Black Rose

Намджун — неплохой человек. Если совсем говнюком последним был, то не прислал бы белые розы через пару дней после их последнего разговора. Намджун — неплохой человек. Если бы совсем эгоистом был, то настолько честным и прямолинейным бы не был. Намджун — неплохой человек. Тэхен успокаивает израненное сердце словами утешения, надеясь об облегчении, которое не наступает. Тэхен обещает себе, несмотря на разрушающую боль, напоминающую черное, нестираемое пятно, которое увеличивается с каждой новой мыслью о Намджуне, что рано или поздно она пройдет, станет меньше, а потом вовсе исчезнет. Боль не может быть вечной. Или может? Она оставит шрамы, глубокие шрамы на душе, которые будут напоминать о себе в самые тоскливые и меланхоличные дни, когда за окном дождь барабанит по карнизам крыш. Она будет приходить в особо темные ночи, рядом ложиться и крепко обнимать. Она утихнет, перестанет преследовать, новую жертву обольстит и в крепкие объятия замурует. Говорят, что настоящее счастье невозможно познать без горя, поэтому боль человеку на пользу. Тэхена за всю жизнь несколько раз в чан с самой изощренной болью окунали. Он стойко выдерживал каждое испытание, нес тяжелое бремя на хрупких плечах, но еще в далеком детстве установил для себя простое правило «Верь в лучшее». Насколько бы ни было плохо, насколько бы близко жизнь ни подводила к краю отчаяния и безысходности, Тэхен бы верил и знал, что все, что происходит, к лучшему. Значит, так необходимо, значит, препятствия — это всего лишь небольшая трудность, требующая преодоления. Тэхен в будущее смотрит с улыбкой, но никто предугадать не может, наступит оно или нет. Тэхен верит, что он счастье свое найдет, что целей всех достигнет, ведь самая важная и главная для него цель — это быть счастливым рядом с людьми, что сердцу дороги. Пусть сейчас внутри Тэхен на части все разрывается — со временем станет легче и проще. Тоска неподъемным грузом на грудь давить перестанет, а солнце, спрятанное за черно-серыми тучами, засияет ярче и теплее, чем раньше. Главное — руки не опускать и верить в себя, верить, что преодолеешь и победишь любую боль, сжирающую душу. Тэхен не уверен, что справится, но стараться жить дальше и радоваться каждому дню будет. Черт возьми, он — Ким Тэхен, амбициозный и целеустремленный, не боящийся ничего. Даже нелюбовь Ким Намджуна его не сломает. Поломанного раз второй не сломать. Чимин был прав. Ким Намджун не его лига, уровнями друг другу не соответствуют. Чимин был прав, когда говорил ему, что связываться с таким, как Намджун, не стоит, что он его погубит. Чимин был прав во всем. Как бы Тэхена ни бесила правота Пака, он благодарен ему. Чимин пытался оградить его от ошибки, защитить, но человеческая натура любые предостережения других игнорировать любит, пока вкус горького безнадежия не ощутит, не успокоится. Пока на собственной шкуре не испытает, не поймет и никого не послушается. Человеческая натура только через собственный опыт все понимает, только через кровь и слезы обретает истинную суть вещей. Нелюбовь Ким Намджуна его отправила на самое дно ямы, из которой только он сам сможет выбраться. Эта яма глубока, свет в нее практически не попадает, но только Тэхен сможет найти способ из нее выкарабкаться. Нелюбовь Ким Намджуна либо закопает в этой яме, либо сделает сильнее. Тэхен хочет выбрать второе, но пока черная яма погребает, а он сидит в ее уголке и как выбраться не знает. А еще Тэхен скучает по Чимину. Скучает невыносимо сильно, тоска по другу вгоняет его в большую апатию. Чимин снова пропал со всех радаров, но не только он. Тэхен теперь даже до Лалисы дозвониться не может, а в их старой квартире они больше не живут. Тэхен другу доверяет, хочет верить, что все хорошо и у того временные трудности, но Чимин — единственный, кому Тэхен способен открыть сердце и излить душу, зная, что его выслушают и не осудят, советом помогут и поддержку окажут. Чимин — друг, всегда на помощь приходящий, молча обнимающий и без слов утешающий. Тэхену без него трудно. Он думал, что сможет в одиночку через все пройти, но оказывается, что не настолько силен, как думал. Тэхен скучает по Чимину. После того, как Чимин съехал от него в новые апартаменты, они не виделись. Пару смс-ок с бессмысленным содержанием и ни одного телефонного разговора. Тэхен подбадривает себя, что с Чимином все в порядке, когда у друга появится свободная минутка, он обязательно появится и все будет по-старому. Вот только как было уже не будет. Тэхен понимает, но всячески отрицает, баррикады вокруг возводит, думая об их непробиваемости. Блондин мечтает, что друг скоро вернется и они устроят уютный, наполненный смехом и улыбками вечер в компании друг друга за рассказами обо всех секретах, что прячут в шкафах. Они будут пить пряный чай, обжигающий язык, подшучивать и вспоминать нелепые истории, связанные друг с другом. Тэхен мечтает, чтобы однажды так было, как в далеком прошлом, согревающем измученную годами душу. Тэхен из возраста грез и мечтаний вырастать не хочет, кто-то должен оставаться светом и поддерживать других, хотя собственный свет во тьме угасает. Тэхен наносит последние штрихи сценического образа сегодняшнего выступления и бросает взгляд на свое отражение в зеркале. Осунувшееся бледное лицо с острыми скулами, под веками сине-фиолетовые борозды, напоминающие скопление разноцветных звезд в космическом пространстве, а в злато-карих омутах, сверкающих в тусклом свете