Аллегрецца

Октавия грузно осела на пол, старательно прячась за раковинной тумбой и в то же время пытаясь выудить хоть какие-то воспоминания из тёмного омута мыслей. Увы, «Зверобой» был славен многими интересными свойствами — в частности целебным тонусом для организма. Этикетка на бутылке предостерегала, что пьющий рискует заработать что угодно вплоть до поражения печени и диабета второго типа. Винил в гостиной была начеку. Тишина на кухне ясно давала понять, что Октавия вовсе не заваривает чай, а — возможно, но не факт — в припадке психоза сует голову в печь. И хотя Винил отчасти встревожилась, вмешиваться она не спешила, в основном потому, что боялась, что её ожидания разобьются и Октавия просто валяется в обнимку с ведром. Вместо этого она выразила своё благородство и великодушие голосом: — Эй, Окти, ну что там c... c чаем? Что-то громко застучало, бешено зацокало копытами и загремело металлической посудой. — Ещё минутку! — Шикарно! А зачем тебе кастрюли и сковородки, когда ты... завариваешь чай? — Э-э-э... Я люблю по-традиционному, на открытом огне! Чай сразу такой вкусный становится, ты... не обращала внимания? — остервенело затараторила Октавия, изображая бурную деятельность, и высунула голову из шкафчика. Её встретил максимально едкий оскал Винил, и оскал этот продолжал шириться — прямо как раковая опухоль в мозгу земной пони. Она выпустила из копыт соусницу с котелком и задвинула их обратно в шкафчик. — Я не шеф-повар... но, по-моему, ты так далеко не уедешь. Ситуация вообще немного неловкая, не находишь? — Нахожу. И больше всего меня напрягает то, что ты даже не обескуражена. Винил выпала из дверного проёма в приступе смеха, только усугубив похмельную мигрень. Но спустя секунду-другую она отдышалась и вернулась на кухню. — Я не в первый раз просыпаюсь с похмельем, кобылой под боком и совершенно без понятия, какого хрена случилось, — она поймала взгляд Октавии: та смотрела то ли с тревогой, то ли с укоризной. — Нет, ну а что, будто ты в универе не училась! У кого так утро не начиналось? — У меня, например. Кое-кто в «универе» тратил время на учёбу. — Ну да, чуть-чуть в перерывах между балдежом! Кстати, я бы даже по пьяни тебе отказала, — она лукаво подмигнула и принялась наблюдать, как мозг Октавии разрывается на две половинки. — Я, чтоб ты знала, весьма... привлекательная... для жеребцов! А не для кобыл! Слышишь, нет! — Я не осуждаю, Окти, я не осуждаю. Считай себя кем угодно, только будь недотрогой. Это в тебе самое прикольное. — Фу, Винил, только твоего «пикап-мастерства» не хватало. Извини, почта зовёт, — Октавия тяжёлым шагом прошла мимо Винил, которая в ответ на её негодование ещё раз насмешливо фыркнула. В утренней почте обнаружились анонимные оскорбления, счета, купоны на скидки... и журнал? В редком порыве жеребячьего восторга пони накинулась на упаковку, но вдруг позеленела, будто зловещий «Зверобой». — Эй, Окти, чего-о... Ого... Это мы? — Селестия милостивая, надеюсь, что нет. — Ну, зато прославились... в каком-то роде. «Виолончелистка и шарлатанка». Чур, я виолончелистка, — осклабилась она, на что Октавия лишь глухо застонала. — Крайне сомневаюсь в этом, мисс шарлатанка. И мне не хочется открывать, когда я вижу... это, — земная пони ткнула в знакомую до боли фотографию. Над вольной интерпретацией её и Винил задорно блестела глянцем шоколадная пони с мороженым на бедре. Чтобы всё это написать, распечатать и доставить на дом за одну ночь, нужно обладать поистине незаурядным рвением — достойно уважения. Внезапно Октавии захотелось поставить побольше замков на дверь. — О, так это ж та самая из бара! — Ух ты, Винил, серьёзно, что ли? Я бы и в жизни не подумала. — Не надо, Окти, не так резко — умираю, — Винил надула губы и схватилась за грудь, изображая боль в сердце. — Давай открывай, любопытно же, что она там понаписала! Октавией