Аллегрецца

После энергичных похлопываний от Бон-Бон и череды натужных хрипов Винил всё же сумела избавиться от коварного кусочка, застрявшего в горле. Вообще ей повезло, что кекс выскочил сам, — и никому не взбрело в голову применить на ней приём Хуфлиха. Фарфорово-белое лицо единорожки побагровело под стать глазам, а сердце колотилось о рёбра так, будто не хотело дожидаться, чем кончится эта история с дыхательными путями. — Прости... кексики. Гадость. Бон-Бон отстранилась от неё, покосившись на поднос, и отодвинула его куда подальше. — Ничего страшного. Извини, если тебя ошарашила. — Ошарашила? — дыхание Винил выровнялось, но щёки лишь запылали сильнее. — Да я не ошарашена, ничего не имею против пошалить с ко... в смысле, если кобыла встречается с кобылой. Всё пучком. Просто я... ну это самое... не знала, что так можно жениться. Бон-Бон захихикала, прикрыв рот копытом и тоже зардевшись. На бежевых щеках румянец проступал особенно быстро. — Ну, это неофициально, однако мы с Лирой особо не суетимся. Она верна мне, я — ей, а это самое главное. В силу скоро вступит новый закон Луны, хотя Селестия против. Удивительно, что вы с Октавией о нём не слышали. — С чего ты взяла, что мы с Октавией могли о нём слышать... Нам пофиг на кобыльи отношения. Я не осуждаю, не подумай! — Прости, я просто думала, что вы... — Бон-Бон замолчала на полуслове, как бы оставляя намёк. К сожалению, повышенное черепное давление не дало Винил самостоятельно развить мысль. — Мы что? Бон-Бон начинала понимать, что Винил — либо покерный ас, либо просто не очень умная пони. — Ну, того... встречаетесь. Нового кексика не было, и поэтому на жизнь Винил покусился сам воздух. Сцена, впрочем, вышла короче: всего-то удивлённый кашель да очередное извинение. Единорожка с фырканьем замахала копытом. — Мы с Октавией не такие, Бон-Бон. Мы просто... не то чтобы друзья, а... — Вы друг другу не нравитесь, но всё равно вьётесь вместе. И почему даже когда Октавия ушла готовиться, ты стояла у буфета и следила за ней? — Чего? Да я не... Я смотрела, как она ругается... Меня это забавляет. Бон-Бон расплылась в улыбке — нарочито добродушной, будто так и хотела пропеть: «Да-да, я в курсе, о чём ты думаешь!» Она отвернулась к сцене, где сейчас выступал пианист, но не задержалась на нём и устремила взгляд куда-то в потолок. — Не мне совать нос в ваши дела, прячься в стойле сколько угодно. У нас с Лирой ушли месяцы, чтобы заявить всем в открытую, — она снова посмотрела на Винил, которая медленно закипала в странном бульоне эмоций и мыслей. — Просто когда мы рассказали друзьям и родителям, они даже не подумали от нас отвернуться... кроме, увы, антрепренёра Лиры. Винил разинула рот, чтобы ответить, но издала лишь низкое басистое урчание. Бон-Бон улыбнулась: она читала эту кобылу как книгу — исчерканную первоклашкой вдоль и поперёк, но тем не менее понятную. — Не переживай, Винил, твоя кобылочка следующая. Бон-Бон оставалось только умиляться недовольной гримаской Винил, когда та догадалась, что её дразнят. Вдруг она поможет Октавии вытащить штопор из крупа. Хотя при мысли о штопоре ей вспомнилась та ночь, когда они с Лирой налакались до синих соплей и... Оглушительные овации вырвали её из воспоминаний — пианист покидал сцену. В середине судейской панели поднялся пожилой пони, и музыкант низко ему поклонился, после чего безмолвно скрылся за кулисами. Бон-Бон вспомнила, как Лира распевала дифирамбы какому-то гениальному композитору, однако его имя вылетело у неё из головы. Музыка неотступно следовала за Лирой, так что земная пони частенько любовалась её тирадами и памфлетами о своём ремесле. Огонёк, сверкавший в её глазах, неизмеримо чем-то завораживал. Старик дал отмашку низкому полноватому жеребцу, ждавшему у закулисья. — Пригласите следующего кандидата, Ашер. Жеребец кивнул и в поспешной, но