Розы и пистолеты

— Не вставай только, ради бога. Спеш­ка до­мой при­вела ме­ня поз­дно: это и спешкой назвать было можно с натяжкой, так как хоть в целом я и постарался вернуться раньше обычного, но в конечном итоге это «раньше обычного» из-за последовательности суетливых, ненужных действий превратилось в «на пол часа пораньше». С порога, уставший взбираясь по лестнице, с пакетом медикаментов и апельсинов в руке, бегу в спальню уставший, выжатый. Но с чувством еще не выполненного долга. Тихонько открывая дверь, чтобы не разбудить обитателя этого места, я захожу в комнату. Миста, распластавшийся на кровати, выглядит ещё хуже и изнуреннее, а ведь весь день он, в отличие от меня провел дома. С температурой тридцать девять и жаром, превратившим его в одно горячее потное «я устал». Миста, к моему удивлению, не спит: встречает меня бодрым, насколько это может позволять его нынешнее состояние, взглядом, будто ждал уже давно и знал, что я должен появится в его спальне с минуты на минуту. Он натянуто улыбается — движения губ получаются неестественными, искривленными. Зато по глазам видно, что парень рад своему посетителю в лице меня. Теплая искра в его взгляде пробивается через общий отрицательный фон его настроения и выдаёт это. Правильно говорят: глаза — зеркало души. Банально, избито — тем не менее, это так. Услышав скрип открывающейся двери, он сначала правда хочет встать с постели и пойти поприветствовать друга-любовника-босса. Заслышав строгое уставшее «не вставай», послушно опускается обратно на подушки, принимая полусидячую позу и смотрит на меня своими вялыми шоколадными глазами. — Как себя чувствуешь спрашивать бессмысленно, — я становлюсь около кровати справа от Мисты, ставлю на тумбочку пакет с покупками. Трогаю ладонью широкий влажный лоб, с такими же влажными темными завитушками волос над ним: не такой раскаленный, как вчера вечером, но все ещё горячий, значит лучше Мисте не становится и это факт. — Все нормально, — тихо отвечает он, пытаясь выдавить из себя подобие энергичной речи. Справляется с этим из рук вон плохо, громко шмыгает носом во время разговора. — Завтра буду как огурчик, вот увидишь. — Я это уже третий день слышу, — недовольно возражаю я, ни капли в сказанное не веря. Начинаю искать таблетку жаропонижающего в принесенных мною сумках. Миста недоверчиво косится в мою сторону, вслушиваясь в шуршание полиэтилена. — Не третий, а второй. Не преувеличивай, — он все ещё пытается улыбаться, но получается у него все ещё неубедительно. — Мне лучше, правда. — Что-то я не вижу улучшений, — я исчезаю из комнаты ровно на минуту, чтобы принести стакан воды для запивания медикаментов — совсем забыл об этой мелочи, пока несся проверить болеющего друга, после чего возвращаюсь и протягиваю Гвидо его и четыре круглых белых таблетки на ладони. — Пей. То что температура не спадает так долго — знак плохой. — Ты даже её не померил, — возмущённо произносит он, с плохо скрываемым ужасом в глазах косясь на пилюли в моей руке. Поняв свою ошибку, я добавляю ещё одну из упаковки с витаминами: полезные вещества ему никак не повредят. — Мне и не надо, — твердо стою на своём я, обозначая, что не сдамся, пока от не сделает то, что от него требуют. — Тут невооружённым взглядом и так все видно. Он смотрит на меня недовольно, немного капризно. Раздумывает пару секунд, пытаясь взглядом испепелить таблетки у меня в руке в пыль. Сдавшись, выдыхает. Забирает, размашистым движением ладони, закидывает в рот все пилюли разом и залпом осушает стакан воды, передавая мне назад пустую посуду. — Гадость, — морщится он. — Хватило бы постоянного чая с лимоном и поспать подольше для моего выздоровления. — Не ври. Они безвкусные, — подмечаю я беспочвенность его бурной реакции. — Не во вкусе дело, — пищит он, пока я усаживаюсь рядом с ним на постель, наблюдая, как в целом он немного оживился с момента моего появления. — Не хочу пихать в себя этот яд. А как же естественный иммунитет? Загублю все вот этими твоими таблетками, а потом жить не смогу без них. — Смотри слов-то каких умных где-то набрался, — иронично говорю я, не в силах сдержать умиленной улыбки. Он улыбается в ответ. — Худшее в этом всём — это сидеть одному дома запертым в четырёх стенах, — вздыхает он, лениво потягиваясь, разминая затекшие за целый день лежания мышцы. — Ничего. Выздоровеешь — нагуляешься еще в толпе по городу, — обещаю ему я. Он хихикает. Натягивает одеяло до самого подбородка. Укладывается на спину и прикрывает глаза. — Зайди чуть позже. Я посплю полчасика, а потом ты будешь обязан поговорить со мной хоть о чем-то: чокнусь скоро от безделья и молчания. — Включи телевизор, — даю я ему совет, уже приподнимаясь с кровати. — Да причем тут телевизор… Просто зайди попозже, хорошо? — тихо просит он, пытаясь придать голосу оттенок дружеской просьбы, а не отчаянной мольбы. — Мне не нравится быть наедине с собой дольше, чем это необходимо,  — Хорошо. Зайду через полчаса, — даю ему слово я, не сразу понимая, что Миста на самом деле имеет ввиду, озвучивая мне подобное вслух. Выключаю свет и удаляюсь на кухню, заваривать этому придурку чай с его чертовым лимоном — тоже мне лекарство, но чем бы дитя не тешилось — лишь бы не плакало. И попутно соображаю, чем бы можно этого больного придурка покормить, учитывая, что готовить я не умею от слова «вообще», а добавить к его букету симптомов пищевое отравление не хочу ну совсем никак.