71
Сарада с командой возвращалась с миссии. Хоть их и предупреждали, что местность, по которой пролегал маршрут, опасная, и им могут попасться бандитские шайки, но миссия прошла как нельзя гладко. Они без происшествий довели торговцев до места назначения и теперь спешили обратно домой. Неджи время от времени осматривал окрестности своим додзюцу, но вдруг воскликнул: — Стойте! Команда остановилась. Хьюга развернулся и внимательно всмотрелся в заросли. — Что там, Неджи? — спросила Тентен. — Там был бой. Вижу людей. Трое. Нет, пятеро. Девять. Девять человек. Двое еще живы. Гай взволнованно спросил: — Наши? — На них маски. Судя по всему, это наши Анбу. Сенсей нахмурил густые брови. — Поспешим. Они ринулись с места, оставив Неджи позади. Тот все еще что-то высматривал. — Далеко еще? — взволнованно спросила Тентен, когда Неджи наконец нагнал их. — Около километра. Немного погодя они прибыли на место. Теперь то, что прежде видел лишь Неджи своим бьякуганом, могли увидеть и остальные. Переломанные деревья с ободранной корой, глубокие выбоины в земле, разбросанное оружие, кунаи и сюрикены, торчащие из стволов и мертвых тел Анбу. Снова чертовы маски. Пахло кровью, гарью и свежесмятой травой. С веток деревьев свешивались ошметки длинной паутины. Тентен побледнела и пролепетала: — Что здесь произошло, а? — Перебить несколько отрядов Анбу, — сказал Гай, мрачнея все больше с каждым мгновением. — Это не обычные шиноби. Трупы Анбу были все как на подбор в одинаковой униформе, лишь маски с разным рисунком. И только один мертвый мужчина отличался. Рыжий, лысоватый и очень толстый, как раздувшийся пузырь. Его одежда была другой: свободная полотняная майка, перехваченная толстой веревкой в том месте, где у обычных людей была талия. Неджи вгляделся бьякуганом в заросли. — Кто бы то ни был, они уже убрались отсюда. Сенсей, те двое живы. Он спрыгнул с дерева и взвалил на плечи Анбу в птичьей маске с синим рисунком. Гай подхватил человека в светлом плаще. — Мой совсем плох, — сказал Неджи. — Их надо срочно доставить медикам. Всю дорогу домой Сарада чувствовала какую-то необъяснимую тревогу. Бой неподалеку от деревни. Непонятно, сколько было противников, но мысль, что один тот мужчина сумел остановить два отряда Анбу, ужасала. И та паутина… Анбу в маске птицы умер по дороге. Не продержался даже до ворот деревни. Если бы в команде был медик или они обнаружили раненых по крайней мере на полчаса раньше, у этого человека был бы шанс выжить, а может и не только у него. Но нет. Когда Неджи глухо объявил, что Анбу мертв, Сараде стало противно на душе. Она бежала позади и всякий раз невольно захватывала в поле зрения труп, который верно продолжал нести на плечах Неджи. Вид мертвого человека вызывал неприятные воспоминания. Обрыв. Шисуи… Сарада остановилась и попила воды. Вдох. Выдох. В голове снова стало пусто. Она спрятала флягу и бросилась догонять свою команду.****
Не застав отца дома в первый же день после возвращения с миссии, Сарада не удивилась. Наверняка ведь тренировался. Однако ночевать Саске не пришел, и она обеспокоилась. Организм требовал отдыха, глаза слипались, но время от времени Сарада просыпалась посреди ночи и зажигала торшер, чтобы посмотреть, не появилась ли в прихожей лишняя пара обуви. Не появлялась. Сон был неглубоким и повторял разные вариации прожитого дня. Лес, команда Гая. Бледное лицо Неджи. Поляна, на которой они застали не последствия боя, а сам бой. Причем нападавшими почему-то были неудавшиеся мечники Тумана нового поколения. Сарада снова сражалась с