***
Несколькими часами ранее.
Неуловимым потоком мелких частиц мысли Чимина плывут от полюса к полюсу, сталкиваясь и отлетая подобно разнозаряженным частицам. Тело бросает то в жар, то в холод, а разум то распадается, то вновь беспорядочно собирается. Он помнит все. Память Чимина — бесконечные гигабайты, восполняемые ежесекундно новой информацией. Брюнет сидит на бедрах Чона, елозит призывно задницей, сжимая пальцами белую рубашку мужчины на груди, нарочно мнет ее, беспокойство показывая. Чимина от двойственности собственных ощущений ломает на части. Его сестра в лапах чудовища, который не поскупится разорвать и раскромсать если потребуется, его любимая и бесценная мать сидит взаперти в пансионате, к ней доступа нет. А он сидит на коленях Чона и целует его, потому что целовать Чон Чонгука крышесносно, космически нереально и возбуждающе. Ведь когда сильные руки скользят в обжигающих прикосновениях через слой одежды, Чимин безнадежно сгорает, развеиваясь пеплом на ветру. Чимин безумную тягу, сводящую судорогами тело, не в состоянии объяснить и понять. Чимин целует глубоко и долго, наслаждаясь, пока влажный, горячий язык Чона вылизывает десна, щеки и сплетает языки в страстном танго, здесь музыкальным сопровождением служат тихие стоны парня. Чимин крепче прижимается, ни на миллиметр отстраняться не желает, одно дыхание на двоих разделяет. — Если ты не перестанешь, то я трахну тебя прямо здесь и сейчас, — хрипло угрожает Чонгук и руками сжимает мягкие ягодицы, идеально ложащиеся в его ладони. Мужчина обводит языком покрасневшие от грубых поцелуев губы, слаще любых ягод мира, прекраснее любых архитектурных скульптур в мире. Чимин — гребаное искусство, на котором каждый шрам смотрится невероятно, будто так было задумано творцом. — Я весь твой, — шепчет в губы Пак, раздразнивая сильнее, распаляя дикое животное желание в душе Чонгука с одной примитивной целью обладать. — Меня все еще раздражает эта татуировка роз, — с нотками раздражения говорит мужчина и специально прикусывает кожу на шее, болезненно оттягивая, игнорируя недовольное шипение и вцепившиеся ноготки в плечи. — Если я начну сводить, то у меня останется шрам, а я не хочу, — хмурится Чимин. — К тому же никто не знает, кто я, а татуировка — всего лишь красивый рисунок. — Тебя знают многие, Чимин-а, — Чонгук нежно принимается целовать линию челюсти, вынуждая Пака назад откинуть голову. — Ты популярен в криминальных кругах, поэтому не смей себя недооценивать, — прикусывает подбородок, возвращает руки на талию и крепко сжимает их в замок. — Мы ее дополним переходом на руку и на лопатку и сделаем что-то похожее, как на моей спине. — Должно получиться красиво, — Чимин улыбается так невероятно, что внутри Чонгука океан немыслимой нежности и любви поднимается, затапливает до краев. В Чимине потонуть нестрашно. Мужчина убирает прядь волос за ухо, оглаживает подушечками пальцев щеку, бархатности ее изумляясь. Он до конца не осознает, что Пак чертов Чимин сидит на его коленях в его кабинете и целует именно его. Это чистое безумие, желание безграничное, хочется ближе, намного, потому что без него невозможно, потому что без него Чонгук задыхается. Если любить, то только так, чтоб до искр перед глазами, чтоб на сетчатке один образ, а в ушах один голос. Они одновременно бросают взгляд на шум открывшейся двери, вошедший Джексон иронично закатывает глаза, брезгливо морщась. Пес закуривает сигарету, остановившись в дверном проеме, выдыхая кольца серого дыма вверх, намереваясь потревожить специализированные датчики. — Машины готовы, выдвигаемся, — грубо бросает Ванг и выходит обратно в приемную Чона, где секретарша судорожно набирает какой-то текст на компьютере. Чимин соскальзывает с колен Чонгука, поправляет выбившуюся из штанов черную рубашку и укладывает руками растрепанные волосы. Внутреннее чутье Чимина, интуиция или шестое чувство вопят во все голоса до срыва связок об опасности и ловушке, в которую они добровольно ступают, захлопывая капкан. Любые доводы и несгибаемая уверенность Чона спокойствия и облегчения не приносят, лишь бешено сердце в груди