Наследник

Ву Бин выловил Джи Ху для серьезного разговора через пару дней. — Джи Ху, — с отчаянной прямотой глядя другу в глаза, произнес Ву Бин, — ты можешь ненавидеть и презирать меня, но я скажу тебе честно, я намерен ухаживать за Дже Кён. Можешь не верить, но я чувствую, что между мной и ней есть искра. Джи Ху прищурился: ха, искра. Еще бы ее не было. Дже Кён вообще искрит, как короткое замыкание. Если уж Дже Кён играючи покорила престарелых, желчных, убежденно ксенофобных родственниц Джона Брукса, то Сон Ву Бина для нее покорить и подавно не фокус. — Разве она с тобой еще не разговаривала? — через силу спросил Джи Ху. Через силу, потому что точно знал, что разговаривала, и слушать ответ Ву Бина ему было неинтересно. — Я не верю в ваш брак, — набравшись смелости, заявил Ву Бин Джи Ху. — Да, я считаю, что вы просто водите всех за нос с этой женитьбой! Не знаю, чего вы добиваетесь, и со временем постараюсь выяснить. Но то, что происходит между тобой и Дже Кён, трудно назвать отношениями. Если сначала еще можно было поверить, хоть вы явно переигрывали, изображая двух влюбленных голубков, то после возвращения вы даже притворяться перестали. Джи Ху не знал, что на это сказать. Вернее знал, но количество слов, которое пришлось бы употребить для объяснений, превосходило все границы его терпения и способности сосредоточиться на текущей теме разговора. Джи Ху, который уже заранее предполагал, что подобный диалог между ними случится, и сейчас-то постоянно отвлекался и не мог понять, какие эмоции должен испытывать, потому что мысленно давно пережил разговор несколько раз. С Дже Кён они так и не съехались по довольно щекотливым обстоятельствам. Джи Ху сдерживал себя ровно до тех пор, пока не убедился, что Дже Кён достаточно с ним освоилась. А освоилась она быстро, обнаружив исключительный темперамент и отсутствие предрассудков, и со свойственной ей энергией и целеустремленностью наверстывала упущенное время. В чем Джи Ху, порядочно отпустив тормоза, ей ни капли не уступал. Дом Джи Ху для страстных упражнений подходил мало, находиться вдвоем им там было некомфортно. А в отеле у Дже Кён Джи Ху не мог оставаться ночевать из-за деда, за которым нужно было все же приглядывать. Пересекаясь где-то днем, они теперь, когда им уже не приходило в голову притворяться и изображать влюбленных, старались не смотреть друг на друга, иначе они оба просто не могли бы заниматься делами. Джи Ху чувствовал, как по телу распространяется сладкая дрожь при воспоминаниях о ласках, и боялся лишний раз подойти к Дже Кён, ибо в голове оставалась только одна мысль — как бы не начать ее лапать при всех. Из его прикосновений к ней испарилась дружеская легкость, его жесты в сторону Дже Кён стали нежными и властными, почти неприлично собственническими и чувственными. А проявлять глубоко личные переживания Джи Ху на людях не любил, ревниво охраняя собственный хрупкий мир. — Хайбайбо все еще работает телохранителем у твоего отца? — спросил Джи Ху, которому на протяжении беседы не давали покоя совсем другие вопросы. Он намеренно не упомянул о том, что Сон Ву Бин, рассказывая когда-то о забавном прозвище одного из ребят отца, говорил о нем только как о бывшем киллере. Джи Ху надеялся, что Ву Бин мог забыть, в каком именно контексте рассказывал об этом человеке. — Да, конечно, — машинально ответил сбитый с толку Ву Бин. — Какое это имеет отношение к нашему разговору? — Никакого. Вспомнил, что одна его знакомая по имени Ти просила передать ему привет. — Ты можешь говорить нормально?! — взорвался Ву Бин. — Ты вообще понимаешь, о чем мы сейчас? — Думаю, да, — рассеянно моргнул Джи Ху. — Ты пытаешься сказать, что хочешь отбить у меня жену. — Да будь ты уже мужиком! Сделай что-нибудь! — Нет уж, — слегка