*** 1997 год
— Томас, стой! Мальчик остановился на крыльце и в неуверенности посмотрел на припаркованный автомобиль, от которого отделяло несколько метров. Крик матери буквально приковал к земле, не позволяя преодолеть ничтожное расстояние и оказаться внутри машины, как можно дальше от ненавистного дома. — Ты никуда не пойдёшь! — женщина добралась до сына и крепко ухватила за плечи, не осознавая с какой силой впилась ногтями в кожу. — Вернись в дом! Мальчик попытался избавиться от стального захвата, но мать держала крепко и старательно тянула за рубашку обратно в дом. Нет, только не туда! — Томас, живо в машину! Из автомобиля вышел мужчина лет тридцати восьми и одним голосом заставил женщину испуганно йокнуть и теснее прижать к своей груди неугомонного сына. Последний не думал переставать брыкаться, напротив, появление отца подстегнуло сомкнуть зубы на крепком захвате и с облегчением почувствовать себя на свободе. — Томас, вернись! — кричала женщина, когда мальчик быстро перепрыгнул ступеньки и побежал к отцу, набегу поправляя сползавшие лямки рюкзака. Потёрла о ситцевый сарафан место укуса и в гневе уставилась на ухмыляющегося мужчину. Прошли те времена, когда саркастически изогнутые губы могли вскружить голову, наступили времена, когда ничем, кроме ненависти, не питалось женское сердце. — Ты не имеешь права! — закричала женщина и сбежала вниз по ступенькам, но дверь автомобиля громко хлопнула перед носом, отделяя от спрятавшегося сына. — Я подам в суд! — И что ты скажешь, Мередит? — поинтересовался мужчина, нависая над глотающей слёзы женщиной. — Всей округе известен род твоей деятельности. Ничего, кроме насмешек и презрения к себе, ты не добьёшься. Мередит попыталась обойти мужчину, но не получилось: хватка сковала локоть и болезненно дёрнула в сторону от автомобиля: — Томас, пожалуйста, выйди из машины! — Угомонись же ты! — прошипел мужчина и достал из внутреннего кармана пиджака белый конверт, впечатывая его в грудь опешившей Мередит. — Этих денег хватит, чтобы ты заткнулась? Женщина от неожиданности взяла конверт и повертела в руках, не зная, как реагировать на подобный поворот событий: послать бывшего мужа к чёрту или прежде запихнуть зелёные купюры в его грязный рот? — Думаешь, у меня мало этих бумажек? — рассмеялась сквозь слёзы и бросила в лицо запечатанный конверт, крича во всё горло. — Томас, ты не можешь уехать! Быстро выходи! Дверь медленно открылась, заставляя мужчину отступить в сторону и пропустить сына, испуганно переводящего взгляд с отца на мать. — Милый, пойдём домой, — присела на корточки Мередит и поманила к себе мальчика, который не думал подчиняться — подошёл к отцу и доверчиво вложил ладонь в его пальцы. — Томас, пожалуйста! — Я не хочу с тобой жить! С тобой невозможно жить! Я с папой буду! Мередит подняла взгляд на мужчину, подхватившего сына на руки, и гневно процедила сквозь зубы: — Мерзавец! Это ты виноват! Томас обхватил руками шею отца и с его помощью забрался на задние сиденья автомобиля, дожидаясь, пока он обойдёт машину и присоединиться на водительском кресле. — Встретимся в суде! — пообещала Мередит и скривилась от очередной саркастической усмешки. Мерзавец! Наблюдала, как автомобиль быстро удалялся от дома, увозя с собой непослушного кареглазого мальчишку, которого, несмотря на многочисленные истерики и детские выходки, она любила. Спрятала лицо в коленях и позволила слезам с новой силой заструиться по щекам, вызывая из груди жуткие хрипы. Больно. Очень больно. — Мама, не плачь, — почувствовала прикосновение к своим волосам и заплакала сильнее. — Пусть уезжает, нам и без него хорошо будет! Мередит лихорадочно покачала головой и уставилась на подошедшего сына, добившегося своими холоднокровными речами лишь одного — необузданной злости. — Как же мы без нашего маленького Томаса? — Он сделал свой выбор! Нечего из-за него плакать! Женщина потрепала сына по щеке и кивнула в сторону дома: — Иди внутрь, Чарльз, — вновь посмотрела на дорогу, по которой скрылся её кареглазый беглец, и почувствовала, что не в силах сдерживать ярость, когда очередное прикосновение упёртого сына отвлекло от самобичевания. — Я сказала идти в дом! Быстро! Чарльз обиженно поджал губы, но не имея привычки перечить и без того взвинченной матери, медленно двинулся в сторону дома. Думал, с отъездом брата всё изменится: матери не придётся сутками отсутствовать и делить свою любовь между двумя сыновьями. На деле всё стало только хуже.2015 год
