***
Некоторые знаки и символы, которые попадались на пути, мне удалось перечеркнуть, но когда я вошёл в тот самый амбар, ими оказалось исписано абсолютно всё: голые бетонные стены до высоченного потолка, сам потолок с облупившейся побелкой и жёлтыми кругами от влаги, грязный пол, двери и окна; так, что до них никак не добраться. Да и плевать я уже хотел на знаки, когда взгляд метнулся к фигуре брата. Он, среди этого безумия, в масштабах пустого пространства, куда бы с лёгкостью поместился дирижабль, казался точкой. Беззащитный, привязанный к стулу, избитый и без сознания. Сердце пропустило удар. — Сэмми! — не задумываясь, я рванул к нему, не помня себя и о возможной опасности. — Сэм, эй… — его голова была опущена, чуть влажные волосы закрывали лицо и ужасные синяки, переходящие и на шею, но брат был жив. Я легонько тормошил его за плечи, хлопал по щекам, чтобы он пришёл в себя — безрезультатно. — Нужно идти, — скорее себе, чем ему, бормотал я и успел лишь надсечь верёвку, сковывающую его запястья, как за спиной послышались шаги, а затем громкий хлопок — массивные двери захлопнулись, и рядом с ними ухмылялся и держал руки скрещенными на груди сам Метатрон. — Ну-ну, не стоить торопиться, — и он опустил стальной засов, замыкая ловушку. — Рад тебя видеть, — божий писарь улыбнулся самой мерзкой улыбкой, на которую только был способен его сосуд. — Как дела? — и осклабился ещё шире и противнее, делая шаг навстречу и разводя руками. — Будет лучше, когда ты, крыса канцелярская, наконец, сдохнешь! — я старался спиной загородить брата и держал наготове клинок. В тот миг мне было плевать на себя, лишь злость становилась сильнее, прочнее оседала где-то в сердце, и сдерживать её было во много раз сложнее. — Оу, — Метатрон, видом напоминавший бродягу с многолетним стажем, театрально прислонил грязный палец к губам и скривился. — Зачем грубить? Вот так сразу! — он процокал языком, а затем, облизав сухие губы, вновь расплылся в улыбке. — Выглядишь хреново. Могу поспорить, племенная татуха заставляет делать тебя ужасные вещи… И придаёт тебе немного силёнок. Я прав? — даже сделал паузу и погрозил пальцем, — Только проблема остаётся в том, что тебе — меня всё равно не одолеть, а я — не смогу оставить тебя в живых. Уж извини, но вы с братцем имеете дурную привычку вмешиваться и рушить все планы! — Думаешь? — я зеркалил его шаги, не давая сократить дистанцию между нами. — Мы и не таких убивали, не льсти себе, — мне придавали уверенности печать и клинок. С ними я превратился в смертоносное оружие, и если Метатрона мне всё же не удастся убить, то я смогу его здорово ослабить и замедлить. — Ты на моей территории, — недвусмысленно намекнул он на заброшенный амбар, находящийся у чёрта в заднице. — Никто из твоих дружков не пробьётся, Дин Винчестер, — лилейно произнёс Метатрон и из его рукава блеснул ангельский клинок. — Согласись, план оказался простой до жути, но такой действенный! Найти вас, болванов, было ещё проще, — с каждым его словом он делал шаг навстречу, но почему-то медлил, зато печать на руке стала гореть сильнее — значит, я смогу дать ему должный отпор. — Не обольщайся. Кажется, мы говорили о чём-то ещё. Я отвечал на автомате, на адреналине. Все слова — как в тумане, да и вряд ли они несли какую-то важность, лишь сильнее разозлили, и я нанёс свой первый удар. Метил в горло, но Метатрон, на удивление, ловко поймал мою руку и, чёрт, отшвырнул меня в стену, как будто я боролся с Титаном! — Видишь, не такой уж ты и силач с этой дрянью на руке, — он шёл не торопясь, но его голос и шаги разносились эхом по всему помещению. Удар был сильным, но желание прикончить этого гада было во много раз сильнее и заставило быстро подняться и сориентироваться — увернуться от удара ангельским клинком. — Что же ты, Дин, — архангел выставил руку вперёд, и меня мощным потоком воздуха снесло