поморщился Джи Ху. — Бить тебя я не стану. Со своей совестью как-нибудь сам договаривайся. Ву Бин, разъярившись, толкнул Джи Ху в плечо: — Ты равнодушная трусливая сволочь, предпочитающая прятать голову в песок, Джи Ху, и в очередной раз доказываешь это! Ты ее просто-напросто не заслуживаешь! Поэтому я все равно буду считать, что ты развязал мне руки. Уверен, очень скоро Дже Кён поймет, кто ты такой и чего ты стоишь. И никаких дел иметь с тобой не захочет! Дже Кён заслуживает большего. По крайней мере, мужчину, способного защитить ее, себя и свои отношения. — Это ей решать, — тихо и бархатно заметил Джи Ху. — Да что ты за человек-то такой?! Дорожишь ты кем-нибудь или чем-нибудь в своей жизни?!. — А знаешь, это, пожалуй, даже забавно, ты не находишь? — терпение Джи Ху почти иссякло. — Всякую дичь творите вы, а странным почему-то считаете меня. Напомню, что Дже Кён скоро официально станет моей женой. Не девушкой — женой. И тебе это известно. Ты хочешь, чтобы я за тебя решил, что тебе делать с твоими чувствами, испытывать их или не испытывать, выражать или не выражать? Или, может, я за Дже Кён вправе решать, с кем ей быть?.. Не слишком много чести для мелкого поганца вроде меня?.. Ву Бин растерялся. Как Джи Ху все умел выворачивать так, что его странная логика начинала казаться единственно правильной? — В любом случае, я тебя предупредил — я намерен бороться за Дже Кён! И я добьюсь ее! Джи Ху пожал плечами, развернулся и вышел. Если человек хочет обманываться и сходить с ума, то никто не в силах ему помешать. Одно дело, Джи Ху всегда знал, что по ним по всем четверым кабинет психиатра плачет, и на этой почве на своеобразные выходки друзей смотрел хоть и не без раздражения, но с большой долей безучастной терпимости: «что с больных взять?». Другое дело, существовала одна вещь, которая выводила Джи Ху из себя настолько, что он еле сдерживался, чтобы не коситься в их сторону уничтожающим взглядом, скрежеща зубами. Вот эта фраза: «Умеешь же ты удивить, Джи Ху!» — действовала на него, как красная тряпка на быка. Она — эта фраза — каждый раз недвусмысленно напоминала Джи Ху о том, насколько же его друзья мало им интересуются и плохо его знают. Смотрят и в упор не видят, знать о нем настоящем ничего не хотят. Самого Джи Ху почти никто не удивлял. Люди вообще существа довольно предсказуемые, чем они вчетвером давно и с успехом научились пользоваться в своих целях и к своему удовольствию. А своих друзей, которых знал с детского сада, Джи Ху и подавно читал, как открытые книги. Почему же они, черт возьми, тычут ему в лицо своим равнодушием к нему и невнимательностью?! Ведь он ничего никогда из себя не изображал, выдающейся стойкостью характера не отличался — поднажми, и все выложит как на духу. При необходимости врал Джи Ху, не моргнув глазом, но городить ложь на ложь считал занятием бессмысленным, утомительным и скучным. Джи Ху не рассказывал о себе, потому что хорошо воспитанные молодые люди должны в первую очередь уметь поддерживать в обществе приятную светскую беседу, а не привлекать повышенное внимание к своей персоне и ни при каких обстоятельствах не обсуждать личные проблемы. Собеседником он, однако, был не самым приятным, о чем знал хорошо, и потому предпочитал больше помалкивать. Его сил едва хватало на то, чтобы хоть немного обуздывать свою язвительность и помнить о том, что свои слабости в обществе показывать нельзя. Но если бы друзья не считали его чужим, то могли бы прямо спросить все, что их интересует. Еще не было случая, чтобы Джи Ху юлил и не отвечал на четко и прямо поставленный вопрос. Его задевало не равнодушие друзей. В конце концов, он действительно мало что сделал, чтобы добиться их доверия, любви или уважения. Его задевало то, что те, продолжая называть