Женщина нервно перемешивала сахар на дне кружки чёрного чая и из сахарницы зачерпнула ещё две ложки сладости. Она не любил пить чай с сахаром, однако было необходимо чем-то занять руки и не выдавать своего постыдного волнения. Боялась встречи с собственным сыном и норовилась выбежать из кафе, забраться в машину и на максимальной скорости скрыться в запустелых районах Лондона. Только убедила себя, что встреча с сыном спустя долгие годы — глупая затея, как увидела вышагивающего к её столику молодого человека. — Томас… — прошептала женщина и привстала, желая заключить своего мальчика в крепкие объятия. Однако перед ней стоял не мальчик, а взрослый мужчина, от одного взгляда которого ноги подкосились, и вновь очутилась на стуле. Всё так, как ей рассказывали: вырос настоящим красавцем с уверенной походкой, сильной энергетикой и запредельной харизмой, заставляющей минимум половину представительниц слабого пола заинтересованно посмотреть на прибывшего посетителя. Не без доли гордости улыбнулась и не смогла сдержать настойчивой слезы, сорвавшейся с ресниц. Нет, она не будет плакать. Не после того, как Томас с наслаждением проследил за неожиданным потоп. — Спасибо, что пришёл, — неуверенно начала Мередит и замерла, когда губы сына исказила ядовитая усмешка. В точности, как у мерзавца-отца. Глупо отрицать очевидный факт — Томас — копия своего отца и гордился явным сходством. — Уж лучше я приду, нежели ты припрёшься в мой дом. — Я бы никогда без твоего разрешения… — Слушай, прекращай выдавливать слёзы, — резко осадил молодой человек, заставляя женщину затравленно посмотреть на подошедшего официанта и отказаться от меню. — Есть, что сказать по делу — говори и не задерживай меня. Мередит горько рассмеялась и прикрыла рот ладошкой, забывая заготовленные речи. Это уже не двадцатилетний парень, которого она видела на выпускном и который позволил обнять себя, как оказалось, в последний раз. Если на того парнишку можно было надавить, воспользоваться аргументом «я — твоя мать», то с этим мужчиной любое слово воспринималось в штыки. — Я скучала, Томас. Брови мужчины взлетели вверх, и он неосознанно подался вперёд, заглядывая в карий свод материнских глаз. Чёртовы глаза, которые он вынужден каждый день наблюдать в зеркале. — Что же ты не скучала, когда сдавала меня в детский дом? — Ох-х-х, Томас! — прошептала Мередит и коснулась ладонью щетинистой щеки сына, чувствуя угрожающе заходившие скулы: — Руку убрала. Тут же отдёрнула ладонь и до боли сцепила пальцы между собой, ощущая себя на скамье подсудимых в окружении проплаченного адвоката и настроенных на успех прокуроров. — Прости меня, — прошептала женщина, разглядывая подрагивающие пальцы и не решаясь поднимать взгляд на буровившего её сына. Она не видела, как дрогнуло лицо мужчины и предательски зажмурились глаза, чтобы в ту же секунду громко выдохнуть: — На этом всё, Мередит? «Я твоя мама!» — захотелось кричать, но вместо этого покачала головой. Это больно. Больно, когда наружу прорывался крик, а ты вынуждена проглатывать слова. Больно, когда родной сын открещивался от тебя, а ты не теряла надежду. — Я хотела с тобой попрощаться, Томас. Мужчина показано фыркнул: — Я попрощался с тобой уже давным-давно. — Врачи обнаружили у меня опасный недуг, — не обратила внимания на едкий тон, медленно восстанавливая в памяти заготовленные речи. Однако сын резко перебил: — Тебе нужны деньги? Вопрос выбил женщину из колеи, поэтому не сразу нашлась с ответом, заставляя Томаса вынуть из заднего кармана джинс портмоне. Выжидающе приподнял брови: — Сколько? Я выпишу чек. Мередит в ужасе закачала головой и накрыла руки сына своей ладонью, стараясь перетерпеть обжигающий взгляд его карих глаз. — Нет-нет, мне не нужны деньги. К