колотиться заставляют, новые волны беспокойства поднимая. В их мире все просто не бывает, невозможно, немыслимо даже. Чимин на собственной шкуре знает, что с Чон Пуонгом легко не бывает. — Я все еще не уверен, что тебе стоит ехать туда, — выдыхает Чонгук и быстро целует брюнета в висок. Чимин не отвечает, кладя руки на Чоновы плечи, и в глаза прямо смотрит. Чонгук в шоколадных глазах напротив теряется, силе и смелости плещущейся в них восхищается. Пак Чимин — настоящая скала непробиваемая. Он не тушуется идти против, на любое «да» свое твердое «нет» отвечает, последствий не боится, глядя глаза в глаза. Чонгук влюблен до беспамятства в силу духа и несгибаемый характер. Чонгуку казалось, что его ничего удивить не сможет, но брюнет все шаблоны разрывает, всякий раз поражает. — Я должен ехать, ты знаешь это, — старается твердо говорить Чимин и продолжает: — Я уже говорил, но повторюсь: будь осторожен. Пуонг честно не играет, Хан на его стороне, действовать будет по его указке. Чувак прогнулся и лижет его задницу уже давненько. Я не знаю, на чьей стороне Ли, но будьте внимательны. Я еду в особняк, прикинусь, что все еще работаю на Чона, и вытащу оттуда Лису. Они стоят на тротуаре, около входа в здание, являющегося одной из дочерних компаний Чонгука, под которой он ведет свой основной нелегальный бизнес. Система, построенная семьей Чон, сложная, хитросплетенная, требующая детального разбора и полного погружения, но для Пака существует более реальные проблемы и угрозы. Чимин не знает, чего ожидать, мысли, лезущие подобно змеям в голову, откидывается, думать о том, что случится может, не хочет. Чонгук проводит костяшками пальцев по щеке, целует мягко в лоб, приобнимая за плечи. — Я… — Чимин запинается, ком, поперек в горле вставший, сглотнуть пытается. — Я люблю тебя, — опережает его Чон и слабо улыбается. — Будь осторожен. С тобой едет Бао, и мне плевать на твои претензии. Один ты в логово врага не поедешь, — со стальными нотками говорит Чонгук и еще раз целует насупившегося Пака в кончик носа. Чонгук садится в машину, за рулем которой сидит Джексон, курящий подряд третью сигарету. — Ты уверен, что он справится? — спрашивает Ванг и провожает взглядом сорвавшийся с места белый ниссан Пака. — Хоть ты и послал с ним Бао, туда должен был ехать я. — Не стоит недооценивать его, к тому же ты нужен мне на собрании. Я не знаю, что выкинет Пуонг, но ставлю пятьдесят процентов на то, что живыми мы оттуда можем не вернуться, — хмыкает Чонгук и выдыхает в открытое окно сигаретный дым, задумчиво смотря на плывущие по небу облака.***
Чимин за доли секунды осознает, заезжая в особняк Чон без каких-либо проблем, что Лалисы здесь нет. Он замечает на крыльце худую, болезненно бледную девушку — слугу, которую зовут Маи, способную голыми руками разорвать врагов Пуонга, навеки преданную ему, выполняющую любой приказ, отданный им. Чимин видит ее ухмылку на тонких губах, понимает все и резко разворачивает машину, с громким гулом стирая шины. — Звони, звони живо Чонгуку! — кричит Чимин, трясущими руками выкручивая руль. — Недоступен, — бросает Бао и набирает еще раз, писклявый женский голос по ту сторону выдает ненавистную фразу, слышать которую сейчас меньше всего хочется. — Черт, черт, черт!***
Собрание кланов, организованное по инициативе Пуонга под предлогом заключить перемирие, проходит в месте, ставшем для Чонгука горячей точкой, после которой назад были сожжены все дороги. Заброшенный, убитый временем особняк, раньше принадлежащий знатной и родовой семье, служит теперь нейтральной территорией. Чонгук останавливается на лестничном пролете, усмехается, вспоминая ту роковую ночь, в которой желал искупаться в крови роз, но обрел нечто большее. Чонгук в ту ночь вступил на хрупкий лед, каждый шаг делал новую трещину, еще и еще, за считанные секунды провалился в холодные воды, в которых его ждал Он. Чонгук продолжает подниматься на второй этаж, но ступает по скрипящим под ногами половицам совершенно другим человеком, с иными целями. Чонгук, рано познавший власть, деньги, открытые двери всего мира, никогда бы не подумал, что в