118
Змей ударился в барьер и отлетел обратно к стене. И лишь в тот момент, когда вспыхнувшие жадностью оливковые глаза вдруг уставились на нее, припавшую к дверной раме, Сарада поняла, что попала. Она слишком поздно осознала, что совершила ошибку. Спешно попятилась, путаясь в ногах, которые внезапно стали очень уж непослушными, наверное, от газа, но змей оказался быстрее. Выбрасывая впереди себя ленты белых змей, Орочимару устремился к ней, а в мыслях Сарады промелькнуло лишь несколько дурацких идей. Вот почему обряду переселения нельзя сопротивляться. Газ. Эту идею сменила другая. Я погибну как Шисуи-сан. Он тоже погиб от яда. И его тоже отравил охотник за шаринганом. Третья. Орочимару побрезговал мной ради Саске, а в итоге все равно выбрал меня. Какая ирония. И наконец последняя. Ему достанется Мангеке. От последней мысли Сараду будто ошпарило. Перед глазами мелькнула зубастая пасть с раздвоенным змеиным языком, и коридор вокруг растворился. Сарада очутилась в каком-то странном месте. Чем-то оно напоминало мозги (их она видела немало, вскрывая на операциях Орочимару черепные коробки подопытных), тело Араши, братца Сасаме-чан, и одновременно технику извращенца Джирайи — ту самую, которой он пытался поймать Итачи и Кисаме в коридоре гостиницы — пищевод жабы… Розовая масса под ногами шевелилась с чавкающими звуками. Спереди сформировался холм и вдруг заговорил сладко-сиплым голосом Орочимару: — Это измерение существует только внутри меня. Место, где проводится ритуал перерождения. Из розовой массы появилось его белое лицо с золотыми глазами. — Приступим, пожалуй. Ложноножка псевдомозгов обвила язычком ногу Сарады, и ступня в босоножке утонула в розовой массе. Из плеча пробился розовый червяк. Такой же червяк выглянул из груди. Липкая субстанция, пронизанная сосудами, подступала сзади, обволакивала и растворяла в себе тело, накрывала с головой. Липла к лицу. Рядом вырастали новые бугорки, в которых застыли полупереваренные люди — чужие сознания, поглощенные Орочимару. Сейчас было самое время паниковать, но Сарада не паниковала — злилась. Она коротко взглянула на холмик плоти, из которого выглядывала физиономия змеиного саннина, и холм пронзило ржавыми металлическими клиньями. Гендзюцу. — Сила этих глаз… невероятна, — прохрипел Орочимару, вытянув до упора свой длиннющий язык. Он утекал из кольев, приближаясь к ней сантиметр за сантиметром. Колья остались позади. Выскользнул. — Эти глаза… Станут моими! — Тебе же больше нравились глаза Саске? Ей очень хотелось поправить очки, но руки утонули в липкой горячей массе, которая жарко пульсировала, сливаясь с ее телом. — Я передумал, — лицо Орочимару расплылось в хищной улыбке. — Твои тоже подойдут. Твои глаза… Мои глаза… Ложноножка холмика Орочимару коснулась холмика Сарады. Голова закружилась. Сараде показалось, что она падает. Она моргнула и увидела, что по холмику Орочимару расползается черный узор фуиндзюцу. Одна из папиных ловушек. Фуиндзюцу разъедало розовую массу. Та пузырилась и плавилась, растекалась. Орочимару отпрянул, но контакт не разорвал. С ложноножки опадали сгустки розовой плоти. Прорываясь сквозь ментальную блокаду, Орочимару продолжал надвигаться и сливаться с ее холмиком. Сарада понимала, что в любой момент может использовать «хаос», но не решалась. До последнего не решалась, потому что здесь, в этом измерении, «хаос» мог подействовать и на нее. Как знать? Все-таки придется. «Хаос» — сильнейшее гендзюцу, которое… Стоп. Нет! Она