30
«Ведь столь тонкий расчет, как тот, о котором ты мне поведал, невозможно сделать, не зная — вернее, не чувствуя наперед, куда протянутся от каждого нового узла нити судеб. А для этого… для этого обыденного знания недостаточно!»
© Генри Лайон Олди
Если поначалу Сараде казалось, что стоит сказать кому-то хоть слово или попасться на глаза, и весь мир рассыплется, как карточный домик, то со временем до нее наконец дошло, о чем говорило божество. Мир не хотел меняться. И просто желания изменить его было мало. Сарада чувствовала себя крупинкой, что попала между шестерней гигантского механизма. Ее просто перемалывало. Силы, направляющие мир прежним путем, были слишком сильны, и даже Итачи, знавший будущее, не мог ничего изменить. Можно было сбить мир с курса, можно. Сарада догадывалась, что достаточно одной мелочи, казалось бы, не имеющей отношения к преступным намерениям клана, чтобы уверенно работающий механизм застыл в ступоре, скрипя и выпуская клубы черного дыма, а затем стал вращаться в обратную сторону. Дуновение ветра, забытый дома подсумок, помидоры в мисо-супе на завтрак у Яширо, случайное слово, книга, переставленная с одного места на другое, камень, упавший с монумента Хокаге на голову какой-то крысе. Мелочь… Но невозможно было рассчитать, какая именно. Бьякуган Хьюга видел течение чакры и ключевые точки, тэнкецу. Для того, чтобы задать миру новый курс, нужно было обладать даром, подобным бьякугану, но только куда более масштабным: видеть узлы сплетения судеб, знать, чем обернется любая случайность, свободно прогуливаться по времени, удерживая в сознании немыслимый объем информации. Человеческий разум не был способен на такое. Но Сарада смутно осознавала, что способен разум божества. Она уже два месяца не была на собраниях, с тех самых пор, как дядя на улице избил патрульных. Там наверняка происходило что-то важное, но Сарада об этом не знала, и душный подвал храма Нака стал понемногу выветриваться из памяти. Ходил ли в храм Итачи? Сарада не имела понятия. Он никогда ни с кем не делился подробностями своей жизни. Дома дядя практически не появлялся. Иногда приходил ночевать, но поздно ночью, когда она уже спала. Дедушка же, сняв с себя полномочия главы Учиха и оставив клан на Яширо, больше времени стал проводить с семьей и с Саске. Маленький папа сиял. Судя по всему, отец обучал его технике Огненного Шара, так как все лицо Саске было в ожогах. Папа метался по дому как угорелый, бабушка Микото отлавливала его и мазала мазью, а Сарада про себя улыбалась. Сегодня Саске почему-то задержали допоздна, и Сарада, уйдя из академии ни с чем, решила навестить Наруто. Тот с самого утра донимал ее, идем, мол, да идем в гости, да и дядя вдруг посоветовал заглянуть к нему. Но у Сарады весь день была тренировка с командой, и к Наруто она наведалась лишь ближе к вечеру. С высоты площадки у дверей с завитушкой клана Узумаки открывался отличный вид на Коноху. Белые стены домов окрасились оранжевым светом заходящего солнца; на каменные лица Хокаге легла тень. Сарада зябко растерла голые руки и плечи — с сумерками на деревню опустилась вечерняя прохлада. Дверь распахнулась. — Нээ-чан! Наруто перевесился через порог, придерживаясь за дверную раму, и с интересом разглядывая ее. — У тебя хвосты, — объявил он. — Не стой босой на пороге, проходи. Сарада развернула его за плечи к себе спиной и протолкнула в квартиру. Наруто выдирался и все пытался обернуться. — Нет, ты, дай посмотрю, даттэбайо! Она присела разуться, а Наруто все скакал