поганом, сером и тусклом мире зла и жестокости есть нечто ценное, существует вещь, ради которой развязывались войны, устраивались дуэли, гибли миллиарды. Чонгук потерял отца, никогда не знал мать, не представлял, что в мире чувство безумное есть, и чувство это — любовь. Черное сердце Чонгука бьется ради человека, который перевернул мир, вывернул наизнанку и заставил по-другому посмотреть на все вещи. Чонгук осознал, что под ногами можно иметь весь мир, но нет смысла, если этот мир некому подарить. Джексон всю жизнь был верным Псом главы клана «Алая заря», который рано познал всю жестокость мира. Мир этот не щадит никого, не делит на плохих и хороших — он кидает любого в грязь независимо от социального положения, пола и возраста, только от тебя зависит, поднимешься ты или продолжишь лежать, обвиняя судьбу. Джексон долго жил одной миссией — служить и выполнять распоряжения, пока буря неожиданная не накрыла с головой, меняя весь привычный хаотичный мир. Джексон Ванг не верил в любовь, но стал ее преданным Псом. Хосок, курящий рядом с машиной, росший на словах и указаниях отца, осознает, что никогда не слушал себя, слепо подчиняясь Пуонгу. Только единожды послушал сердце, зов которого привел его к человеку, ударившего ржавым клинком меж лопаток. Хосок думал, что у него есть душа, но его душа был человек с алебастровой кожей, яркой улыбкой, десна обнажающей, и лисьими глазами, во взгляде которых можно было затеряться. Но ни души, ни жизни у него больше нет. На Чон Пуонге идеально сидящий костюм — тройка серого цвета, — сшитый по специальному заказу. На правой руке золотые Ролексы из последней коллекции, а на губах улыбка приторная, скользкая, заставляющая только презренно поморщиться. В Пуонге святого ничего не осталось. Он похоронил свою человечность под тоннами сырой земли вместе с телом женщины, которую когда-то давно любил. Пуонга интересует только безграничная власть, деньги и полное подчинение других. Пуонгу глубоко плевать, сколько прольется крови, сколько погибнет невиновных, сколько пострадает собственных бойцов. У него вместо сердца дыра черная. Чонгук и Джексон проходят внутрь просторного зала, в центре прямоугольный стол с восемью стульями, за которыми сидят глава семьи Хан, вставший со своего места Пуонг с распростертыми объятиями, глава семьи Ли, на чьем лице настороженность прослеживается. Еще одна персона, быть которой здесь не должно. Джексон руки в кулаки от клокочущей ярости сжимает, чувствует, как все триггера к чертям сгорают, еще секунды — он взорвется подобно вулкану, всех их тела червям скормит. Чонгук, стоящий чуть впереди друга, бросает на него беглый взгляд, прося быть начеку и взять себя в руки. Лалиса, сидящая смиренно с опущенной головой, резко вскидывает ее и невозможно большими удивленными глазами смотрит на вошедших. Она сразу цепляется взглядом за Джексона, приоткрывает рот в попытке что-то сказать, но одергивает себя, выдыхая облегченно. Он пришел. Лалиса надежду не теряла, ведь надежда была единственным якорем в безбрежном темно-синем океане, за который она могла зацепиться. Она звала его, разговаривала с ним, мысленно веря в то, что Джексон обязательно придет, вытащит из лап чудовища. Сейчас Лиса смотрит на него, посеянное зерно надежды взрастает деревом, протяни руки — дотронуться сможешь. Три слова сказать, а в душе все самые прекрасные и душистые цветы взрастут. — Какого хуя, Пуонг? — Джексон вперед подается, но рука Чонгука, поперек груди вставшая, останавливает, лишь гортанный рык с губ срывается. — Она моя подстраховка, да, детка? — длинные пальцы Пуонга, напоминающие в данную секунду когтистую лапу, прикасаются невесомо почти к ниспадающим прядкам волос и за ухо убирают. У Лалисы на скуле кровоподтек, явно свежий, отчего у Джексона внутри все в разы сильнее закипать начинает. — Сука, — рычит Ванг, вызывая на губах Чона кривую ухмылку. — Давайте начнем, присаживайтесь. Чонгук садится, внимательным взглядом окидывая помещение, скользя темными ониксами по фигурам собравшихся, изучая, пытаясь уловить в жестах и движениях намеки на фальшь, лукавство и обман. Лидер