плотно сжала губы и пустила чакру на глаза. Холмик Орочимару остановился. Его узкие зрачки всего в каком-то десятке сантиметров от ее носа сузились и неожиданно расширились. — Мангеке Шаринган… — прошептал он с восторгом и опаской одновременно. Все существо Орочимару потянулось к ней с удвоенной силой. Из его холмика выросли новые ложноножки и влились в плоть, обернувшую Сараду. Изо рта бледнолицей физиономии, вросшей в розовую массу, потекла слюна. Сарада поморщилась. Такие проявления подробностей физиологии Орочимару в непосредственной близости от себя она терпела с нескрываемым отвращением. В сосудах измерения текла энергия. Сарада ощущала ее как свою собственную, и пульсация энергии в розовой массе синхронизировалась с ритмом крови в ее теле. Из горячей пульсации рождался голос Шисуи: «…поэтому я предложил назвать технику твоего Мангеке «Канрен». Связь, единение с предметом, которого касается взгляд...» Воля Сарады просочилась в холмик Орочимару и растекалась все дальше. Она чувствовала и холмики подавленных личностей: предыдущих владельцев тел. Измерение Орочимару перестало подчиняться создателю. Оно постепенно становилось измерением Сарады, и по мере того, как распространялась ее воля, цвет плоти менялся с бледно-розового на черный. Сарада велела плоти отлипнуть от нее, и та подчинилась: распалась на черных воронов с красными глазами ее Мангеке. Орочимару, шевеля длинным языком, с недоумением и ужасом наблюдал за метаморфозой своего измерения и панически бормотал: — Но это невозможно. Я создал это измерение. Оно мое. Сарада чуть склонила голову, так чтобы челка не закрывала глаз, и все-таки поправила очки, аккуратно прихватив их за дужку большим и указательным пальцами. — Это мое измерение, — словно в горячке повторял Орочимару. — Мое. Это мое измерение. Этого не может быть. Здесь только я. Глаза стали печь, но Сарада, стиснув зубы, вытерпела боль и велела черной плоти поглотить Орочимару полностью. Его лицо стало затягивать, а он дрожал, выпучив глаза с внезапно сузившимися зрачками, и все бормотал: — Не может быть. Не может. Не может… Лицо окончательно исчезло под покровом черной субстанции. Сарада на секунду задумалась. Подавить она его подавила. Но было бы неплохо закрепить свою победу. Она сложила печати и ударила раскрытой ладонью холмик, поглотивший Орочимару. Под ладонью появился сияющий белым светом символ «печать», а узоры фуиндзюцу, тоже горящие белым, распространились по поверхности черной субстанции и погасли. Самая базовая печать, которая использовалась в основе и ловушек-на-сознание, и «хаоса», и «возврата». К чему мудрить? Сарада огляделась напоследок и попыталась оставить новозахваченное измерение максимально медленно, чтобы получше запомнить к нему дорогу. Измерение исчезло. В полуразмытом мире появился темный коридор и острые обломки двери на полу. Глаза болели. Сарада коснулась щек и увидела на подушечках пальцев следы крови. Спешно утерла их кулаком, размазывая по щекам. Из разгромленного кабинета Орочимару, тяжело дыша и придерживаясь рукой за стену, выбрался Саске. Посмотрел на нее издали недоверчиво и спросил, затаив дыхание: — Кто ты? Сарада ткнула окровавленным пальцем в перемычку очков на переносице и взглянула на него исподлобья. Саске выдохнул и расслабился — прислонился спиной к стене и сполз по ней на пол. Запрокинул голову, закрыл глаза. Сдулся, словно воздушный шарик. Его лохматые волосы растрепались. Белоснежная рубашка с короткими рукавами и