себя его друзьями, бросали ему это равнодушие в лицо. Лучше бы уж были честными и прямо ему сказали: «Вали из нашей компании! Ты не соответствуешь нашим стандартам и вообще нам надоел своей бесполезностью, своей скрипкой и своими злобными подколами!» Несколько раз у Джи Ху почти получилось спровоцировать открытый конфликт. Энергии у него было недостаточно, чтобы делать это последовательно, все же по натуре он не был вождем, способным страстно отстаивать какие-то убеждения и призывать кого бы то ни было следовать за собой. Это ж столько забот и суеты: если уж сказал «а», то приходится говорить «б», иначе и затевать ничего не стоит. Джи Ху для этого чувствовал себя слишком слабым, никчемным, ленивым и безвольным, да и вообще сомневался в своем моральном праве устраивать общественные перевороты. Но чувство вины за неравенство и несправедливость, за то, что он пользуется всеми теми благами, которые не заслужил и от которых по своей воле бы не отказался, заставляли его нарываться и высмеивать в других то, что он презирал в самом себе. Это были лишь разовые акции, глупые подростковые выходки, которые самоуважения ему никак не добавляли. Было бы только справедливо, если бы он за них огребал по заслугам. Увы, даже они по большей части сходили ему с рук, поскольку он был хорошо воспитанным мальчиком приятной внешности из хорошей семьи. Джи Ху всегда чувствовал себя лишним в их четверке и не понимал, почему Джун Пё, Ву Бин и И Джон называют его своим другом. Те увлеченно культивировали в себе мужские качества и уважали друг друга за них же. Их игры были грубыми, настоящими мальчишескими: постоянная борьба и соревнование — кто сильнее, круче, значительнее. Обстановка конкуренции и вечной борьбы за лучшее место под солнцем Джи Ху угнетала. Угнетала в принципе, а не только внутри их маленькой группы. Родись он мартышкой в стае диких обезьян, его били бы все, вплоть до низкостатусных самок, и первым бы сожрали хищники. В естественных условиях он наверняка был бы абсолютно неконкурентоспособен. Только загвоздка в том, что цивилизованное общество несколько отличается от естественных условий. И Ву Бин, так увлеченный своей физической формой, казался Джи Ху очень трогательным и беззащитным (и волнующе красивым в его необузданной первозданной мужественности, укротить которую светские условности были не в силах). Весь наличный опыт Джи Ху говорил, что никакого смысла в физической силе и в наращивании мускулатуры в условиях актуального общественного устройства нет (разве что свою девушку порадовать. Или учителя, который считает это важным). В современном мире даже грабители предпочитают пользоваться несовершенством законов и мошенническими схемами, нежели прямой силой. Таким образом, в то время как его друзья азартно соревновались друг с другом в силе, ловкости, скорости и выносливости, Джи Ху с большим удовольствием играл на скрипке или в «дочки-матери» с Со Хён и не испытывал при этом никакого душевного разлада. «Странный», — однажды в ходе какой-то глупой детской игры сказал про него Сон Ву Бин, явно намекая на то, что Джи Ху больше похож на гомосексуала, чем на настоящего мужчину. Джи Ху тогда весь подобрался в предвкушении прямого обвинения и открытого противостояния. Неужели, наконец, заметил? Ну же! Приведи хоть пару неоспоримых доказательств! Пусть все это кончится прямо сегодня, обнадежился Джи Ху и с чувством поцеловал Ву Бина в щеку. Давай уже, договаривай, и одним ударом разобьем этот треугольник со мной, Гым Чан Ди и Гу Джун Пё, а вы сможете с легким сердцем отвернуться от меня… Джи Ху был даже несколько разочарован, когда Ву Бин так и не решился оскорбить Джи Ху, всерьез инкриминируя последнему извращенные наклонности. Принадлежности к мужскому полу Джи Ху тоже