маленькой гримерки, дикая усталость сконцентрирована. Тэхен готовился к этому дню три недели. Три недели упорных и долгих репетиций, заучивания текста вдоль и поперек, бесконечных прогонов и доведения до совершенства. Тэхен не имеет права на ошибку, он слишком много вложил себя и своей души в создание идеальной картины. Для Тэхена выступление, которое проходит в знаменитом театре в центре города, — шанс проявить себя перед важной публикой, а также билет в высокий мир театра и искусства. Этот показательный концерт значит для него очень многое. Тэхен в такой ответственный момент должен перестать думать обо всем, что происходит за пределами сцены. На сцене он — актер, надевающий маски других личностей. На сцене не существует Ким Тэхена, на сцене — созданный и воплощенный им образ, который он должен передать зрителю. На карте будущего стоит многое, блондин должен отбросить все мысли о Ким Намджуне, разбитом сердце, потерянном друге и полностью сосредоточиться на работе. Никого не волнуют его проблемы. Он глубоко дышит — маленький ритуал перед любым выступлением, — мысленно посылает матери свою любовь на небеса, приложив указательный палец к губам, после — ко лбу и вверх направив. Нелюбовь Ким Намджуна его не сломает. — Что если нам расстаться? Может, все пошло бы лучше. — Мы завтра повесимся. — Пауза. — Если только не придет Годо. — А если он придет? — Мы будем спасены. Тэхен снимает шляпу, трясет ее и снова надевает. — Ну что, идем? — Идем. Но ни он, ни его партнер не двигаются. Занавес опускается. По ту стороны слышны громкие аплодисменты. Все персонажи, постановщики, декораторы, преподаватели выходят на сцену, занавес снова открывается, и, выстроившись в линию, они начинают кланяться и благодарить за такие громкие овации и восторженные взгляды зрителей. Тэхен хлопает со всеми, улыбается квадратной изумительной улыбкой, назад немного отходит, еще чуть-чуть, и от усталости рухнет прямо посреди забитой людьми сцены, затоптанным будет. Тэхен ловко и незаметно хочет уйти за кулисы, как его окликает незнакомый голос, заставляющий остановиться и голову повернуть. — Молодой человек, да-да, Вы, — мужчине на вид лет двадцать восемь, он высокий с широкими плечами, крепким телосложением, на котором восхитительно сидит сшитый точно на заказ черный костюм. Тэхен на пару секунд заинтересованно его оглядывает, выпученные глаза удивления не скрывают, когда в руки вкладывают красивый, насыщенно пахнущий букет кустовых роз нежного розового цвета. — Меня восхитила ваша игра, вы очень талантливы. Вас ждет большое будущее, — улыбается уголками губ мужчина, а блондин хлопает длинными ресницами, не до конца понимая, о чем идет речь. — Передать так красочно атмосферу «В ожидании Годо» может далеко не каждый театрал и актер, но вы меня удивили. — С-спасибо, — неуверенно мямлит Ким, прижимая цветы к груди, и аромат их сладкий носовые рецепторы приятно щекочет. Тэхен смущенный взгляд в сторону отводит. — Я рад, что Вам понравилось, я очень долго работал над пьесой. — Оно и видно, вы постарались. Мое имя Чхве Минхо, — протягивает руку, а у Тэхена челюсть по инерции вниз опускается. — Вы тот самый Чхве Минхо?! Из Министерства культуры? Я слышал, что Вы сейчас работаете в Америке и занимаетесь продвижением… Ой, извините-извините, — Ким кланяется несколько раз, руку протягивает и пожимает крепкую ладонь мужчины. Тэхена от восторга на части разрывает, он удивляется, как только не пищит от радости, что такой важный и значимый человек в культурной жизни страны на него внимание обратил. — Все в порядке, — Минхо реакции умиляется, улыбается мягко и за глазами цвета темного янтаря наблюдает, хаотично бегающими повсюду, но на нем больше не останавливающимися. — Я бы хотел с вами встретиться, если вы не будете против. Можем поужинать на днях или выпить кофе, как вам будет удобно. Я через неделю улетаю обратно в Америку, мне бы хотелось до этого дня пообщаться с вами лично, — спокойно говорит Чхве, будто они старые знакомые. — Встретиться? Со мной? — Тэхен не понимает, глаза большие оленьи выпучивает. — Да, Тэхен, верно? — спрашивает и улыбается на легкий кивок парня. — Мне бы очень хотелось узнать вас поближе. — Звучит как свидание, — невольно вырывается у блондина, и он стыдливо прикрывает ладонью рот. — Может, это и есть свидание? — лукавая ухмылка на губах Минхо появляется. — Можно ваш номер? Светящиеся от счастья глаза светом и теплом душу наполняют. Чхве достает телефон и записывает номер Кима, который тот, заикаясь, диктует мужчине. Минхо звонок сбрасывает, а блондин кивает и обещает, что сразу запишет, так как мобильный лежит в гримерке с остальными вещами. — Рад познакомиться, до скорой встречи, — говорит мужчина и подмигивает, а Тэхен со штанов выпрыгивает и бежит за кулисы. Но резкая боль в животе остановиться заставляет, согнуться пополам. Он в одной руке букет зажимает, а второй за живот держится, на дрожащих ногах до гримерки доходит, где уже его однокурсник переодевается. — Тэ, что с тобой? — обеспокоенно спрашивает парень, помогая блондину сесть. — Не знаю, мне так резко плохо стало. Живот болит, — Тэхен снова от резкой боли на части складывается. — Черт, Тэ, я сейчас вызову скорую! Вызванная бригада приезжает через пятнадцать минут, осматривает стонущего от боли парня, проводят медицинские манипуляции и госпитализируют в больницу. Не так себе Тэхен ожидал окончания вечера и празднование удачного выступления.