высоким воротом была вся в крови. Впереди по коридору быстрым шагом приближался Кабуто. Завидев издалека разгром, искромсанное тело белого змея, обломки двери, обмякшего Саске под стеночкой и Сараду посреди коридора, он остановился, подумал, и снова направился к ним, но уже не решительно, а медленно и осторожно. Кабуто остановился в нескольких метрах от Саске. Посмотрел на него, посмотрел на Сараду. Снова на Саске. — К-кто вы? Саске открыл глаза и коротко взглянул на него. — А ты как думаешь? Кабуто часто заморгал. Судя по всему, у него было только две идеи, и каждую из них он опасался озвучить, чтобы не навлечь на себя гнев в случае ошибки. Если Саске — это Орочимару, а он назовет его «Саске-кун», то Орочимару рассердится. Как это так, помощник посмел усомниться в его силе? Если Саске — это Саске, а он назовет его «Орочимару-сама», то ситуация выйдет зеркальная. Кабуто благоразумно решил промолчать. Отогнав надоедливую боль в глазах, Сарада вдруг припомнила, что хотела отомстить ему за удар в спину. — Вы… — начал Кабуто, неосознанно переводя взгляд с Саске на нее. И попался в гендзюцу. Сарада показала ему, что произошло. Весь ритуал перерождения от начала и до конца. Кабуто задрожал, не двигаясь с места. Нежную кожу руки обожгло электричеством, раздались заливистые трели Чидори. Я тебе покажу, как нападать на меня со спины. Впрочем, дело было не только в мести. Сарада знала: Кабуто опасен. В прошлый раз именно он воскресил Орочимару. Кроме того он знал множество секретов и уникальных техник, которые они разрабатывали в лаборатории. Оставлять его живым за спиной было рискованно. Лучше разобраться с тобой сейчас, пока не поздно. Сарада неспешно подошла к Кабуто, посмотрела на его обомлевшее лицо и резким уверенным ударом пробила ему сердце. Рука пронзила тело легко, словно вошла в мякоть перезревшего плода. Пенье Чидори затихло. Техника погасла. Отяжелевшее тело Кабуто навалилось на нее, и Сарада попробовала вытянуть обратно руку, но рука почему-то не пошла. Застряла. Сарада беспомощно задергалась, пытаясь одновременно удержать вес тела Кабуто и освободить руку, когда сзади послышался презрительный голос отца: — Вначале выдергивать руку, потом гасить Чидори. Забыла? Вслед донесся не менее презрительный фырк. Снова затрещало электричество. Сарада выдернула руку и отпихнула от себя тело. Кабуто свалился на пол. Она брезгливо отряхнула пальцы от крови повернулась к отцу. — Зачем? — спросил Саске. Сарада зарылась пальцами чистой руки в прическу, поправляя волосы, и ответила его же словами: — Мне не нравились его методы. Отец взглянул на нее как-то странно. Отвернулся, бессмысленно посмотрел в пол и немного погодя, кряхтя, поднялся на ноги. — Надо переодеться.****
Вода продолжала хлестать из рассеченного стеклянного цилиндра. Отец стоял у самого агрегата, и растекающаяся по полу лужа его не касалась. Пока он переодевался, Сарада выпустила заключенных из камер и кое-как осмыслила все произошедшее. Опасность, столько лет нависавшая над их шеями заточенной гильотиной, сорвалась и мелькнула у самого носа настолько быстро, что Сарада не успела даже испугаться как следует. Все еще до конца не сознавала, что все кончено. Они спасены. Сердце наполнилось легкостью и радостью. Они победили. Орочимару мертв… … мертв? Сарада думала мысленно привести этот тезис как утвердительный факт, но в последний момент поняла, что сомневается. Орочимару перестал существовать как отдельный самодостаточный организм, и