собранной манере устремился в зал ожидания. Спустя считанные секунды он возвратился с Октавией, осторожно державшей виолончель. Раскрыв футляр, кобыла утвердилась во взаимном равновесии с инструментом. Она сделала глубокий вдох — первый из многих — и взглянула на своего кумира, вдохновителя... судью. — Мисс Октавия Филармоника-младшая, полагаю? — Да, сэр. Октавии показалось, будто где-то в зале раздался хохот, но на глаза ей никто конкретный не попался. — А играете вы на... контрабасе? — Сделано под заказ, сэр. Почти виолончель, но с компонентами контрабаса. — Похвально. Итак, мисс Филармоника, — где-то снова мелькнуло эхо улюлюканья, — столько разговоров, а вашей игры я не слышал ни разу. Смею надеяться, вы оправдаете лестные слухи, что о вас ходят. Октавия кивнула, расставила ноги, набрала в грудь воздуха. Отставила хвост для пущего, безупречного равновесия — и приступила. Глаза её потеряли сосредоточенность, ум и сердце целиком отдались музыке. Эту мелодию Октавия сочинила недавно, и она была не из тех мощных, мрачных, проникновенных композиций, снискавших ей славу. О нет, одной ночью её обуяло непреодолимое желание написать нечто... радостное, игривое и тёплое. Наверное, это всё было из-за Гала, но если так, то почему её рассеянный, затуманенный взор небрежно выискивал в зале пару багряных самоцветов? Она играла, и внутренние метания стихли до сбивчивого шёпота на задворках разума, отвлекающие мелочи — до ветерка на крыше мейнхэттенского небоскрёба. С филигранной точностью смычок скользил по струнам, и каждая нота пламенно отзывалась на его исступлённые движения. Причина, почему она чаще играла медленные произведения, отчасти крылась в её врождённом телесном изъяне. Смычок, зажатый под бабкой копыта, делал движения на высокой скорости трудными и слегка болезненными. Сегодня она держала его хорошо, сослав мысли о неудобстве на туманные окраины головы. Она была лишь продолжением инструмента, сосудом для его мелодичной воли. В какой-то миг она даже осмелилась на спиккато: ударила смычком по струне, извлекла короткий отрывистый звук. В высшем свете это считалось дилетантским приёмом, но ей показалось, что переменчивый темп дополнит чувства, вложенные в композицию. Спустя недолгое время, в пике бурного ритма, она прижалась к инструменту, закончив на высокой ноте — и победно воздела смычок над головой, а затем поклонилась, не выпуская виолончель из копыт. Судьи совещались оживлённо и долго. Но наконец снова поднялся мистер Циммер. — Из струнных сегодня, без сомнений, вы сыграли искуснее всех. Особенно учитывая лёгкую, почти скрипичную манеру игры. Обязан спросить, что вас вдохновляло? Октавия устремила взор в зал. Два крохотных рубина взглянули на неё в ответ. — Не могу сказать с уверенностью, сэр. Я просто... чувствовала, что так будет уместно. — Даже более чем уместно, мисс Филармоника. Можете ступать и отдохнуть; нам же остался последний кандидат. Винил посмотрела на Бон-Бон, которая расплылась в столь нарочито плотоядной ухмылке, что и поверить трудно. — Ты чего? Рада, что твоя жёнушка вышла на сцену? Бон-Бон хихикнула и повернулась к сцене: по ступеням поднималась мятно-зелёная единорожка с парящей рядом лирой. — Нет-нет, просто заметила кое-что любопытное. — А?! У меня что-то в гриве, что ли? Она покачала головой и поглядела вслед миниатюрной серой пони, уходившей за кулисы. — Пятнадцать минут классической оркестровой музыки, — а ты даже на секунду не отвела взгляд. * * * Сказать, что звенящая тишина после слов Бон-Бон показалась Винил неловкой, значит сильно преуменьшить. И единорожка очень обрадовалась, когда Бон-Бон обратила всё внимание на выступление Лиры, оставив Винил наедине со стыдливо порозовевшими щеками. Она рассудила, что лучше притвориться, будто она наслаждается представлением, лишь бы Бон-Бон прекратила заваливать