Розы и пистолеты

Радужные отблески преломленного света пляшут на светлых стенах закрытой на замок комнаты. Обстановка не гнетет — напротив, теплый свет создает вокруг умиротворяющую спокойную атмосферу. Но предметы, стены, лампы, сама комната — не то, что важно для Бруно Буччелатти в этот отрезок земного времени. Его сознание фокусируется на человеке в комнате с ним. И тому, что он делает с Бруно, как на это отзывается его собственное тело. Человека позади себя он не видит. Человек тихо переминается с ноги на ногу, шумно дышит. Шебуршится там, позади — поди, угадай, что сейчас происходит в его светлой голове, каким будет его следующий шаг. Хоть и приблизительно Бруно представляет, что именно там происходит — но только приблизительно. От этого даже азартней становится. Бруно стоит на коленях, на холодном полу. Ноги постепенно затекают от долгого нахождения в этом положении, суставы напоминают об этом ноющей между косточек болью. Но не на эту боль он обращает внимание. Весь он, все его мысли, всё его тело и его нутро сейчас сконцентрированы не в этой его части. Руки связаны за спиной, отчего запястья начинает со временем сводить лёгким покалыванием. Локти прижаты к рёбрам, верёвки давят, трут смуглую, потную кожу своими жесткими хлопковыми нитями. Воздух звенит от напряжения и молчаливого ожидания. Время замерло, материя и пространство сжались до масштаба «здесь и сейчас». Саспенс, только не в кино — всё реально. Пара шагов позади: к нему приблизились. Человек нависает сзади большой плотной черной фигурой. Бруно напряженно жует ткань самодельного кляпа во рту. Чувствует некое движение позади. От неожиданного мягкого касания под подбородком вздрагивает совершенно непроизвольно. От щеки, по оголенной шее, спускаясь ниже. Холодный, гладкий кожаный хлыст плавным щекочущим движением скользит между лопаток, посылает толпу мурашек, словно рябь по воде, пробежаться вдоль позвоночника ровным парализующим мышцы строем. Проходится по ребрам, вниз, щекочет оголенные ягодицы. Вырисовываются известные одному Леону, который управляет им, рисунки на напряжённых бёдрах. Распаляет фантазию. Отправляет мысли в состояние свободного полёта. Лёгкие сжимаются, разжимаются, рвано выталкивают из себя загустевший воздух, глотать который Бруно будто забывает — сейчас он как-будто забывает, что ему нужно дышать вообще. Его мысли устремляются к куску спрессованной кожи, непредсказуемо путешествующей по собственному телу — туда, сюда, обратно. Мягко, легко, словно перышко. Он - тугой, сжавшийся комок нервов и нейронов, его чувствительность возросла до нечеловеческих масштабов. Он отзывается на каждое прикосновение так, будто оно последнее. Хочет податливо подставляться под каждую секунду этого контакта, что является лишь прелюдией к основному действию — и он, как никто другой, знает об этом. Стек резко исчезает, оставляя после себя ауру неопределённой пустоты. Тело замирает в ожидании, в состояния гложущей неизвестности и повисшей напряженной тишине. Стек свистящим звуком рассекает воздух позади. Прилив — вдох. Отлив — выдох. Удар опускается на спину плоской хлесткой болью. Волной мелкой дрожи, заставляет встрепенуться, словно маленькую глупенькую птичку, попавшую в капкан. Тело вкидывается само собой, но верёвки плотно удерживают его в одном состоянии, не давая совершить ни одного лишнего движения — чувство сковывающей подчиненности берет за горло приятной удушающей хваткой. Крылышки-пальцы сзади сжимаются в кулак, хватаются за путы — ухватиться нужно хоть за что-то, пока окончательно не сошел с ума и не выпал в другое измерение. Нужен якорь, оставляющий его в этом мире. Кстати, в этом капкане он находится добровольно. Прекрасно. Эротично. Космически. Вспышка приятного благоговения. Такого, что колени подкашиваются еще сильнее, что внизу живота завязывается тугим бутоном подкатывающее горячей больной волной наслаждение. Что каждая мышца резонирует от напряжения в такт жгучим ударам, опускающимся на тело, что тело колет жаром, а кричать хочется то ли от того, что больно, то ли от того, что хорошо. Возможно, хорошо до боли. Букет из ощущений незабываемый, взрывающий мозг и чувства. Пляшущие цветные мушки перед глазами. Инфернальное удовольствие. Мазохизм чистой воды. Кто бы думал, что можно найти наслаждение в боли. В ситуации тотального подчинения и контроля над собой. Ладно, он себе давно не врет. С недавних пор он постоянно