но отец сам вынудил, черту перешел, продолжая держать Хосока за маленького несмышленого мальчика. Только не учел, что Хосок — давно не ребенок. Он ведет многие дела клана, непосредственно присутствует на всех переговорах и советах, в любом скандале стоит впереди своих людей. Хосока уважают намного больше, чем Пуонга, за силу, за верность идеалам и за решения, принимаемые им. Оказывается, что внутри клана между людьми Хосока и Пуонга давно разлад шел. Негласное тайное собрание только подтвердило это. У Хосока людей в распоряжении намного меньше, но зато они все верны ему. Хосок бесцельно их в бой не поведет, кровь их не пустит, как любит это делать Пуонг ради власти, территории и могущества. Никто не посмеет сказать, что Чон Хосок — слабый лидер. Его уже избрали новой главой «Черной розы», осталось только показать отцу свои истинные и серьезные намерения.  Хосок прыскает в стакан виски и подходит к окну, за которым расстилается ночной город, усыпанный миллионом огней. Хосок смотрит вниз и думает о том, что скоро прольется кровь, много крови его собратьев, но Хосок рядом с ними будет, не бросит и не сбежит, как последний трус. Он в своих силах уверен, в своей правде тоже. Он с детства шаг за шагом шел к тому месту, где должен быть. Хосок не отступит. На кон поставлено слишком много. Благополучие всего клана, ведь слишком долго все страдали от тирании Пуонга. У отца своеобразная политика всегда была, которую Хосок по достижении осознанного и понимающего возраста перестал понимать. Пуонг — любитель жесткой эксплуатации и шантажа, что в их мире явление нормальное, но по отношению к людям своего клана — перебор. Но Пуонг считает, только таким образом можно заставить людей бояться и уважать тебя. Хосок тактику подобную изучать начал, но кроме действительного страха и презрения у людей ничего не выявил. Впрочем, скоро всему придет конец. Пуонг мирно заживет в особняке, больше к делам клана причастен не будет, а начнет выделываться, то Хосок намного жестче и грубее поведет себя в таком случае.  Хосок залпом выпивает виски и удивленно поворачивает голову в сторону двери, в которой раздался стук. Гостей он не ждет. Юнги сказал, что ему необходимо разведать какую-то важную информацию, предупредив, чтобы Чон не ждал и занимался насущными проблемами. Хосок подходит к двери и открывает ее, а за ней молодой парень стоит и в руках держит небольшую прямоугольную коробку черного цвета с красным бантом на ней. Охранники, которые возле двери стоят, пацана проверили.  — Он чист, босс. Ничего подозрительного. Коробку открыли: там лежат какие-то документы, проверять не стали.  Хосок тяжело выдыхает, забирает протянутую парнем коробку. Еще сюрпризов от незнакомцев на ночь не хватало.  — Босс, если что-то не так, то мы можем… — Все в порядке, — бросает Чон и закрывает дверь. Мужчина проходит к дивану и кладет на него коробку, крышку снимает. На дне лежат две черные папки. Хосок достает и открывает обложку, а на первой странице лежит записка, на которой аккуратным каллиграфическим почерком выведено: «С любовью от Чимина».