вокруг и подхватывал ее короткие худые хвостики. За последний год волосы отросли. Сараде нравилась ее прошлая прическа, но вернуться к прежнему стилю все не доходили руки, и волосы пришлось собирать, чтобы не мешали. — Какие мягкие… — На-аруто! Его прикосновения были приятными, но щекотными. — А почему два? Почему не один? — Потому что, когда я с одним, меня все сравнивают с Итачи, — хмуро ответила Сарада. На самом деле ей было приятно такое сравнение. Но они с дядей по легенде не были кровными родственниками, и внешняя схожесть выглядела подозрительно. — Старший брат Саске? — Ну да. Ты что, никогда не видел его? — Не-а. Сарада с удовлетворением отметила, что в квартирке чисто. Наруто знал, кто придет к нему в гости. «Зачем папу задержали? — подумала она. — Такого раньше не было». Смутная тревога зародилась в сердце, но Наруто разбил ее своим воплем: — У меня закончился суп! — Это намек? — Да, ттэбайо! И то, что я устала на тренировке, тебя, конечно же, не интересует. — Ладно, — сдалась Сарада и тут же засомневалась. — Но есть ли у тебя продукты? Наруто довольно распахнул холодильник. — Э-э. Ты подготовился. Спустя десять минут на плите кипела вода. Сарада ровными кубиками нарезала овощи. — Это. Наруто требовательно выложил на стол картофелину. — Нет. Он нахмурился и спрятал ее обратно в холодильник. — Это. Сарада устало обернулась. — Нет! — Почему?! Я хочу у себя в супе эту штуку, даттэбайо! — Оно не сочетается. — Ты скучная, — пробубнил Наруто. Сарады перестала резать и замерла. — Правда? — спросила она с угрозой, чуть обернувшись. — Н-нет, — заикаясь выдавил Нанадайме, при виде недобро блеснувших в свете лампы очков. — Я случайно. Сарада, прищурившись, сверлила его взглядом несколько секунд. — Будем считать, что мне показалось, — она пожала плечами и продолжила нарезать овощи, с неудовольствием отмечая, что ее голос все-таки звучит чертовски занудно. Наруто вел себя тихо и больше не приставал с сомнительными предложениями. В тишине Сарада незаметно погрузилась в размышления. Она думала о своей жизни, о своем будущем и о том… — Наруто… — в голосе уже не было угрозы, только волнение. — Скажи, ты помнишь мою просьбу? Про Сакуру. Сарада обернулась. Взгляд мальчишки был непривычно тверд. — Конечно, — заявил он решительно и… оскорбленно? — Я будущий Хокаге. Или ты во мне сомневаешься? Сараде вдруг стало очень стыдно. Не уточнить было бы непростительной халатностью ценою в жизнь. Но она правда сомневалась. Все-таки перед ней был ребенок со своими тревогами и мыслями и жутко рассеянный. Даже если он когда-нибудь станет Хокаге, как знать, когда в нем проснется ответственность достаточная, чтобы без колебаний доверить ему свою жизнь и жизни своих близких. Сарада отвернулась. Уже проснулась. — Прости, — сказала она тихо. — Я хотела убедиться. Для меня это важно.****
Родной дом, знакомая прихожая… Итачи прошел по коридору, не разуваясь, и приоткрыл дверь в комнату, за которой отдаленно мерцали два очага чакры. Родители сидели на полу, спиной к нему. — Ты все-таки выбрал деревню, — сказал отец, не оборачиваясь. В его голосе не было ненависти. Неужели родители все поняли? Итачи с каждым годом все больше отдалялся от отца, и лишь после действия Котоамацуками родитель стал пытаться восстановить с ним прежние отношения. Но Итачи не принял его. Он был уверен, что это не мысли отца, а последствия техники Шисуи. Что толку говорить с человеком, которого перепрограммировали высшим гендзюцу? Однако сейчас сознание вдруг прострелила внезапная