в то же время его присутствие не покидало ее ни на минуту с момента ритуала. Я отвоевала свое тело, я запечатала его сознание, но он все еще внутри. Как бы с ума не сойти. Шелест воды прекратился. Все, что могло вытечь, уже вытекло, цилиндр на две трети опустел. Из лужи на полу показалась сутулая спина, покрытая каплями воды, с выступающими бугорками позвонков. Вода переливалась голубыми бликами: на нее падал свет из других цилиндров, все еще целых и флюоресцирующих. — Суйгецу, ты — второй, — сказал Саске. — Идем со мной. Голое белокожее существо выбралось из лужи и выпрямилось в полный рост. — Второй, говоришь? А кто первый? Саске молча кивнул в сторону Сарады. Суйгецу с интересом глянул на нее, ничуть не смущаясь своей наготы, улыбнулся, обнажая острые зубки, и вновь повернулся к Саске. — Будут еще? — Да. — Кто? — Карин из Южного. — М-м. Суйгецу постучал большим пальцем ноги по мокрому полу. — Что? — спросил Саске. — Я не очень-то ее люблю. Не думаю, что мы поладим. — Зато ее любит Сарада, — отрезал Саске. Одной фразой расставил всех по местам. Желания Сарады приоритетнее желаний Суйгецу — она выше. И в то же время сам Саске выше всех остальных, потому что окончательное решение за ним и иерархию в будущей команде задает он. — Идем, — приказал отец и развернулся к двери. В голубом свете агрегатов его красивое лицо казалось каким-то зловещим, будто он, подсвечивая его снизу фонариком, рассказывал страшную сказку. Суйгецу вдруг исчез, опал каплями в лужу на полу и появился за спиной у Саске, приставив палец к его виску. Сарада мигом активировала шаринган. — Говоришь так, как будто лучше меня… — заворковал Суйгецу на ухо Саске. — Давай раз и навсегда все проясним. Прости, но ты освободил меня по своей воле. Я ни слова не говорил о том, что пойду с тобой. Ты не стал лучше меня просто из-за того, что победил Орочимару. Все хотели этого, но у тебя было больше шансов. Любимая игрушка, да еще и свободная. — Орочимару убил не он, — сказала Сарада. — А кто? — Я. В лаборатории на миг стало тихо. Суйгецу переваривал новости. Наконец он придумал, что сказать. — Вот как, Саске-кун? Так ты, значит, не осилил… — Отойди от него, — перебила Сарада. — Иначе убью. Суйгецу легко рассмеялся. — Не успеешь. — Успею. Из разбитого агрегата все еще капала вода, расходясь звонким эхом по залу. Сарада внимательно следила за Суйгецу. Малейшие движение, колебание чакры, и она бы активировала Мангеке. Мангеке и Канрен быстрее водяной пули. Суйгецу об этом не знал, но уверенный тон должен был его убедить. Он вдруг отклонился от Саске и снова рассмеялся. — Шучу-шучу… Ладно. Смотри, Саске. Ты подарил мне свободу, я сохранил тебе жизнь. Теперь мы в расчете, и я тебе ничего не должен. Усек? — Не хочешь идти, так и быть, — спокойно ответил Саске. Будто и не стоял на волосок от смерти. — Тогда мы пойдем за Джуго. — Оу-оу, Джуго, Карин… Собираешь команду монстров? Зачем, интересно? — Раз ты не идешь, тебе знать ни к чему. Саске двинулся к выходу. Вода хлюпала у него под ногами. Сарада окинула взглядом крепкое тело Суйгецу с ровными кубиками пресса и фыркнула: — Оденься. — М-м, моя идеальная фигура тебя не впечатляет? — наигранно расстроился Суйгецу. — Ты не в моем вкусе. Саске прошел мимо нее к двери, и Сарада отправилась следом. — А кто в твоем вкусе? — бросил вслед Суйгецу. Сарада открыла было рот, но за нее ответил отец: — Заткнись. Твоя болтовня раздражает. Суйгецу и вправду заткнулся. Сарада вздохнула. Кто в моем вкусе… Раз Орочимару мертв, ей больше незачем было оставаться рядом с отцом, но и в деревню она вернуться не могла после всего, что произошло. Не могла. А так хотелось…****