Бунтан, и насмешливое лицо самоуверенной девушки вызывало у нее бурю эмоций. Гендзюцу почему-то не работало, все время соскальзывало, и ухватиться за сознание Бунтан никак не получалось. Сарада слой за слоем накладывала иллюзии на свою противницу, запутывалась в них сама и понимала, что все это было бесполезно: гендзюцу работать отказывалось, словно Бунтан была к нему абсолютно невосприимчива. В какой-то момент впереди появился Мизукаге с обломком меча, а рядом с Сарадой — Боруто, который тут же создал клонов и ринулся в бой. Сердце захлестнуло теплое ощущение солидарности. Рядом товарищ, он считает ее своей. Всегда придет на помощь, и взгляд его чист. В нем нет холодного презрения, отчуждения… Есть протест и злоба, но они направлены не на нее, а на Седьмого Хокаге. Сарада проснулась со слезами на глазах. Сердце часто колотилось, лицо исходило жаром. Боруто вряд ли теперь родится. Если я вернусь в будущее, у меня будет другая команда, и, скорее всего, они тоже будут считать меня чужой, как и Тентен, Гай-сенсей… Сарада почувствовала, что сейчас разрыдается, и усилием воли остановила разбегающиеся мысли. Они замерли и стали медленно растворяться, пока не исчезли вовсе. Снова стало тихо, спокойно, пусто. Вспыхнул желтый свет торшера. В прихожей ничего не изменилось. Саске не вернулся. Следующим утром Сарада наведалась в госпиталь. Ей пришло в голову, что за время ее отсутствия Наруто мог возвратиться из своего путешествия, Какаши-сенсей — очнуться, и тогда вполне вероятно, что Саске со своей командой ушел на миссию. Но в госпитале ее ждало разочарование. Рокудайме все так же лежал без сознания, а о Саске здесь не слышали. Он не приходил с тех пор, как выписался. Тогда где же ты, папа? Сарада нервничала все больше, но обратиться ей было не к кому. К тому же, если Саске где-то прятался добровольно, то подними она на уши шиноби деревни, он бы озверел и снова перестал с ней разговаривать. На второй день после возвращения с миссии перед тренировкой с командой Гая Сарада сидела дома и кормила чакрой жуков. Она держала на коленях контейнер, прижимала руку к прозрачной пластиковой стенке, а напротив ее ладони и пальцев с обратной стороны стенки собирались прожорливые насекомые. Они так четко распределились по площади ладони, что казались жирными клещами. На тренировку идти не хотелось. Все мысли занимал отец. Саске словно сквозь землю провалился, и Сарада убеждалась в том, что все это неспроста. Она решила перед тренировкой заглянуть к Сакуре. Возможно, мама что-то знала? Утро было свежим и влажным, но яркое солнце обещало теплый день. Затаив дыхание, Сарада остановилась у двери дома, где обитали в этом времени ее родные. Занесла руку, но так и не решилась постучать. Ни дедушки, ни бабушки в ее будущем уже не было в живых к тому моменту, как умерла мама, и встретиться с ними живыми вновь Сарада не была морально готова. Она вздрогнула от отголосков громкого крика. Знакомые интонации пробрали ее до глубины души. «… такая. Бестолковая! Тебя никто замуж не возьмет, такую неряху!» Бабушка. Точно бабушка. Сарада мысленно порадовалась, что бабушка Мебуки не видела того, что творилось сейчас в квартире Учиха. Проблем с чистоплотностью у Сарады никогда не было до недавних пор, но отныне времени не хватало катастрофически, и расставляя приоритеты, она откладывала уборку на потом. Маму нужно было срочно спасать, потому она собралась с духом и все-таки постучала. Крики стихли. Квартира родных притаилась в настороженном любопытстве. Минуту спустя дверь отворилась, и на пороге