мысль: что, если дело было не в гендзюцу? Что, если Котоамацуками дало лишь крохотный толчок, а все мысли и чувства принадлежали самому отцу и никак не были навязаны? Почему я не понял этого раньше? — Папа… — выдохнул Итачи. И удивился. Слово сорвалось с языка само. Он уже и забыл, что когда-то звал этого мужчину «папой». Это было очень давно. Тогда его душа еще была полна света и надежд. Он не знал о ненависти клана, о конфликте с деревней, не знал, что такое одиночество, уныние, разочарование. Он просто любил свою семью и мечтал о мире. Тот наивный ребенок даже не подозревал, куда заведет его судьба и что спустя десять лет он будет стоять с мечом за спинами родителей. — Мама… — Мы все понимаем, Итачи, — нежно сказала мама. Итачи долго готовил себя морально и думал, что не станет ни о чем сожалеть, когда все закончится. Заходя в отчий дом, он ожидал паники, испуганных глаз матери, драки с отцом, но только не этого: не спокойных родителей, которые готовились принять смерть от собственного сына. Они понимали. — Пообещай мне, — твердо произнес отец, — что ты позаботишься о Саске. Чувства, застывшие в сердце после убийства Изуми, начали оттаивать. Ранящая душу теплая боль затопила грудь, и ее невозможно было остановить, загнать обратно. Она поднялась выше, стиснула горло и хлынула из глаз слезами. — Обязательно… — выдавил Итачи, не в силах сдерживать рыдания. Слезы стекали по щекам, по подбородку, капали на рукоять меча. Их было так много, будто они копились все двенадцать лет, пока Итачи не давал им воли и не позволял показаться наружу. Он впервые плакал в присутствии других. — Не бойся, — сказал отец. — Это путь, который ты выбрал сам. — Папа… Если бы все это было не сейчас… Год назад. Когда ты еще был лидером и хотел революции. Ты бы сказал так же? Отец молчал. А, помолчав, произнес: — Да. Я бы не стал с тобой биться. Ты же мой сын. Тело Итачи сотрясали беззвучные рыдания. Если бы отец выступил против него, на защиту своего сына встала бы мать. Никто из них не хотел этого. — Не сомневайся, раз решился. Наша боль — ничто по сравнению с твоей, она закончится мгновенно. Итачи сжимал влажную от слез рукоять меча. — Я слишком поспешил, — сказал отец. — Мне стоило больше доверять тебе. Ты мог стать первым Хокаге из клана Учиха, прорваться сквозь предубеждение деревенских. Ты всегда шел своим путем. Я хотел устроить твое будущее, а вышло, что взял и разрушил его. Прости меня, если сможешь. — Папа… — с мукой выдавил Итачи. Его голос дрожал. — Сейчас уже слишком поздно. Но, как бы там ни было… Я горжусь тобой. Итачи давно мечтал услышать эти слова, но никак не при таких обстоятельствах, а при свете дня, надевая шляпу Хокаге на глазах у жителей деревни. Мечта, которая никогда не станет реальностью. Время было на исходе. Саске должен был вот-вот вернуться. Итачи вонзил меч в спину матери, но кольнуло почему-то его собственное сердце, будто он убивал сам себя. Захлебнувшись вздохом, мама завалилась на пол. — Ты всегда был очень ласковым ребенком, — тихо сказал Фугаку. Итачи погрузил меч в спину отца и навалился на него всем телом. Сквозь металл оружия передавалась вибрация от раненого сердца, которое било свои последние удары и останавливалось. В коридоре послышались шаги. Слишком рано. Он еще не успел ни опомниться, ни собраться с мыслями, ни вытереть слезы. Да их и бесполезно было вытирать, они все еще струились по щекам. Даже отец еще жив. Рано, слишком-слишком рано! Черт. Саске…****
