***
— Далерка! Он парил между осознанностью и бессознательным, то полностью проваливаясь в темное ничто, то снова неохотно поднимаясь навстречу неясным звукам. — Далерррка! Его звали. Только один человек на свете мог так произносить его имя. Андрей? Медленно, неуверенно, Далер пошел навстречу тому, кто так долго и настойчиво продолжал его звать. — Далеррркааа! Рррркаааа! Кааааррр! Долго и непонимающе он вслушивался в низкое, раскатистое… карканье? Не Андрей. Ворона. Сознание и ощущения начали возвращаться, а вместе с ними вернулась боль, нудная и тяжёлая. Боль, однако, не отбросила его назад, в темноту, а наоборот, вытащила к большей ясности. Какое-то время Далер просто лежал, привыкая к тому, что всё еще жив. Двигаться не хотелось, тело было словно вмуровано в лёд. Наверное, что-то подобное ощущают те, кто попал под снежную лавину, вяло подумал он. Наконец, он заставил себя открыть глаза. Было темно, но стена перед его лицом уже не была непроницаемо-чёрной, как вчера вечером. Приближался рассвет. К тому моменту, когда Далер всё же смог сесть, уже окончательно рассвело. Слабое и низкое осеннее солнце едва грело, но он был благодарен и за это. Он привалился спиной к стене. Его трясло, онемевшие мышцы возвращались к жизни неохотно, отказывались подчиняться приказам уставшего мозга, голова пульсировала болью при каждом ударе сердца. Тошнило. Рука? Он никогда не думал, что одна часть тела может причинять столько мучений. И, Господи, что бы он только ни отдал сейчас за глоток воды… Битва с собственным телом измучила его, Далер опустил голову на колени и так сидел, дрожа и готовя себя к продолжению вчерашней агонии. Он не хотел думать о том стекле, разум отталкивал мысли о нём, как ребёнок отталкивает тарелку с нелюбимой едой, при этом понимая, что съесть её рано или поздно всё-равно придётся. Так и Далер понимал, что, как бы ему ни хотелось забыть про тот зелёный бутылочный осколок, ничего из этого не выйдет. Ему нужно всё очень хорошо обдумать, прямо сейчас, пока он еще в состоянии более или менее связно мыслить. Насколько возможно спокойно, не позволяя себе сваливаться в панику, он мысленно проиграл весь процесс. Не надо сразу полностью отрезать палец. Сперва надо попробовать перерезать только сухожилия, фиксирующие сустав большого пальца к костям запястья. Главное — не задеть сосуды, чтобы не истечь кровью. И, если он всё сделает аккуратно, то потом врачи, возможно, даже смогут пришить палец назад и там останется тонкий, почти незаметный шрам. — Ты сможешь. Далер слабо усмехнулся и поднял голову, предпочитая общение с живым существом. Ворона наблюдала за ним с ветки дерева. — Доброе утро, Андрей, — чуть слышно прошептал Далер, — спасибо, что разбудил, — он дотянулся до кармана, достал небольшую горсть семечек, бросил. Ворона моментально слетела на землю. — Скажи "Далерка"? — тихо попросил Далер, высохший язык едва ворочался, веки дрожали от усталости. — Вы же умеете. Как попугаи. Скажи? Ворона даже не взглянула на него, склевала семечки и снова вернулась на дерево. Там она внезапно несколько раз с силой ударила мощным клювом по ветке, на которой сидела, после чего перелетела на крышу соседнего такого же разрушенного здания и занялась своими птичьими делами. Далер нахмурился. Мозг словно спотыкался, в голову то начинали лезть фрагменты каких-то матчей, обрывки давно забытых песен, то снова накатывало уныние и безразличие ко всему. Связно думать становилось всё труднее. Но эти удары по ветке по какой-то причине показались ему очень важными... Он зажмурился, заставляя себя сосредоточиться на здесь и сейчас. Вдруг он понял. Почему он не пытался сломать трубу? Зачем он потратил столько времени на попытки перебить камнем прочную сталь наручников, когда эти наручники фиксированы к древней и ржавой трубе? Хорошо, не совсем ржавой. Всё же это были не современные, а ещё те, советские трубы, сделанные по советским ГОСТам с огромным запасом прочности. Но прошли десятилетия, так почему не попробовать? Внезапная надежда окатила тёплой адреналиновой волной, придала сил, очистила сознание от липкой паутины апатии. У него может получиться. Может. И тогда не придется использовать тот бутылочный осколок. Он неловко повернулся, нашел вчерашний камень, поднял, немного переполз в сторону, нашёл, как ему казалось, наиболее ржавое место, и со всех сил ударил по трубе. Образовалась небольшая вмятина, не настолько большая, как бы ему хотелось, но это было только начало. Он продолжил, ругая себя за то, что не подумал об этом варианте еще вчера и со страхом прикидывая, сколько времени это займёт. Скорее всего, не один час… Лишь бы успеть. До возможного дождя. До ночи. До возвращения Стриженного.***
