***
Всю неделю Маар как-будто был где угодно, но не там, где должен быть. И это нервировало всех. Захарра не могла до него дозвониться, в сети он был семь дней назад, на сообщения, естественно, не отвечает, поэтому Смоук (не только она любила раздавать прозвища) пару раз приходила сбивать костяшки кулаков об дверь, но каждый раз безрезультатно. Фэш рвёт и мечет третий день, грёбаный Броннер пропадает, как оказалось уже неделю, а Захарра в истерике звонит ему, прося хоть что-то узнать, и, честно говоря, Драгоций уже не против, чтобы его нашли мёртвым в подворотне, даже готов поспособствовать этому. У Фэша и так с ним напряжённые отношения с самого их знакомства, а тут ещё и сестра из-за него плачет. А ведь он предупреждал. Так и хочется развесить внутренности этой кучерявой блондиночки по всему району. Ник не мог добиться от него доработанных чертежей механизма, хотя их нужно было отдать на производство пятьдесят один час назад. Главное чтобы из-за задержки не забраковали весь проект, который они делают полтора года. Что с ним, идиотом, чёрт возьми, вообще происходит? Впрочем, Нику уже плевать. Он уже отпустил ситуацию и впервые за месяц решил позвать куда-нибудь Диану. Сам виновник волнений продолжал ходить на работу, но и здесь всё было не так. И, несмотря на то, что у Чёрной Королевы нервы были стальными, терпеть срывы на сотрудниках Нерейва была не намерена. И отправила его посреди рабочего дня в отпуск: «Выйди-ка проветрись. На недельку. И приведи себя в порядок, а то до конца своего бесполезного, для меня, существования будешь срывать злость на сломанных клоках и чинить их за одно. Клокер… » — монолог был пронизан свойственной для неё иронией, а последнее слово было произнесено с явной издёвкой. Маар прямо-таки ощутил ухмылку, хотя не мог увидеть её через плотную вуаль. И поспешил скрыться. До конца жизни сидеть в душной мастерской не хотелось, а найти другую работу после ухода от Огневых возможным не представлялось. Максимум грузчиком, и то на полставки. Поэтому всю неделю он просидел дома на антидепрессантах с кружкой ромашкового чая в руках, смотря пустым взглядом в стену. Интернет был выключен, в телефоне сто восемьдесят контактов были добавлены в чёрный список, а оставшиеся два: Чёрная Королева и Нортон-старший не звонили. Маар несколько раз слышал, что в его дверь стучали, если не сказать долбились. Иногда в перемешку с отборным матом. Но ему, впервые за долгое время, было абсолютно всё равно. На всё. Он даже не думал над этим. Просто посторонний звук. Организм настолько привык к антидепрессантам за последние несколько лет, что они уже не помогали, а перед глазами снова и снова проносились воспоминания с того самого дня. Снова и снова Маар Броннер переживал те часы, что снились ему в кошмарах, снова и снова в памяти всплывали детали тех минут. В промежутках между повторяющимися воспоминаниями мелькала только одна мысль: «А как смогла пережить это Василиса?» . И от этой, казалось бы, прерывающей череду кошмаров мысли ему было ещё хуже. Его начинала грызть совесть: он не был рядом с ней. Эту грёбаную неделю он практически не спал и питался ромашковым чаем, и, как ни странно, даже в такой ситуации внутренние часы не подводил его. Он всё так же точно мог сказать какой день недели, сколько часов и какое количество минут на часах. Поэтому в четыре утра, седьмого февраля в квартире Маара началось движение. Схватив сразу шесть кружек в одну руку и ещё три в другую Броннер не снимая одеяла двинулся на кухню. Стоило закинуть пару десятков сосудов в посудомойку, достать турку с верхней полки и отыскать кофейные зёрна. Единственный кофе, который Маар воспринимал, готовила Василиса в старой турке столетия девятнадцатого, которую она стащила из личной коллекции Нортона-старшего, с неизменным стикером поверх гравировки, на которую уже давно никто не обращает внимания. Сверху, на расширяющемся горлышке, виднелись тёмные подтёки, оставшиеся со времён, когда Маар был отчаянным кофеманом и знал все кофейни и кафе в городе, а Силиса только училась готовить этот напиток, с непривычки давясь терпким крепким кофе. Броннер героически соглашался быть дегустатором, тогда ещё, абсолютно невкусного варева, ссылаясь на то, что он больше в этом смыслит. А Василиса заставляла показывать кофейни с самым вкусным кофе. Там то они и столкнулись однажды с Драгоцием. И потом уже её таскали по