***

Сокджин надевает белый, помятый за смену халат поверх темно-синего костюма и выходит из санпропускника. Он закончил несложную операцию, теперь надо вернуться в приемное отделение, в котором сегодня дежурит их бригада. Сокджин спускается по лестнице на первый этаж, бросая мимолетный взгляд на наручные часы, подаренные Намджуном месяц назад, несмотря на многочисленные протесты, и заходит в приемник. Пара пациентов в отсеках, медицинские сестры за стойкой заполняют бумаги, другие коллеги общаются между собой. — Джин-и, ты уже аппендициты вырезаешь быстрее, чем Сон Чжэ, хотя раньше он их конвейером мог отрезать, — смеется хирург и толкает в плечо насупившегося Сон Чжэ, бросающего на Кима двусмысленные взгляды. — Мне до господина Сон Чжэ как до Юпитера без реактивного двигателя, — легонько улыбается Сокджин, кивая мужчине, скрестившего на груди руки и откинувшегося на спинку стула в демонстративно-обиженной позе. — Всем бы такую вежливость и учтивость, как у Джина, нашему отделению цены не было б, — усмехается Сон и устало трет переносицу, всячески пытаясь отвлекаться и не уснуть. — Сон Чжэ, сейчас поступит кто-нибудь острый, а ты тут сопли на кулак наматываешь и спички в глаза вставляешь, ну, хочешь, я тебе кофе приготовлю, а? С одним сахаром и сливками, как ты любишь, только не делай такое лицо, будто я задел твои глубокие чувства хирурга? — мужчина снова смеется, наблюдая за тем, как Сон Чжэ со всей иронией закатывает глаза. И в следующую секунду дверь распахивается, молодой парень вкатывает каталку внутрь. — Ты — чудовище, Чжухон, — вздыхает Сон и встает со стула. — Я приму, господин Сон, отдыхайте, — кивает Сокджин и подходит к вошедшему за каталкой фельдшеру, принимая у него из рук планшет с листками, по которым пробегает быстрым взглядом. — Все, забирайте его. Распишитесь, — просит мужчина сорока и кивает медбрату, чтобы тот забирал каталку и на выход отправлялся. — Джин-а, тебе сегодня на острячков фартит, — не может Чжухон оставить без комментария ни одну ситуацию, привнося в нее комичность и легкость. У Сокджина с губ смешок невольно срывается, и он проходит в отсек, отгораживающий остальные плотной шторой. В хирургическом приемнике шестнадцать отсеков, в котором кушетка, стул и небольшая тумбочка, на которой пробирки, градусник, упаковка перчаток лежит. Жалобный стон со стороны поступившего заставляет Джина брови нахмурить. Он садится на стул к парню и хмурость в удивление ошарашенное перетекает. — Тэхен? Тэхен бледный весь, лежит на кушетке, калачиком свернувшись, и тяжело вздыхает. Аккуратные брови заломаны, ресницы подрагивают, на их кончиках капельки еле заметных слез. Он губы кусает, но голову на Кима поднимает и как-то совсем вяло улыбается. — Сокджин-хен, — хрипит блондин и крепче себя за живот обнимает. — Давай рассказывай, что с тобой приключилось, — говорит доктор нежным, но в то же время твердым голосом, заставляющим слегка расслабиться и поглубже вздохнуть. Джин надевает перчатки и просит выпрямить ноги, поднять свитер. — У нас было выступление, — Тэхен болезненно вскрикивает, когда Сокджин на живот надавливает несильно совсем. — Мне резко стало плохо после него, однокурсник вызывал скорую, — он от боли, изнутри раздирающей, морщится. — Сейчас у тебя возьмут кровь на анализы и сделают УЗИ брюшной полости. Тебя беспокоило что-нибудь последние дни или недели? — Я был так занят репетициями, что просто не замечал ничего, скидывал на усталость и нервы, — выдыхает Тэхен и смотрит на сидящего Сокджина, который еще раз пальпирует его живот и зовет медсестру. Тэхен с неподдельным интересом рассматривает молодого врача, очередной раз отмечая его неземную и ангельскую красоту, которой боги с Олимпа завидовать могут. Тэхен наблюдает, с каким профессионализмом и быстротой Сокджин принимает решения и делает работу, которую по-настоящему любит. В его глазах сосредоточенность полная, невообразимое