показалась удивленная Сакура. — Кто там? — ворчливо осведомилась бабушка из глубины дома. Сакура отклонилась назад и прокричала: — Это ко мне! Она поспешно обулась и выскользнула на улицу. — Идем? Готовность матери с ней прогуляться Сараду не особо растрогала. Мотивы Сакуры были понятны: оставаться под одной крышей с бушующей бабушкой Мебуки — то еще удовольствие. Мама явно искала повод, чтобы улизнуть, только это и добавило Сараде решимости постучаться. Сакура расправила плечи, по привычке сложила руки за спиной и запрокинула голову. — Я не помешала? — учтиво осведомилась Сарада, втайне надеясь, что в голосе не мелькнет ирония, от которой ее просто распирало. — Нет-нет, что ты, — поспешно ответила Сакура. — Наоборот. Рада была выбраться оттуда. У тебя… Она запнулась. Наверное, хотела что-то спросить про семейные проблемы Сарады, но вовремя сообразила: вопрос будет очень и очень некстати. Но Сарада не подала виду, что ее сколько-нибудь задело. — У меня такого никогда не было. Сакура позволила себе слабую улыбку. — Скажи, ты не видела Саске в последние дни? — решилась спросить Сарада. Сакура остановилась и посмотрела на нее. Под пристальным взглядом матери Сарада почувствовала, что начинает проваливаться сквозь время в будущее, в те моменты, когда мама с особым вниманием всматривалась в ее глаза, подозревая пробуждение шарингана. Тишина становилась невыносимой. — Я так понимаю, не видела, — тихо заключила Сарада. На лице Сакуры отразилась паническая тревога. — Как давно его нет? — Второй день пошел. Сакура отвернулась и прикусила губу. — Надо сказать… — она вдруг поникла и спросила безнадежно: — Какаши-сенсей не приходил в себя? Сарада покачала головой. — Навещала его прошлым вечером. Ничего. Сакура свела брови в такой жалобной мине, что Сараде показалось, она сейчас расплачется. Мама часто заморгала и вздохнула. Потянулась рукой к своему плечу, провела пальцами по шее. — Чего я не знаю? — мрачно спросила Сарада. Но Сакура так ничего и не ответила. Прогулка с мамой ничего нового не дала, только еще больше усилила тревогу. Сарада отослала на полигон ворона с предупреждением, что на тренировке ее не будет, а сама отправилась в ту часть деревни, где обитал клан Нара. Она не виделась с Шикамару уже достаточно давно, а его отец смущал ее своими взглядами и твердой уверенностью, что они с Шикамару друг к другу неровно дышат. Но во всей деревне искать поддержки было больше не у кого. Шисуи умер, Саске пропал, Наруто ушел, Какаши-сенсей лежал без сознания, мама ничем помочь не могла… И Шикамару с Шикаку Нара вдруг оказались единственными, кому Сарада была готова доверить свои тревоги и у кого могла попросить помощи.****
Курортный городок на дне котловины остался за спиной. — Ну что же… В путь! — заорал отшельник-извращенец. И застыл в странной позе, широко расставив ноги и указывая пальцем в лес. У Наруто с самого утра не было настроения. Он хмуро проворчал: — Тоже мне. «В путь», «в путь», даттэбайо. Дитя малое. Эро-сеннин озадаченно обернулся на него. — О-о? Ты сегодня не в духе. Наруто не выдержал и воскликнул, крепко сжав лямки рюкзака: — Разумеется не в духе, даттэбайо! Нечего было тренировку мою прерывать! Надо же три ступени пройти, да? Ты сам говорил. А я-то. Я только две прошел! Извращенец расхохотался и стал рыться за пазухой. — Третью по дороге будешь проходить. Наруто мигом расцвел. — А? Правда? Так можно? Да? Отшельник стал надувать извлеченный из-за пазухи пятнистый воздушный шар, и все воодушевление мигом покинуло Наруто. Только не это. Опять шары. Я