с ног и прижало к обшарпанной стене. В глазах потемнело, а дышать стало труднее. Мысли проносились одна за одной, но пальцы всё так же стискивали клинок. Рука горела. Печать сопротивлялась. Я чувствовал её жар и покалывание, я чувствовал силу, расползающуюся по венам — что-то похожее когда-то пришлось испытать в битве с Абаддон. — Думаешь, убьёшь меня… И что тогда останется? — Метатрон сжимал ладонь в кулак, продолжая на расстоянии удерживать меня в невидимых тисках. Кажется, он пытался надавить ещё, хмуря брови и распуская язык. — Кучка ангелов, не знающая куда податься? Фанатики и невинные люди? И ты — в скором времени озверевший до такой степени, что вырежешь любого без разбора, — он сделал пару шагов ближе, но сила его стала спадать. Печать. Она противостояла ему. Ещё немного — и я бы уже стоял на ногах. — Как думаешь, почему после убийства Абаддон тебе стало всё чаще сносить крышу? И как думаешь, кто умрёт сразу же после того, как ты убьёшь архангела? — божий секретарь указал на себя и недвусмысленно посмотрел на бесчувственного Сэмми, а меня ещё раз с ног до макушки обдало жаром. — Печати после меня будет уже мало какого-нибудь сошки, проходимца с улицы. Ей захочется больше смертей, то есть, тебе, и ты уже не сможешь себя контролировать, — шипел он и резко отпустил руку, но вопреки его ожиданиям, я не рухнул на пол, а бросился на него. Я помню, как эти фразы задели — словно в сердце вонзилось несколько рыбацких крюков и рвануло их в разные стороны. Помню, как смог ударить Метатрона в скулу рукоятью клинка, как коленом со всей злости пнул в живот и швырнул того на пол. Помню, как схватился за своё оружие двумя руками и навис над мерзким отродьем, собираясь пронзить его грудь. — Я не стану Каином! — помню, как процеживал эти слова сквозь зубы, и как архангел перехватил мои руки, с большим трудом не давая мне себя убить. — А даже если у меня и съедет крыша, это будет лучшим, чем оставить тебя в живых, — я помню, как надавливал сильнее, как лицо Метатрона краснело, руки слабели, а лезвие уже касалось его грязной, дырявой куртки. — Я рад, что ты понял, — кое-как выдавил он и усмехнулся. Это не должно было выбить меня из колеи, но в эту же секунду, в этот самый момент, когда кинжал должен был пронзить плоть, ангел исчез, как по щелчку, а я рухнул на пол. — Я избавлю тебя от этой участи, — когда я повернул голову на звук его голоса, меня ослепила боль. Один удар, второй — сначала в челюсть, затем — в ухо, ногой, третий — в бок и ещё один — выбивающий из руки клинок. Я помню, как во рту стало солоно, как зашумело в ушах, и как глотал воздух ртом, пытаясь отдышаться и сориентироваться. Помню, как пытался отползти и дотянуться до кинжала, но руку больно придавило к полу. Ещё немного и затрещат кости. — Нет-нет, тебе эта штучка противопоказана, — говорил Метатрон, надавливая ботинком на мои пальцы, сильнее, будто желая, чтобы они стали частью пола, а косточки стёрлись в порошок. — Лучше помолись за свою душу, вдруг Господь услышит и спасёт тебя ещё разок? — захохотал он, поднимая первый клинок. Я помню, как резко стало тихо. Тишина аж звенела — от поднявшегося ветра дрожали стёкла, гул снаружи дублировался шумом и в голове. Рука всё ещё была эпицентром боли, но она начала угасать: Метатрон исчез. Понимание этой пустоты, этой тишины выстрелило в голову — я рывком вскочил на ноги, забыв себя целиком и полностью, пытаясь выжать из этой пустоты и этой тишины весь максимум. Метатрона нет — был шанс помочь брату. Первого клинка нет — но я вспомнил про пистолет. Может быть, это сработает. Может быть, Кас или Кроули придут на помощь. Я стрелял в символы — в потолок, по стенам, практически без разбора. Стрелял в окно дважды — с первого раза оно покрылось сеткой, затем — несколько осколков разлетелись по сторонам. Времени ушло мало — Метатрона всё ещё не