для человека желание помочь и спасти. Сокджин распоряжается, чтобы Тэхену сделали все необходимые манипуляции, пока медсестра делает забор крови, заполняет за стойкой бумаги. Блондин диагноз не выставляет, но уже догадывается и звонит в операционную, чтобы ее подготовили. Тэхена отводят в кабинет узи-диагностики, и Чжухон подлетает к Сокджину, моющего руки. — Это что за ангел красивый?! Ты его знаешь, Джин-а? Надо было его у тебя забрать, дашь мне его номер телефона, а? — Чжухон заговорщически улыбается и смотрит глазами умоляющими, на что Ким смеяться начинает. Без Чжухона их бригада давно от скуки бы померла. — Я передам ему, — подмигивает Сокджин коллеге и достает из кармана телефон, на экране смс-ка высвечивается. «Я приехал, жду тебя», — пишет Намджун. Хирург на часы глядит и понимает, что его смена заканчивается, но оставить пациента он не имеет права. «Прости, но я задержусь где-то на два часа. Экстренный поступил. Не поверишь, но это Тэхен», — отвечает. Сокджин выдыхает. Они планировали поужинать и обсудить все детали для фонда, его идеи и финансирование, но разговоры об этом придется временно отложить. «Хорошо. Будешь свободен — позвони. Я приеду или вышлю за тобой машину», — приходит через пару минут, и Сокджин сердечко посылает. Через минут десять Тэхен вместе с санитаром возвращаются, его снова укладывают на кушетку, а Джину отдают заключение узи и готовые анализы крови. — Снова аппендицит? — Сон Чжэ бровь вскидывает. Сокджин кивает и проходит в отсек, штору за собой задергивая. — Тэхен, — обратно на стул присаживается, а блондин глазами жалостливыми смотрит, усталыми и болью с невыплаканными слезами наполненными. — У тебя воспаление червеобразного отростка, в народе - аппендицит. Надо делать операцию. — Нет, нет, нет! Я боюсь! Пожалуйста, Сокджин-хен! — Тэхен отчаянно махать руками начинает, все-таки слезы не сдерживает. Он всегда больницы не любил, остерегался и стороной обходил. Правду говорят: когда больше всего чего-то боишься, оно обязательно наступит. — Тэхен, я уверяю тебя, что все будет хорошо. Или ты мне не доверяешь? — спрашивает Джин и берет руки парня в свои. Ни с одним пациентом он себя так не вел, но у Тэ в глазах страх животный, поэтому Сокджин не хочет осложнений после операции и других проблем. Страх для пациента — это самая опасная вещь, к последствиям намного более ужасным привести может. — Не бойся. За день шесть таких операций сделал. Сегодня аппендицитный день у меня, ем и ем, а наесться не могу. Может, твой меня наконец-то удовлетворит, как думаешь?

Тэхен тихо хихикать начинает, от сильного спазма в животе опять напополам сгибается. В голове мысль единственная — от боли избавиться поскорее. Кто там говорил, что душевная боль намного хуже физической? Пусть такие высокопарные речи оставит при себе. Все, о чем думает человек в такие моменты, — это поскорее избавиться от нее. — Хорошо, — выдыхает Тэхен. — Выше нос, боец! — улыбается Сокджин и похлопывает по плечу парня. Тэхен чувствует неловкость, странное смущение и горькую желчь, нутро затапливающую. Его тошнит не из-за воспаления собственных кишок, а из-за своей мерзкой натуры. Ким Сокджин с душой, способной охватить в объятия целую галактику, не заслуживает такой безжалостной лжи, не заслуживает быть обманутым ни на грамм. Сокджин не заслуживает такого отношения, никаких высокопарных слов о бесконечной любви и верности, заливаемые в его уши Намджуном, не стоят ровным счетом ничего. Крик о любви — всего лишь крик в пустоту. Поступки за человека говорят больше, его истинную душу обнажают, показывая всему миру настоящую любовь. Намджун — неплохой человек, заплутавший в дебрях разума в попытках объяснить самому себе моральность-аморальность своего поступка по отношению к тому, кого по словам любит так безбожно, что готов сердце на чашу весов истины Маат поставить. Намджун — неплохой человек. Или Тэхен его оправдать пытается?

