Аллегрецца

Винил выдерживала опьянение примерно с той же аккуратностью, что и своё тело под его влиянием. Проще говоря, никак. Пара бутылок «Стагнерса» — и она деградировала до полуразумной амёбной массы, еле шевелящей конечностями и урчащей что-то нечленораздельное. Мозг Октавии навеселе посетила мысль отправить её домой, а самой устроиться на каком-нибудь балкончике с попкорном, но всё же решила, что Винил лучше куда-нибудь отвести. Пускай отлёживается, пока печень со скрипом и натугой не выведет спирт из организма. Спасибо Винил, её неразборчивость в ночных барах занесла их не так далеко от апартаментов Октавии. Так что выбор пал на её собственный дом. (Не то чтобы Винил была в состоянии угукнуть или фыркнуть.) И вот, проследив цепочку нехитрых событий, Октавия осознала, что она то ли ведёт под плечо, то ли волочет Винил к себе домой. Она, по сути, превратилась в ходячий костыль. Надо признать, её координация тоже пострадала от выпитого за вечер, но, к счастью, свежий воздух волшебным образом помогал не отрубиться. А если откровенно, парочка несколько раз катилась по тротуару беспорядочным клубком ног и грив. Тем не менее Октавия была рада, что не осталась киснуть в баре. Она очень надеялась, что без их присутствия кремовая пони напишет что-нибудь менее пошлое — или хотя бы не про неё. Октавия обхватила Винил и резко поставила стонущую кобылу на копыта... Ещё пара домов. Они проходили мимо паба, набитого под завязку шантропой, смотрящей хуфбол — неимоверно переоценённое и бездуховное времяпрепровождение, по мнению Октавии. Чтобы загнать мяч в ворота, не надо особого умения или гениальности! Игра, похоже, закончилась совсем недавно: когда они миновали бар, наружу вывалилась ликующая троица серьёзно перебравших жеребцов, голося хуфбольную кричалку. Это событие пробудило в Винил остатки разума, что ещё не покинули её. — Зьлёная Армя всех силей! — заорала она, подняв свешенную голову, и помахала хуфбольным фанатам. Октавия придавила её ногу к тротуару и зашипела на ухо: — Винил, живо прекратила. Не хватало, чтобы ватага пьяных малолеток заметила парочку едва трезвых кобыл, а мы тут одни! — Чего это ты, Октавия? — хихикнула Винил и попыталась удержать голову на уровне глаз земной пони, но не преуспела. — Сдрейфила внимания жеребцов? — А по мне сразу видно, будто я не против провести ночь с нетрезвым хулиганом. Фу, Винил. Та захрюкала от смеха. Правда, спирт всё же брал своё — она покорно не отрывала взгляда от мостовой под копытами. — И вместо этого ты проводишь ночь с нетрезвой хулиганкой? — Даже не жди, что я буду обращаться с тобой, как жеребец с дамой. И давай откровенно, ты безобидная. Взбрыкнув, Винил загарцевала на задних ногах, и лишь слепая удача да юго-западный ветер удержали её в вертикальном положении. — Я? Безобидная? Да я надеру тебе круп проще пареной морковки... проще пирога с морковкой... У тебя дома не завалялось пирога с морковкой? — Возможно. Только вопрос, дам ли я его тебе. — Если дашь, я не стану тебя бить... честно-пречестно. — Да, Винил, очень благородно с твоей стороны. После продолжительной борьбы и множества вялых угроз, касающихся пустого желудка Винил, Октавии наконец удалось втащить её домой. Одна ночь на диване — утром же пускай выметается. Она прислонила кобылу к стене, достала ключи и, отперев дверь, снова подняла неизбежно грохнувшееся белое тело. Сегодняшняя ночка будет хорошим пополнением для послужного списка, если она когда-нибудь надумает податься в мафию, размышляла Октавия. А что, в таскании тел и футляров у неё опыта явно не меньше, чем у них. Винил была бесцеремонно водружена на диван. Процедуру обесцеремонивания она продолжила сама, без толики понячьего достоинства растекшись по мягкой замшевой обивке — как назло, сон её не брал. Тем временем Октавия забралась в свой излюбленный сервант. Вообще внутри хранилась целая коллекция разнообразного горячительного, однако пони извлекла заветную «Джуру». Наполнив бокал, Октавия расположилась в кресле и с удовольствием пригубила бодрящее жидкое пламя. Всё это время Винил