109
«Ты должен стать хищником, мой мальчик. А хищник никогда не останавливается. Никакого милосердия! Не смей. Милосердие — это химера. Оно отступает перед бурчанием в голодном брюхе, перед жаждой в пересохшей глотке. Ты всегда должен голодать и жаждать, — барон погладил своё жирное тело над поплавками. — Как я».
© Фрэнк Герберт
От оранжевого неба весь мир изменил краски и казался теплым. Сарада с Орочимару стояли на скале и смотрели вниз. По равнине, словно муравьи, метались люди. Ровно тысяча. С отважными боевыми воплями они бросались на невидимого противника и тут же падали как подкошенные. Саске действовал молниеносно. Невооруженным глазом засечь его передвижения можно было лишь по искрам солнца на гладкой поверхности клинка. — Вот она, сила Учиха, — сладким голосом произнес Орочимару. Сарада покосилась на него и спросила ревниво: — Почему вы не устроите мне такого испытания? — Зачем тебе? Ты же не планируешь убивать Итачи. И не претендуешь стать моим сосудом. Зато вы, скорее всего, претендуете сделать меня своим сосудом. — Да и я в любом случае отдал бы предпочтение Саске-куну. — Это почему? — Твоя мать не Учиха, Сарада. — И что это меняет? Шаринган мне от отца передался. — И посмотри на свои очки. Сердце защемило. Это не из-за мамы. Это все Мангеке… — Твоим глазам чего-то не хватает, — рассуждал Орочимару. — Потому зрение и продолжает падать… Чего-то не хватает… Чувствовать себя вторым сортом после Саске давно стало нормой. Несмотря на регулярные спарринги друг с другом, Саске и Сарада отдавали предпочтение своим областям. Отец тренировал боевые техники, а Сарада все остальные. Ее больше интересовали высокотехничные гендзюцу, разного рода фуинзюцу, медицина и яды. Последние пятеро солдат кинулись на Саске с отчаянным воплями и секунду спустя рухнули на землю. — Ладно, идем к нему, — сказал Орочимару. Они спрыгнули со скалы вниз и пошли между тел… живых тел. Сарада ожидала увидеть горы трупов, но каждый человек, к которому она присматривалась, оказывался жив. Раненые шевелились, стонали и дергались, однако все они были живы. Орочимару покачал головой, будто собирался отчитывать Саске, как провинившегося ребенка. Саске воткнул в землю свой Кусанаги и, широко расставив ноги, сидел на спине одного из поверженных врагов — мускулистого двухметрового бугая. — Это все? — в голосе Саске мелькнуло разочарование. — Ни царапины... Впечатляет, — хмыкнул Орочимару. — Однако ты не убил ни одного из них. Ты все еще зелен. И слишком мягок. «Было бы за что ругать», — мысленно фыркнула Сарада. — Я хочу убить кое-кого другого. Орочимару бесцеремонно пнул раненого мужчину, валявшегося поблизости, и тот со стоном откатился к ногам Саске. — Если не станешь бессердечным, никогда не победишь Итачи. Саске поднялся, опираясь на меч. — С ним я буду бессердечен. Он отправил в ножны меч, сверкнувший на солнце, развернулся и пошел куда-то в сторону заката. Орочимару покачал головой и направился в другую сторону — ко входу в убежище. Сарада осталась одна на оранжевой равнине, полной раненых. И думать не стоило о том, чтобы вылечить их всех. Да и люди были неблагодарны, она уже поняла это по своим подопытным. Сарада дождалась, пока Орочимару скроется за скалой, и бросилась догонять Саске. За несколько лет жизни бок о бок с отцом Сарада успела свыкнуться с мыслью, что Итачи необходимо убить. Воспоминания о дяде были зыбкими и неоднозначными, в то время как рядом все это время находился Саске, у которого не возникало ни малейших сомнений, что Итачи — зло. Саске умел быть убедительным. Вот только Сарада знала о дяде больше. Ей было интересно: что сказал бы папа, если бы знал то же, что и она? Жаль, что ему нельзя было рассказывать ни о клане, ни о Мангеке, ни о своем настоящем происхождении. В такой бред