***

Чимин проснулся к полудню следующего дня. Снотворное и успокоительное, которые ему вкололи сразу по приезде в особняк Чона, вырубили его, а запасы сил на борьбу и нападения полностью исчерпались. Чимина донесли до спальни, возились над ним. Пребывая в абстракции на границе реальности и снов, он слышал только грубый низкий голос Бао, отдававший приказы налево-направо. Наверное, Чимин за последние пару лет никогда не спал так крепко и долго и с уверенностью может сказать, что выспался на лет десять вперед, если ему суждено дожить хотя бы до тридцатки. Чимин рад бы сказать, что все, что происходило за последние годы, — всего лишь страшный сон, от которого он пробудился, однако реальность слишком сурова для таких великолепных подарков. Чимин садится на кровать и потирает глаза, осматривается по сторонам, осознавая, что он точно не дома. Знакомые очертания спальни Чонгука, мягкий матрас, проваливающийся под его весом, сидящий в кресле недалеко от двери грозный, кажется, занимающий половину пространства Бао. Чимин хмурится, вонзается испепеляющим взглядом в мужчину, который бровью не повел, продолжая смотреть что-то в телефоне. События, произошедшие накануне, врываются в сознание бесконечным потоком всех картинок. Сердце заходится в бешеном ритме от затапливающего страха и непонимания. Чимин был готов убить Чонгука. Чимин был готов разорвать нить, связывающую их, разрубить узы одним точным ударом, подарившим бы ему свободное и спокойное существование. Чимин был готов, но как последний трус не осуществил того, о чем так мечтал, к чему стремился, ради чего выживал. Чимин не смог. Чимин не смог, потому что слабый, неуклюжий, жалкий. Ему не тягаться с Чон Чонгуком, он ему не ровня. От осознания, что Чимин не смог и растерялся, как глупая неопытная девчонка, его начинает трясти. Парень подтягивает колени к груди, его знобит, будто окатили ледяной водой, выставив на студеную вьюгу. Чимин запутался во всех ощущениях внутри себя. Клокочущая ярость, обволакивающий липкий страх, удушающее непонимание, странное облегчение. Чимин не понимает, что с ним происходит, но ему надо во всем разобраться. Парень не замечает, как Бао оказывается на кровати, кладя грузную ладонь на лоб, заставляя брюнета вздрогнуть. Чимин скидывает его руку, будь он змеей, точно бы зашипел и ядом отравил. — Мне нужен Чонгук! — охрипшим голосом говорит Чимин и хочет встать с кровати, но мужчина не позволяет двинуться с места. — Мне нужен Чонгук! — грубее начинает Пак, но телохранитель отмахивается и встает с постели. — Всем он нужен, — выдыхает Бао и обратно садится в кресло. — Он занят. — А ты моя нянька теперь? — саркастично спрашивает Чимин и щурит глаза-щелочки. Бао игнорирует, равнодушный взгляд вскидывает и продолжает заниматься своими делами. — Отвези меня к нему немедленно! — Тебе запрещено покидать комнату, — устало потирает переносицу мужчина. — Если ты не заткнешься, то я тебя вырублю так, что Чонгук не узнает, не беси, Чимин. Ты и так наломал дров, сиди и помалкивай. Я должен был тебя пристрелить сразу же, как ты навел на моего босса дуло, но, как видишь, ты еще живой и здоровенький, — хмыкает Бао, не поднимая взгляда на брюнета, с интересом листая новостную ленту. Чимин в единый пазл собирает все кусочки, вспоминает до мельчайших подробностей прошлый вечер, прикусывает щеку изнутри. Чимина необузданной волной противоречивых чувств накрывает, он опускает голову и на руки смотрит. Этими руками он был готов убить, задушить, сердце Монстру вырвать. Этими руками он был готов творить все, что ему на ухо шептала месть. Чимин был подвержен ее влиянию, не отдавал отчета своим действиям. Но сейчас себя оправдывает: он хотел отомстить, всем естеством стремился к этому, вот только, когда выпал шанс, не смог. Почему — он ответить вряд ли сможет, ибо чувства, неуправляемым ураганом в душе бушующие, рационализму никакому не поддаются. Ему нужен Чонгук, здесь и сейчас. Он доберется до мужчины, даже если ему будет это стоить сломанных ног. Чимин необдуманно срывается к двери, к ручке тянется, но резко соскочивший с кресла Бао перехватывает его поперек талии и над полом приподнимает. Чимин барахтается в железной хватке, руками размахивает и обещает начать кричать так громко, что барабанные перепонки мужчины не выдержат и разорвутся. То ли Чимин под эффектом препаратов, в него введенных, находится и до конца не соображает что делает, то ли ночное происшествие в него безрассудство вселило. По ту сторону дверная ручка вниз опускается и в проеме комнаты стоит тот, чей образ Чимина ни на секунду не покидает. Только сейчас Чимин понимает, что из вещей на нем только белая хлопковая майка, даже не доходящая до середины бедер, и черные боксеры. Стоящий Чонгук взглядом недовольным окидывает, аура вокруг постепенно чернеет, но Чимину ничего не страшно, сейчас он даже перед лицом смерти и концом света выстоять способен. — Бао, ты же понимаешь, что я должен тебе глаза вырезать после того, что ты увидел, — усмехается Чон и скрещивает руки на груди. — Отпусти его, — приказывает мужчина и кивает телохранителю на выход. Стоит двери за Бао закрыться, как Чимин мгновенно подлетает к Чонгуку, хватает его за лацканы пиджака и на цыпочках приподнимается, чтобы хотя бы не в шею его