заведениям, где варили этот бодрящий напиток с различными сиропами, не давая заказывать что-то крепче капучино. Да, брюнет привил любовь к некрепкому кофе, но в больших количествах, незаметно исчезающему во время разговоров. В один из таких вечеров Огнева пообещала, что научиться готовить самый вкусный кофе. И фаворитом, конечно, стал любой с сиропом. В особенности мятным. С тех пор Василису нередко можно было встретить в виде баристы в какой-нибудь кофейне, где она непременно варила кофе в турке. Маар, как верный друг и помощник, в качестве поддержки приходил к ней на работу, пил ванильный или мятный латте, постепенно становясь зависимым именно от него. И не от какого другого. Кофе приготовленный Сили всегда имел какие-то неопознанные, но до боли знакомые нотки. Когда про них спрашивали у самой девушки, она хитро прищуривала глаза; внимательно смотрела в глаза собеседнику, будто проверяя, можно ли ему доверять; наклонялась к самому уху и заговорчиским шёпотом выдавала: «Во всем виноват тайный ингредиент, достающийся только избранным». Запах у этого кофе всегда мешался с чем-то цветочно-ягодным, что, впрочем, неудивительно — он везде и всегда сопровождал хозяйку. Нужно сказать, что Маара тогда жутко бесил надоедливый брюнет, научивший Сили готовить кофе, постоянно забирающий его мелкую и периодически пропадающий в её квартире. Какого черта этот Драгоций крутится рядом с ней? Она явно заслуживает большего, чем постоянно потрёпанного саркастичного, мрачного и недоверчивого паренька, у которого даже имя гордое — Фэшиар. Этот Драгоций совершенно не для неё. Ей нужен принц на белом мерседесе, который будет носить её на руках, а не богатый хулиган на чёрном порше, пропадающий не известно где и находящийся, когда ему вздумается. Девочка и так настрадалась хватит с неё временно-импульсивных личностей. Броннеру тогда казалось, что «темнота» — постоянно произносимое Фэшем прозвище (которое получила Василиса из-за того, что её навыки в готовке, кофе в частности, сильно отставали от способностей Драгоция) звучало абсолютно не нежно, а скорее издевательски. Маар в лоб не хотел замечать, хоть и старательно скрываемые, но столь очевидные, нотки заботы и страха? Страха сделать больно, потерять, показать кому-то свой собственный сгусток счастья? Страха показать эту весьма наивную, по его меркам, «темноту» тем, кто может забрать, сломать это рыжее чудо? Своей семье? Астрогору? Самому себе? Маар не хотел осознавать, что она кому-то доверилась также, как и ему. Маар не хотел даже думать о том, что есть ещё кто-то дорогой, кроме него. Маар не хотел признавать, что теперь он должен делиться ей с кем-то ещё, кроме Норта, которого он теперь прекрасно понимал, и Лешки, как только она смогла начать общаться с таким простаком? Но её можно понять. Другом он был шикарным и в обиду не давал. Хотя её никто в обиду и не давал, Маар с Нортом только в этом и были солидарны. Но со временем ему пришлось признать, принять, смириться, с тем фактом, что Фэшиар Драгоций стал неотъемлемой частью жизни Силисы. Что он мог и делал её счастливой всеми доступными ему методами. И даже когда она его ненавидела, кидалась любимыми кружками Фэша, дорогостоящими вазами, царапала отросшими коготками, рвала струны на старой и очень ценной для него гитаре, не пускала в квартиру; долбаный Фэшиар умудрялся быть рядом. И, как бы больно не было признавать это Маару, иногда только объятья этого Драгоция могли успокоить её и нарисовать улыбку во сне. Впрочем Норту он не нравился тоже, а вот Лёшка почему-то был на его стороне, и, что-то подсказывало Броннеру, не просто так. Со временем Маар, смог смириться с тем, что Фэшиар Драгоций теперь является частью Силисы, а значит и его самого. Да, он все так же жалел, что тогда, благодаря именно ему, они познакомились, но это уже не было откровенной неприязнью. Скорее нейтральным отношением с периодической нетерпимостью. Например, когда этот наглый треугл, завалился, на их традиционные июньские посиделки на Млечном Пути, отодвинул самого Маара, собственически приобнял Василису за плечи и достал из своего вечного портфеля чаролад по змиулански, а ведь у них по плану был чай в котелке с травами от Грозы. Ха, идиот. Притащил бурду из своего родового поместья, хотя, буквально в паре сотен километров место, которое считается родиной чаролада. А девушка, перед которой решил повыделываться из семьи, где