семьи Хан пустит им по пуле в лоб, собака Чона, ластящаяся в его ногах. Слабый и бесхребетный Хан, не способный самостоятельно решать проблемы и прогибающийся под более сильных. А вот лидер семьи Ли остается неразгаданным кроссвордом, столько лет мучащий Чонгука загадками и умными фразами, после которых много думаешь, но к определенным выводам никогда не приходишь. Ли никогда не лезет на рожон, у него отлично налажены связи сбыта и поставок, он предпочитает действовать самостоятельно, но эта война коснулась и его, поэтому сейчас он сидит с ними за одним столом, но предпочел бы уютную постель и любимую жену под боком. Чонгук останавливает взгляд на Лалисе, быть которой здесь не должно. Пуонг всегда умел делать сюрпризы и неожиданные выпады для своих врагов, используя их слабые места, которые сам не имел. Даже собственный сын для него — всего лишь пешка на шахматной доске. Чонгук задумчиво наблюдает, как рука Пуонга покоится на колене девушки, вырисовывая узоры, замечая, как напрягается Джексон, сжимая подлокотник стула до побеления костяшек пальцев. Он накрывает ладонью запястье Ванга, взглядом прося остыть. Чонгук новый план придумать пытается, ведь он обещал, что спасет и защитит семью Чимина любой ценой, забывая, что нельзя давать обещания, если не уверен в их исполнении. — Пуонг, — Чонгук переводит глаза на лидера роз, таким взглядом только в самую душу смотрят, обнажают и выворачивают все гнилое ее содержимое, — ты собрал всех здесь, говоря о перемирии, но сам приводишь на собрание совершенно постороннего человека. С какой целью? Манипуляции? — Чонгук откидывается на спинку стула, скрещивая руки на животе, ни на секунду не отводя глаз. — И какие же ты можешь предложить мне выгодные условия сделки? Ты же знаешь, я очень привередливый. Всякая мелочь меня не устраивает. Пуонг только ухмыляется ядовито, заставляя каждый нерв в струнку натянуться, руки вскидывает, будто поражение свое принимает, безоговорочную капитуляцию, но все наигранно и неправдоподобно. Чонгук видит в его движениях сплошную иронию, издевательства, которые напрячься вынуждают сильнее. В комнате на всех бронежилеты надеты, на всех, кроме Лалисы. — Мы можем заключить перемирие на особых условиях. Жизнь за жизнь. Что тебе пообещал мой сын? — старший Чон вперед подается, локтями на стол опирается. — Хосок оказался умнее тебя, поняв, что тягаться со мной — провальное дело. Я ведь всегда получаю то, что хочу. — Ты думаешь, что отданный моим глупым сыном порт имеет важное значение? А Чимин свое дело сделал, я собирался избавиться от него, но ты успел забрать его раньше, — Пуонг хищно улыбается, замечая реакцию Чонгука на упомянутое имя Пака. — Я так легко не сдаюсь. Я слишком много лет терпел тебя и твои выходки, надо было похоронить тебя вместе с отцом в одной могиле, но кто не совершает ошибок? — он плечами пожимает, тяжело вздыхая, словно о чем-то сильно сожалея. Чонгук слышит четкие выстрелы с нижних этажей, резко разворачивает голову назад на дверь, которая с удара ноги открывается. Хосок не церемонится: он пускает пулю в лоб вскочившему с места Хану, который замертво падает лицом и животом на стол, кровь лужей медленно растекается по деревянной поверхности. Лалиса вскрикивает, прикрывая ладонью рот, отворачиваясь от горячего трупа мужчины, секунды назад сидящего рядом с ней. — Ну здравствуй, сынок, — недовольно хмурит брови Пуонг, сначала смотря на убитого Хана, а после переводя орлиный взгляд на Хосока. — Ну ты и сукин сын! Серьезно, ты хотел избавиться от меня, отправив в Америку? Думаешь, я бы не узнал? — Хосок направляет дуло пистолета на поднявшегося с места Ли. — Сядь. — Ты столько лет слепо верил человеку, который оказался совершенно не тем, кто есть на самом деле. О чем бы ты узнал? Ты был слишком занят своей глупой игрой в любовь, — хмыкает Пуонг, не сводя взгляда с сына. — Какой власти ты хотел, что даже в людях толком разобраться не можешь? — Заткнись, — бросает Хосок. Коварность переломного момента заключается в том, что никогда не знаешь, что послужило причиной смертельной аварии или какая выкуренная сигарета