open

\\ — Сереж, смотри, что могу! Телефон, снимающий все это дело со стола и, скорее всего, удерживаемый от падения сахарницей, дрожит, но картинка все равно получается четкой. Эрик задирает правую ногу, обхватывая носок ботинка рукой. Нетрудно догадаться, что, стоя на одной ноге, он сейчас попытается ловко перепрыгнуть кольцо, не отпуская вторую ногу. — Он сейчас ебанется, — коротко резюмирует Максим за кадром. Не то чтобы он в Шутова и его гибкость не верил, вовсе нет, просто сам пробовал уже провернуть такое, и, поверьте, это не так просто, как кажется. Сережа появляется в кадре, но не успевает среагировать, когда Эрик, наконец, делает прыжок и, не удержавшись, заваливается на пол. — Я ж сказал. — Зато я сигарету ртом поймать могу, а ты нет! — отвечает Эрик, быстро вскакивая с пола и отряхиваясь. Камера этого не записывает, но легко представить, как Макс и Сережа синхронно переглядываются и закатывают глаза. — В прошлый раз ты чуть ей не подавился, а мы едва не умерли от смеха. Эрик срывает наушники, не в силах дальше слышать счастливый смех — чужой, собственный, какая, к черту, разница. Тупо пялится на проплывающий мимо пейзаж заваленных снегом лесов и полей. Вы уверены, что хотите удалить видеозапись? \\ Кажется, прошла целая вечность, но на самом деле это было всего несколько дней назад. Был «Восход» с его шумными официантами, обещающей выколоть всем глаза, а потом устроить резню бензопилой Майер, с успокаивающим всех Сережей, с вкусным запахом кофе, которым они все уже, кажется, пропитались насквозь, негромкой музыкой из колонок и всей этой счастливо-теплой атмосферой. — Ну, какое у Сережи настроение сегодня? Плохое, отвратительное или просто мерзкое? — интересуется Эрик у играющего на фортепиано Макса. Тот жестом показывает, что все, вроде бы, даже нормально. Что ж, тогда будем его портить. Шутов просит Кристину отдохнуть и сам идет делать кофе для Сережи. Руки будто живут своей отдельной жизнью, выполняя доведенные до автоматизма действия, пока Эрик собирается с мыслями. Он смотрит на вертящегося вокруг Свободы PLC, забывает совершенно о барахлящей кофемашине и вспоминает зачем-то, что они с Сережей не разговаривали нормально больше недели. Или двух. Или пора ему признаться уже, наконец, что он сумасшедший и безумно скучает по человеку, с которым, вроде бы, общается каждый день. Трущев наконец-то отходит от Макса к стойке, вопросительным взглядом напоминая про нерассказанную не смешную историю, и это единственный шанс начать разговор, поэтому Эрик практически выпаливает: — В Краснодаре знали одного парня, Кримлидис, помнишь? — не дожидаясь даже простого «ага», продолжает, — Он недавно записал альбом, теперь в тур собирается с парнями. Меня с собой зовет. Каждое слово вызывает глухую, ноющую где-то под ребрами злость и плохое предчувствие. Максим, как нарочно, начинает играть известную всем и каждому «К Элизе», но фальшивит ошибается, прибавляя атмосфере драматичности, а себе минус в карму. — И? Ставит перед Сережей горячую чашку кофе. — Я согласился. Эрик шумно выдыхает, не зная, что говорить дальше — а стоит ли? — и что делать. Опирается о стойку, рассматривает собственные руки и замечает неопрятно торчащую ниточку на рукаве. Ниточка, блять… Трущев морщится, когда делает глоток. Кофе, вроде, точно такой же, он сам учил Эрика готовить его так, как нравится PLC, но сейчас напиток кажется слишком горьким. — Правильно, — говорит Сережа, — Когда уезжаешь? Ложка стучит о край чашки неестественно громко, перекрывая даже пение Макса. Остается только считать удары, пока Эрик пытается заставить себя поверить, что последняя реплика ему послышалась, что его не могут так просто отпустить, что в тоне PLC вовсе не холодность и равнодушие. — То есть ты… не злишься? — впервые за все это время, Шутов позволяет себе отвлечься от разглядывания ниточки и поднять взгляд на Сережу. Старается скрыть в голосе обиженные нотки, — Честно, не такой реакции я ожидал. Разве это… не знаю, не эгоистично? Эрик не понимает. Не может понять. Если бы вид Трущева был хотя бы растерянным, то с сердца немного, но отлегло бы. Однако следующее, что он