— Нээ-чан! — требовательно позвал из соседней комнаты звонкий голосок Наруто. Сарада домывала посуду. — Сейчас. В стекло постучали. Сарада обернулась на звук и чуть не выронила из рук мыльную тарелку. За окном уже было темно, во мраке виднелись крохотные горящие окна домов и в стекле, словно в зеркале, четко отражалась кухня. Но сейчас сквозь отражение Сарады и привычной комнаты пробился образ страшной маски с черными дырами вместо глаз. Сердце едва не остановилось от ужаса. Сараде понадобилось несколько лишних мгновений, чтобы прийти в себя и осознать, что происходит. Маска обезьяны. Анбу? Но почему здесь? Что им нужно? Сарада отложила тарелку и кинулась к окну. — Нээ-чан! — Подожди! — отрезала она, надеясь, что голос не сильно дрожит от волнения и напряжения. Створка окна со скрипом приподнялась. В кухню ворвался холодный вечерний воздух и запорхнули несколько ночных мотыльков, что прежде безнадежно бились в стекло. На крутом выступе крыши сидел шиноби в белой маске Анбу с желтыми узорами. — Учиха Сарада, — глухо произнес он. — Срочно возвращайся в квартал Учиха. — Что… Она задохнулась. Подавленная тревога вдруг разгорелась с новой силой, заполняя грудь и сбивая дыхание. — Немедленно, — добавил Анбу. И исчез. Сарада даже спросить ничего не успела. Черт. Черт-черт-черт. — Нээ-ч… — Да подожди ты! — с яростью воскликнула Сарада, едва не плача. Нанадайме пришел за ней на кухню. Бесцеремонно оттолкнув его с дороги, она вылетела в коридор, поспешно нацепила сандалии и выскочила из дома Узумаки, даже не закрыв за собой дверь. Сарада бежала по вечерним улицам, а в голове вертелись лихорадочные мысли: «Что? Что могло произойти?». У Сарады были догадки, но эти догадки никак не вязались с появлением Анбу под окнами Наруто и приказом возвращаться в квартал. Учитывая масштаб того, что могло произойти, никто не посылал бы Анбу персонально за ней, Учихой Сарадой, которая ничего не стоит, ничего не значит и ничего не сможет решить. Потому что при всех ее навыках уровня чунина, она все еще слишком слаба. На развилке у парка Сарада резко затормозила и подумала, что стоит забрать из академии Саске. Учитель просил дать больше времени и запрошенный срок еще не истек, но… Нет. Не стоит его забирать. Если все нормально — заберу после. …ворвалась в ворота кланового квартала и замерла. Тихо. Слишком тихо. На улицах сияли фонари, но в ближайших домах было темно. В других кое-где горели огни, но все равно, Сарада чувствовала: что-то не так. Паника дрожью била тело. «Ты шиноби. Нельзя так бояться, ты же не на войне, а в собственной деревне. Что же будет с тобой на миссии?» — с укоризной вещала совесть. Но голос разума парировал: «Я знаю, чего я боюсь». Того, что началось восстание. Но если так, то почему на улицах так тихо? Сарада двинулась по дороге уже медленно. Она направлялась домой, но ведь Анбу не сказал ей идти домой, он говорил про район. Значит то, о чем стоило беспокоиться, творилось в квартале. Первый труп Сарада обнаружила на пороге одного из домов в проеме распахнутой двери. В коридор, виднеющийся за дверью, лился рассеянный свет из ближайшей комнаты. В доме было тихо. Зрелище привело ее в дикий ужас. Она и прежде видела трупы, но при других обстоятельствах, а это мертвое тело подтверждало все ее опасения: они были больше не призрачной угрозой, а угрозой вполне реальной. — Кто это сделал? — выпалила Сарада и прикрыла рот ладонью. Ее слова в тишине улицы прозвучали слишком громко. Убийца наверняка бродил поблизости. Стоит быть настороже. Если убитый мужчина не владел шаринганом, то