думал об этом. В жизни Бруно никогда бы не позволил кому-то доминировать над собой, унижать, показывать своё над ним превосходство. В постели это становится желанным до трясущихся поджилок фетишем. Ощущение собственной беззащитности и открытости давно становится тем, что заставляет кровь закипать в жилах, стоит только ему спроецировать эти ощущения на такую сокровенную область личной жизни, как спальня. Навязчивые идеи, где он связанный, предстает перед своим Аббаккио в виде «делай что хочешь, сопротивление бесполезно» со временем становятся постоянным сюжетом ночных снов, после которых утром приходится идти в ванную комнату, становиться под струи холодного душа и приводить в порядок хаотичные кружащие в злобном танце мысли, которые кажутся до животного неправильными. С желанием быть выпоротым в прямом понимании этого слова, и при этом правильно понятым своим партнером, который не факт, что истолкует прихоти поселившихся в его голове тараканов правильно, приходится постоянно бороться. До какого-то времени. Но это же Леон. Он всё поймет и примет, иначе зачем вообще он постоянно находится рядом. В один момент терпеть становится невыносимым занятием и Бруно принимает собственных демонов, заканчивая попытки кормить их бесплотными фантазиями, не просто не приносящими облегчения, а только еще сильнее подливающими масло в этот пожар. Решается озвучить свои мысли Леону, который сначала думает, что это какая-то хреновая шутка и немного нервно смеется, предлагая Буччелатти отдохнуть и подумать над тем, что он говорит, сидя ночью на темной кухне, пока они глотают чай во время этого непростого для обоих интимного разговора. Но поняв серьезность намерений любовника, он теряется только сначала. Особенно в данной ситуации его напрягает, что Бруно видит себя в роли подчиняющегося, а не подчиняющего кого-то своей воле - это непривычно, это вызывает в голове у Аббаккио некий диссонанс. Он задает пару уточняющих вопросов, пытаясь понять, насколько правильно он истолковал все сказанное ему и нигде ли не ослышался. А потом, в один прекрасный день, приходит домой с кипой книжек и начинает старательно штудировать литературу на заданную тему и какие-то каталоги: где он их берет для Бруно остаётся загадкой. Но его серьезный подход к этому вопросу заставляет Буччеллати трепетать. И вот однажды Леон приходит к нему, глубокомысленно заглядывая в глаза и вкрадчиво заявляя, что наконец готов попробовать. Смешанные в один коктейль радость и неверие, что это всё-таки происходит — с Бруно, сейчас, что это не плод его тайных от всех грёз, заставляют молча кивнуть и проследовать вслед за Леоном, в комнату, где он хочет сначала обговорить все детали. Весь нужный инвентарь в виде качественной черной кожаной плети и длинного плоского стека из проверенных и экологически чистых материалов он приобретает заранее. Раскладывает перед Бруно на кровати, вместе с вариациями веревок разного калибра — у всех вариантов есть свои преимущества и недостатки, говорит он, подробно описывая каждую из них. Показывает всё так, будто притащил что-то очень редкое и хрупкое. Дает партнеру подержать в руке, пощупать, погладить, попробовать. Понять что ему нравится больше да и нравится ли вообще. Бруно ловит себя на том, что нравится безумно. До дрожи в пальцах, до сдавленной в искушенном выдохе грудной клетке. Он делает выбор в пользу кожаного стека — гибкого, гладкого, с плоским расширением на конце, чёрного, ароматно пахнувшего кожей. Воздействие таким будет достаточно болезненным, но точечным, поясняет Леон, зато ему будет просто контролировать силу ударов. И простой хлопчатой плетеной веревки миллиметров в шесть толщиной — такая не будет растягиваться, деформироваться и в целом приятнее ляжет на тело, комментирует его выбор Леон с серьезным видом человека, разбирающегося в этом. Уже с этой минуты он замирает в представлениях, какие вещи может вытворять с ним этот самый человек этими самыми предметами. Сессии, назначенной на завтрашний день, ждёт как второго пришествия. Не может заснуть ночью, считает минуты по мере приближения запланированного, нервно меряет шагами дом, шатается из угла в угол, как неприкаянный. И вот Леон, с вороватым видом выглядывая из комнаты, бросает Бруно, что всё готово и он может войти, если не передумал. Стоя в тихой молчаливой атмосфере запертой спальни, он нетерпеливо скидывает с себя одежду, пока Леон достаёт из тумбочки около