никто бы не поверил. — Чего идешь за мной? — Итачи… Ты уверен, что все о нем знаешь? Отец резко остановился. — С чего такие вопросы? Сарада взглянула на него уже смелее. — Он не убил тебя в ту ночь. И в гостинице не убил, хотя мог. И меня тоже… Почему? Лицо Саске скривилось в ненавидящую гримасу. — У него свои мотивы. — Какие? Он двинулся дальше. — Куда ты идешь? — Не твое дело. — Черт, да сколько можно? Эй, Саске! — она снова догнала его. — «Свои мотивы»… Что за мотивы? Расскажи. — Тебя это… — …касается! — перебила Сарада, предвосхищая его ответ. — Вечно одно и то же. «Не твое дело», «тебя это не касается». Касается! Я такая же Учиха, как и ты! А Итачи такой же мой родственник, как и твой! Саске фыркнул. — Поняла, что сказала вообще? Он мой брат. А для тебя он кто? — Он мой… — начала Сарада и сникла. …дядя. — То, что он тебя тренировал, ничего не значит. — Саске! — Что? — он тоже понемногу выходил из себя. — Что? Хочешь знать, почему он оставил меня в живых? — Да! — Потому что я был слаб. Вот почему! — Какой в этом смысл? — нахмурилась Сарада. — Посмотри вокруг. Сарада косо взглянула направо, налево. Кругом лежали раненые. — Какой в этом смысл? — спросил Саске ее же словами. — Ты проверял свою силу. — Он делал то же самое. Уничтожая наш клан, он проверял свою силу. Вот только я, в отличие от него, оставил всех в живых, потому что не собираюсь быть таким, как он. Покуда… покуда это возможно. Он отвернулся. — Я был слаб. Убить меня ничего не стоило, — добавил он уже спокойнее. — Итачи это было неинтересно. Куда интереснее было дождаться, чтобы я вырос в достойного соперника. И я клянусь, это дорого ему обойдется. Сарада часто заморгала и стянула очки. Глаза пекли от слез, а яркий рыжий свет только еще больше резал глаза. Может ли такое быть, что папа прав и дядя растит нас на убой для проверки своих сил? Она надела очки обратно. Но у меня есть Мангеке, и Итачи об этом знает. Я достойный соперник… наверное. — Эй, Саске! Тот уже успел отойти. — Что такое «воля Итачи»? — спросила Сарада и затаила дыхание. Давно мучивший ее вопрос, на который знал ответ только папа. Отец остановился и обернулся на нее. — Что за бред? Фыркнув, он продолжил свой путь в закат.****
Прошло уже две с половиной недели с его возвращения, и такое существование в Конохе стало просто невыносимым. Наруто решился на отчаянный шаг. Цунаде баа-чан два дня как ушла из деревни на собрание Четырех Каге. Некому было ему помешать. Отец Шикамару вряд ли интересовался его скромной персоной так же, как баа-чан. Наруто собрал в дорогу рюкзак, мысленно настроил себя на успех, погасил в прихожей свет и закрыл квартиру на ключ. Он неслышно перемещался по парковой рощице с ветки на ветку и вспоминал тот раз, когда из деревни собиралась сбежать Сакура-чан. Он повторял ее путь. И если Сакуре три года назад такой эмоциональный порыв был простителен, то ему сейчас — нет. Наруто знал, Сакура сейчас бы не пошла. Она стала более расчетливой и, в отличие от него, лучше контролировала свои эмоции. Конечно, Цунаде баа-чан ведь относилась к ней как к своей ученице, доверяла ей. Отпускала на нормальные миссии, в то время как Наруто заперли в деревне и не позволяли даже нос высунуть. Можешь разломать свой новый стол, баа-чан. Можешь даже лишить меня звания шиноби. Я все равно стану Нанадайме Хокаге. Побег из деревни был откровенным идиотизмом. Его искали «Акацуки», в то же время он не имел понятия, где искать Сараду. Но даже так он нашел себе железные оправдания. «Акацуки» все равно рано или поздно придут за мной. Пока я здесь — я подставляю всю деревню. Наруто успел убедить себя, что это правильно. Его проблемы с «Акацуки» — это его проблемы. Он достаточно силен, чтобы самостоятельно с ними разбираться, не вмешивая в это ни друзей, ни