говорит, звучит логично, уверенно и без малейшего намека на боль: — Это всегда было твоей мечтой. А следовать за мечтой — это не эгоистично. Делать то, что нравится тебе — это не эгоистично. Эгоистично было бы в моем случае тебя здесь удерживать. «Удерживать». Будто он здесь против своей воли. В сознании маячит мысль: «как ты без него будешь?», но Сережа отгоняет ее подальше. Как-нибудь выживет без этой лохматой макушки, без встречающих неизменно каждый день улыбок, без дурацкого смеха, подколов и шуточек. PLC криво улыбается и отодвигает от себя кружку. Ее горячий бок обжигает ладонь. — Эй, мы же не прощаемся навсегда. Свидимся как-нибудь. Тур не вечный, может, заебешь этого Кримлидиса и вернешься. Эрику кажется, что Сережа говорит это скорее для себя, успокаивает, смотрит сквозь Эрика, не замечая совершенно, ровным счетом ничего. Шутов дергается, когда мужчина вдруг делает резкое движение рукой, замирает, потому что… Трущев вполне будничным жестом убирает с его рукава ту самую блядскую нитку, а потом также вполне естественно касается запястья — почти невесомо, только кончиками пальцев. Их взгляды, до этого прикованные к мешающей детали, сейчас встретились. Глаза у Эрика внимательные. Темные, как бездна, и непонятно совсем, что в голове этого ребенка происходит. Иногда он казался мальчишкой, который шумно кричал любимые песни на улице, привлекая внимание прохожих, и лез обниматься со всеми подряд. Сережа шутил, что если по паспорту Эрику слегка за двадцать, то психологически около двенадцати. Но — одно большое НО — иногда он чересчур взрослый, и тогда хотелось бежать от этого взгляда. Хоть к Максиму бежать. Тот пусть и надоедливый, бесящий, язвительный, и еще уйма недостатков — по мнению Сережи, он вообще весь состоял из недостатков, но все его мысли — на поверхности серо-голубых волн в глазах. — Я одного не понимаю… почему сейчас? — спрашивает Сережа. Почему сейчас, когда уже все постепенно налаживается, старые раны покрываются корочкой, а улыбка появляется чаще? Почему? Эрик сглатывает. — Потому что сейчас ты не один. \\ Они заплетают Софе косички. Это, конечно, была идея мелких — Кристине с Дианой внезапно захотелось поиграть в парикмахеров, чем они и занимаются, как только табличка на двери сменяется с «open» на «close», а Авазашвили просто удачно попалась им под руку. — У меня сейчас руки отсохнут, — ноет Майер, глядя прямо на снимающего, однако послушно продолжает помогать, потому что ее попросила Кошелева. Дверь сзади распахивается, камера разворачивается и вылавливает о чем-то переругивающуюся парочку. Однако они тут же прекращают перепалку и удивленно пялятся на почти преобразившуюся Софи. — Поменяли профессию бариста на парикмахера? — усмехается Макс. — Тогда и меня уж подстригите. В кадре рука с бесчисленными браслетами и кольцами беззвучно указывает Максу на второй стул. Камера перекочевывает в руки Трущева — он держит ее не совсем ровно, половина голов в кадре обрезается, — а Эрик с расческой в руках тихо подкрадывается к Максу. Прямо как пиздец. Парой уверенных движений он делает ему самый кривой начес из всех возможных. — Ой, какой сексуальный горшочек! Макс разглядывает свое отражение в кофейнике и тянется за выпрямителем для волос. Картинка обрывается. В купе жарко, и этот контраст настоящей метели за окном и давящего удушья смешит. Эрик в шутку просит соседа по купе открыть форточку и странно блестит глазами, услышав: — Тебя продует сквозняк. Вы уверены, что хотите удалить видеозапись? \\ У PLC все валится из рук, но он сжимает зубы, тихо матерится и продолжает делать вид, что все в порядке. Что он не считает чертовы дни, зачеркивая их черточками на календаре в кухне, что не дает объявление о найме нового бариста в «Восход». Макс присматривается к нему весь день, пока они находятся в кофейне, пытается увязаться домой вместе, но получает сухую просьбу оставить его в покое хотя бы на пару часов, и отступает. Когда Свобода приезжает в их квартиру, то понимает, что Сережа сюда сегодня и не собирался. Макс не может уснуть, развалившись звездочкой на кровати и приобняв рукой свернутое одеяло. Думает. Он, как Эрик и