кровати припрятанные там крученые хлопковые верёвки и стек. Под его грузным, сосредоточенным на каждой мелочи янтарным взглядом, Бруно стоит обнажённый, беззащитный. Ватные ноги еле держат от предвкушения. — Сядь на колени, — жёстко почти приказывает Леон. У брюнета мурашки бегут по коже и конечности дрожат от повисшей в воздухе атмосферы эроса и пафоса. Он послушно оседает на пол, сдвинув ноги и выпрямившись. — Сведи руки за спиной, — четко. Медленно. Вкрадчиво. Узлы Абаккио завязывает аккуратно. Заводит руки Бруно за спину, растирает запястья, осторожно складывает ладони в нужное ему положение. Крепко фиксирует суставы и верёвки в тщательно выверенной позиции, несколько раз интересуясь, не приносит ли Бруно она лишнего дискомфорта. Верёвки приятно давят на руки и локти, цепко сжимают запястья и щиколотки — двигать конечностями почти не представляется возможным. Буччеллати страшно интересно представлять, как он сейчас выглядит со стороны и что чувствует Леон, когда смотрит на него в таком не затененном никакими лишними деталями положении. Он распаляется сильнее только картин, подкидываемых собственным воображением, пока Леон окончательно прилаживает узлы. Леон проталкивает между пересохшими от волнения губами Буччеллати полоску неширокой белой ткани — самодельный кляп, о котором, почему-то, упомянул только сейчас. — Давай перестрахуемся, — шепчет он, шекотным движением убирая темные волосы ему за уши, закончив с новым и единственным, не считая верёвок, предметом гардероба Буччеллати. Тому уже хочется несдержанно простонать - настолько всё это странно, неправильно, грязно и экзотично, хотя всё еще только начинается. Он коротко кивает в знак согласия, нетерпеливо ерзая связанными запястьями за спиной. Аббаккио пробует натяжение верёвок, смотрит, чтобы они нигде не давили больше, чем это нужно. Чтобы все позиции были соблюдены, условности заданы. Начинать решается с безобидной, казалось бы, части тела — спины. Бруно сам его об этом просил накануне. Не самая чувствительная зона, но прикосновения там даже губами всегда вызывали у него особенно будоражащие ощущения, а боль в этой зоне должна будет ощущаться в разы эффектней. Тот факт, что он не сможет видеть во время самой порки Аббаккио, а будет лишь догадываться о его намерениях и действиях, только добавляет ситуации шарма и остроты. Сидя на коленях спиной к Леону, пока тот наносит уверенные, тщательно отточенные, ощутимые обжигающие удары, Бруно понимает, что на деле это оказывается в разы возбуждающей, чем во всех мечтах до этой поры. И подготовился Леон как следует - не зря столько времени потратил на свои книжки. Контролирует темп и силу удара, никогда не бьёт по одному месту дважды. Не попадает по тем местам, где это чувствовалось бы неприятно: каждый удар — маленький кусающий акт наслаждения, повторять который хочется снова и снова. Шлепок. Прилив. Пауза. Вспышка в другом участке незащищенной спины. Пауза. Третий-четвертый-пятый свистящий удар маленькой колючей вспышкой на коже. Прилив-отлив-прилив. Собственный стон — словно сквозь стеклянную завесу, заторможено. Сжатая между зубами ткань — челюсть сводит, реакцию своего тела он практически не контролирует. Расползающееся чувство жара и извращенного наслаждения. Только руке Леона как-будто не хватает немного твердости. — Сильнее, — выдыхает Бруно после очередного шлепка кожаного стека. Получается нечёткое размазанное мычание - мешает ткань во рту, но Леон, сосредоточенной на каждой мелочи, следящий за малейшей реакцией подчиненного, понимает и с первого раза. Пауза. Молчание. Свист. Упругий обжигающий плоский шлепок кожи о кожу под правой лопаткой. Шумный выдох. Пробирающий до костей гиперболический озноб. Закушенная губа. Расфокусированные неясные очертания предметов и мира перед глазами. — Вот так. Еще раз, — шепотом на судорожном отливе. Пара ударов с небольшим интервалом между каждым: один с другой стороны спины, второй совершенно неожиданно — по внешней стороне бедра: колкий, обжигающий. Выгнувшееся напряженной струной тело. Жгучая волна электричества по венам. Тягучий несдержанный стон в тихой комнате. Разрыв аневризмы. Эйфория. Сабспейс. Раз-два-три. Бедро, спина, ягодица, бедро. Кожу жжет, но не так, как её жгло бы, если бы он, например, порезался по неосторожности ножом или содрал ее в уличной драке. Это жжение приятное, его хочется растянуть, прочувствовать во всем его спектре. Вибрации