сожалению, они не помогут. — А что поможет? Женщина улыбнулась от услышанного вопроса, который напомнил о тех временах, когда маленький сын любил играть в «почемучку» и забавлял своими наивными вопросами. Вот и последний наивный вопрос, ответ на который ещё никогда не давался с таким трудом: — Ничего. Врачи дают максимум полгода. — Что за болезнь? Мередит опустила взгляд на ладонь, хранившую тепло сына, и не смогла ответить. Да и что ответить? Рассказывать, как попала в собственную ловушку — слишком стыдно. Томас усмехнулся и покачал головой, будто умел читать мысли и никакие слова ему не требовались: — Не говори. Не хочу ещё больше разочаровываться, — неожиданно подался вперёд и обхватил подрагивающие пальцы матери ладонями, поднося их к своим губам, обжигая горячим дыханием. — Ты пришла за моим прощением, не так ли? Хочешь облегчить душу… Женщина не успела ответить, заметив, как взгляд сына скользнул по панорамному окну, открывающего вид на автомобильную парковку. Однако заинтересовало вовсе не обилие разношерстных машин, а молоденькая девушка, топчущаяся у входа в заведение. — Твоя девушка? — улыбнулась Мередит. — Очень красивая. Томас улыбнулся в ответ, но улыбка не добрая — ядовитая: — Неужели не знаешь своих подчинённых в лицо? Это, мама, одна из твоих лучших девочек, если верить анкете. Женщина отвернулась от окна и поджала губы, признавая своё очередное поражение. Она не знала, как разговаривать с собственным сыном, а он не желал помогать в столь непосильном труде. — Не буду вам мешать, — спустя долгие минуты гнетущей тишины пробормотала и поднялась из-за стола, чувствуя на себе непонимающий взгляд сына. — Спасибо, что пришёл. Для меня это важно. — Сядь, — режущий уши приказ заставил в неуверенности присесть на край стула, и в которой раз за сегодня восхититься той силе, которой обладал сын. Одно слово — ты покорно подчиняешься и чувствуешь себя песчинкой в просторах пустыни. — Я специально привёл сюда шлюху. Мередит подбадривающе улыбнулась: — Так и подумала, Томас. Он удивил, когда оперся локтями о поверхность стола и закрыл глаза ладонями, не жалея упрёка в голосе: — Что же ты наделала, мама? Я бы любил тебя больше жизни, если бы только твоё материнское сердце ёкнуло, когда ты избавлялась от меня! — оторвал руки от лица и не подумал скрыть покрасневшие глаза. — А нет его — материнского сердца! — Тома-а-с, — прохрипела Мередит, проглатывая застрявший ком в горле. — Прости меня… Сын горько рассмеялся и закивал, вновь прикрывая глаза ладонью — очередная попытка скрыть рвущиеся наружу эмоции: — Прощаю. Я, чёрт дери, тебя прощаю! А тебя ради всего святого — уходи! Мередит в ужасе наблюдала, как крупная слеза стремительно проделала путь по тыльной стороне ладони сына и вдребезги разбилась о стол. Хотелось обнять, прижать к груди и уверить, что есть оно — сердце. Есть и безгранично любит, раскаивается за глупость прожитых лет и благодарит за услышанное «прощаю». — Уходи! — прошипел Томас, не позволяя, матери коснуться себя, и протёр мокрые глаза пальцами, когда стук женских каблуков стих. Он не простил. Он, чёрт возьми, никогда не простит.Наши дни
Она звонко смеялась, удерживая мобильный телефон плечом, и сильнее ухватила пальцами ручки неподъёмных сумок. Она такая красивая: чёрно-смольные волосы, достигающие середины её изящной осанки, точечная фигурка, точно произведение величайшего маэстро, выразительные глаза, своей глубиной способные потопить не одно мужское сердце. Она всё про себя знала, и это подкупало. У неё очаровательный голос и безупречный английский, при звуках которого переносишься в ресторанчик напротив Вестминстерского дворца и попиваешь чай с молоком. В ней чувствовалась порода, приковавшая взгляд к черноволосой красавице. Однако я умел не обращать внимания на прелести девушек, за компанию которых платил крупные суммы. С этой всё пошло наперекосяк с самого начала: непонятные махинации с Лисой, ничтожные попытки соблазнения и откровенный разговор. Но даже эти выбивающиеся из привычной колеи моменты — ничто по сравнению с её безоговорочным сходством с Мередит. Она копия Мередит, и