родную деревню. Вот только баа-чан со своей чрезмерной опекой и бдительностью этого не понимала, а потому не воспользоваться шансом ее отсутствия Наруто не мог. Он остановился у крепостной стены. Что-то с тихим шорохом сорвалось из-под ног и скользнуло в кусты. Ящерица… Наруто запрокинул голову. Эта гигантская стена — все, что отделяло его от внешнего мира свободы, где была Сарада. Он собрался с силами, скопил чакру в ступнях и прыгнул на вертикальную поверхность стены. Путь наверх занял больше времени, чем он ожидал. Наруто взобрался на самый верх, перелез через холодные перила и взглянул на темный лес. Один шаг, и он окажется за пределами Скрытого Листа. Наруто прикрыл веки и вдохнул полной грудью перед тем, как сделать этот самый последний решающий шаг вниз. Свобода. Внезапно что-то крепко стянуло его тело и стало душить. Путы шевелились, будто бы росли. Они больно давили на кожу сквозь ткань костюма, стягивали запястья, обхватывали бедра и голени. Наруто не мог пошевелиться. Не мог ни вдохнуть, ни сложить печати. Вокруг него появились Анбу. — Узумаки Наруто, — сказал бесцветный голос за маской медведя. — Приказом Хокаге тебе запрещено покидать деревню. Откуда ни возьмись вырвались воспоминания. Знакомая до боли кухня. Тарелка, ускользающая из рук. Страшная маска обезьяны за стеклом, глядящая черными провалами глаз сквозь отражение его же кухни… Она накладывалась на маску медведя, которую Наруто видел перед собой сейчас. Воспоминания Сарады нахлынули, будто свои же собственные. Ее давнее гендзюцу въелось глубже в подсознание, чем Наруто ожидал. Сердце било набат, по телу разливался ледяной страх. Теснота… Теснота душила его в квартире и не отпускала ни на улицах, ни на тренировках с Конохамару, ни в Ичираку, ни дома у Сакуры, а только лишь на лице Йондайме, и то не до конца… Сейчас эта теснота обрела материальное воплощение — древесные побеги. Эти побеги будто бы существовали всегда, только в самой деревне их не было видно, а на границах они неожиданно проявились. Именно тогда, когда оставался всего один шаг. Что за несправедливость-то такая? Ощущение тесноты вдруг мощно подпитало еще и чужим, точно таким же, только куда более сильным в десятки, в сотни раз… Наруто захлестнул приступ внезапно открывшейся клаустрофобии. — Отпустите меня, ттэбайо! — заорал он не своим голосом. Гнев, рвущийся из груди, стал печь изнутри грудь и кожу. Заныли ногти и челюсть. Темную ночь заволакивало бурлящей оранжевой чакрой Кьюби. Наруто попытался усилием воли разорвать древесные путы. Это оказалось не так-то просто. Он напрягался изо всех сил, но чем больше выпускал силы, тем толще становились побеги и тем труднее было дышать. «Свобода… Давай, мы им покажем. Не сдерживайся!» — заговорил внутри низкий ядовитый голос. Дерево затрещало. Такой долгожданный звук… И в этот самый момент один из Анбу — в черном плаще и маске кота с красными полосами на щеках вдруг подскочил к Наруто и нашлепнул ему на лоб какую-то бумагу. Сила стала отступать. Чакра Кьюби спадала, открывая холодный темный мир за границей стены и белые маски Анбу. Уже белые, а не оранжевые. Свинцом на плечи навалилась слабость и выдавила Наруто из реальности во мрак беспамятства.****