в горле, выраждающие ответы в виде звуков на происходящее лучше, чем любые слова. По щекам - что-то мокрое и липкое, не потому, что больно, а потому что слишком хорошо, слишком много эмоций для одного отрезка времени, все это рвётся наружу, все это невозможно держать в себе, кажется, что тело вот-вот лопнет. Но продолжать хочется до сих пор. Еще хочется выть, потому что все действия Леона кажутся слишком медлительными, а между каждым ударом проходит будто бы целая вечность. От этого Бруно начинает нетерпеливо елозить открытыми обнаженными плечами, которые приятным воздействием стека в руках Леона были обделены — хоть он ему не запрещал действовать в этой области. — Хватит на первый раз, — строго произносит Аббаккио, одной фразой ломая все выстроенные только что в мыслях сценарии продолжения этой приятной пытки. Под разочарованный вздох, Леон откладывает ставший ненужным ему инвентарь и начинает заботливо развязывать затянутые им за спиной у Бруно узлы. — Прекрасно, — резюмирует тот, пока Аббаккио сматывает веревку и убирает ее обратно в тумбочку около кровати, а Бруно одевается — только нижнюю часть тела, верхней пока соприкасаться с натирающей тканью одежды все же не стоит. Аббаккио подходит обратно, разворачивает Бруно спиной к себе. Изучающе прощупывает, почти не касаясь — места контакта с его чуткими пальцами неприятно пощипывает и это Бруно осознает заторможено. Пару минут назад эта боль ощущалась совсем по-другому. Тело всё еще потряхивает мелкой дрожью — остаточный эффект, думает Бруно, пытаясь контролировать собственные ноги и не упасть на пол прямо тут перед Леоном. Тело слушается из рук вон хреново. — Не думаю, — скептично отзывается он. Бруно разворачивается, заглядывает в застывшие в меланхоличном выражении глаза напротив. По сдвинутым в задумчивости тонким бровям и плотно сжатым губам понимает, что чем-то Леон все же недоволен. — Ну, что такое? — Не надо было тебя слушать. Неправильно сделал, — поясняет он. — Следы останутся. — Да и хрен с этими следами, Аббаккио, — на полном серьезе говорит ему Бруно, не понимая, какое это вообще может иметь значение. Леон устало прикладывает ладошку ко лбу: процедура больше вымотала скорее его, чем партнера, и присаживается на краешек кровати. Бруно опускается рядом, вглядывается в его выражение лица, машинально растирая запястья — веревка натерла руки, украсив кожу ровными красными бороздками следов её плетения. Он думает о том, что выглядят они как-то до странного эстетично. — Тебе настолько не нравится идея? — интересуется он, замечая подавленный вид Леона. — Мне не нравится собственная ее реализация, — отвечает он, смотря куда-то в сторону и стараясь не пересекаться с собеседником взглядом. Ситуация даже нелепая. — А мне нравится, — возражает тот, хватает насупившуюся морду за подбородок и насильно разворачивает лицом к себе, заставляя посмотреть на себя. Поняв, что его наконец слушают, продолжает. — Следы меня не смущают, если не будешь оставлять их на видных местах. К тому же, все приходит с практикой. Ты же не ожидал, что с первого раза получится идеально, правда? Он тяжело вздыхает, смахивает цепкие пальцы со своего подбородка. На мгновение прикрывает глаза рукой, потом убирает руку, серьезно смотрит на Буччеллати и говорит: — Давай. По десятибалльной шкале. — Одиннадцать, Леон. — Врун поганый. Бруно приваливается плечом к его плечу, расслабленно обвисает на нем. Мышцы приятно ломит, хоть и места ударов пощипывает. Но чувствует он себя странно легко и удовлетворенно. — Ладно. Одно замечание все же есть, — честно признается он, поглаживая Леона в районе предплечья. — Какое? — мгновенно напрягается Аббаккио. Бруно заглядывает в его внимательные глаза и игриво улыбается. — Хочу побольше напора. А то как-будто бы боишься чего-то. Прояви еще жесткости, хорошо? Я не сахарный, не растаю. Не забывай, что я сам попросил тебя об этом. Его бледные щеки заливаются краской. Он, шикнув, подрывается с кровати. — Пойду я, холодное полотенце тебе принесу, — и вихрем вылетает из комнаты, громко хлопая дверью. Не только Бруно сейчас себя тяжело контролировать, думает он. Бруно остается улыбаясь над реакций этого дурака в комнате в гордом одиночестве. Решает, что ему тоже стоит взять в руки занимательное чтиво Аббаккио с матчастью по их болезненному вопросу, и вместе с ним разобрать, что он там делает не так, раз уж это настолько волнует его ранимую натуру.