На краю ночи

Мягкий ковер из прелых листьев смягчил падение. Глядя в прозрачное синее небо, которое прорезали качающиеся на ветру стволы высоких деревьев, Наначи думала о том, что сегодня с неё хватит приключений. Или даже на ближайшие лет десять, если они, конечно, наступят. Она не думала о том, куда испарилась гора и шахта, почему зима сменилась осенью, а мир, кажется, сошел с ума. Просто наблюдала за тем, как вокруг неторопливо кружились желтые листы, плавно оседая на усыпанную золотом землю. В Бездне не было свойственной поверхности смены времен года и тянущегося месяцами увядания, за которым следовала весна, смерть приходила быстро, кроваво и легко сменялась новой жизнью. Приятно было размышлять, что этот ад, где одни монстры жрали и порождали других монстров, остался позади, только вот проклятие портило вид, будь оно неладно. Откуда-то доносились обрывки разговора — Наначи старалась не вслушиваться, надеясь, что её вот-вот вырубит от усталости. Она уже чувствовала, как сон подбирался все ближе — шагал по подстилке из листьев, баюкал её шелестом крон, запахом прелых трав и влажного мха напоминал о заброшенной хижине, которая так долго была её уютным, маленьким домиком….но что-то не давало ей покоя в звучании двух голосов. Один мужской, низкий и глубокий, но мягкий, — его она хорошо знала, а вот второй… Женский. Сбросив с себя липкие путы сновидений, Наначи мигом вскочила на ноги и спряталась за стоящего рядом Бондрюда, прижав лапками уши. — Она такая стеснительная! Мило, не правда ли? — его, кажется, совсем не волновало, что результат его эксперимента могут увидеть. — Наверное… Такая теплая… и так приятно пахнет… — ответила ему незнакомка, делая паузу почти после каждого слова. — Не бойся, я тебя не обижу. Наначи нервно переступала с лапки на лапку, обдумывая предложение, но, решив положиться на интуицию Бондрюда, все-таки вышла, на ходу придумывая, как объяснить свою необычную внешность. Однако, ожидаемых вопросов не последовало. Собеседница Бондрюда отличалась внешностью хрупкой, если не сказать болезненной — кожа почти прозрачная, сквозь неё синели вены, особенно густые под полоской ткани закрывающей глаза. Высокая, но худая, можно даже сказать тощая, она напоминала мальчишку, зачем-то напялившего старое мамино платье, которое за те годы, что его прятали в сундуке для памятных вещей, истлело и превратилось в лохмотья. Украшения под стать одежде — почерневшая цепочка серебра за шее, разные сережки в ушах и десятки разномастных браслетов, болтающихся на худых запястьях, среди которых затерялись на удивление новые наручные часы. От всего облика незнакомки несло чем-то пыльным, забытым и ветхим. Такой могла бы стать бледная моль, доживающая свой век в разваливающемся платяном шкафу, прими она облик человека.  — Ах… поверю, что ты милая… но ты, правда, очень теплая… — прошелестел тихий, на грани шепота голос, в котором улавливался едва заметный смешок. Женщина говорила куда-то в сторону, словно обращаясь к деревьям, как к своим собеседникам.  — Меня предупреждали о посетителях, так что я уже успела подготовиться к вашему приходу. Будьте моими гостями, — приглашение звучало так, как будто их с Бондрюдом звали на похороны.  — Кто вам рассказал о нас? Где мы находимся? И как вас зовут? А еще…  — Не все сразу, Наначи, — Бондрюд похлопал её по плечу, прерывая град вопросов.  — Времени у нас будет предостаточно, — женщина внезапно хихикнула, прикрывая рот костлявой ладонью. — Я и сама попала сюда совсем недавно, хотя иногда кажется, что провела здесь всю свою жизнь. И пахнет тут прям как в детстве… Моё имя? Неважно… Тот кто мне помогает говорил, что имена не важны… Он представился мне Проводником. Так что вы думаете на счет моего приглашения? Вряд ли вам захочется ночевать в лесу?  — Мы будем очень рады составить вам компанию, — кивнул Бондрюд. Не смотря на завязанные глаза, незнакомка шла по лесу так, будто знала наизусть расположение каждой ветки. Она ни разу не споткнулась, не оступилась, а на предложение Бондрюда помочь разразилась скрипучим смехом. На его вопросы она отвечала также — отшучивалась, неловко смеялась и переводила тему. Возможно, несмотря на мнимое радушее, она тоже опасалась незнакомцев, в числе которых был рослый мужчина («и правильно делала», — думала про себя Наначи) и непонятное «теплое» создание. Или Бездна — Бездна ли? уже начала ломать эту чудачку. Ничего полезного из её бессвязной болтовни выудить так и не удалось, она только вскользь обмолвилась, что прошлым вечером зашел Проводник и попросил пройти к границе встретить гостей. А потом на земле просто появились два тела в каменной крошке и пыли. Когда лес заметно поредел, а старые рослые деревья сменились тонким молодняком, Наначи открыла рот от удивления открывшейся картине. Свечи. Сотни или даже тысячи огоньков, сопровождали путь от опушки до границы с желтеющим неподалеку полем. На гнущихся под их тяжестью ветвях, с которых капал воск, вдоль утоптанной дороги, на одиноко стоящем пне и особо крупных листьях. Они почти не дымили и не пахли, горели очень медленно и слабо, казалось, их может потушить малейшее дуновение ветра. Но Наначи так и не встретила ни одной погасшей свечи. В Бездне любой источник света всегда притягивал к себе насекомых и мелких животных. На поверхности вьющаяся вокруг фонарей мошкара означала скорый конец холодов. В этом странном лесу не было ни занятых работой муравьев, таскающих листики и тлей, ни последних бабочек, не говоря уже о птицах и животных. Липкие белые паутины стояли пустыми, в дуплах нашли свой приют только листья. Наначи ненароком вспомнила свое приключение, но тогда ей попались хотя бы Таберухито. Этот же лес казался… такой же картонной декорацией, как и недавно виденный посёлок. И все-таки он был красив той несвойственной Бездне уходящей красотой, которая Наначи почти позабылась. Он словно навечно застыл в первом дне осени, когда погода все еще теплая, трава зеленая, хоть и с желтинкой, но что-то в воздухе неуловимо говорило о скором конце, когда золото прекратится в грязь и гниль. Сквозь редеющую чащу показался домик — маленький и аккуратный словно с акварельной открытки. Или с детской иллюстрации к сказке про злую колдунью, заманивающую глупых детей в свое обиталище из пряников и карамелек. Вокруг были разбиты клумбы — большая часть сада уже отцвела, и только ночесветки пылали синими огнями среди золотого бурьяна. Их аромат — терпкий, сладкий, чувствовавшийся даже издалека, так и не сумел привлечь ни одной бабочки или пчелы. Еще стоя на краю опушки, Наначи разглядела поблескивающие сквозь тонкие занавески свечи на подоконниках и в комнатах. И не боялась же эта полоумная пожара. Поднявшись по узкому крыльцу, опасаясь, что огонь может подпалить её мех, Наначи вошла внутрь, где на несколько мгновений замерла у порога, жадно втягивая носом воздух.  — Я приготовила к вашему приходу кое-что, — радушно произнесла женщина, провожая гостей до маленькой, но уютной кухни. На небольшом деревянном столе, кокетливо украшенном кружевной скатертью, возвышался яблочный пирог, усыпанный горстью алых ягод. В его тени притаились корзиночки со взбитым кремом, ореховые конверты, лоснящиеся толстые пирожки, вазочка мармеладок, вываленные в шоколадной крошки шарики из теста, несколько медовых леденцов и еще множество десертов. Запах такой же, как и в её воспоминаниях — теплый, сладкий, по-домашнему уютный… Так пахли хижины рыбаков во время праздников, пекарни и кондитерские, от которых гоняли сирот и нищих, такой аромат можно было уловить поутру у кварталов богачей. Наначи не могла назвать и половины десертов и угощений. Книжки про еду она старательно избегала, чтобы лишний раз не вспоминать о своём голоде. Если бы она только знала во что это выльется потом…  — Угощайтесь, вы мои первые гости, — поторапливала хозяйка, широко улыбаясь. Наначи приглашение не требовалось, не прошло и пары минут, как её тарелка наполнилась конфетами, печеньем и здоровым куском пирога, на