послужила причиной рака, и никто не знает, насколько близок к краю, но продолжает спотыкаться снова и снова. Особняк погружается в хаос. Если бы Лалисе сказали пару лет назад, что она станет участницей кровавых перестрелок мафиозных семей, то она бы покрутила у виска, сказав, что подобное — всего лишь глупости и киношные сценарии для развлечения публики. Но все реально, все по-настоящему, она не на съемочной площадке. Раздающиеся со всех сторон выстрелы вполне осязаемые, витающий по помещению запах пороха и чужой крови чувствуется на кончике языка, отчего хочется сглотнуть вязкую слюну. Лалиса прижимает руки к ушам, колотящееся в груди сердце норовится наружу выпрыгнуть. Лалисе страшно, липкий пот покрывает тело, тоненькая струйка по виску стекает. Паника ужасной волной накрывает. Она тяжело дышит, рвано, глотает открытым ртом воздух, но только удушье ощущает. Пуонг сделал выстрел первым. Пуонг целился в собственного сына, не зная, попал или нет, но выстрелил, забывая обо всех кровных узах, обо всех связывающих их нитях. Пуонг выбор сделал. Его выбор в пользу алчности, гордыни вечной и жадности, эти грехи его обнимают, стоят позади и совершать немыслимое заставляют. Но на деле не заставляют, Пуонг сам решает, поддаваясь искушению, ведь человек перед демонами слишком слаб. Пуонг опрокидывает стол, закрываясь за ним, вместе с потерянной и ошарашенной Лалисой. Он от нее избавится или себе заберет как красивый трофей, любоваться будет. Шум, крик, ругань. Дым, стрельба, кровь. Все смешивается воедино, заставляя Чонгука палить по людям Пуонга, которые, как муравьи, заполонили весь особняк, выполняя приказ своего лидера. Чонгук за стеной прячется, бросает взгляд на Джексона, который и по своим, и по чужим без разбора стреляет. Чонгук горящее пламя на дне зрачков Ванга видит, у него цель одна-единственная, важнее любой жизни. Джексон за свою любовь все глотки перегрызет, конечности оторвет и кровью напьется, но до своей любви дотянется, ползти будет без ног, но непременно доберется. Чонгук силе непомерной поражается. Оказывается, что в кабинет, который Пуонг выбрал, ведет еще одна лестница, через которую его люди поднялись наверх. Люди Хосока и Чонгука через парадную дверь зашли, начав отстреливаться. Это бойня. Теперь Чонгук понимает, о каком условии шла речь. Жизнь за жизнь. Вот только Чон Пуонг не учел, что у каждого из них есть, за что сражаться, ради кого делать очередной выстрел. Чонгук понимает, что Чимин на всех скоростях сюда едет, закидывая себя проклятиями, так как дал себя обмануть и одурачить. Чонгук осознает, что Чимин первый бросится в жерло вулкана ради спасения тех, кого любит. Чон дал четкий приказ Бао, чтобы ноги парня в особняке не было, но не учел проницательности Чимина, вырубившего телохранителя еще на подъезде к особняку. Чимин глупым никогда не был, но очередную выходку Пуонга разгадать не смог. Он узнал о нем все, но в то же время ничего. Чимин себя ненавидит настолько, что хочется под землю провалиться, поглубже, чтобы никто не нашел, никто не узнал о его ошибке тотальной. Чимин машину резко останавливает, на секунду отворачивается к окну, чтобы дверь открыть, но потом неожиданно бьет прикладом пистолета Бао по голове. Ему главное до сестры добраться, целой и невредимой увидеть, обнять и запах сладкий почувствовать. Он и так подвел ее, оплошал, но теперь вовсе заслужил звание «худший брат во вселенной». Чимин должен убедиться, что Чонгук в порядке, своими глазами увидеть, руками потрогать. Он не выдержит, если с ними что-то произойдет. Сердце Пака колотится отчаянно, и в голове красные огни мелькают, предупреждая об опасности. Но кого волнуют предостережения, когда перед глазами драгоценные образы стоят важнее собственной жизни? Не это ли люди называют отвагой, безрассудством или геройством? Чимин героем не был, но ради тех, кого любишь, можно им стать. Он знает о черном ходе — узнал от Югема, пока тесно контактировал с ним, догадываясь, что люди Пуонга зашли именно с него. Устроенная резня не заканчивается. Чимин между усеянными по земле трупами шагает, пистолет на вытянутой