вдруг овладело страшное желание запустить журналом повыше в небо. Чтоб долетел до луны. Или ещё лучше — до солнца. — Это плохая идея… — Ну одним глазком, что в этом плохого? — Нет! — Октавия вцепилась в бумагу зубами и ощерилась, как мелкий злобный терьер. — Я не хочу, чтобы ты это читала, и ты не станешь! — Ты кое-что забываешь, Октавия. — Да неужели? И что же? — А вот что. Винил окутала журнал облачком магии и, отобрав его у Октавии, выставила копыто, чтобы не дать ей подойти. Она разорвала целлофановую упаковку и хихикнула, когда из страниц выпала записка. — Так-так... «Двум моим преданным кобылонькам — развлекайтесь, и непременно вместе. Прикладываю две бро́ни на места в ресторане. Можете начать с этого, голубки». — Она серьёзно извращенка! — Угу, — Винил, прикусив язык, принялась вытряхивать приглашения. — Да кого парит, бесплатная хавка! Так, её рассказ на седьмой странице... — Ты читаешь? — Угу. — И сейчас бросишь? — Не-а... пока что. Кстати на заметку, я бы не стала делать такое с тубой. Больно же, блин! — Пожалуйста, прекрати, мне от тебя неловко! — Октавия подскочила и попыталась вцепиться в журнал хоть копытами, хоть зубами. — Зачем ты вообще читаешь эту похабщину? — «А» — там про меня. «Б» — я читаю ради сюжета. — Просто умоляю, остановись. — Пожалуйста-препожалуйста? — малиново-красный глаз Винил выглянул из-за журнала. — Гр-р... «препожалуйстеньки». — Только за красивые глазки и вежливую просьбу. Я б на твоём месте его оставила, прямо точь-в-точь описание прошлой ночки. Но картинки... лучше пропусти, — Винил положила журнал на соседний стол и смерила Октавию своей пижонской ухмылкой. — Знаешь, твои носочки она будто с реальности писала. — Где? Дай посмотрю! — Октавия вырвала журнал и бегло просмотрела страницу, и чем дальше, тем белее становилось её лицо. — Ау... это же больно... с тубой-то...

* * *

Октавия переступила порог небольшой квартирки. Не то чтобы она каждый день вламывалась в чужие дома, но она оправдала себя тем, что дверь Винил была открыта настежь. Избегая разбросанного на полу мусора, Октавия на цыпочках прокралась в спальню, где её жертву настиг сон. Похоже, в довольно поздний час. Она нависла над погружённой в сон кобылой, задумчиво почёсывая в затылке. Пони — землерои не из лучших, однако Винил, вопреки законам природы и Чарльзу Дарвинни, выработала способность закапываться в простыни, чтобы прятаться от Октавии. — Винил, ну честно, ты будешь вставать? Уже десять утра! В переплетении простыней блеснули глаза Винил. — Но сегодня воскресенье! По воскресеньям так рано не встают, тем более с похмельем после «Зверобоя». — Это было три дня назад. Ты просто не умеешь пить. Живо, подъём! У меня сегодня прослушивание, и я бы хотела взять тебя с собой. Винил выползла из любовно сооружённой простынной норы, бесцеремонно бухнувшись на пол, но нашла опору в ногах и подцепила носом очки. Как минимум чтобы прикрыть мешки под глазами. — Я-то тебе зачем? Сама же говоришь, что у меня дурной вкус в музыке... и что плохо смотришься на моём фоне. — А вдруг я беру тебя, чтобы на твоём фоне благообразно дефилировать. — Зачем сложные слова в такую рань... Буду считать, ты сказала про меня что-то хорошее. — Мне нравится ход твоих мыслей, Винил. Вставай, мы идём в высший свет. И ты мне нужна в презентабельном виде. Винил побрела в ванную, и миг спустя внутри зажурчал душ. Что странно, дверь единорожка не захлопнула. Наверное, надо её закрыть? Ну, так, на всякий случай. Ведь в чужое личное пространство лучше не лезть. Октавия с большой осторожностью подобралась к приоткрытой двери. Из щели тянулся пар. Она потянулась к ручке... Вдруг дверь распахнулась настежь, и Октавия, потеряв точку опоры, полетела на пол. Винил укоризненно поглядела на неё сверху вниз с самой довольной ухмылкой, какую могла выдать. — Попридержи коней, Октавия. Я, конечно, польщена