дышать. От Чимина такой всплеск самых различных эмоций идет, что он не контролирует их буйный поток, готовый разорвать его. Чонгука хочется убить на месте, Чонгука хочется поцеловать до спертого дыхания. Чонгука хочется распотрошить, Чонгука хочется обнимать. Чимин — помешанный невротик. Чонгук только выдыхает, убирает Чиминовы руки с пиджака и делает шаг вперед, нависает над ним. Чимина хочется бросить на постель, вжать, отодрать так, чтобы ни говорить, ни ходить не мог. Чимина хочется жутко поцеловать, настолько, что все внутренности болезненно скручиваются, клубок только одним поцелуем распутать можно. Чимина хочется всего, но карамельные глаза сейчас праведной яростью пылают, одна вспышка — огонь под собой поглотит, оставляя от себя серый пепел, под ногами осыпающийся. — Чимин, успокойся, — устало выдыхает Чонгук, который больше суток провел без сна. — Успокоиться?! Ты притащил меня сюда, приставил няньку, усыпил, а теперь говоришь успокоиться?! Где моя сестра и мать? Что с ними? — на повышенных нотах спрашивает Чимин и делает шаг назад, чтобы не ощущать горячее дыхание мужчины на лице. Чимин губы в тонкую полоску сжимает, сквозь Чона смотреть пытается, потому что ни черта разобраться ни в чем не получается. Чонгук уставший, явно ненамеревающийся его бить и насиловать, похоже, что с какими-то важными и искренними намерениями. — Чимин, — с нотками нежности в голосе начинает Чон и кладет ладони на плечи парня, подталкивает его назад к кровати и аккуратно заставляет сесть. — Перестань вести себя как истеричка. Нам надо поговорить насчет твоей семьи, — Чонгук тяжело выдыхает. Если быть прямым с самим собой, то Чонгук к этому разговору готовился полночи и почти все утро, пока изучал присланные документы в своем кабинете. Если быть прямолинейным, то Чонгук понятия не имеет, как все сказать Чимину. Если быть честным, то Чонгук не хочет это говорить. Состояние Чимина на грани нервного срыва и безумия, в его глазах слишком много парадоксальных чувств, с которыми он сам совладать и понять не может. Чонгук свои чувства принял, больше отрекаться от них не собирается, но Чимину предстоит долгий и трудный путь в зыбкой пустыне своего разума. — Что с ними? — уже тише спрашивает брюнет, опуская голову. — Они у Пуонга. Чонгук готов вскрыться, готов под землю лечь, лишь бы не видеть его Чимина, в которых за считанные секунды концентрируется вся вселенская боль. Чонгуку хотелось бы забрать ее всю или как-нибудь магическим способом уменьшить ее, но он понимает, что все случившееся — лишь его собственная вина. — Это твоя вина. Это ты виноват. Я должен был сопроводить их до самолета, должен был убедиться, что он взлетел, должен был… — Ты думаешь, что Пуонг не достал бы их в Японии? Не будь таким наивным, ты лучше чем кто-либо знаешь его, — недовольно хмыкает Чонгук, наблюдая за сжимающего в кулаки руки Паком. Даже если он сейчас ударит, то заслуженно. Чон вообще всю ненависть от Чимина оправданно получил. — Ты должен помочь убрать его. Ты ведь нарыл на него много информации, пока искал все о Мин Юнги, я прав? Чимин удивленный взгляд вскидывает на Чонгука, который смотрит как-то по-другому, необъяснимо, странно, будто сожалеет обо всем. — Ты знал? Чонгук кивает. — Знал. Я же говорил, что следил за тобой все время. Ты всегда был под присмотром. Черная роза не приняла тебя, а воспользовалась тобой, когда бы ты сделал всю свою работу, тебя бы убрали, не задумавшись. Прости меня, малыш, но ты был всего лишь пешкой в руках Пуонга. — Я догадывался, — смешок срывается с губ Пака, он начинает смеяться, зарываясь пятерней в волосы. — Догадывался, что после того, как я соберу все на Мина, Пуонг убьет меня. Забавно. Я думал, что значил хоть что-то, а оказывается, все вокруг только от меня избавиться хотели, — губы в кривой усмешке изгибаются. — Ты значишь, — Чонгук пальцами хватает его подбородок и приподнимает, заставляя смотреть на себя. — Ты слишком много значишь, — большим пальцем по нежной коже щеки проводит. — Для меня, — тихо добавляет Чон. — Что с Лалисой и мамой? — Чимин головой в сторону дергает, чтобы обжигающие руки сбросить. Чимин игнорировать старается трепетно бьющееся в груди сердце. Слова Чона все равно ничего не значат. — Лалиса у Пуонга, а твоя мать в сомнительном пансионате, который принадлежит Чону. Джексон не смог даже подъехать к нему, там повсюду его люди. — Он их убьет, — Чимин облизывает пересохшие губы, снова вскидывает на Чонгука колючий и злобный взгляд. — Я не позволю, я обещаю вытащить их. Но ты должен помочь, Чимин, — мольба в голосе Чонгука брюнета удивляет. — Уходи, — холодно выдает Пак и с ногами забирается на постель. — Чимин, — мужчина руку тянет, но получается только презренный взгляд. — Уходи. Чонгук уходит, отдает распоряжения Бао, слыша, как за дверью раздается громкий неестественный плач Чимина, чью душу снова искромсали, прожевали, выплюнули. Даже у Чонгука нет столько сил, сколько в одном человеке скоплено. Чимин скручивается на кровати в позе эмбриона, умоляя, чтобы Она пришла, забрала с собой. Чимину такого не вынести, не выдержать. Ему не потянуть этой ноши. Он ведь всего лишь человек, слабый, хрупкий, поломанный человек. — Пожалуйста… — губами едва шепчет брюнет. «Не сдавайся», — у Чонгука в мыслях.