Саске каждую ночь выбирал себе новую комнату, и уверенно отыскать его в лабиринтах убежища в свое время могла только Карин. Сарада предпочитала противоположную стратегию. На любой базе Орочимару она занимала одну лишь комнату, и та со временем обрастала предметами. В комнате этого убежища вначале появился стеллаж. Постепенно он наполнился книгами и свитками. Потом появился застекленный шкаф. В нем Сарада хранила инструменты, пробирки с ядами, антидотами и прочими собственноручно синтезированными веществами. В то время как отец не привязывал себя к месту, Сарада, напротив, строила крепость. Она уже давно научилась ставить гендзюцу-ловушки на местности, и любой человек, вторгшийся в ее владения без предупреждения, незаметно попадал бы в иллюзию. Всякий раз она проворачивала ключ в замочной скважине со спокойной душой, однако едва шагнув в комнату на этот раз, Сарада отчетливо ощутила чужое присутствие. От неожиданности она едва не выронила из рук пробирку с ядом. Мигом активировался шаринган. На стуле под стенкой сидел Саске. Сарада выдохнула и со злостью захлопнула дверь. Он любил так делать: влезать в ее комнату без разрешения. Фуин-гендзюцу не срабатывали против шарингана, и Саске этим радостно пользовался. Его выражение лица так и осталось непроницаемым. Губы не дрогнули в улыбке. Но вот Сараде почему-то казалось, что отцу приносит удовольствие заставать ее врасплох и наблюдать, как она вздрагивает, мечется и злится. — Не делай так, — процедила Сарада. Она прошла к шкафу, поставила пробирку с ядом в штатив на полке и задвинула мерзко скрипнувшее стекло. В стекле отразилось ее сосредоточенное злобное лицо с напряженными губами, вытянутыми в тонкую полоску. Сараде захотелось разбить зеркало. Она казалась себе уродливой. Нервно поправив очки, она резко повернулась к отцу с внезапным вопросом: — Я правда ужасно выгляжу? Саске моргнул. Сарада ожидала любого ответа. От Саске так точно любого. Уже и сама жалела, что выпалила такую глупость, но почему-то не удержалась. — Нет. Саске бы вряд ли побоялся бы задеть ее чувства, а потому наверняка сказал правду. Щеки горели от стыда, но Сараде стало неожиданно приятно. Возможно, только она сама замечала в себе недостатки, в то время как окружающие не обращали на них внимания? Сарада взмахом головы откинула с лица челку. — Ладно, зачем ты здесь? — Те гендзюцу-ловушки. — Которые в комнате? — Нет. Которые на сознание. — Да. И что? — Поставь их мне. Сарада не сразу поняла, чего от нее хотят. Точнее поняла сразу, но просьба Саске звучала настолько безумно, что Сарада мигом отбросила эту идею и стала искать в словах отца потайной смысл. Потайного смысла не нашлось. — Ты чокнулся? В комнате повисло гнетущее молчание. Саске не отвечал. Сверлил ее тяжелым взглядом. — Зачем тебе это? — Это мое дело. Твое дело поставить их. — Это безумие. Вдруг что-то пойдет не так? — Все пойдет так. Ты поставила уже двадцать семь ловушек на своего подопытного. Они сработали на мне. — Но неизвестно, как они сработали на нем. Что, если в технике есть брешь и гендзюцу как-то затрагивает сознание того, на ком ставится ловушка? — Вот на мне и проверим. Сарада с отчаянием взглянула на Саске и ответила, чуть помедлив: — Ты не понимаешь. Техники из этого свитка могут лишить рассудка! — Меня не лишат. — Всегда так кажется, что ты особенный и с тобой ничего случится. А когда случается… — Сарада, — прервал ее отец. — Ставь ловушку. Сарада сглотнула. Она уже жалела, что попросила у него помощи в тестировании ловушек. Не думала, что он зайдет так далеко. Как ни странно, в ту ночь, когда она рассказала про ловушки на сознании, отец согласился мигом. Даже уговаривать не пришлось. Тогда первая испытанная им ловушка активировалась с опозданием и рассыпалась на полпути. Сарада испугалась, что Саске надменно проворчит что-то о том, что она впустую тратит его драгоценное время, но отец с задумчиво-серьезным лицом посмотрел на покорного подопытного и предложил Сараде попробовать создать новую ловушку. С помощью Саске дела пошли быстрее. Он указал Сараде на ее ошибки: смотрел на все под своим углом и как испытатель замечал то, чего не замечала она. Вместе они закончили разбираться с техниками раздела обычных ловушек на сознание, и Саске их даже умудрился освоить. Сложность заключалась не в фантазии, а в фуиндзюцу. Врожденного