её вопросами. Невысокая зеленоватая единорожка стояла на задних ногах и держала лиру в передних. Странно: единорог предпочёл играть копытами, а не рогом? Интригующее обстоятельство завладело мыслями Винил, но ровно до того момента, пока её не похлопали по плечу. Октавия. — Ты! Ты... Ты почему здесь? Тебе надо быть за кулисами. — Ну, я просто подумала, может, ты захочешь подождать вместе, — Октавия застенчиво покрутила носком копыта в полу, не поднимая глаз. Брови Винил полезли на лоб, исчезнув в гриве. — Там… в буфет новой еды принесли… не присоединишься? — Ну тогда я, конечно, пойду. Винил поднялась с места — и заметила кое-чью скоротечную улыбку, стоило ей податься вслед за Октавией. Она бросила взгляд за плечо, на Бон-Бон, обладательницу улыбки. — Развлекайтесь там. Надеюсь, я дала тебе пищу для размышлений, Винил, — земная пони незаметно подмигнула и вернулась к созерцанию Лиры, захваченной выступлением. — Это она в каком смысле, Винил? Вы тут успели подружиться? — буквально рыкнула Октавия, чем удивила и себя, и Винил. — Чего ты взбеленилась? Я просто разговаривала. Мне уже что, с другой кобылой поговорить нельзя? — Нет, можно, конечно... Почему нельзя? — Октавия резко отвернулась, почувствовав жар на щеках. — Просто... я... ой, да что... Прибавив шагу, Винил обогнала её, перегородила дорогу и накренила голову; осмотрела со всех сторон. Земная пони заметила лишь её кривую ухмылку, растянувшуюся от уха до уха, как рогатый серп луны. — Ты покраснела. — А вот и нет! — Октавия дёрнула головой в другую сторону, даже развернулась полубоком. Винил своего шанса не упустила и обошла её кругом, улыбаясь, будто чеширский кот. — А вот и да, Окти. Сама на свои щёки глянь. Виолончелистка завертелась, заставив Винил прыснуть со смеху. Она снова обошла — Октавия, хихикнув, снова отстранилась. Винил уверенно схватила её за подбородок и ласково, но настойчиво развернула лицом к себе. — Краснеешь и хихикаешь, как школьница. Совсем утончённая аристократка, ну-ну. — А ты, значит, живёшь о-натюрель и не морочишься? — цвету щёк Октавии могла сейчас позавидовать только её же бабочка. — Ну да, бывает, ем мексикольтские блюда. А что? Октавия засмеялась; не снисходительно усмехнулась, не спесиво хмыкнула, но искренне засмеялась. — Эх, дурочка ты, Винил. — На всю Эквестрию одна такая. — Значит, мне в каком-то смысле повезло тебя найти? — Октавия уняла приступ смеха и снова посмотрела на единорожку. — Ага, ты очень везучая кобылочка, раз повстречала такую редкую и потрясную меня, — насмешливо фыркнула Винил, и щёки у неё самой запылали не хуже солнца. — Я кобылочка, значит? Сама не лучше! Октавия игриво ткнула её в щёку — и ощутила, как от неё исходит неуловимый жар. Она снова прикоснулась к щеке, легонько погладила: под шёрсткой словно билось крохотное сердце, только его уменьшили и помножили на тысячу. Как одинокий трубач, обернувшийся изумительным оркестром. Вежливое покашливание вырвало её из забытья. Обе кобылы обернулись и увидели Бон-Бон, застывшую с улыбкой на лице и огоньком в глазах. — Простите, что прервала... просто напомнило мою первую встречу с Лирой... да-а... С тихим вздохом она непринуждённо протрусила мимо них и скрылась в дверном проёме. Заклятие, соединившее их взгляды паутиной нитью, рассыпалось — наступило неловкое молчание. — Так мы... Неловкое молчание продолжало довлеть и только усилилось, когда уже за порогом буфета они заметили, что Бон-Бон и Лира сидят в углу. Те повернулись к новоприбывшим, ехидно ухмыляясь, и призывно помахали. — Может, пойдём поговорим c... — Не в этой жизни, Винил. Октавия отошла за бокалом чего-нибудь покрепче, чтобы смочить горло. Только сейчас у неё сбилось дыхание, а во рту совершенно пересохло. Даже сердце только-только успокоилось. Это всё нервы из-за выступления… да, просто нервы. Спиртного на выбор