руке держит и стреляет, дорогу себе освобождая. Он ступает в узкую прихожую, после поднимается по винтовой лестнице, ведущей на верхние этажи, которую в прошлом использовала прислуга. Он прислушивается к выстрелам наверху, не затихающим ни на секунду, страх накатывается снежным комом, не давая полностью сосредоточиться. Чимин резко останавливается и вскидывает пистолет, замирая на месте. Он делает выстрел, и человек Пуонга мертвым мешком падает на неширокой лестнице, перекрывая проход. — Опусти пистолет, Чимин, — слегка задыхаясь, говорит Чон. — А ты молодец, хорошо справился. Югем отлично поднатаскал тебя. Но ты не думал, что, высоко поднявшись, падать будет очень больно? — в голосе неприкрытая насмешка звучит, ведь Пуонг выше других на голову возводит себя. Мужчина держит Лалису за локоть, прижимая дуло пистолета к шее, взглядом приказывая Паку отойти и убрать оружие. Пуонг угрозы всегда выполняет, обещания никогда не сдерживает. Чимин закусывает губы нервно, держит Чона на прицеле и смотрит на дрожащую, словно осиновый лист, готовый сорваться вот-вот с ветки дерева, сестру. Лалиса не должна быть здесь. Лалиса не должна переживать страшные минуты происходящего, по ночам снящегося жертвам, пережившим любого рода насилие. Она должна быть в студии, преподавать горячо любимые танцы и ярко, солнечно улыбаться всем. Лалисы здесь быть не должно. Чимин опускает пистолет, дает Пуонгу вместе с Лисой пройти мимо него таким образом, чтобы девушка закрывала его, подобно живому щиту. Пуонгу плевать на пролитую кровь невиновных, он целей своих достигает любой ценой, но Чимин ни за что не оступится, потому что своих намерений и целей тоже любым способом достигает. — Это и был твой план? — спрашивает брюнет и аккуратно ступает по лестнице, внимательно следя за Чоном. — Я планирую похоронить вас всех здесь. Ни один из них не сделает выстрел. Я говорил, что привязанность делает человека уязвимым, затуманивает голову и не дает трезво мыслить. Привязанность делает человека слабым и беспомощным, человеком, которым легко управлять. Чон погряз в тебе, словно школьник малолетний. Ванг, — Пуонг нарочно акцент на фамилии Пса делает, — пока она в моих руках, ничего сделать не сможет, а мой сын обязан тебе за то, что ты для него сделал. Никто не выстрелит, потому что они слишком сильно дорожат чем-то. Они останавливаются в холле первого этажа, со стен свисает облезшая за годы штукатурка, под ногами пыль многолетняя, повисшая напряженная тишина. Сбитое дыхание, сердце, громко бьющееся, и где-то за территорией чьи-то крики. Пуонг прижимает к себе сильнее дернувшуюся на секунду Лису, надавливает железом больно на шею, заставляя изнутри щеку прокусить. — Ты слаб, Пуонг, поэтому никогда не познаешь истинную силу, о которой все время говоришь, — Лалиса морщится от неприятной боли, но поворачивает немного назад голову, чтобы видеть глаза мужчины, плескающуюся на дне зрачков чистую ярость. — Ты действительно хотел так поступить с Хосоком? — Чимин время тянет, не зная, что Чон дальше сделать может. — Уже не имеет значения. Дай мне уйти, — он делает несколько шагов назад. — И я обещаю, что она останется жива. — Ты никогда не держишь свои обещания, отец, — Хосок, оказавшийся позади Чона, давит на затылок пистолетом и курок взводит. — Отпусти ее и брось пистолет. Мои люди добивают остатки твоих, некоторые решили добровольно сдаться, поэтому ты проиграл. Опусти оружие, — грубо приказывает Хосок и сильнее надавливает дулом на голову. Пуонг размыкает руки, выпуская девушку, медленно поднимает руки над головой с пистолетом в руках. — Лалиса! — Джексон влетает в холл, вытирая ладонью кровь, стекающую по виску, за ним Чонгук, в плечо раненный, заставляющий Чимина метнуться в его сторону, но замереть в следующую же секунду. Лиса, не раздумывая, бросается в сторону Джексона, наконец-то свободно выдыхая. Закат окрашен в красный. Багряное солнце медленно опускается за горизонт, придавая небу насыщенный алый оттенок, напоминая растекающиеся лужи крови, которой сегодня орошена земля. В воцарившейся на мгновение тишине раздаются три выстрела.