остро не ощущал. Как в учениях о бесконечном перерождении души, он зачастую ощущал некоторую разобщенность между душой и телом. Его душа иногда жила как сама по себе, отдельно от тела, и пола не имела, но в этом мире и в этом времени ему выпало родиться в мужском теле, и он лишь спокойно принимал это обстоятельство как данность. Собственно, по той же причине по умолчанию предполагал, что любить будет женщин. Хотя в целом принципиальных различий между женским и мужским телом не видел: те же руки, ноги, голова, эмоции и локации нервных окончаний. Точнее было бы сказать, что посторонние женщины его не интересовали ровно в той же степени, что и посторонние мужчины. Собственное же тело Джи Ху воспринимал как временно выданный для жизни на Земле забавный гаджет, потребности которого могут доставлять как неудобства, так и удовольствия. Особенно его удивляло, как какие-то прозаические колебания в ухе, вызываемые звуковыми волнами, способны вызывать волнение в его душе. Это было больше похоже на волшебство. Иногда под настроение Джи Ху испытывал другие различные опции своего «гаджета». К чужой собственности Джи Ху был приучен относиться с большой ответственностью. Ударить, повредить, причинить боль кому-то другому — это было выше понимания Джи Ху. Если, припертый к стенке необходимостью, он и вынужден был это делать, или наблюдать за таким со стороны, то ощущал сильный дискомфорт. К своему телу Джи Ху был куда менее привязан, хоть и ценил возможность при помощи оного наслаждаться комфортом и радостями повседневного бытия. Джи Ху до глубины души трогало и одновременно напрягало стремление Сон Ву Бина защитить его в детском саду от побоев сверстников. Джи Ху в этой защите не нуждался. Он сам искал и провоцировал конфликты. Он, виновный в смерти своих родителей, благополучный, живой, здоровый, старался себя за все вышеперечисленное каким-то образом наказать. В начальной школе дети быстро усвоили кто есть кто, и что трогать друзей наследника Шинхва или Сон Ву Бина весьма чревато, и Джи Ху пришлось обходиться без этого развлечения, которое по своему содержанию сильно отличалось от стихийных неуправляемых драк. Доведение кого-то конкретного до исступления процесс личностный и очень интимный. Джи Ху по своей воле мог как зажечь в ком-то агрессию, так и свести ее на нет, добившись того, что ему было нужно: от нескольких сильных болезненных ударов и грубых унижающих слов его тело становилось легким, расслабленным и невесомым, а на душу снисходило умиротворение. Обнаружив, что от сверстников ему уже большого толку не добиться, Джи Ху переключил свое внимание на друзей и окружающих его взрослых. Вследствие чего его провокации стали злее, но тоньше и не столь явными, а удовлетворение из-за опасности более серьезных последствий острее и с примесью сексуального возбуждения. Джи Ху нарывался, не вполне отдавая себе в этом отчет и не очень понимая, что именно с ним происходит, бессознательно создавая ситуации, в которых мог пострадать. И только общение с Мином помогло ему осознать свое поведение и сообразить, что его личные предпочтения слишком далеко заходят, и их пора жестко контролировать, пока они не довели его до беды. К сожалению, не всегда получалось не срываться. Если в среде сверстников мальчики часто могли полагаться на авторитет Ву Бина, то в свете ситуация менялась с точностью до наоборот. Там уже они, как умели, старались защитить Сона. Джун Пё благодаря огромному состоянию семьи мог себе позволить плохие манеры и грубо осаживал любого, кто как-то нелицеприятно высказывался о юном мафиози. Тогда же Гу Джун Пё прочно утвердился в качестве лидера F4. Позже, когда они перешли в старшие классы, Со И Джон, очаровательно улыбаясь, пристраивал обидчикам рога или портил дочек, если