напиток придумали. Ещё и полоски из-за тряски не ровными стали. Маар усмехнулся своим мыслям. Кто бы мог подумать, что её исчезновение примирит их, и что они когда-нибудь будут друзьями. Судьба периодически выкидывает совершенно неожиданные фокусы, сказал бы Броннер, если бы верил в неё. Но он склонялся к убеждению, что череда событий складывается из поведения человека, стечения обстоятельств и капельки удачи. Той самой капельки, которую, очевидно, в события сегодняшнего утра добавить забыли. Потому что когда Маар, наконец, дотянулся до бумажного пакета, в котором должны быть кофейные зёрна классической обжарки их там, конечно, не оказалось. Пришлось Маару выкинуть этот пакет, поспешно натянуть свои кроссы и пуховик и выскочить на улицу. Когда позади Маара захлопнулась тяжёлая дверь подъезда, из его рта сразу же вырвалось большое облако пара. Рука, кидавшая ключи в глубокий карман, очень хотела остаться там же, но Броннер пересилив себя, всё-таки накинул капюшон от худи на голову и потуже затянул шнурок. А куртку так и не застегнул, вряд ли он вообще делал это хоть раз. Как оказалось, старый добрый круглосуточный гипермаркет расположенный в соседнем дворе закрылся, и теперь на его месте расположилась какая-то развивашка для личинусов. Поэтому пришлось пилить ещё три квартала до супермаркета, работающего в полпятого. Ещё и аирподсы отказались работать на морозе. Блеск. На телефоне двадцать процентов. В минус двадцать пять. Несмотря на то, что утро с самого начала не задалось, у Маара было приподнятое настроение. Впервые за три, сука, три ёбаных года он сможет её обнять, почувствовать тепло этого человечка рядом с собой (ведь она навсегда останется той малышкой, прячущейся за спиной Норта, но уже через пол часа, не без помощи мамы обрабатывающая его боевые раны, полученные за право общаться с принцессой). Впервые за сто сорок восемь недель сможет уткнуться в эту рыжею шевелюру. Впервые за тысячу тридцать семь дней самый родной человек будет действительно рядом. Сегодня всё будет как раньше. Сегодня она будет рядом.***
Когда, в двенадцать семнадцать, дверь в квартиру Маара Броннера тихо щёлкнула, парень сидел с двумя ногами на табуретке лицом к двери, перед ним на специальной подставке стоял графический планшет и ноутбук. Он периодически зажимал левой рукой комбинации горячих клавиш, после чего снова возвращал руку к матовой поверхности. За ухом лежал один из стилусов, второй же с сумасшедшей скоростью передвигался над планшетом отчерчивая прямые, точные линии, в то время как левая рука передвигала линейку, приближала чертёж для прорисовки мелких деталей и меняла область рисунка. Несмотря на то, что Маар был в своей стихии, сейчас в его движениях не было привычной расслаблености, на смену пришли напряжение и резкость. Парень дёргался каждый раз, когда в подъезде раздавались шаги (хотя прекрасно помнил, что если Василиса не захочет, никто её шагов не услышит), поэтому, когда замок щёлкнул, он мгновенно вскочил со стула и через секунду уже был в коридоре. Василиса только разогнулась и приоткрыла дверь, когда её взгляд упёрся в Маара. Маара Броннера. Кэтэса. Чёрт. Как она по нему скучала… Казалось, время замедлилось. Отмычка медленно выскальзнула из расслабленных пальцев, а сознание отчаянно хваталось за каждую деталь, тут же топя её в янтаре своей памяти, желая задержать этот образ как можно дольше. Что бы вспоминать его таким, когда будет слишком далеко… Казалось, Василисины чувства обострились. Но, в то же время, она ничего не слышала. Только оглушающую тишину и оглушающий стук своего сердца. Пока отмычка ударившись о кафель не зазвенела столь же оглушительно, подпрыгивая и ударяясь снова. Казалось, что Василисины ребра не выдержат и сломаются. Ведь ребра держат сердце, а сердце рвалось в перёд, к Маару. А Силиса всё не могла сделать шаг, ноги не слушались. Казалось, что уже никогда не будет как раньше. Но ведь объятья всё те же? Разве что чуть крепче: чуть сильнее сжимаются Силины пальцы на его футболке, чуть больше Маар прижимает к себе. Василиса прячет нос в его ключице, вздыхает родной запах, чувствует, как Маар зарывается в её огненные волосы и осознаёт. Осознаёт, что они оба смеются. Она звонко, как в детстве. Он хрипло, будто молчал неделю или кричал по ночам. И плачет. От счастья или от того, что скоро придётся уйти. Она ещё сама не поняла. Да и не хочется разбираться…