было. — Сэм, ну же! — в несколько быстрых шагов я оказался возле брата. Схватив осколок с пола, без раздумий, я продолжил освобождать его от верёвок. — Давай, дружище, пора сваливать, — нам даже не нужно было идти до двери, выйдем в окно! И потом обязательно придумаем, как исправить это дерьмо. В тот момент, я забыл абсолютно обо всём. Почему-то именно там, в этом чёртовом амбаре, мне по-настоящему стало не по себе. Холод пробивал на дрожь, а из-за крови руки становились скользкими и плохо слушались; кровь мешала смотреть — заливала глаз и текла с губ, а Сэмми почему-то всё ещё был без сознания. — Давай же, ну… — с верёвкой на руках было кончено, и я почти уже справился с ней и на ногах, как за спиной послышалось трепыхание гигантских крыльев, а за тем чья-то сильная рука сковала мне горло и ещё несколько — схватили за руки. — Думаешь, я бы дал тебе улизнуть? — лилейно и одновременно злобно процедил Метатрон, наклонившись ко мне, так близко, что я чувствовал запах изо рта и его горячее дыхание на себе. — И, думаешь, я бы позволил тебе умереть быстро и спокойно? — он пошевелил пальцами, и его ангелы-ублюдки рывком заставили меня подняться на ноги. — Мы ещё не наболтались, не находишь? — Метатрон держал мой клинок в руках и нагло ухмылялся, а его дружки не давали мне даже шевельнуться, перекрывая доступ к кислороду, а в поясницу уже упиралось острие кинжала. — Эту хитрость использовали военные Вьетнама на допросах, чтобы пленные не разбегались, а вот выкладывать информацию могли. Это называется «сделать голову на палке», — его голос звучал напряжённо, он склонил голову на бок, но та мерзкая улыбка стала лишь шире и довольнее. Его зрачки были расширены, он был в предвкушении, а я… Я пытался сделать хотя бы вдох. Метатрон поднял палец вверх… Команда. И кинжал резким ударом вонзился в спину, заставив меня дёрнуться всем телом и задохнуться от боли, захрипеть и раскрыть рот, хватая воздух. Сразу же — второй удар, туда же, но глубже. Я чувствовал хруст, а затем — мгновенную слабость, бесконтрольность тела. Ноги перестали держать, руки — ослабли, пальцы разжались и пистолет грохнулся на пол, но как он упал — я даже не слышал, лишь продолжал дышать и как-то справиться с болью. В этот момент всякое ощущение, кроме неё, прекратило своё существование, даже жжение печати прекратилось, будто её никогда и не было. — Теперь ты понимаешь, почему так называется, да? Если перерубить позвоночник… — но дальше я и не пытался слушать. Слух пропал, в глазах темнело, а в мыслях было одно — я проиграл. И это поражение означало крах нашего мира, крах Небес и всех надежд на светлое будущее. Я помню, что пытался держать глаза открытыми, но в следующий раз я себя обнаружил уже на полу, в расползающейся луже крови, привалившегося к стене, как сломанный манекен, а Метатрон был рядом. — Ослиная челюсть оказалась не такой уж надёжной штукой, да? — говорил он, опустившись на корточки возле меня, рассматривая клинок и проводя по его резцам пальцем. — Если бы мы были друзьями, я бы дал тебе совет, — очертания его фигуры были не чёткими, смотреть на него было физически тяжело. Это было невыносимо. — Я бы сказал, что черпать силы из Слова Божего куда надёжнее… — и острое лезвие оставило на мне длинную, глубокую борозду, тянущуюся от ключицы до низа живота. Но я молчал. Может быть, хрип периодически звучал из горла, и дыхание было тяжёлым, сбивчивым… Я молчал, потому что на крик не хватало сил. Мыслей в голове становилось меньше. С каждой новой царапиной на теле, с каждой каплей крови, вытекающей из вен, становилось тише, но я не хотел умирать. Мне не хотелось сдаваться! Чёрт, я так не хотел сдаваться, что отчаянно цеплялся за каждое слово этой мрази, цеплялся за каждый вдох, но и он становился реже и реже… В какой-то момент, в какую-то секунду я понял, что Метатрона рядом уже нет, вместо него — Сэмми. Он держал на моей груди какую-то тряпку, что-то говорил. Я был рад его видеть. Я так был рад его видеть! Я так хотел сказать всё, о чём сбивчиво клубилось в голове… Я так хотел попросить у него прощения! — «Дин…» — то, что он говорил, я понимал по губам. Его голос я практически не слышал и уже практически не чувствовал его касаний. И мне стало так страшно… Боже, так страшно! — «Всё будет хорошо, мы выберемся», — вероятно, это Сэм и пытался сказать. Я помню, как блестели его глаза, как он взял меня за ослабевшую руку, а за его плечом молча стоял Кроули. Я помню, как перевёл на него взгляд, а затем, вобрав в грудь побольше воздуха, почувствовал, что падаю. Падаю, падаю, падаю…***
Когда я открываю глаза, то не вижу ни белого потолка мотеля, как ожидал, ни даже стёкол любимой импалы. Перед моим взором открывается даже не осеннее тёмно-сизое небо, и даже не серые стены заброшенного амбара Метатрона. Вместо этого — бескрайняя, душная, слишком неестественная темнота. Здесь безумно жарко. Будто солнце настолько нагрело землю днём, что ночью от асфальта всё ещё исходит пар. Здесь воздух сухой, и, наверняка, если похлопать по одежде, то из неё взлетят пыльные облака, которые сию же секунду куда-то рассеются и сольются с другой пылью. Огромных усилий мне стоит коснуться лба, протереть липкую кожу и понять, что чувствительность медленно возвращается к телу. Ощущения такие, будто меня разодрали по частям и снова собрали, как Железного дровосека из книжки про страну Оз. — Чё-ё-ёрт, Сэм… — тяну вымученно и тихо, даже не представляя, в какое дерьмо мы вляпались на этот раз. — Сэм? — титанических усилий стоит повернуть голову и увидеть, что брата рядом нет. Каменное самообладание позволяет лишь громко выдохнуть от понимания того, что я не знаю, где нахожусь; что широкий, занесённый барханами, коридор выглядит слишком фантастическим для того, чтобы быть реальностью. Когда я пытаюсь восстановить события до того, как здесь оказался, на ум приходят обрывки фраз и смазанные образы, больше похожие на сон или фантазию в полупьяном бреду, хотя бы потому, что Джо никогда не надевала красное платье и не просила с ней потанцевать, а ещё потому, что сияющие сферы под пустыми плащами больше смахивают на кроссовер «Аватара» и «Звёздных войн». И всё же, где я? Не имею и малейшего понятия. Как сюда попал? Не известно. Где Сэм? Остаётся только гадать и надеяться, что с ним всё в порядке. Дерьмо! Я смотрю на наручные часы, будто на них будут написаны все ответы на мои вопросы, будто они в один миг решат мои проблемы, но нет. Я вижу лишь то, что стрелки на них медленно ползут в обратную сторону, близясь к полуночи. Оставаться на одном месте — невыносимо. Песок остаётся горячим и норовит сделать из меня кусочек зажаренного бекона, если я не заставлю себя подняться и что-то предпринять. Минимум — осмотреться и увидеть тёмный песчаный коридор с высокими каменными стенами, кое-где поросшими зеленью. Максимум — выбрать направление и проверить, что там, за горами песка, в бесконечности прямой дороги. Ноги сами несут прочь, а я всеми силами держу себя в руках и стараюсь не думать о том, что всё это кажется подозрительно знакомым. Я бы даже допустил мысль о том, что это результат неудачной попойки, если бы не… «Всё стало таким предсказуемым…» Голос тихий, ни мужской и ни женский, он явно выбивался из роя мыслей и звучал слишком…отчуждённо? Он — как один внезапный удар по оголённым нервам, короткий, но сбивающий с толка, звучащий…точно в моей голове? Или откуда-то извне? — Я надеюсь, это не новые приколы наших пернатых дружков, — чтобы стереть всю абсурдность и неясность момента, чтобы сбить нарастающий страх, я говорю вслух, не боясь быть кем-то услышанным. Здесь никого нет. Точнее, из живых — никого, но, чем дальше я захожу, чем глубже ноги проваливаются в зыбкий песок, тем больше тел я