ими оказывались мужчины. Если же это были дамы или барышни, мог походя разбить сердце. Эрудированный Юн Джи Ху в ответ на выпады против Сон Ву Бина был способен себе позволить разве что невзначай перечислить исторические факты из родословных именитых семейств, подтверждающие, что среди предков представителей так называемой элиты общества хватало и бесчестных дельцов, и преступно кровожадных вояк, и откровенных грабителей, и вообще людей с сомнительными достижениями. Джи Ху после того, как он связался с сумасшедшей и непредсказуемой Дже Кён, пришло в голову, что он, возможно, был слишком строг к своим друзьям, недолюбливая их за показательное равнодушие. Дже Кён была в разы сообразительней и наблюдательней всех его друзей вместе взятых, и знала о нем больше, чем другие, но все равно делала неправильные предположения о его мотивах. Наверное, дело все-таки в нем, сделал вывод Джи Ху, но никакого практичного применения этому выводу не нашел. Думать о своих недостатках на данный момент было бесполезно, и Джи Ху решил более внимательно изучить дневник своего гувернера. Он понятия не имел, какой швейцарский банк, упомянутый в записке, имел в виду учитель. Зная гувернера, Джи Ху предполагал, что тот, скорее всего, зашифровал подсказки в тексте. Читая в первый раз записи, когда он их только получил на руки, Джи Ху пребывал в таких расстроенных чувствах, что не обратил большого внимания на кое-какие несоответствия и неточности, которые его учитель мог допустить только намеренно. Возможно, учитель действительно подумывал выслать свои записи бывшему воспитаннику или просто делал временные пометки для себя. Первые страницы записей — те, которые он читал в детстве, — Джи Ху помнил хорошо. Последняя прочитанная им запись была о том, как он разогнал из дома прислугу и о том, как он подружился с Со Хён. Про Хайбайбо там не было ни слова в то время. Такое он бы точно запомнил. Значит, текст в некоторых местах был переписан заново (тетрадь была на зажиме — страницы можно было заменить), и запись о телохранителе появилась позже. По всей видимости, появилась специально для повзрослевшего Джи Ху и намекала на то, что в затруднительной ситуации к Хайбайбо можно обратиться за помощью. И вот оно! Прически Джи Ху и его друзья меняли перед поступлением в среднюю школу, а не в начальную! Джи Ху впервые выкрасился в рыжий цвет как раз на одном из швейцарских лыжных курортов, в Сеуле он бы не отважился на такие радикальные перемены во внешности. А в Швейцарии люди с рыжими шевелюрами не редкость, он и оторвался. Тогда же Джи Ху заподозрил учителя в любви к экстриму (тот с такой плохо скрываемой завистью поглядывал на профессиональных лыжников), но так как был еще ребенком, то проверку данного подозрения пришлось немного отложить. Спустя пару лет Джи Ху вывез учителя на тот же курорт. Юн был безмерно счастлив, обнаружив, что угадал со вкусами учителя. Никогда еще улыбка Джи Ху не была более яркой, а смех более звонким, беззаботным и жизнерадостным как тогда, когда он видел, сколько удовольствия получает учитель от развлечений. Он целиком растворялся в чистом и неподдельном веселье учителя, наконец-то хотя бы на время переставая зацикливаться исключительно на себе и своих проблемах. Как же это было по-настоящему здорово, суметь дать близкому человеку именно то, что ему хочется и нужно. Ни с чем не сравнимые ощущения… Когда Джи Ху приезжал кататься на лыжах в тот город только вдвоем с учителем, они жили в скромной городской гостинице. На той же улице, он помнил, располагались два банковских здания, куда они заходили снимать наличные деньги. В любом случае, других вариантов насчет места нахождения его наследства у Джи Ху все равно не было. Оставалось только решить, нужно оно ему или нет.