не отрывала от неё взгляда, а хозяйка прекрасно видела, что та медленно сползает с края дивана, но шевелиться ей откровенно не хотелось. Посему Винил уже в который раз за ночь шмякнулась лицом об пол, а секундой спустя последовали и ноги. Октавии оставалось лишь принять это за безумно заторможенную попытку удержаться на месте. Она, потягивая «Джуру», с любопытством наблюдала за неуклюжими попытками Винил вскарабкаться обратно. Но, наконец, всё же почувствовала, что надо помочь — лишь бы на замше не осталось царапин от копыт. — Давай помогу, — Октавия ещё раз подхватила тело Винил под корпус и подняла её на диван, только в этот раз уложила понадёжнее. — Спасибо, Окти... а музыка есть?.. Не сплю без музыки. — Лёгкая симфония Моцкарта, например. Любому поможет уснуть. — Только поставь эту классику-шмассику... и пластинку зубами порву, ясно? — Винил приоткрыла один глаз, игриво поблёскивая недобрым огоньком. Уголки её губ медленно поползли вверх. — У тебя нет чего-нибудь такого... что по моей части? К этому моменту Октавию попросту достало что-то доказывать насчёт музыки — вряд ли в голове Винил хватило бы связности, чтобы вообще осмыслить аргументы, — и она пробежалась по своей коллекции записей, вспоминая хоть что-нибудь, чем можно угодить рогатой паралитичке. — Брюс Вингшин? — Не, только не эпл-н-вестерн... лучше сразу в мусорку. Октавия фыркнула под нос: вокал конкретно в этом альбоме был на высоте. — Флэнк Синатра? — Буэ... ску-ко-та! Медляк! — Ты просто невыносима... — Октавия вытянула картонку, покрытую тонким слоем пыли. — Дай угадаю, Винни Хендрикс для тебя тоже «старьё»?! — У тебя есть Хендриксы?! — ахнула Винил, но без желчи и ехидства, как уже представляла земная пони. Нет, то был искренний восторг. — А тебе они... нравятся? — А какому нормальному пони не нравятся?! У новых групп типа «Хеджед Севенфолд» и «Атрейу» немного побольше драйва, это да, но старую добрую классику не побьёшь, — она чуть приподнялась и радостно зацокала копытами. Согласная на что угодно, кроме ора дурацких групп, обожаемых Винил, Октавия поставила пластинку на электропроигрыватель. Хендрикс ей очень нравился, в частности за виртуозную игру на гитаре, и уж точно в его музыке было больше мелодичности и осмысленности, чем в куче крикливого шума, который выдавали за метал в нынешние дни. Он был не из тех, кого она часто брала с полки, но (благо!) из тех, кого с радостью слушала, если приходилось. Этот случай оказался одним из таких. Она отошла от проигрывателя; из динамика полилась музыка. О телодвижениях гостьи её предупредило звяканье стекла: та как ни в чём не бывало копалась в буфете, перебирая бутылки магией. — Чувствуй себя как дома, Винил. — Да не вопрос. Кстати, ты не говорила, что у тебя есть эта штука! Винил извлекла с антресолей бутыль изумрудно-зелёной жидкости. «Всеэквестрийский зверобой», вся мощь аликорна, процеженная до состояния спирта и упрятанная под пробку. — Винил... я... как ты ещё держишься на ногах? — Винни мертвецов из могилы подымет! На кой ты тогда это покупала, если пить не собираешься? Винил налила два бокала и маленькую лужицу на ковёр. Трудно сказать, понравилось ли ковру: зелёный цвет, который приняли кремовые ворсинки, свидетельствовал о страшной немоготе... а может, просто о цвете алкоголя, кто его разберёт. Октавия приняла предложенный бокал. Она уже как-то пробовала «Зверобой». Один раз. После себя он оставил зверское похмелье и крохотную нужду хлебнуть ещё чуть-чуть. Однако было что-то в том, как Винил протянула ей алкоголь с восторженным детским блеском в глазах, отчего Октавия расслабилась. Она осторожно принюхалась к напитку, припоминая в запахе отнюдь не изысканный аромат красителей. Винил шмыгнула над своим — скривилась. — Так до пенсии не доживёшь! Ладно уж... три... два... один... Ну, пошла! Они осушили бокалы, и Октавия сразу же ощутила, что окружающий мир уносится в неведомые дали. Дирижировать мириадом мышц, чтобы держаться на ногах, стало вдруг необычайно трудно, и в полубессознательном алкогольном дурмане она рухнула на пол.