все остальные, замечает деланное равнодушие в Сереже, и сначала это сбивает его с толку. Просто не может представить, что люди умеют так просто отпускать, как будто и не было совсем никакой их истории. С одной стороны — это восхищает, с другой — возмущает. Его размышления прерывает звук открывшейся двери и ввалившегося в коридор соседа. Максим послушно ждет, когда PLC зайдет в комнату, но не слышит ни звука шагов, ни даже простого приветствия, и это заставляет Макса, кряхтя и ругаясь, выйти в коридор. — Блять? Свет включается, и Свобода наблюдает весьма нетипичную картину сидящего на полу PLC. В голове против его воли выстраивается практически видеоряд, как Трущев не проходит внутрь, не разувается, а просто сползает вниз по стенке прямо в коридоре, закрывая голову руками. И тогда Свобода все понимает. Сережа не просто испуган, ему не просто страшно. Он в панике. Трущев поворачивает голову и смотрит на Макса, который скатывается по стене напротив в такое же положение, с той небольшой разницей, что он не чертовски пьян. Анисимов пялится на пустую бутылку в его руках, и Сережа широко улыбается, выставляя ее вперед. — Я вез тебе виски. — Не довез? — хрипло интересуется Макс. Молчит пару минут, слушая, как PLC смеется над глупой шуткой — не исключено, что над своей собственной, а потом спрашивает: — Что ты собираешься делать со своей жизнью? — Сопьюсь и потеряю все, конечно! — слишком жизнерадостно отвечает Сережа, но смеяться совсем не хочется. PLC ищет в карманах сигареты и зажигалку, будто это панацея от всех его проблем. Пытается рассказать о том, что его тревожит, смотрит на Максима как-то пронзительно-беспомощно и не может найти подходящих слов, поэтому просто отмахивается. Я уже взрослый, справлюсь. — Тебе Москва вообще нравится? — опять задает вопрос Анисимов, и Трущев неохотно кивает. — Здесь я ощущаю жизнь. Она злая, хаотичная и немного нелепая, но настоящая. Максим совсем плох в поддерживающих речах, да и не уверен, что слова здесь помогут. Выспаться, наверно, будет самым правильным решением из всех, поэтому Анисимов встает и протягивает руку Сереже. Тот держится за нее, как утопающий за соломинку, Макс не устает себе напоминать, что все держит под контролем, все это ничего не значит. Он просто помогает своему пьяному соседу дойти до кровати. Их общей кровати. — Раздевайся, — говорит Свобода, думая, что просто ему карма за тот уикенд с болезнью и комфортящим его Сережей. — Че, так сразу? Я еще не готов, — пьяно хихикает Трущев. Терпения Макса хватает только на то, чтобы снять с него куртку и кроссовки, а потом, накрыв Сережу одеялом — холодно тут по ночам, — самому завалиться на подоконник в кухне. Спать не хотелось, а уж на жестком это было практически невозможно, так что он просто смотрел вдаль, думая, что сам будет делать со своей жизнью и нравится ли ему Москва. Нравится ли ему Сережа. В тишине кухни шепот «я не люблю его, я не влюблен в него, я не влюблюсь в него, я просто пользуюсь ситуацией, я просто эгоист и самая большая мразь в этой стране» кажется оглушающим. У Сережи идеальное будущее, распланированное с того самого дня открытия «Восхода», и Свобода никак не вписывается в него. Он думает об Эрике и том, отпустят ли самого Макса так же просто. В больших городах практически не бывает темно, искусственное освещение практически не дает этого увидеть. Она прячет ночь, за огоньками не видно тьмы и звезд, за толпой — одиночества, и Максим отчаянно не хочет видеть в своих размышлениях никакого подтекста сложившейся ситуации. Фонари на улице гаснут. Скоро рассвет. \\ Видео начинается с того, что Тим держит в руках куртку. На первый взгляд, ничего необычного, но приглядевшись повнимательнее… — Что это? — спрашивает Эрик за кадром. — Косуха. — Это-то я вижу. Какого хера на ней лицо усатого? Тим ржет, куртка почти вываливается у него из рук. — Это тебе так, подарок от кофейни. Мы еще сзади «Восход» написали, правда, здорово? — Здорово, — эхом повторяет Шутов. За кадром слышится звук шагов, а потом голос Майер: — И теперь, каждый раз, когда ты будешь надевать эту куртку, то можешь говорить, что «натягиваешь PLC». Тим опять