На каменном лбу баа-чан красовалась желтая надпись: «Худший Хокаге». На лике старика Третьего пестрела другая: «Лудший Хокаге». Вычислить автора было проще простого. Наруто узнавал почерк своего ученика. «Достойно», — подумал он, попивая с утра прохладное молоко на балконе. Поразмыслил и снова пришел к той же мысли. «Достойно. Молодец. Только один нюанс…» Наруто возмутило то, что Четвертый был несправедливо обойден стороной, потому, прихватив с собой банку оранжевой краски, кисть и снаряжение, он полез исправлять художества Конохамару. Не прошло и получаса, как поперек лица Йондайме появилась аккуратная надпись: «Герой Конохи». А под носом у баа-чан короткое: «Согласен». Наруто уже карабкался наверх, когда над головой раздался знакомый голос: — Какого черта ты творишь, шаннаро?! Чья-то сильная рука подхватила его за грудки, заволокла на вершину скалы и стала отчаянно трясти. — Шестнадцать лет, черт подери! И ты лазаешь портить памятник! — Эй-эй, Сакура-а-ча-ан, — жалобно лепетал Наруто. — Я же того, даттэбайо… — Она же снова взбесится! Нам же хуже будет, бака! — Са-сакура-чан… Подруга наконец отпустила его, и Наруто плюхнулся задом в пыль. — Там было не все верно. Я подправил, — попробовал оправдаться Наруто. Сакура, хмыкнув, сложила руки на груди, и отвернулась. Ее хмурое лицо вдруг разгладилось, словно она вспомнила что-то важное. — Я не за тем тебя искала вообще. Ты своими художествами сбил меня с мысли, идиот! — рыкнула она и окончательно успокоилась. — Хината пришла в себя. Наруто подскочил. — Хината?! — Да. И к ней даже пускают. Можешь успеть пока… — Спасибо, Сакура-чан! — заорал Наруто и сиганул со скалы вниз. — Эй, ты куда?! — воскликнула Сакура. — Убьешься! Она подскочила к краю скалы. Наруто и след простыл. — А ну ни с места! — грозно воскликнули со спины. Сакура обернулась. В десяти шагах стоял Котецу. Увидев ее, он обомлел и начал заикаться. — С-сакура… Ты… Ты памятник обрисовала? — Чего? Котецу указал взглядом на банку с оранжевой краской и кисть, валяющиеся в пыли. Сакура посмотрела на свои ладони. На них остались пятна, должно быть, после того, как она тормошила Наруто за перепачканную в краске куртку. Сакура до хруста сжала кулак. — Да ты с ума сошел, шаннаро?! Чунин испуганно попятился. Сакура в порыве ярости схватила с земли банку и швырнула в Котецу. Тот смылся шуншином. — И додумался же меня подозревать! — крикнула Сакура вдогонку. — Идиот!****
Все время, что Хината была без сознания, Наруто не находил себе места. Они прежде не особо пересекались. Большую часть времени он даже и не помнил, что существует такой человек, но стоило Сакуре обронить мимоходом, что Хината в тяжелом состоянии после миссии, как Наруто страшно перепугался. Он мало с кем общался, кроме Сакуры, команды Конохамару и Ируки-сенсея, но тем не менее его широкая душа принимала каждого, кто не сопротивлялся его расположению. А кто сопротивлялся, того Наруто запихивал себе в душу силой, предварительно разбивая ему кулаками в кровь физиономию. Киба, Неджи, Ино, Тентен, Густобровик, Шикамару, Чоджи… И этот, который в очках и с жуками. И эта, которая с веером, тян Шикамару. Никто не имел права обижать их. Хината с виду была неплохим человеком. Тихим, неприметным. Добрым. Она не должна была умереть. Это было бы неправильно. Перед глазами