и всё такое, но вот в душе за мной подглядывать не надо, спасибо. Октавия поперхнулась, чем подняла с ковра неделями копившуюся пыль. Тем самым она в мгновение ока истребила целую колонию почти разумных пылевых клещей, которые уже готовили запрос на вступление в Организацию Объединённых Наций Эквестрии. Пони, увы, лишились перспективного союзника, врага на полставки и бесплатной рабочей силы. Впрочем, оно к лучшему: молодая цивилизация встретила конец в трахее Октавии, но не потерпела полного фиаско. Тем временем пони пришла в себя после геноцидального чиха и, поднявшись на копыта, выскочила из пыльной завеси, взметнувшейся над ковром от воздушного удара. — Подглядывать?! Я хотела прикрыть дверь: вся твоя «интимность» на виду. — Ну просто святая дева Октавиана. Да, мы постоянно голые, но так делать всё равно ненормально. Иди себе завтрак приготовь, и не подглядывай — нос оторву! Стена равнодушия, воздвигнутая Октавией, была пробита хлопком двери. Её щеки вспыхнули обидой. Видимо, как и предложила Винил, лучший способ их остудить — это набить рот чем-нибудь вкусным. В холодильнике она обнаружила кусок векового сыра, где королевство пылевых клещей основало дальнюю колонию, и деградировавшие в первичный бульон овощи. Интересно, Винил держала их для красоты, или у неё пищеварительная система коровы? Октавия решила не думать. Поскольку холодильник оказался одной громадной чашкой Петри, она закрыла дверцу и двинулась дальше. Она заглядывала в шкафчики, ища что-нибудь консервированное и, следовательно, съедобное, но вместо этого находила лишь хлопья: «Черильос», «Зеко-Попс», «Скутабикс», — на любой вкус. Хлопьев с молоком Октавия не ела с детства, да и сейчас не намеревалась опускаться до столь примитивной снеди. В другом шкафчике была единственная полка, забитая цветастыми коробками; глаз сразу зацепился за ярко-жёлтые «Одуванчиковые пирожки». Винил как-то советовала их, да, но её вкусы сложно было назвать авангардом гастрономии. С другой стороны, в доме не водилось ничего другого, кроме молока и хлопьев, так что — вот удивительное совпадение! — это её пристрастие оказалось весьма утончённым. Октавия, повертев коробку, отыскала инструкции и поняла, что для еды трудно придумать более надёжную защиту от дурака. Засунув два лакомства в тостер, она принялась ждать, когда оно прожарится волшебными энергиями. Спустя одно скучное мгновение пирожные выскочили из тостера, немного подлетели и угодили на тарелку. Упаковка рекомендовала дать им чуть-чуть остыть. Земная пони боролась с собой несколько долгих секунд, пока наконец приторно-сладкому аромату уже нельзя было сопротивляться. Она схватила ртом самый аппетитный кусочек, чувствуя на губах приятный холодок теста. Действительно, это же еда для жеребят, а им надо попрохладнее. Зубы впились в пирожное; одуванчиковое повидло брызнуло на вкусовые рецепторы. Секунда сладостного блаженства, — и язык пронзило жгучее копьё боли. Оно было горячим... очень горячим. Крик донёсся до Винил, даже несмотря на шум воды и её привычку напевать (а точнее, реветь) под нос «Дэдхор-5», чтобы все слышавшие знали: она в душе и не хочет, чтобы за ней подглядывали. С мокрой гривой и хвостом, она выскочила из-под живительного дождя и, грохоча, вышибла дверь ванной. В гостиной на диване сидела Октавия и бережно трогала копытом кончик языка. — Эфи фиховки фгутся! Язык её покраснел и распух, прямо как щёки Винил. Диджея прорвало. Она повалилась на пол, и поднявшееся облачко пыли осело на её шерсти, убив весь смысл недавнего мытья. Ещё кряхтя от смеха, единорожка утёрла заблестевшую под глазом слезинку — или каплю воды, — пока Октавия неотрывно сверлила её взглядом, свесив язык, как радостный щенок. — Ты просто чудо, Окти. Сейчас достану льда и подую тебе на эти гадкие пироженки, чтоб не жглись. — В вад феве фунь, Вихил!