надежда отбиться есть. А если владел… Почему они позвали меня? Почему не дядю? Я ведь не могу помочь, а он может. Или он уже тут и все в порядке? А-а! Мысли и пустые догадки сводили с ума. Сарада побежала по направлению к дому дедушки. Мертвые люди в лужах крови невидящими глазами глядели кто вбок, кто на мостовую. Это было страшно. Но еще страшнее была тишина в ближайших домах. Не было слышно разговоров, никто не замечал убитых, не поднимал панику. Неужели, внутри домов лежали такие же трупы? При этой мысли тело вновь пробрал приступ дрожи. Все это уже было когда-то. Улицы с клановыми гербами и животный страх, который гонит вперед. Только в прошлый раз гудела земля и слышался оглушительный рев Кьюби. А сейчас улицы кланового квартала затопила тишина, и тишина эта походила на ледяное дыхание смерти, которое поглощало любые звуки, выпивало жизни одни, а жизни другие заставляло притаиться в надежде, что гибель обойдет их стороной. Последний отрезок пути. Тот самый переулок, где некогда ее с папой подловили патрульные. Знакомая трещина на мрачном заборе на одном из гербов. В мозгу пульсировала мысль: «Только бы они были живы. Только бы они были живы». Ни о чем другом Сарада думать не могла. Она ворвалась в распахнутую дверь прихожей и застыла. Дверь открыта. Здесь кто-то был. Тихо… Но чутье подсказывало, что дальше, в комнате дедушки, есть живые и их несколько. Даже если это убийца, наверняка живые рядом с ним — дедушка или бабушка. Или убийца мертв, а ее родные живы. Или живы несколько убийц, а бабушка и дедушка… Зачем я туда иду? Если последний вариант верен, то я погибну. Но… Я не могу просто уйти отсюда, не зная живы ли бабушка с дедушкой. Я сойду с ума раньше. И меня наверняка заметили… Не снимая обуви, Сарада шагнула на деревянный порог и тихо двинулась к дедушкиному кабинету. Тихо, да не тихо. Колени дрожали, ноги не слушались. Ей не удавалось повторить даже бесшумный шаг, которому обучают еще в академии. Если там враг, как она собирается сражаться? Несколько шагов. Распахнутая створка седзи, знакомая чакра. Душу охватили надежда и облегчение. Дядя! Он здесь! Сарада смело шагнула в комнату и замерла. На полу в луже крови лежала мертвая бабушка. Рядом сидел на коленях дедушка, и мальчик с лицом, прикрытым прядями волос, как раз выдергивал из его спины меч. Соскользнув с клинка, тело дедушки рухнуло на пол. Мальчик беззвучно отправил меч в ножны за спиной. Сарада не до конца понимала, что она видит. Или это не дедушка с бабушкой. Или это не дядя. Но в телах мертвой супружеской пары огонь жизни угас, а чакра последнего живого существа явно принадлежала Учихе Итачи. — Дядя… Он резко повернулся к ней, будто током ужаленный. В красных глазах, налитых болью и яростью, мелькнул испуг. — Ты… — прошептал Итачи, будто увидел привидение. Лунный свет с улицы падал через окно на его лицо. Все в слезах. Он плакал. Это невозможно. — Что происходит? — пробормотала Сарада. Далеко-далеко в мозгу уже давно вертелась догадка, но Сарада отгоняла ее настолько яростно, словно права на жизнь у такого ответа не было и быть не могло. — Что ты здесь делаешь? — гневно воскликнул Итачи, но его всегда ровный голос сорвался на истерический всхлип. Сарада отступила на шаг. — Какого дьявола… — из глаз Итачи снова хлынули слезы. — Какого… Какого ты сюда пришла?! Томоэ в его шарингане закружились, сливаясь в странный рисунок, будто три бусины магатама с отверстиями, наложенными друг на друга, выпятили в стороны свои острые хвосты, рассекая на равные