вспышками мелькал ее бой с Неджи, кровь, на которой Наруто поклялся, что победит Неджи и отомстит. Недавняя встреча в рощице. «Я убью того, кто это сделал с ней!» — воскликнул он сгоряча, пытаясь пробиться в операционную, над которой горел красный фонарь, но кто-то резко дернул его за плечо. Шикамару. «Придержи коней. Этого человека уже убили». Наруто сник. Понуро пробормотал: «Жаль». Теперь, если бы Хината умерла, ему бы даже мстить было бы некому. А месть вроде бы помогала, не зря же Шикамару ходил мстить за Асуму-сенсея, да и Саске… Наруто промчался по коридорам госпиталя, считая номера на дверях и, наконец найдя нужную, едва не сбил с ног дядьку с длинными черными волосами и в белоснежном кимоно. Наруто врезался в него грудью и испуганно отскочил. Дядька хмуро взглянул на него бесцветными глазами, совсем как у Хинаты, и поджал до бела тонкие губы. — Полагаю, ты ошибся палатой. — Д-да, наверное… — испуганно пробормотал Наруто, в то же время отлично сознавая, что ни черта не ошибся. Он краем глаза скользнул по оранжевым пятнам на белом полотне кимоно, которые остались после столкновения, и взмолился, чтобы дядька этого не заметил. Этот… он отец Хинаты? Страх-то какой. Дядька величественно прошагал мимо, шурша кимоно. За ним следом плелся сморщенный дедок с такими же длинными темными волосами, только загорелый. Наруто сделал вид, что прошел чуть дальше, к соседней палате. Задумчиво посмотрел на номер двери. Дождался, пока дядьки скроются за поворотом, и порачковал назад. Бьякуган-бьякуган… Интересно, они меня сейчас видят? Или поверили? Наруто тихонько задом просочился в палату к Хинате, немного постоял, просунув голову в коридор, убедился, что страшные родственники не вернутся и не вышвырнут его прочь, и полностью втянулся внутрь. — Кто вы? — спросил слабый голосок. Хината лежала в постели, чуть повернув голову в сторону двери, и увидела его лишь тогда, когда он сделал несколько шагов в сторону кровати. — Э-э… — Наруто смущенно почесал затылок. — Я, того… Девушка вдруг вспыхнула и подскочила на кровати. — На-наруто-кун? А ведь мгновенье назад, казалось, умирала. — Хината, ты чего? — перепугался Наруто, подлетел к ее постели, схватил за плечи и едва ли не насильно уложил обратно. — Тебе ж нельзя. Меня же Сакура-чан и тот дядька точно убьют, ттэбайо! Хината покачала головой, и по ее вискам растеклись прозрачные дорожки слез. Наруто расслабленно выдохнул. Кажется, ей было лучше.****
Цунаде сидела в кресле за горами бумаг. Перед ней стоял Хьюга Хиаши в кимоно с оранжевыми пятнами и один из старейшин Хьюга. Хиаши что-то величественно рассказывал ей, а Цунаде деловито кивала, но думала о своем. В частности, от серьезного разговора ее отвлекали пятна на кимоно главы Хьюга. «Два разных цвета. Желтый и оранжевый». Она мысленно цыкнула, вспоминала надписи на монументе Хокаге. Неудовлетворение ее правлением ширилось и набирало обороты. «Негодники. Еще и переписки устраивают!» Годайме слабо пристукнула кулаком о столешницу, чтобы Хьюга не заметили. В ее сложные мысли вклинился голос Хиаши: — …хотел бы лично поблагодарить человека, который спас мою дочь. — Ах да. Разумеется, — спохватилась Цунаде. — Я за ним уже послала. В дверь постучали. — Войдите! В кабинет заглянула маска кота с красными узорами. Хьюги обернулись на вошедшего, и оранжевые пятна на груди кимоно Хиаши повернулись к Годайме самым красочным ракурсом. Цунаде вновь захлестнуло сдержанное негодование. Согласен. Согласен, значит, а?!