***

В глазах Хосока тьма. Тьма пугающая, убивающая всякий свет, поглощающая в бесконечную пропасть и пожирающая душу. Тьма в двух омутах разрастается с новым вдохом. Она обволакивает сердце темной вуалью, перекрывая любые шансы на спасение. Она обнимает крепко, сильно, любяще, не давая попыток для освобождения. Тьма уничтожает, разрывая на куски душу, разбрасывая ее остатки вокруг. Ощутив ее однажды, познав ее истинную природу, захочешь еще. Она станет дверью к существованию, войдя в нее, вернуться больше не сможешь. Тьма подталкивает, шепчет мучительно-ласковые слова на ухо, уводя в свой мир. Никто не заставляет, но Хосок сделал навстречу шаг, протягивая руку, переплетая пальцы с ней, заключая неразрывный вечный договор. Хосок усмехается, держит перед лицом стакан с янтарной жидкостью, плещущейся и ударяющейся об стеклянные стенки от несильных покачиваний руки. Он закрыл все ставни на окнах, чтобы ни один лучик света не проникал в помещение. Только приглушенный на потолке свет неоновых ламп освещает гостиную, на белом ковре которой разбросаны фотографии и документы, гребаное «С любовью от Чимина» посередине всего фарса. Этот парень умеет удивлять. Хосок хотел его убрать, избавиться по-тихому, сбросив на дно океана, забыть о существовании Пак Чимина. Только парниша забыть о себе не дает. У него талант расследовать хитросплетенные интриги, тайны и заговоры, возможно, из него вышел бы превосходный детектив, решающий самые опасные и сложные дела. Возможно, Чимин смог бы раскрыть все подпольные криминальные группировки, организовать их ликвидацию и поимку главных лиц. Возможно, стал бы выдающимся человеком в истории родной страны. Но Пак Чимин выбрал обратную сторону медали, темную, как самая прекрасная ночь перед рассветом. Самая темная ночь перед рассветом. Хосок делает обжигающий глоток, морщится, направляя взор орлиный на фотографию, лежащую прямо под ногами. Хосок никогда не знал, что такое любовь, как она проявляется, но в полной мере узнал о ней, повстречав Мин Юнги. Он научился любить. Любить, отдавая всего себя, каждую частичку души, расцветая и возрождаясь в этой любви. Он научился любить и отдавать. Он научился не требовать ничего взамен, ведь истинная любовь строится на полной отдаче. Любовь идет из самых глубоких корней человеческой сущности, подобно могучему дереву, она растет вверх, давая новые ветки с красивыми лепестками. Любовь позволяет ощутить жизнь во всем проявлении. Любовь подобна истине. Любовь невозможно объяснить, она витает вокруг, пронизывая своими тонкими красными нитями все, что существует. Любовь подобна Вселенной: она необъятна, она величественна, она разрастается в бесконечность. Любовь заставила Хосока совершать невозможное, прокладывать реки через пустыни, пересекать горы и доставать с неба звезды. Условно. Но Хосок мог что угодно, потому что сердце, от любви трепещущее, преград не видит, стены сокрушает. Она подарила Хосоку чувство осязаемой веры во все. Хосок поднимает с пола фотографию, долго смотрит на легкую полуулыбку на лице офицера Мин Юнги и тянется к зажигалке, оставляя стакан на подлокотнике дивана. Металлический корпус приятно холодит кожу, Чон крутит в руке ее, открывает крышку и одним движением зажигает. Он подносит вспыхнувший огонь к кончику фотографии, сразу начавший поедать глянцевую бумагу. Хосок всегда любил огонь. Особенно смотреть, как кто-то в нем заживо горит, издавая такие манящие и животрепещущие вопли отчаяния, заставляющие его смеяться. Зрелище ужасное, но жутко занимающее. Хосок по отношению к врагам и предателям никогда не скупился на извращенные и жестокие методы пыток и убийств, особенно для крыс. Эти мерзкие твари не имеют права на жизнь, как и не имеют права на легкую смерть. Хосок лично их жалкие души потрошит, чтобы поняли, что предательство клана, своей семьи, — это высшая степень наказания и высшая степень человеческой глупости. Хосок выбрасывает догорающее фото в стакан с недопитым виски и откидывается на диване, кладя голову на спинку. Хосок прикрывает глаза, и в их темноте только один образ всплывает. Образ того, кого Хосок на один уровень с богами ставил, выше них, потому что они просто не заслуживали стоять рядом. Образ того, для кого Хосок готовил место рядом с собой. Образ того, кто для