не было, а жаль, оно бы прекрасно заглушило бурю эмоций. В стеклянном графине поблёскивал апельсиновый сок. Что ж, сгодится. Она заметила, что Винил не отставала: та аккуратно наливала себе клюквенного сока. При виде неё сердцебиение опять участилось. Да что же это?! Октавия отвернулась от единорожки и в очередной раз наполнила стакан терпким фруктовым блаженством. Тут появился плотный пони — Ашер, кажется. Болтовня сразу стиха, весь зал напрягся. — Если позволите, мы сначала примем пианистов. Господа и дамы, за мной, — и тучный жеребец удалился, а вместе с ним и четверть зала. Кого-то остались ждать друзья, взволнованно кусая копыта. С триумфом вернутся или с поражением? Затем забрали духовые, и зал опустел до горстки струнных инструменталистов. Октавия изо всех сил старалась не глядеть в сторону Винил, переживая за своё трепещущее сердце, и на Лиру — переживая за рассудок. В итоге её решение свелось к тому, чтобы уткнуться взглядом в стол. Это тянулось так долго, что Октавия совсем забылась в бесплодных попытках постичь ход своего ума и сердца. Спустя целую вечность в зал снова, столь же чинно, вошёл Ашер. — Попрошу струнные. Мистеру Циммеру не терпится увидеть кандидатов. Октавия уже собралась уходить, как вдруг замерла, услышав Винил: — Эй, Окти... Удачи там! Она оглянулась и кивнула с улыбкой. Оставив Винил поглощать закуски, Октавия вместе с остальными высыпала в узкий коридор и по воле судьбы очутилась рядом с мрачной как туча Лирой. — Да, Октавия, лицемерие по-прежнему твоя стихия. Оскорбляешь мою жену, а сама вцепилась в голозадую хулиганку? Гнев вспыхнул в груди Октавии. — Не смей тявкать про неё подобное. И я не «вцепилась» в неё! — виолончелистка нависла над Лирой, но та не повела и ухом. — Видишь, самой-то неприятно такое слышать, да? — Лира погладила её по голове, словно жеребёнка. — Смотри, как уважаемый мистер Циммер выберет зерно из плевел. Жду тебя в зрительском зале... или на помойке. — Уж кто в ночь Гала будет клянчить гроши на улице, так это ты. — Сильное заявление, Октавия. Мы ещё поглядим. Наконец они поднялись на сцену и выстроились перед судьями в линию, словно горячие пирожки, ждущие пробы. Хуфс Циммер подходил к каждому, объяснял недочёты, предлагал исправления — и с печалью отсылал одного за другим. Только сейчас Октавия поняла, почему у предыдущих групп ушло столько времени. Маэстро не гнал взашей за одну фальшивую ноту. Сегодня отказ, завтра звезда, — он осознавал это. Пони уходили с воодушевлёнными улыбками на лицах. Не повезло в этом году, так повезёт в следующем! В конце концов ряд ужался до Октавии и Лиры, как обе мысленно и боялись. Циммер приблизился к ним с благосклонной улыбкой. — Что ж, наконец-то. Вы обе продемонстрировали исключительный талант вне всяких ожиданий. Мисс Филармоника, ваше виртуозное обращение с виолончелью опровергает любые предрассудки, каких я придерживался по отношению к земным пони. Вы позволили мне взглянуть на подобных музыкантов новым взглядом. А вы, миссис Лира, снова в прежней форме, и я рад, что вы восстановили былое мастерство после того... инцидента со СМИ. Он кашлянул, чуть прочищая горло. — Однако это подвело нас к самой трудноразрешимой проблеме. Вы обе талантливы. Играй вы на клавишных или духовых, в нашей судейской коллегии было бы куда меньше разногласий. К счастью, в струнной группе есть места на двух участников — проблемы никакой и нет. С удовольствием поздравляю вас обеих с победой, места ваши. Мы сообщим вам дату первой репетиции до конца недели. Обе кандидатки с глазами, горящими будто софиты, взорвались фонтаном благодарностей и дифирамбов. Циммер лишь отмахнулся, тихо фыркнув, и поблагодарил их в ответ. Нежданное ликование так переполняло Октавию, что она напрочь забыла про колкости в сторону Лиры, да и единорожку тоже — подначки она держала при себе.