ржет. — Поверь мне, это самое безобидное, что мы могли подарить, — внезапно звучит голос Софы откуда-то слева, — Вчера вот они хотели притащить к тебе картонного Сережу, но я их переубедила, так что теперь он стоит в подсобке. Правда, мы забыли предупредить об этом самого Сережу, так что утром вся кофейня слышала его крик, когда он туда заглянул, включил свет и… Видео останавливается, и сверху выплывает окошко с вызывающим его номером. Эрик думает, что перезвонит позже — на следующей остановке, когда выйдет покурить, или завтра, когда будет уже в Краснодаре, или послезавтра, когда напьется с остатками Плохой компании. «Набранный вами номер недоступен или временно заблокирован, позвоните позднее» Шутов сначала кладет телефон дисплеем к столу, а потом вспоминает про недосмотренное видео. Досматривать его он, конечно, не будет. Вы уверены, что хотите удалить видеозапись? \\ На перроне холодно. Эрик рассматривает крупную белую снежинку на своей слишком легкой для этого сезона куртке, стряхивает с волос ее сестер и пытается игнорировать ругающегося Сережу-я-же-предлагал-тебе-купить-билеты-на-самолет. Маленькая белая уникальность падает на щеку и тает, и со стороны кажется, что Эрик плачет. Кажется — ключевое слово. — Все сумки взял? — спрашивает PLC тоном заботливого родителя, и это заставляет всех провожающих умильно выдохнуть. — Взял. Провожать Эрика, несмотря на дикий мороз, приехал весь «Восход». Максим кутается в пальто и выглядит несчастным — у него, видимо, на вокзалы триггер и аллергия. — Билеты? — допытывается Сережа. Или просто пытается заполнить глупыми фразами такую же глупую тишину. Эрик закатывает глаза. — Взял. — Отель? — пародируя голос Трущева, спрашивает Макс, натянуто улыбаясь. — Триваго. Холод пощипывает щеки и лоб. Тим морщится и предлагает попрыгать, чтобы согреться, Женя в ответ предлагает Гринбергу сходить нахуй и выпить — тоже чтобы согреться, Кристина просит Эрика писать ей каждый день, а сама обещает отправлять ему фотоотчеты. Эрик, конечно, не питает никаких иллюзий о том, что его здесь держат. Он не думает, что его отъезд будет оплакиваться, а каждый житель гребаной Москвы будет заходить в «Восход», разводить руками и спрашивать: где же Эрик Шутов, куда он исчез, нам без него никуда, мы по нему скучаем! Ладно, Эрик не думает, что так будет делать даже один конкретный человек. — Перелетные птицы всегда находят дорогу домой, — зачем-то говорит Никита. — У них это, типа, инстинкта. Просто в какой-то момент они понимают, куда лететь, в какую сторону и какими путями, но не знают, к кому. PLC с каким-то странным, дерганным жестом разворачивается к Эрику и прижимает его к себе. Это — самая большая нежность, на которую он способен, самая высшая степень того, что они все подобрались слишком близко к нему, и Шутов, конечно, все понимает. Эрику хочется плакать — остро, почти не по-детски, сильно, в груди появляется ком, нарастающий с каждым вдохом холодного московского воздуха, задевает ребра, но Шутов молчит, стискивает руками неприятно холодную куртку и замирает. — Не грусти, — говорит Сережа так тихо, что даже Эрик его едва слышит, — Тебе не идет печаль. — Мне все идет, не пизди, — бурчит Эрик, надеясь, что он не заметит дрожь в голосе. У Майер заготовлена заранее жалящая картонно-шаблонная шутка о геях, грустных мелодиях гитары и расставании, но вместо этого Женя кривится и ищет в воздухе руку Кристины. Крис шарахается, когда та пытается до нее дотянуться, и отходит к Софе. Сережа улыбается уголками губ и отпускает его, разорвав, очевидно, слишком долго длящиеся объятья. Эрик вдруг поворачивается к Свободе. — Следи за ним, — выдыхает Шутов, повиснув у него на плече, и Максим смеется против воли. — Нашел, кого просить. — Я серьезно. Если ты именно тот, кто сделает Сережу счастливым, я готов смириться с твоим существованием. — Подлиза, — говорит Макс, прижимая парня к себе. — Все будет хорошо. Шар в груди все разрастается от каждого слова, грозится заполнить собой все пространство под ребрами, вытеснить сердце и разорваться с ужасающим треском. Свобода все повторяет, как мантру: «Все хорошо, было хорошо, будет