Хосока смыслом всего был и не только смыслом. Жизнью. Больше жизни. Это за гранью человеческого понимания. Образ никогда не растворится, не забудется, в памяти навеки-вечные запечатлен будет. Хосоку жить и умереть с ним. Если бы у Хосока сейчас спросили, что он чувствует, то ответ был бы прозаично прост — пустоту, заполняющуюся мраком. Хосок в нее добровольно с головой погружается. Он почти всю ночь просидел в гостиной, изучая бумаги, любезно присланные Паком. Две черные папки, в которых вся информация на двух людей, являющихся для Хосока родными, близкими, любимыми. Мужчина рваное фырканье не сдерживает, потолок белый разглядывает, думая о том, в какой момент умудрился знатно проебаться. Два человека, умудрившихся поломать Хосока по щелчку пальцев. Вероятно, где-то в глубинах подсознания он думал, что отец может творить за его спиной всякое, думал, но подтверждений мыслям и догадкам не находил. Вероятно, он мысленно готовился к подобному исходу, поэтому не удивлен, что ненаглядно любимый родственник оказался типичным сукиным сыном. Хосок в своих решениях в сложившихся обстоятельствах уверен если не на сто, так на все двести. Отправить отца в какую-нибудь психиатрическую клинику на другом конце земного шара труда не составит. Хосок не был готов к одному. Хосок не был готов к Мин Юнги. Хосок вспоминает все колкие фразочки отца по отношению к Юнги, вспоминает все разговоры, в которых проскальзывало «раскрой глаза», вспоминает необъяснимую беспричинную ненависть в глазах Пуонга, осознавая, что все это время он предупреждал его, но даже это его деяний против него не покроет. У Хосока не поворачивается язык, чтобы сказать, кто такой Мин Юнги. Он не предатель, нет, он хуже, намного хуже. Мин Юнги — одаренный аферист и манипулятор, умеющий играть на струнах человеческой души на свой лад, подстраивать под себя и умело управлять. Даже Иуда Искариот вместе с Брутом и Кассия, обреченные в замерших водах обитать целую вечность, не могут сравниться с Мин Юнги. Хосок мечтает заглянуть в его глаза, увидеть в них раскаяние, страх и мольбы о смерти. Любовь Хосока для Мин Юнги ничего не стоила, а зря, ведь Хосок был готов к его ногам весь мир положить. Мин Юнги оказался всего лишь государственной крысой, просочившейся травящим вирусом в их систему. С такими, как он, никто не церемонится, но Хосок готов еще поиграть, повеселиться, заполнить отчаянную пустоту, созданную Мин Юнги. Любовь ослепляет или дарует просветление? Хосок на вопрос этот больше не будет искать ответа. Хосок в любви не потонул — заживо сгорел, обуглившаяся уродливая плоть будет бродить по земле, порождая разрушительный хаос. Хосок в любви взорвался, как сверхновая звезда, разнося оглушительную волну на несколько сотен световых лет. Мин Юнги породил новое чудовище, которое мог приручить. Мин Юнги выбрал заранее сторону проигравших. Мин Юнги отныне означает тьму, пустоту, ненависть. Хосок встает с дивана, поднимает валяющийся на полу телефон и включает его. Огромное количество пропущенных звонков, смс-оповещений, ни одного от Мин Юнги. Хосок ухмыляется, крепче сжимая корпус телефона. Он даже не переодевается, надевает пиджак, оставленный у входа в квартиру, и выходит за ее порог. Хосок в эту квартиру больше никогда не вернется, в ней все пропитано запахом того, кого Чон хотел бы навсегда удалить из памяти, как ненужный хлам. К сожалению, она такими свойствами не обладает, наоборот, именно то, что вызывает в ней самые яркие ощущения, отчетливее всего запоминается. Чон Хосок. Глава клана «Черная роза». Чон Хосок. Человек, который открыл сердце, впустив в мрачную душу любовь. Человек, который умер в этой любви и воскресил себя вновь. Чон Хосок. Корону из тернового венца готовый водрузить на голову личного чернокрылого ангела. Мин Юнги — помним, любим, скорбим. *В ожидание Годо - пьеса ирландского драматурга Сэмюэля Беккета, относящаяся к жанру трагикомедии и театра абсурда. *Маат - являлась госпожой зала загробного суда. На суде Осириса в «Зале двух истин»: перо и сердце покойного помещались на чащу весов. Если сердце оказывалось вровень или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь. *Брут и Кассия - римские политические деятели, приближенные к Цезарю, устроившие против него заговор, участвующие в его убийстве.