* * *

Как уже упоминалось ранее, Октавии было не впервой просыпаться в царстве похмелья. Но к чему ей ещё предстояло привыкнуть, так это ко всяким уездам и губерниям похмелья, а также обстоятельствам, сопутствовавшим попаданию в оные. Она, надо сказать, ещё никогда не приходила в себя вверх тормашками на собственном же диване. И сейчас она искренне не понимала, что стучит у неё в черепной коробке: циркулирующий в крови спирт или сама кровь, прилившая к голове. Её голова свешивалась с края дивана в самой непристойной манере из возможных. Октавия заворочалась, пытаясь вернуть на положенное место потолок, а в освободившееся пространство всунуть пол. Это было труднее, чем казалось: до сих пор захмелевшему телу как-то удавалось держать себя в шатком и хрупком, но всё же равновесии. Стоило ей шевельнуться, одна часть слегка перевесила другую — и голова рухнула на ковёр, а вслед за ней бесформенным кулем последовало остальное тело. Ну, она хотя бы разогнала кровь. Правда, её стремительный отток из головы только усугубил мигрень. Октавия кое-как подобралась и улеглась в позе поудобнее. Откуда на ковре такие бугры? Вдруг в подхвостье ткнулось что-то длинное, конической формы и с заострённым кончиком. Очень сердитая, но на удивление хорошо замаскированная пони, болезненно застонав, стряхнула её с себя, и Октавия на кратчайшее из мгновений ощутила эйфорию пегасьего полёта, прежде чем с глухим бухом приземлилась на ковёр. — Ну да, чего ещё моей головушке не хватало... Падающих с неба крупов! — Я не виновата... И вообще, за километр тебя больше не подпущу... с этой штукой. Винил перевернулась. От её багряных радужек расползлись не менее багряные щупальца кровеносных сосудов — то было кристально прозрачное окно в пучины самой души. — Зачем… она тебе вообще? Это… это не нормально такое в шкафу держать! — Ну, мне было скучно, что теперь! — Октавия перекатилась лицом к Винил и заметила по отражению в зеркале (зеркало висело на стене, к счастью, нетронутое), что её глаза пострадали от вздутых капилляров не меньше. — Похмелиться… хочешь? — Ага, не то глотка меня прикончит... Хотя стой... — Винил нащупала на шее какой-то незнакомый аксессуар и принялась неуклюже дёргать его магией, чуть не придушив себя пару раз, пока тот наконец не поддался. В белом мерцании перед ней воспарила маленькая розовая бабочка. — Какого сена на мне твоя бабочка?! — Как будто я знаю... У меня нет сил даже гадать, что тут творилось, — Октавия сдавила голову ногами, словно пытаясь побороть стучащее в черепе биение и загнать его поглубже в мозг. Было на удивление приятно; копыта будто стали мягче, чем помнилось. Почти как… кашемир?! Она отпрянула от собственных ног: на них были натянуты розовые чулки с крохотными серыми скрипичными ключиками на каждом. Кровь опять устремилась вверх по телу и, как бы смеясь над её смущением, хлынула к щекам. Октавия сорвала носки, затолкала под диван и только потом заметила, как ухмыляется сквозь боль Винил. — Прикольные носочки, Октавия. А теперь попробуй-ка объясни вот это, — единорожка пригладила шёрстку на шее, демонстрируя саднящую, похожую на синяк отметину. — Смахивает на чей-то укус. Шестерёнки в голове Октавии натужно заскрипели, ещё не до конца осмыслив положение. — Ну, э-э-э… может… собака?.. — А у тебя есть собака? — Нет. Ты просто… упала, наверное. — Не-а, это точно зубы... причём зубы пони. Хрен их разберёт. Что это, по-твоему? — Винил уставилась на неё беспомощным взглядом. Октавии не оставалось ничего иного, кроме как воспользоваться древним путём отхода, который много лет тому назад выдумал гениальный изобретатель выходов из неловких ситуаций. — Давай лучше заварим чаю! Октавия вскочила так стремительно, как только позволяли затёкшие конечности, и галопом умчалась на кухню. Посмеиваясь, Винил проводила её взглядом, несмотря на раскалывающуюся от движений голову. Она потянулась к патефону, без умолку наигрывавшему какую-то знакомую мелодию, и сняла пластинку. Лицо её загадочным образом сделалось на оттенок белее природного цвета, когда она прочитала на пластинке: «Выпьем за любовь», — и отправила её на покой под диван, к бойкотированным носкам. Эту ночку они обе определённо будут только рады забыть.