отрицать факт, как не старался, не получалось. Она такая же своевольная, такая же необузданная и такая же дьявольски красивая. — Артур — твой помощник, не мой! — хохотала девушка, нажимая на кнопку вызова, после чего габаритные ворота медленно открылись, пропуская на территорию огромной виллы. — Пере-е-стань, Томас! Томас. Конечно, милый смех предназначался ему, и улыбка адресована ему. Всё для Томаса. Не успели ворота вновь закрыться за девушкой, как я проскочил на территорию и покосился на камеры наблюдения. Сколько пройдёт времени, прежде чем охрана, привыкшая к непримечательным чёрно-белым образам на экране, заметит проникновение нежеланного гостя? — А я тако-о-о-е купила! М-м-м, тебе понравится! Девушка распахнула стеклянную раздвижную дверь и с облегчением поставила сумки в прихожей, тут же подцепляя тонкими пальчиками мобильный телефон. Улыбка не покидала её припухших губ, заставляя меня прожигать взглядом этот изгиб и отгадывать, что же говорил ей собеседник на том конце телефона? Спрятался за колонной, наблюдая, как она звонко смеётся, сбрасывает вызов и несколько секунд смотрит на погасший экран, поглаживая его большим пальцем. Она скучала. Наверное, ей не хватало Томаса, раз поджала губы и бросила средство связи на широкую кровать. Неосознанно потянулся к кончику бороды, терзая пальцами жёсткие волоски, как делал в самые напряжённые моменты. Именно сейчас тот самый момент: девушка стянула через голову футболку, оставаясь в чёрном кружевном бюстгальтере, и быстро избавилась от спортивных штанов. Я не подумал отводить взгляд, пожирая глазами высокую грудь и округлые ягодицы, золотистый сатин кожи и водопад длинных волос. Девушка опустилась на кровать, подтянув под себя ноги, и руками потянулась за принесёнными покупками. Ей понадобилось пару секунд, чтобы зацепиться взглядом за мои кроссовки и испуганно вскрикнуть. — Чарльз! — в ужасе воскликнула девушка, когда вышел из-за колонны и прошёл в комнату, в лучших манерах закрывая за собой дверь. Спрыгнула с кровати и закопошилась в поисках халата, в который тут же укутала красивое тело. Зачем? Мне нравилось наблюдать за переливами дневного солнца на идеальной коже. — Что ты… Господи! Как ты здесь оказался? — Проследил за тобой, — не стал лукавить и увидел, как широко распахнулись тёмно-карие глаза. Страх? Да, страх засел на дне лихорадочно «бегающих» глазок, заставляя меня подлить масло в огонь — приблизился вплотную к опешившей девушке и схватил за локоть. Она закричала и болезненно ударила кулаком в моё плечо, старательно избавляясь от захвата, однако для меня её жалкие попытки не больше, чем щекотка. — Не прикасайся ко мне! — Я пришёл поговорить! — заткнул девушку своим спокойным тоном, радуясь, что громкие вопли остались позади. Только грудь быстро вздымалась и опускалась от нехватки кислорода. — И правда, душно, — скорее себе, чем испуганной девушке, пробормотал и, отыскав на столике пульт, включил кондиционер. — Так-то лучше. Ну, чего она смотрела на меня, как на экспонат в музее? Присел на кровать и похлопал рядом с собой, но не подчинилась. Конечно, она не подчинилась, побуждая вновь ухватить пальцами тонкое запястье и силой усадить на обозначенное место. — Я просто хочу поговорить! — Ты меня пугаешь, — призналась девушка, и я был благодарен за искренность. — Понимаю, это выглядит странно, — согласился и усилил захват, не позволяя отстраниться. — Но я решил, что мы в прошлый раз не договорили. — Чарльз, нам больше не о чем разговаривать… — Нет же, Ник! Позволь мне признать свои ошибки. В прошлый раз я крупно ошибся: Томас, оказывается, любит тебя. Всматривался в лицо девушки, но она упорно буравила стену перед собой, никак не отреагировав на мои слова. Ожидаемо. — И ты любишь Томаса. Ноль реакции. Только когда мой большой палец очертил костяшки её пальцев, тогда она поморщилась. Неприятно. — Он мне всё время врал, Никки. Говорил, что презирает мать, тебя, в итоге я поддавался на его провокации, — наклонился к девушке и грустно улыбнулся, когда она тут же отклонила голову назад. — Знаешь, что мать сказала, умирая? — Не знаю и