замечаю под ним. Как бы я не хотел стараться быть непоколебимым, как бы я не хотел отказаться от страха, он заставляет челюсти сжаться крепче и загоняет сердце в учащённом ритме. Оно колошматится где-то в желудке, а его удары отдаются грохотом в висках. — Спокойно, Дин. Ты просто ещё не всё знаешь. Сейчас немного освоишься, поймёшь что к чему, и всё разрулится, — рассуждаю вслух, подходя к ближайшему телу, погребённому под песчаным слоем. Не знаю, зачем это делаю — стряхиваю с трупа песок — и не понимаю, что мне это даст. Разве что, случится чудо, этот бедолага воскреснет и расскажет мне всё в ярчайших подробностях. — Хотя бы понять, не монстры ли тебя прикончили… — мертвец оказался ещё совсем юным парнишкой с обожжённой кожей и забитыми песком глазами и ртом. Может быть, при жизни, он напомнил бы мне Адама… Такой же худощавый, большеглазый и светловолосый. — Что скажешь? — нам с Сэмми не привыкать обследовать тела. Все действия уже доведены до автоматизма — проверить дёсны на наличие клыков, осмотреть раны и возможные отметины, но, кажется, как раз-таки их у пацана и нет. Вероятно, он просто задохнулся, оказавшись погребённым. То же самое и с мужчиной, отличие лишь в том, что у него была пробита голова. То же самое с полноватой дамой преклонного возраста, только у неё было вывихнуто плечо и сломана лодыжка. «Я не знал, что всё так обернётся…» Тот же голос, вклинивающийся в мысли, в этот раз заставил вздрогнуть и отшатнуться от ещё одного обожжённого мужчины. Всего на долю секунды мне показалось, что это он мог сказать, но его глаза с тёмно-серой поволокой оставались неподвижными, а клыкастые челюсти расслаблены. Его лицо с наростами и струпьями оставалось страшной, замершей маской, а я лишь могу предположить, что спятил. — Если это ты со мной болтаешь, то я грохну тебя ещё раз! — морщась, я медленно поднимаю его горячую руку с толстыми, длинными, острыми когтями. — Что же ты за тварь такая? — но на деле, у меня уже есть догадка, только верить в неё совсем не хочется. Когда я был в Аду, то успел повидать настоящие лики демонов. Отдалённо они напоминали этого красавца, только были во много раз ужаснее. Извращённая до неузнаваемости форма человека, будто вывернутая наизнанку со всеми изъянами и грехами, н а п о к а з. «Я тебе не врал. Никогда не врал!» От громких слов неосознанно бросаюсь назад, как от кипящего масла. Они — как удар под дых, как звук выстрела в пещере — до потери равновесия. Чтобы не упасть, опираюсь о стену и тут же одёргиваю руку от ощутимого толчка — камень загудел и завибрировал, а затем, как идеальный часовой механизм, по кирпичику начал расходиться, образовывая что-то вроде нового коридора. Холодный порыв ветра затягивает внутрь, и я решаюсь ему повиноваться. Этот поворот резко сбивает жар, и дрожь мгновенно пробегает по телу. Здесь дышать становится легче, воздух влажнее и свежее, но за спиной всё также слышится гул, и ветер приносит редкие песчинки. Сначала впереди совсем ничего не было. Просто темнота, просто тёмный, холодный тоннель, внушающий чувства, похожие на опасения, тревогу, сомнения и страх, но совсем скоро, может, шагов через сотню, темнота рассеивается яркой вспышкой и оставляет после себя пронизывающий холод и жуткую жуть. Когда глаза привыкли к свету, первое что я вижу — человек тридцать напротив, стоящие идеальными рядами. На первый взгляд, они кажутся людьми. Первые секунды нашей встречи я стою неподвижно, всё ещё находясь в оцепенении и шоке, пытаясь как-то осмыслить всё невероятное, что сейчас происходит. Первые секунды нашей встречи, все, как статуи. Но то, что они одинаково одеты, я замечаю только после того, как моргнул. И чем дольше я всматриваюсь, тем страшнее становится. У всех — одинаковые пятна грязи и крови. У всех — одинаковые шрамы на руках от порезов и ожогов. Но посмотреть на их лица мне не хватает