сектора красную радужку. — Ма-ма-маска… — заикаясь выдавила Сарада. Лицо дяди расплывалось, зрение заволокли подступившие слезы. — Обез-зьяна… сказал… в квартал… Она не могла объяснить нормально, но, кажется, дядя все понял. Как же страшно было смотреть на его заплаканное лицо и изменившиеся глаза. Непоколебимый вечно холодный Итачи, который почти никогда не смеялся и уж точно никогда не рыдал. — Что с твоими глазами… Это и правда де-дедушка? Ноги сами собой продолжали пятиться к стене. Дядя молчал. И Сарада вдруг поняла, что та догадка, которую она никак не хотела принять, единственно верная. Он убил их. Дедушку. Бабушку. Всех тех людей на улицах. Сарада бы не поверила до последнего. Приди она парой секунд позже — ни за что бы не поверила. Но она своими глазами видела, как Итачи вытянул свой меч из тела живого еще дедушки. Взгляд дяди вдруг скользнул ей за спину. Сарада резко обернулась. Перед ней из воронки, крутящейся вокруг дыры оранжевой маски, в мрачной полутьме кабинета возникло высокое существо в черном плаще. — Ты еще не закончил? — спросил низкий мужской голос. Сарада отступила. Теперь она пятилась к дяде. В руке, выскользнувшей из-под плаща, мелькнул кунай. Шаринган активировался мгновенно, и Сарада ушла от удара, который рассек бы ей горло, замешкайся она хоть на секунду. В черной дыре маски сверкнула красная радужка. Учиха? Сарада машинально послала в зрачок гендзюцу, но оно разбилось, не дойдя до сознания мужчины. — Нет! — воскликнул за спиной дядя. Сарада выхватила кунай и ударила незнакомца туда, где предположительно была печень. Выше зариться было неудобно и опасно. Удивительно, но мужчина не сопротивлялся и не пытался отразить ее атаку, хоть с шаринганом это было бы просто. Кунай легко прошел сквозь ткань плаща и… не встретил сопротивления. Под плащом ничего не было. Да и плаща самого тоже не было, словно мужчина на самом деле оказался иллюзией. Но он говорил, он был настоящий… Не удержав равновесия, Сарада упала прямо на незнакомца и вынырнула с другой стороны плаща. Что… Она резко развернулась. Учиха рухнул на нее, будто ястреб на добычу. Что-то холодное врезалось в грудь, проникая глубже в податливую плоть, и застряло в сердце. Больно, но… Скорее страшно, чем больно. Сарада в ужасе глядела на оранжевую маску прямо у своего лица. В груди тяжестью застыл металлический клинок, что-то теплое и мокрое расплывалось по платью. Сарада не сразу поняла, что это ее кровь. Резким движением мужчина выдернул кунай, и из тела вместе с кровью толчками стала вытекать жизнь. Сердце отказывалось качать по организму кровь. Отработанный механизм, тринадцать лет поддерживавший жизнь ее тела, был сломан. Воздуха не хватало. Сарада задыхалась, то ли от паники, то ли… До угасающего сознания донесся бешеный рев дяди: — Не-ет! Ледяной пот проступил на спине. Ладони, пятки кололо, будто гвоздями. От кончиков пальцев выше по рукам и ногам поднимался холод. Паника… Страх… И ноющая боль в груди. Мне страшно. Дядя, мне страшно. Помогите. Кто-нибудь. Холод и слабость уже охватили все тело. Сознание придавило тьмой.****