знать не хочу! Сильнее сжал пальцы на тонком запястье. Грубить не надо! — Она сказала, что готова покинуть этот мир, потому что маленький Томас её простил. Представляешь? Она умирала на моих руках и говорила о Томасе. Значит ли, что она любила его? Получается, и он любил, раз простил! Тёмно-карий взгляд стрельнул в мою сторону, обдавая волной прорывающейся ярости. Девушка предприняла очередную попытку ослабить захват — безуспешно. — Зачем ты мне это говоришь? — Да потому что ты такая же! — заверил я и свободной рукой достал из кармана толстовки прямоугольную фотокарточку. — Ты была права: смотря на тебя, вспоминаю маму. Томас к вам относился, как к дерьму, а вы продолжали его любить. Почему? Вам так нравится грубое, скотское отношение? Перевёл взгляд на подрагивающие губы девушки и нахмурился. — Чарльз… — прошептала, смирившись с болезненной хваткой на своей руке. — Ты безумен! — Вовсе нет, Никки! Ты только посмотри! — протянул ей фотокарточку с изображением молодой матери, но к моему огромному разочарованию девушка осталась безучастна. — Посмотри! Она не моргнула, широко распахнутыми глазами всматриваясь в мои. Кто ещё безумен! Упорно вложил в её оккупированную руку фотографию и жёстко повторил: — Прояви уважение! Я не ожидал подобного, поэтому упустил из виду, как пальцы девушки сжались и в ту же секунду отбросили смятый портрет к нашим ногам. Что-то ухнуло глубоко внутри, заставляя мышцы лица болезненно сжаться. Она не уважала мою мать, мою память о ней, она не уважала себя, глупо отрицая очевидное сходство. Глупая шлюха! Почувствовал, как ладонь обдало огнём и уставился на распластавшуюся на кровати девушку, из глаз которой брызнул фонтан слёз. Раскаивалась. Она раскаивалась! — Вам так нравилось грубое к себе отношение! — напомнил, не испытывая ни грамма вины за удар. — Только так можно заслужить вашу любовь! Мать терпела выходки Томаса, но продолжала любить, не делясь и толикой любви к безгранично нежному сыну. Ко мне. Никки наслаждалась грубостью Томаса, не ценя моего доброго отношения ни к ней, ни к её семье. К чёрту доброту, она никому не сдалась! — Отвали! — кричала девушка, когда навалился на неё сверху и придавил массой тела. — Свали урод! Тонкие пальцы вцепились в мою бороду и болезненно потянули, лишая несколько ценных волосков. Надавил ладонью на грудную клетку девушки, в буквальном смысле впечатывая в упругий матрас, и свободной рукой схватил подушку: — Томас не любит видеть скорченные лица! — пояснил свои дальнейшие действия, чтобы у девушки «после» не оставалось вопросов. Прижал подушку к её лицу и, получив взамен новую порцию брыканий под собой, силой надавил. — Вы же любите именно так, — бормотал, уже не обращая внимания на тонкие руки, царапающие моё лицо, и длинные ноги, запутавшиеся в простынях. — Вас же всё устраивает. Распахнул полы чёрного халата и замер, разглядывая солнечного зайчика на выточенной талии девушки. Ну, нельзя с такой идеальной кожей быть грубым! Не создана она для грубости! Осторожно провёл ладонью по золотистому шёлку и уткнулся лицом в выпирающие рёбра, ощущая себя неправильно. Всё происходящее не для меня. Я не такой моральный урод, как мой младший брат. Я просто не мог, однако девушка перестала сопротивляться, наверное, смерившись. Как смерилась с непроходимым мерзавцем — Майером! — Никки, прости… — раскаялся я, отстраняя от девушки, — Мне не следовало… Ослабил хватку на подушке и отбросил её в сторону, открывая взгляду влажное от слёз девичье лицо. Господи, она такая молодая, но уже такая потерянная, такая повязшая в порочности. — Никки, — позвал девушку и непонимающе свёл брови, когда она не открыла глаз. — Никки? Осторожно потряс её за плечо и, получив ноль реакции, приподнял туловище над кроватью. Сильнее потряс девушку, которая, подобно тряпичной кукле, легко поддавалась моей встряске, отчего голова запрокинулась назад. Смольные волосы рассыпались по кровати, когда я в ужасе отпустил плечи Никки, позволяя телу принять пугающую, неестественную позу. — Никки? — прошептал и встал с кровати, рассматривая результат своего «разговора».- Боже, Никки!