уже не могу их видеть, ттэбайо! Их путь пролегал по проселочной дороге. Наруто не замечал окрестностей, он был слишком увлечен тренировкой. Его внезапная радость рассеялась бесследно, как только он попробовал провернуть то, что показывал эро-сеннин. Извращенец выполнил технику с такой легкостью, что Наруто показалось, ничего не стоит повторить ее, но вот удержать бушующую чакру в пределах идеальной сферы оказалось куда труднее, чем он полагал. Не он управлял чакрой — это чакра им управляла. Слишком большая сила формировалась у него меж ладоней. Она жила своей жизнью, стремилась вырваться на свободу, и обуздать ее было просто невозможно, а тем более на ходу. Как он ни просил отшельника-извращенца остановиться где-нибудь, чтобы нормально потренироваться, тот отказывался. «Цунаде… Что она за тетенька такая? М-м…» — сердито думал Наруто. Эро-сеннин остановился у входа в городок. На угловатой арке, увешанной ярлыками, похожими на взрыв-печати, значилось: «Город Танзаку». Наруто воспользовался остановкой и сконцентрировался на технике. Шарик шевелился у него в руках, гладкая поверхность покрывалась буграми, словно нечто рвалось из него наружу. Нечто… Чакра. Хлопок! Чакра вырвалась и сбила его с ног энергетической волной. Наруто зажмурился и неуклюже повалился на спину, благо рюкзак смягчил падение. Он чертовски не любил этот момент взрыва. Слишком внезапно и громко. К тому же, вырывающаяся чакра обжигала руки и лицо, это было очень неприятно. — Ты чего это? Некогда валяться. Поднимайся. А то упустим эту бестию, ищи ее потом… Наруто вскочил на ноги и набросился на него: — Эй, и так ты обращаешься с учеником, который упорно тренируется, даттэбайо?! — Заткнись, — обронил отшельник. — Цунаде сейчас важнее. Наруто стало обидно. Он извлек из кармана новый шарик и стал надувать. От вкуса резины на губах было горько. Этот мерзкий вкус был повсюду. На щеках, на лице, наверняка и на пальцах тоже: когда Наруто пытался нюхать свои ладони — они отдавали все тем же запахом резины. Цунаде важнее. Он вздохнул. Интересно, какая она, эта Цунаде.****
Цунаде вышла на улицу и зажмурилась от слепящего яркого солнца. После вчерашнего болела голова. Препарат против похмелья все никак не действовал. Немудрено — ему необходимо было время. В голую ногу уткнулось что-то влажное и шелковистое. — Уи, уи. Свинка настойчиво терлась пятачком о щиколотку, но Цунаде не была настроена на нежности. — Отвяжись. Расстроенного поросенка подхватила подоспевшая Шизуне. — Зачем вы так, Цунаде-сама? Позади послышалось обиженное хрюканье. Цунаде молча двинулась вперед по улице. В последнее время она не очень любила день. Курортные городки оживали только к вечеру. Вечером можно было позволить себе выпивку и отыскать какую-нибудь компанию для игры в карты или кости, а днем эти самые компании предпочитали отсыпаться, и Цунаде чувствовала себя одинокой и бесполезной. Бесполезной была вся ее жизнь последние несколько десятков лет. Все, ради кого она старалась, навеки остались в прошлом, и те одновременно тяжелые и светлые времена были насыщены эмоциями: любовью, отчаянием, страхом, негодованием, восторгом, гордостью и волей к победе. До этих дней сохранилась лишь гордость, и то ее вовсю подтачивала чертова гемофобия. Какой толк в медике, который не может свободно обращаться с человеческим организмом? Кровь на руках, ее тошнотворный металлический запах; пальцы, касающиеся теплых внутренностей, ледяной дождь и дрожь во всем теле: от холода и паники. Это было очень давно, и Цунаде об этом, как правило, не