которые она хищно облизывалась. А вот Бондрюд, кажется, был в замешательстве. Отказываться от еды после такого щедрого приёма ему не позволяли манеры, но и маску он снимать не торопился. Тянул время как мог, щедро осыпая комплиментами богато обставленный стол, приятную обстановку, благодарил за встречу. Но долго заговаривать зубы хозяйке ему не удалось, в конце концов она шутливо — или не совсем, пригрозила, что сама запихнет вишневый рулет ему в горло. Решив не испытывать терпение этой странной женщины, Бондрюд неохотно приподнял забрало шлема, пока за ним во все глаза наблюдала Наначи. Совсем чуть-чуть — где-то до середины носа, но и этого хватило, чтобы обнажить высокие скулы, бледную кожу, тонкие шрамы, тянущиеся от подбородка до края маски. Видимая часть лица оказалась на удивление молодой и… привлекательной. Наначи даже отвлеклась от еды, вместо этого смотря, как Бондрюд неторопливо пробовал кремовый десерт.  — Ах, совсем забыла! К сожалению, я не могу вас порадовать большим выбором напитков. Есть только чай из лепестков ночесветок, — внезапно спохватилась незнакомка. Кружка заполнилась густой, насыщенного сине-фиолетового цвета жидкостью. Без запаха, хотя от неё валил густой, горячий пар. Наначи потянулась лапкой, но резкий толчок под столом едва не сбил её со стула. Она качнулась, едва удерживая равновесие, но расплескала содержимое на одежду и пол.  — Ты что вытворяешь! — зашипела Наначи, прикладывая салфетки к мокрому пятну на штанах.  — Простите меня, — извинился Бондрюд. — Если можно, мы бы хотели обойтись простой водой. Этот ценитель кофе настолько презирал чай, что готов был хлебать кипяток? Нет, ему не понравилось что-то другое. Какой бы сволочью он ни был, но никогда не причинял Наначи физическую боль без крайней необходимости. Мог сбить с ног хвостом, чтобы она не попала под атаку монстра, но ударить просто так — никогда. После недолгих раздумий, Наначи тоже попросила воды.  — Ничего страшного. Вы такой высокий, вам, наверное, неудобно сидеть. Мой брат тоже постоянно жаловался, что ему некуда протянуть ноги.  — У вас есть брат? — поинтересовался Бондрюд.  — Был… наверное. Именно благодаря нему я здесь и оказалась. Только… его больше нет.  — Мне очень жаль. Наначи стоило больших сил не засмеяться. Жаль ему, ага. Когда все успокоилось, она надкусила такое желанное пирожное. Часто заморгала и куснула сильнее — до щелчка зубов, которые прошли сквозь тесто как сквозь воздух. Попробовала переживать, но вкуса по-прежнему не чувствовалось. Тем временем, Бондрюд поражался нежности сливочной начинки и хвалил идеальную сладость шоколадного кекса. Не прошло и полчаса с тех пор, как Наначи увидела его лицо, а уже тянуло врезать по нему. Конфеты, печенье, пирог и пирожные, ни одно из предложенных угощений не имело вкуса. Отчаявшись, Наначи попросила хлеба — ко всеобщему удивлению, но и тут все пошло наперекосяк, свежайшая на первый взгляд булка скрипела на зубах и отдавала плесенью. Хозяйка умилялась, как она уплетала одну вкусняшку за другой, Бондрюд радовался её аппетиту, а самой Наначи хотелось плакать, когда очередной зефир оказывался пустышкой. Бездна, из всех подлянок проклятой дыры, эта была самой обидной. Но ей не хотелось обижать незнакомку, которая столько всего наготовила, не хотелось и лишний раз провоцировать любопытство Бондрюда, поэтому Наначи подыгрывала чаепитию, восхищаясь несуществующей сладости марципана. То ли привыкнув к гостям, то ли чувствуя себя намного увереннее в родных стенах, но женщина стала намного общительнее. О чем-то важном — что могло бы объяснить, куда в этот раз завели эксперименты Бондрюда, она пока не рассказывала, но с удовольствием объясняла, как, например, правильно запекать творожное печенье. А потом она вся как-то внезапно сникла, ссутулила плечи, и — зачем-то прикрывая ленту на глазах рукой, прошептала срывающимся голосом.  — Мне очень не хватало кого-то с кем можно поговорить. Проводник очень добр ко мне — приносит продукты, расставляет свечи, он научил меня варить чай из ночесветок, но он не особенно общителен. Если вы не против, то можно я вам все расскажу? Иногда мне кажется, что моя память ускользает от меня… как старая сказка, которая со временем забывается… если её некому слушать… Странно, что незнакомка до этого особенно не стремящаяся отвечать на их вопросы, теперь решила вдруг им все рассказать. Прониклась к ним доверием, разделив трапезу? Увидела — каким-то неведомым образом, что Бондрюд под маской человек (ох, если бы) и перестала бояться? Или больше не могла себя сдерживать, устав быть одной. Обстановка сквозила хорошо знакомым Наначи одиночеством, — когда количеством вещей пытаются заткнуть брешь в душе. В доме всего было слишком много — еды на столе, утвари, украшений, фарфоровых статуэток на многочисленных полках, маленьких салфеток под каждой свечой на подоконнике. Хозяйка дома еще не достигла уровня отчаяния, когда хлам просто сгребался горой и пылился, пока что она еще топила горе в уборке и готовке, лишь бы чем-то забить бесконечно тянущиеся часы тишины и пустоты.  — Сколько я себя помню, мы росли одни… Отца забрала война, а мать тоска и болезни… Но у нас были добрые соседи, поэтому мы никогда ни в чем не нуждались. А потом мне захотелось большего… Я уже не помню, о чем тогда мечтала, нелепо, не правда ли? Но это было почти невозможно достать, требовались деньги, много денег, и переезд куда-то, кажется в самый большой город на континенте… Я целыми днями пекла пирожки и продавала их… И цветы тоже, когда был сезон… Но брат говорил, что этого мало и я не никогда не могу исполнить… — женщина наморщила лоб, и её лента собралась глубокими складками, почти обнажая глаза, — Тогда я собрала вещи и поехала в город… там никому не нужны были мои глупые цветы и выпечка… Так и стояла под снегом до самого утра… чтобы потом всю зиму провести в кровати… И деньги понадобились не только на мою глупую мечту, но и на сиделку, доктора и множество лекарств… Наначи уже начала понимать почему некий Проводник так не любил выслушивать чужое нытье. Едва не уснув на очередном заходе про жадных лекарей и нечестных целительниц, что не постеснялись обокрасть бедную больную идиотку, она резко задрала уши, когда речь наконец-то зашла о Бездне. —…они обещали безбедную старость, славу и множество приключений. Брат сказал, что вернется к моему дню рождения, но шли недели и месяцы, а из Орта не было ни единой весточки. Я пробовала писать в Гильдию, но мне ответили, что никому нет дела до нелегальных крыс… За деньги, вырученные с продажи наследства, мне удалось купить последний билет в Орт… За время болезни я многому научилась у докторов и мне удалось себя выдать за целительницу… В колонии очень плохо с образованием и вся молодежь как можно быстрее стремится залезть в дыру… говорят, врачей берут даже нелегальных… Но много работать мне и не пришлось…  — В Бездне обычно убивают быстро и без шансов, — сквозь зевок сказала Наначи.  — Я узнала об этом только на Четвёртом Уровне… а ведь мы так хорошо шли… и слишком расслабились. Понимаете, мы готовились к бою с Там-сан? Тамагач? Тама… В общем, его там не было. И мы обрадовались, решив, что самое страшное позади. Вы не против, если я перескажу гибель отряда, как-нибудь потом? Это подробности не для обеда. Так вот, после всего я очнулась на поле белоснежных цветов среди десятков могил. Я шла вдоль реки и мимо надгробий и удивлялась… Какое чудовище убило столько людей? За поворотом показался дом… с первого взгляда такой милый и круглый… но на входе висела связка свистков… А потом среди свалки инструментов она нашла ржавую кирку со знакомыми инициалами. И целыми днями рыдала и раскапывала могилы голыми руками, которыми потом терла глаза. Однажды она проснулась в темноте. Наначи с трудом сдерживала желание врезать ноющей дуре по лицу. Какое право она имела так плакаться и обвинять её в своих несчастьях? Какое право она имела судить «чудовище, измывавшееся над десятками людей», не зная почему ей пришлось идти на такое? Наначи бросила на женщину полный ненависти и презрения взгляд. Если бы она только знала через что прошли они с Митти!  — Как долго вы жили с отрядом нелегалов на Пятом Уровне? — во время разрядив обстановку, спросил Бондрюд.  — Не знаю… С тех пор, как они подобрали меня на Четвертом, я перестала вести счет времени… У них стала заканчиваться еда… И пришли двое. Они тоже попросили еды, но обещали дать возможность выбраться.  — Из Бездны на поверхность?  — Туда, где все было хорошо. Да, именно так он сказал. А я… я кажется была первой, кому разрешили пройти. Очнулась уже здесь, по началу я не понимала что это за место, да и сейчас не понимаю, просто почувствовала, что тут очень тепло…  — Кстати, ваши глаза… Можно я посмотрю? Возможно, я бы мог вам помочь восстановить зрение, — предложил Бондрюд.  — Я даже рада, что так вышло, не хочу видеть мир, где его больше нет.  — Но как вы все это приготовили?  — Подарок от Проводника. Я чувствую тепло и холод по-другому чем вы, эта способность дает мне возможность «видеть». Спасибо за вашу доброту, но меня все устраивает. Наначи ухмыльнулась. Если бы не «доброта» Бондрюда, ей бы не пришлось убивать попавших в беду путников ради Митти, а эта женщина… …все равно бы потеряла брата, павшего жертвой монстра. Или сорвавшегося с тарелки Чаши Гигантов, возможно, съевшего ядовитый побег, проигравшего схватку с Черным Свистком — какая разница, если итог один для всех искателей-неудачников. Наначи всего лишь извлекла из его смерти пользу. Разве это не замечательно, что его тело не стало кормом для падальщиков, а нашло свое последнее пристанище в настоящей могиле? Что его инструменты не заржавели в глубине зарослей Четвёртого Слоя, а сослужили Наначи отличную службу? Ничего эти идиоты с поверхности не понимают. До самого конца чаепития Наначи так и просидела молча, зная, что если откроет рот, то из него польется поток отборных рыбацких ругательств. Только сдержанно поблагодарила за угощение, и тут же вышла из-за стола, направившись к лестнице на второй этаж, где со слов хозяйки была уже подготовлена спальня. Кажется, старые деревянные ступени и перила, были единственным местом в доме без свеч. Зато на них собрался толстенный слой пыли, в котором темнел свежий отпечаток ладоней, тянущийся до самого верха, где в открытом проёме зияла чернота. Хорошая новость — по лестнице недавно поднимались, что несколько успокоило Наначи, которая уже начинала раздумывать о том, чтобы уснуть где-нибудь во дворе. Плохая — даже без проклятия ей совсем не хотелось ночевать на чердаке, от которого несло запахом сырости и запустения. Мимо неё прошел Бондрюд, поднялся на пару ступеней, замер ненадолго, и только потом уже дошел до верха, откуда помахал Наначи, подзывая к себе. Помявшись пару минут внизу, она все же пошла за ним следом, удивляясь, как застывшее проклятие спокойно пропускает её наверх, вместо того, чтобы захлопнуть ловушку. Чердак, хоть и оказался весьма обжитым, все еще оставался чердаком, бывшим в первую очередь местом для вещей, а не для людей. Здесь было мрачно, сыро и пахло несуществующими мышами и плесенью. Единственным источником света служила ржавая керосиновая лампа в углу, только подчеркивающая окружающее убожество. Под потолком висело несколько старых деревянных половиц, кое-где забитые травой, среди которых торчали разнокалиберные гвозди — признак того, что все, у стен громоздились набитые хламом сундуки и коробки всех видов. Пошлым цветастым пятном выделялась среди всеобщей затхлости огромная кровать с кучей разномастных подушек. Совсем маленьких, но туго набитых, или больших, но почти плоских, из которых торчали длинные, светлые перья. Они валялись по всей площади лоскутного покрывала, словно приглашая плюхнуться на них и забыться в радужном калейдоскопе ситца и плюша о том, что оконная рама скрипит от каждого дуновения ветра, а с крыши подтекает. Не в силах больше сопротивляться искушению, Наначи запрыгнула в объятия пуховых одеял, тут же подгребла под себя лапкой все подушки, и устроившись на них сверху, объявила Бондрюду:  — Ты будешь спать на полу. Или на лестнице.  — Как хочешь. И как она не догадалась шить подушки в Идофронте? Если подумать, то это первый раз, когда она оказалась в чужом доме. Нормальном доме, а не жилом отсеке, кое-как утепленной трубе или заброшенной грибной теплице. Наначи раньше и не задумывалась над тем, как правильно украшать свой дом, просто таскала в свои убежища все, что можно утащить. Пока они ужинали, за окном потемнело. Небо было давящим и серым, и Наначи почудилось, что на самой дальней его границе вот-вот появится пушистый лиловый лоскут, освещенный светом Алтаря. Потом показался край облака, бесформенный и будто выцветший, и сразу же позади него загорелись далекие молнии. Жаль, что сегодня Наначи не увидеть звёзды, но по настоящей грозе она тоже соскучилась.  — Замечательно, здесь есть не только смена дня и ночи, но и погодные условия, соответствующие климатической обстановке поверхности, — сказал Бондрюд, пока в отражении его маски плясали белые зигзаги.  — Появились какие-нибудь идеи где мы и как отсюда выбраться? Бондрюд пожал плечами, подошел к окну и произнес:  — Здесь есть проклятие, но оно не работает. Еда, которой нас угощали, была приготовлена из обычных продуктов. По большей части скоропортящихся. Все свежее и… очень вкусное.  — Вкусное? — удивилась Наначи. — Её стряпня еще хуже твоих батончиков, я как будто воздуха наглоталась.  — Насколько я помню твои вкусовые рецепторы не особенно сильно изменились с момента благословения. Но исходя из качества твоей готовки, а также оценки чужой, я бы предположил провести повторные исследования.  — Все в порядке с моими рецепторами! — взвизгнула Наначи, задрав трясущиеся в гневе вибриссы. — Лучше бы ты о своих ногах подумал. Я чуть со стула не слетела от твоего пинка. И мне из-за тебя теперь стирать одежду!  — Это была вынужденная необходимость. Наначи, ты не интересовалась составом ночецветок? В них содержатся вещества, схожие с опиатами, но в сотни раз сильнее. Бездна удивительна. По последним расценкам Чёрного Рынка ты выращивала у себя на подоконнике целое состояние. «Надо будет прихватить с собой пару цветков и коробочку с семенами, если еще раз надумаю от него сбежать», подумала Наначи, решив, что восстанавливаемый ей дневник Прушки, как-нибудь может обойтись без страницы, посвященной древнему растению.  — Ты думаешь, нас хотели отравить?  — Не знаю, Наначи. Мне кажется, она искренне хотела нас угостить. Тем более, у неё самой развивается зависимость. Легкий тремор рук, резкая потеря веса, — ты обратила внимания на висящую кожу? Бледность, проблемы с координацией и речью…  — Больно много ты о таких вещах знаешь.  — Как я уже говорил, на содержание Идофронта требуются большие деньги. И нет лучшего способа нажить себе состояние, чем играть на чужих мечтах и зависимостях. Гроза за окном вошла в полную силу, сотрясая крошечный домик с каждый ударом грома и намереваясь расколотить окна.  — Свечи все еще горят, — сказал Бондрюд, вглядываясь куда-то вдаль.  — Думаешь, это артефакты?  — Вполне вероятно, но я не заметил на них узоров Бездны. Однако я почти уверен, у нашей новой знакомой как минимум один артефакт точно есть. Тот, благодаря которому она видит.  — Хочешь заполучить его себе?  — Мне пока без надобности. Да и она на данный момент единственный разумный обитатель этих земель, не хотелось бы терять столь ценный образец.  — Ах, я почти ревную, — надувшись, процедила Наначи. — Теперь я не единственный особый подопытный экземпляр. И зачем только Бондрюд напомнил почему именно он так добр с ней. А еще ей нужен был повод его выгнать, чтобы не делить кровать. И подушечки.  — Наначи, ты все не так поняла.  — Проваливай. Я хочу хоть немного поспать перед тем, как эту халупу сравняет с землей. Наначи собственнически придавила подушку лапкой и скосила уши в направлении двери. Бондрюд покачал головой и молча покинул спальню.