Активированное додзюцу позволяло Итачи чувствовать, как жизнь стремительно покидает его любимую племянницу. Смертельный удар. Мадара бил наверняка. Ее не спасти. И это было уже слишком. Изуми, мама, папа… А теперь и Сарада. Оттаявшая душа истекала кровью вместе с умирающей девочкой. — За что?! — воскликнул Итачи. Крик души. За что мне столько боли? Почему все досталось именно мне? Он не должен был кричать, показывать свою слабость. Его новый путь только начинался и так упасть в глазах… Неважно, это все неважно. Теперь. — Ты ведь сам сказал. Убиваем всех, кроме Саске, — сухо напомнил Мадара. Он понял восклицание напарника по-своему. Итачи сверлил взглядом руку, лишившую жизни Сараду. В памяти воскресали старые образы. Мужчина в оранжевой маске с полосами тигра, который пружинящей походкой приблизился к их процессии и, прикидываясь умалишенным шутом, погрузил и их Команду Два, и отряд Анбу, и даймё с двумя ниндзя-защитниками в иллюзию. Только он и Тенма выстояли против гендзюцу, и Тенма кинулся в неравный бой. Слишком поспешно… Итачи все еще помнил недоумение и изумление в глазах товарища, когда удар прошел сквозь, а рука Мадары пронзила его тело. Это зрелище не раз являлось Итачи ночами. Образы, образы… Дергающийся в предсмертной агонии Тенма. Его тело, соскользнувшее с руки на пыльную дорогу. Ступор самого Итачи: он, покрывшись холодным потом, не мог заставить себя пошевелить и пальцем. Боль утраты, чувство вины и ощущение собственной слабости сплелись в его душе насколько прочно, что гены Учиха восприняли их как сигнал к действию: Мадара убил его друга, но и подарил ему новую силу — силу шарингана. Еще тогда Итачи поклялся себе, что, когда он в следующий раз встретится с убийцей Тенмы, все будет иначе. Но сейчас история снова повторялась. И, как и тогда, он ничего не сумел сделать. Все произошло мгновенно, а Итачи, шокированный душевной болью, убийством родителей, внезапным появлением Сарады оцепенел и не мог двинуться с места. Боги, снова. Я снова ошибся! А ты, Учиха Мадара, ты… Это адское чувство стало Итачи слишком знакомым. Впервые он ощутил его после миссии, на которой погиб Тенма, четыре года назад. Второй раз сегодня, когда глядел на свои дрожащие руки, стоя над мертвым телом Изуми. А третий раз был сейчас. Итачи знал, чем заканчивается эта буря чувств, сжигающая его изнутри: она давала новую силу. Одну за другой. Шаринган… Мангеке Шаринган… Что дальше? Кажется, сегодня мне суждено достигнуть вершины. Жажда убийства зародилась где-то внизу живота и хлынула к глазам вместе с пылающей от ненависти чакрой, и в тот же миг черный огонь вспыхнул на руке Мадары, сжимающей окровавленный кунай. Мужчина заметался, выхватил новый кунай и быстро отсек себе руку. Ошметок светлой плоти упал на пол и продолжал гореть. — Мангеке… — спокойно, но немного удивленно произнес низкий голос. — Когда ты успел? Итачи шагнул было к Мадаре, но тот проворно убрался, засосав себя в глазок маски. Отрезанная рука его будто не заботила. В воспаленном от боли сознании Итачи мелькнула мысль, что одним движением так оттяпать себе руку кунаем та еще задача, но сейчас было не до того. От черного огня, все еще с жадностью пожирающего плоть руки Мадары, веяло жаром. Откуда только взялась эта техника? Неужели Мангеке дало ему не только силу Цукуеми? Итачи медленно подошел к Сараде. Она уже была мертва. Волосы, собранные в два милых хвостика, небрежно рассыпались на полу, на груди вокруг дыры в порванном платье расплылось темное мокрое пятно. Маска обезьяны. Его подчиненный. Данзо действительно следил, чтобы все Учиха были в квартале. Переиграл меня. Черт… Глупо было думать, что лидер Корня забудет о ком-то и позволит выжить неучтенным Учиха. Но торговаться за жизнь Сарады было бесполезно. Итачи оставалось только надеяться, что отсутствие дочери Саске останется незамеченным. Не вышло. Он рухнул на колени перед телом и дрожащей рукой прикрыл веки мертвой девочке.