таланта, силы глаз, неплохой базы фуиндзюцу и менторства Сарады Саске хватило для того, чтобы внести себе в копилку полезную технику всего-то за неделю. — Зачем тебе это? — упрямо повторила Сарада. — Эти ловушки созданы для защиты сознания. Их нет смысла хранить для боя. Их нужно ставить на себя. Хочешь, я поставлю и тебе? Я уже понял, как их создавать. — Черт… Я вообще не об этом… Сарада зарылась пальцами в волосы. Идея ей категорически не понравилась. Она помнила, что стало с Шино-сенсеем из-за некачественно наложенной иллюзии S-ранга и что стало с тем подопытным… Она не хотела рисковать сознанием отца, но Саске не страдал излишней мнительностью. Он был уверен в своих способностях. И в ее способностях, как ни странно, тоже. Сарада спросила: — Ты ведь готовишься ко встрече с Итачи, не так ли? Саске склонил подбородок к груди и посмотрел на нее волком. Он очень не любил, когда где-либо всплывало имя Итачи. — Да. — Если эти гендзюцу сработали на тебе, пусть и не все, это еще не значит, что они сработают на Итачи. Он обладает Мангеке. — Это ничего не меняет. Если есть вероятность, что сработает хоть одна ловушка, то стоит попытаться. Ставь. — «Хоть одна…» Стоп, что? Ты хочешь несколько?! — Десяток. Не меньше. Лучше десятка два. — Саске! — Сарада! — крикнул в ответ Саске, активируя шаринган. Его терпение иссякло. — Ставь ловушку! «Эти ловушки созданы для защиты сознания. Их нужно ставить на себя», — эхом повторил его голос в голове. Сараду осенила неожиданная догадка. Папа врет. «Хочешь, я поставлю и тебе? Я уже понял, как их создавать». Он готовится не ко встрече с Итачи. К Итачи он бы меня не допустил. Он готовится к переселению Орочимару и хочет подстраховать и меня тоже. — Ладно, — ответила она обреченно и сложила руки в печати «птицы». Если Саске что-то решил, переубедить его было невозможно. — Погаси шаринган, иначе может не получиться. Отец послушно деактивировал додзюцу. Печати мелькали одна за другой. Сарада складывала их уже автоматически. Хорошая идея. Вот только эти гендзюцу-ловушки не столь сильны. Они подействуют на обычных шиноби, но шаринган их разбивает. А техника Орочимару… Я слышала от Кабуто, обряду переселения невозможно сопротивляться. Если папа хочет подстраховаться, нужно использовать более серьезные техники… Если бы они еще получались… Запечатать бы в гендзюцу-ловушку не просто гендзюцу, а «хаос», но, черт, это слишком сложно и слишком опасно! Та гендзюцу-ловушка, которую Сарада как раз заканчивала устанавливать в сознании отца, показалась ей детским лепетом. По сравнению с обычными ловушками, запечатанный «хаос» действительно опасен. Если он сработает не на Орочимару, а на папе, то папа уже никогда не станет прежним.****
Наруто пришел в себя в какой-то незнакомой комнате. Штукатурка на потолке потрескалась и местами отпала, обнажая серый бетон. Наруто тупо разглядывал ее, пытаясь вспомнить, кто он такой и чего это с ним произошло. Вспомнив, мигом вскочил, но кто-то грубо толкнул его в грудь и повалил обратно на ту мягкую поверхность, где он лежал до этого. Откуда-то слева вынырнуло лицо Ируки-сенсея. — Бессовестный! Лежи себе. — Ирука-сенсей? — растерянно пролепетал Наруто и еще раз осмотрелся. Шкафы, шкафы… Стопки папок. Слева невысокий журнальный столик и несколько кресел. Какая-то административная комнатка. Странно. Наруто казалось, его отправят в допросную. Или в тюрьму. — Где мы? Ирука-сенсей нависал над ним сердито уперев руки в бока. — В Резиденции Хокаге. Наруто выдохнул. Тогда эта комнатка наверняка под кабинетом баа-чан. Чего бы еще с потолком такое приключилось… — Ты чего творишь?! — заорал Ирука-сенсей. — Ты что, совсем не соображаешь? Наруто тяжело вздохнул, поднялся и сел на диване, спустив ноги на пол. Голова раскалывалась. Чертовы Анбу.