смелости, в глубине души зная, кто они, зная, кого я в них увижу. Когда оборачиваюсь, боковым зрением фиксирую, что все, как один, делают то же самое. И вместо того, чтобы увидеть проход, из которого вышел, я встречаюсь взглядом с адской, черноглазой тварью, которую видел в песках предыдущего коридора, а за ней — всё такие же ряды и шеренги бесконечного количества одинаковых фигур. — Этого не может быть… — мы говорим синхронно, но голос звучит только один — мой. Рука невольно тянется к обезображенному лицу, с которого, будто пластами сняли кожу и…раскатистый рык звучит откуда-то из груди. Я смотрю в угольные глаза, и все сомнения рушатся к ногам мелкими осколками. Я смотрю в них, и руки сжимаются в кулаки, а челюсти стискиваются так плотно, что ещё чуть-чуть и зубы раскрошатся. Я смотрю в зеркало и вижу то, кем являюсь, чувствую…силу, мощь, жжение, концентрирующиеся в метке. Она пылает на коже — её видно даже через плотную ткань рубашки. Ощущения такие, будто только что раскалённым ножом вскрыли гнойник — боль смешивается с облегчением, но ярость и жажда крови всё ещё сидят где-то внутри, а голос… Голос теперь звучит повсюду, отражается от каждого зеркала, обретает нотки властности и грубости, становится похожим на мужской: «Печать никогда полностью не отпускает…» — Заткнись! — задрав голову вверх, я вижу лишь очередные зеркальные пластины, и это ещё больше выводит из себя. — Кто ты, чёрт возьми?! — вырывается само собой, и кулак бьёт гладкую, прохладную поверхность одного из множества зеркал. В эту секунду, в это короткое мгновение вспышки злости, мне вдруг захотелось выпустить все кишки тому, кто сейчас меня разыгрывает. В этот момент нашего короткого диалога, мне хочется сжать первый клинок и вырезать им сердце тому, кто морочит мне голову. В этот миг мне хочется крови. «Чудеса-таки случаются!» Будь я ещё раз проклят, но в этот раз, именно на этой фразе, я узнаю, кому принадлежат эти нотки, и не могу сдержать рык. Краем глаза замечаю в отражении, как звериная маска искажается в оскале и как в чернеющих очах загорается огонь. — Кроули, сукин ты сын… — но в этот момент, именно в это мгновение, я ловлю себя на мысли, что всё встало на свои места; и оскал становится усмешкой. — Значит, я мёртв, да? — все мои отражения, как и я, смотрим вдаль и упираемся на свой же дикий, чужой и враждебный взгляд. — Значит, я угодил в твой загажник? — резкий поворот головы — и снова я смотрю на себя — другого, странного, проклятого, и в моей зажатой руке теперь покоится то, что способно в одну секунду сорвать все тормоза с терпения и самообладания. По телу проносится ток, а первый клинок становится, будто продолжением кисти. Внутри меня, чувствую, как что-то разгорается, клокочет и рвётся наружу — неимоверная сила, величайший дар, от которого мы с братом ошибочно пытались избавиться. «Слушай сюда, Дин Винчестер! То, что ты сейчас ощущаешь — не смерть! Это — жизнь! Её новая форма…» Лезвие касается ближайшего зеркала, и отражение поддаётся лёгкой ряби. Она тает и исчезает, сменяется новым образом — скромным интерьером моей комнаты и в ней — сам король Ада, говорящий со мной. Так близко… Так, что — протяни руку и я окажусь рядом, но пальцы касаются холодной гладкости…и тогда кулак сжимается сильнее. От первого удара зеркало покрывается мелкой сеткой, а Кроули смотрит через неё прямо мне в душу. «Открой глаза, Дин. Увидь, что вижу я! Почувствуй, что я чувствую… И пойдем, повоем на луну.» Второй удар сродни действию дефибриллятора — электрический разряд от кончика клинка проходит через всё тело, а звон разбивающегося стекла оглушает и заставляет зажмуриться. Я был готов к тому, что осколки лопнувших зеркал осыплются дождём и прорежут кожу, я был готов рухнуть на пол и прикрыть голову руками, но вместо этого последовало чёткое «пум-бум» собственного сердца и тиканье часов.