хорошо, как у тебя, так и у него», и Эрик до безумия хочет ему верить. — А я предлагала запереть его в подвале и не выпускать, пока он не одумается, — вдруг пытается отшутиться Женя, наблюдая, как Эрик заходит в вагон поезда. — Или сейчас позвонить в полицию и сказать, что в поезде Москва-Краснодар заложена бомба. Сережа смотрит на нее так, будто видит впервые. — Не знал, что ты так к нему привязалась, Майер. — Не во мне дело, — качает она головой, а потом зябко перебирает плечами и говорит уже привычным тоном, — Окей, я замерзла, поехали уже обратно. Смотреть на то, как уезжает поезд, это ну совсем драматично. С этим, как ни странно, соглашаются практически все. Провожать взглядом остаются только Сережа и Макс, обоюдное молчание не кажется неуютным, через минут пять поезд начинает двигаться, гремит, грохочет, уносит Эрика в открытое течение. Свободе кажется, что Сережа сейчас либо побежит за поездом, пока Майер обрывает все телефоны службы спасения, либо упадет прямо на заснеженный асфальт. От последнего он его спасает, просовывая под локоть руку, придерживает и пытается не вкладывать в это прикосновение ничего личного. — Все будет хорошо? — спрашивает Трущев, и Макс все повторяет: я не влюблюсь, я не влюблюсь, я не влюблюсь. Он ведь кот, который гуляет сам по себе, и то, что он задержался здесь на такое продолжительное время, не значит, что он привязался. — Я уже говорил, — поезд, вагон, Эрик исчезают где-то вдалеке, исчезает даже маленькая точка на горизонте, и всем кажется, будто они движутся вперед. — У меня все всегда отлично. Сережа смотрит на него каким-то странным немигающим взглядом, натягивает улыбку и говорит: — Пора возвращаться домой. И молчит о том, что дом, возможно, сейчас находится в совсем другой стороне, и перелетная птичка наконец-то возвращается обратно. \\ Камера выхватывает лица по одному, будто в замедленной съемке, это выглядит как сцена из сериала. Тим стоит посередине зала и отчаянно трет глаза, Женя панически моргает густо накрашенными ресницами, Софа с Дианой застывают, выпучив глаза, как камбала. Причину показывают практически сразу, и ею является всего лишь Сережа. Который надвигался с широкой улыбкой на половину лица и способностью убить все живое одним только взглядом в радиусе кофейни. Жуткое зрелище. Он подходит к стойке, и за кадром кричит одна Кристина, ее расщепуху ни с чем не спутаешь. Даже Никита, которого, в принципе, было сложно чем-то удивить, припомнил все известные ему молитвы и поспешил продавать свою душу на Авито, пока ее не сожрал PLC. Убедившись, что опасность миновала, официанты сбежались к стойке и наперебой зашептали: — Может, они все-таки с Максом переспали? — предполагает Тим. — Я тебя умоляю, — ехидненько перебивает Женя, — там радоваться-то нечего, не льсти Максиму так. — Я вот сериал недавно смотрела, там в человека Дьявол вселился. Может? — спрашивает Софа, передавая Кристине бутылку воды. — Или молния ударила, я слышала, после такого многие с ума сходят, — вставляет свое Диана. — Зимой — молния, Ди? — коротко хохочет Джей. — А все-таки, что с ним такое? Кадр прерывается, но, видимо, просто камеру закрывают рукой, потому что через минуту уже показывается задний дворик и сидящий на скамейке Сережа. Он разворачивается к камере, которая дергается, потому что Эрик едва не выронил ее из рук. — Твою ж мать, Сережа, убери это со своего лица, — звучит за кадром с плохо скрываемым смехом. — Тебе не нравится, солнышко? — нарочито улыбаясь во все тридцать два, спрашивает Трущев. — Я вот решил теперь всегда так ходить, позитив! — Сережа! — восклицает Эрик, и PLC сразу перестает лыбиться, принимая свой обычный вид — Так и знал, что с тобой играть в карты на желание не нужно, — он оглядывается, — Где, кстати, Макс? — О, пойдем скорее, он сейчас кукарекать, стоя на стойке, будет… Телефон разрывается от бесконечных смс-ок в общем чате «Восхода», откуда Эрика почему-то не стали исключать. Да еще и Кристина будто с цепи сорвалась, рассказывая про то, что Сережа с Максом стояли практически в обнимку, что Тим опять придумал какую-то фразу, которую они выкрикивают перед началом рабочего