вспоминала. Но вид или ощущение свежей крови на коже всякий раз воскрешали давние страхи и тот самый момент, когда у нее на руках умер Дан. Поразительно, но почему-то именно этот эпизод закрепился в памяти особенно прочно. Может, потому, что это был последний раз, когда Цунаде чувствовала себя по-настоящему живой? Поначалу на сердце тяжелым грузом лежала тоска, но со временем осталась только пустота. В ту ночь, когда умер ее возлюбленный, что-то перегорело в душе. Сама жизнь закончилась примерно тогда же, десятки лет назад. С тех пор Цунаде утешала лишь усталая мысль, что в один прекрасный день смерть заберет ее так же, как когда-то Наваки и Дана. Год шел за годом, смерть все не приходила, и Цунаде все больше казалось, что она живет непозволительно долго. — Цунаде-сама, в этом городе потрясающие древние замки! — щебетала Шизуне. — Давайте сходим? Племянница Дана была последним близким человеком для Цунаде, да и у самой Шизуне кроме нее больше никого и не осталось. Они слишком долго путешествовали вместе, слишком хорошо знали и дополняли друг друга: ленивая, беспардонная Цунаде и чересчур обязательная Шизуне. Однако правильность и занудность компаньонки порой жутко раздражали. Замки. Дались ей те замки. — Мы не на экскурсии. — Только не говорите, что вы опять идете на игровые автоматы, — с упреком проворчала Шизуне. Поросенок поддержал ее возмущенным хрюком. Цунаде многозначительно промолчала. Убить время до вечера можно было только на игровых автоматах. — Тогда пообещайте, что только до двух часов. А потом пойдем смотреть замок. — И не подумаю, — огрызнулась Цунаде. — Посещение замков — бесплатное, — нудно проповедовала Шизуне. — А на автоматах вы как всегда проиграетесь. Кто-то должен стоять на страже вашего бюджета! — Уи! Цунаде свернула в помещение, где располагались игровые автоматы. Этот городок ей начал понемногу надоедать. Пожалуй, еще пару дней, и пора будет отправляться в путь. Прожорливая щель автомата глотала монету за монетой. Перед глазами мелькали картинки: слизень, вишня, лягушка, семерка, лимон, слизень, лягушка… — Семерка-семерка-семерка… — скандировала над ухом Шизуне, встряхивая в руках свинку. Ее голос растворился в шуме автоматов. Каждый раз, когда крутился барабан, сердце замирало в предвкушении. Еще ничего не произошло, но Цунаде уже чувствовала возбуждение, бурлящее в крови. Игры гормонов. Дофамин — вот что нагоняло на нее это сладкое чувство предвкушения чуда. Скачок эмоций от ожидания до разочарования, или, куда реже, от ожидания до восторга, хоть как-то напоминал о том, что такое чувства. Пускай выигрывала она крайне редко, но каждый раз казалось, что уж сейчас-то точно повезет. И игры гормонов продолжались. Самым обидным было то, что Цунаде, некогда лучший в мире медик, прекрасно знала, что происходит с ее организмом. Чувствовала, как меняется пульс, как пересыхает во рту, и вспоминала поочередно, какие гормоны и нейромедиаторы в какой момент вступают в действие. Сознавала, что стала самой настоящей наркоманкой, до мельчайших деталей могла восстановить последовательность реакции организма на дозу азарта, и временами в ее душе просыпались презрение и жалость к себе. Но Цунаде с негодованием эти чувства отметала. Вопреки всем мольбам Шизуне выпал набор из слизня, лягушки и семерки в самом конце. «Моя Кацую. Жабы Джирайи. Семерка… Орочимару. Полная Троица Листа», — подумала Цунаде и мысленно ухмыльнулась. Она со вздохом опустила в щель очередную монету. «Глупо-то как. Семерка. Но в наборе картинок нет змей. Чем еще было заменить…»