дня, что дела у кофейни совсем плохи, а ее новый помощник-бариста — полный отстой. Эрик не уверен, что читает хотя бы треть всего, что ему отправляют, что отвечает на каждое или просто оставляет глупые смайлики. И, конечно, он рад, что в «Восходе» все идет чередом даже без него. Ключевое слово — «без него». Вы уверены, что хотите удалить видеозапись? \\ Утром Максим наблюдает за ним издалека, пока PLC ставит на огонь турку. Турка нагревается, и Сережа засыпает туда молотый кофе, сахар, наливает холодной воды ровно по самое горлышко. Убирает турку с конфорки и ставит обратно, убирает и ставит… Свобода закрывает глаза, но все равно может до самых мелочей воспроизвести каждое движение. Своеобразный симбиоз без контекста, который, несомненно, присутствовал, наполняя все в комнате искрящимся электричеством, но который оба просто не могли признать. Сережа молчит, потому что действительно думает, что кому-то еще лезть в дело, касающееся только его и Эрика, нельзя даже таким наглым котам. Макс сам не знает, почему молчит. То ли думает, что Трущев сейчас не настроен на конструктивный диалог, то ли подбирает правильную тактику атаки. — Он сам решил, что хочет уехать, если ты это хотел спросить, — первым сдается PLC. — Да ладно, блять? — Макс язвительно приподнимает брови, но практически сразу же меняет тон, поймав какой-то затравленный взгляд Сережи. — А может он ждал, что ты его остановишь. Он бы бросил все, если бы ты попросил. Позвонил бы этому парню и сказал: «Извини, я не могу», а потом скинул вызов, не слушая дальнейших возражений. — А потом жалел бы. Ты же видел его в деле, видел, как он играет, как живет музыкой. Это его, Макс. — Окей, но я видел в деле и тебя. То же самое можно сказать. Максиму неловко произносить это вслух, будто после такого Сережа выгонит его из своей квартиры и запретит появляться в ближайших к «Восходу» районах. PLC не двигается, не встает и даже, кажется, не моргает, поэтому Свобода говорит добивающее, будто точку ставит: — Иногда хочется услышать «останься». От Макса ожидать можно было чего угодно, но не этого. Сережа молчит пару мгновений, ожидая, наверно, вполне максового «хоп, шутка-минутка, наебал», но Свобода утыкается совершенно застывшим взглядом в свою чашку кофе, не говоря ни слова больше. — Это звучит как приказ, а Эрик не маленький зверек, — качает головой PLC, после паузы его голос кажется слишком хриплым. Анисимов улыбается, и в этой улыбке даже больше подтекста и смысла, чем во всех произнесенных когда-либо им словах. — Разве это плохо — не хотеть расставаться? — Мы сейчас точно об одной и той же ситуации говорим? Вопрос слишком честный, и сразу видно, что в точку бьет, в яблочко, десять, сука, из десяти. Мы точно говорим об Эрике, а не о тебе, который боится привязаться, при этом обвязывая всех канатом и думая, что успеет вовремя соскочить с игры? Не о тебе, провожающего своих друзей на их рейс во Владивосток, а потом пишущего глупые песни о том, что скучаешь по морю и маме, хотя вместо этого мог бы давно купить билет и приехать? Не о тебе? Макс совсем ничего не говорит целых три дня после. \\ Эрик выходит уже в Краснодаре, машет, привлекая внимание встречающего его Бабича, кричит, что в Москве слишком холодно, а еще снег, а еще Сережа слишком сильно влюбился в кофе и все к нему прилагающееся. Он отвечает на каждое сообщение Кош, отправляет в чат видосы со студии, потом — с концертов, рассказывает, что однажды расписался на груди какой-то девчонки, и улыбается, получая от Трущева кучу ржущих смайликов. Бездумный бездомный отправляет ему только одно сообщение с содержанием «рад, что ты наконец-то на своем месте» и отмалчивается, когда Эрик просит пригласить его на свадьбу Трущевых-Анисимовых. Наверно, обиделся, что фамилия PLC стояла первее его собственной. Галерея все еще наполнена кучей видеозаписей, сэлфи, забавными кусочками общей прошедшей жизни в «Восходе». Иногда кажется, что если удалить их, то можно притвориться совсем, что ничего не было. А надо ли? Может, когда-нибудь, блудный кот семейства Шутовых вернется домой. Вы уверены, что хотите удалить видеозапись? Не удалять Когда-нибудь.