Андрей остановился, тяжело дыша, поднял голову. Низко, едва не задевая верхушки деревьев, пролетел вертолет. — МЧСовцы подключились! — быстрым шагом, почти бегом, подскочил Артём. Одной рукой он показывал на небо, второй тряс в воздухе с зажатым в ней айфоном. И он широко улыбался. — Только что Гришин звонил. Это не он, Андрюх, не Далер! Ты был прав, — он сгрёб Лунёва в свои огромные, медвежьи объятия. — Это, похоже, тот третий, который на стадионе был, их информатор. Лунёв не почувствовал ничего, кроме тупого отчаяния. Почему они не поверили ему сразу? Как много времени потеряно… — Сколько сейчас? — он спросил Артёма. Тот взглянул на айфон, — Почти одиннадцать. Лунёв снова посмотрел на небо, которое начинали заволакивать тяжелые, серые тучи. Надо спешить, времени оставалось совсем мало, если оно вообще у них было.***
Он разжал пальцы, позволяя камню упасть на землю, и снова бессильно привалился к стене. Долго сидел, тупо глядя перед собой и даже не пытаясь бороться с отчаянием. Несколько часов сражений с трубой ничего не изменили — ржавый, но всё еще прочный металл прогибался, но не уступал. Он лишь потерял время и последние резервы энергии, продолжать не было смысла. Будь у него неделя, он, возможно, добился бы успеха с этой трубой, но у не было даже еще одной ночи. Оставался единственный вариант. Ему придется сделать это, и вопрос не в том, хочет он этого или нет. Вопрос только в том, как сильно он хочет жить. Он достал тёмно-зеленый осколок. Вместе с ним из кармана с тихим шуршанием на землю выпал и пакет с остатками семечек, но Далер даже не обратил на него внимания, сосредоточенный на главной задаче. Долго и тщательно он тер стекло о толстовку. Потом медленно поднес к покрытому засохшей кровью истерзанному запястью. Сжал зубы, преодолевая растущую дурноту и готовя себя к боли. Его трясло, от холода и предчувствия нового ужаса, и стекло тоже дрожало крупной дрожью, синхронно со всем его телом, сверкало зелеными бликами, переливалось на свету. Важно не задеть крупные сосуды. Или наоборот, задеть и позволить этому кошмару закончиться? Нет, пока нет. Ещё есть надежда, слабая, как последний тлеющий уголёк в затухающем костре, но есть. Надо просто сделать всё очень аккуратно, а для этого его правая рука должна перестать дрожать. Всего лишь палец. И всё закончится. — Ну, давай, — Далер простонал, сильнее сжимая осколок, понимая, что на самом деле ищет любой предлог, чтобы оттянуть неизбежное, как угодно, хоть ненадолго, но оттянуть. В следующую секунду он выпустил сдавленное рыдание, уронил голову и прижался лбом к трубе, — Я не могу, не могу, не могу, — пальцы разжались, и он почувствовал странное облегчение, когда стекло выпало из них. — Не сейчас, чуть позже, пожалуйста. Я так устал, я только немного отдохну и попробую снова, обещаю... — он не знал, кому и зачем он шептал эти едва слышные обещания. Его мутило, голова плыла, холод и запредельная слабость снова брали верх. Отключаться было страшно, но тело не оставляло выбора. Он устало поднял лежащий в грязи осколок, вытер и зачем-то аккуратно переложил его на пакет из-под семечек. Потом закрыл глаза и позволил тяжелому беспамятству сомкнуться над собой. Издалека, сквозь тяжелый сон или, скорее, глубокий обморок, до него доносился ритмичный стук колес утренних электричек, потом то ли рокот вертолета, то ли чьи-то крики, то ли опять воронье карканье… Совсем рядом, едва не задевая его лицо, вдруг громко захлопали крылья. Далер дернулся, приходя в себя и открыл глаза. Несколько раз медленно моргнул, пытаясь сфокусировать размытое зрение. Что разбудило его? Он с трудом повернулся. Ворона сидела в паре метров от него, и в её клюве что-то блестело. Он не сразу понял, что это. Потом испуганно посмотрел на землю, где у его ног должен был лежать пакетик с семечками, на котором ждал второй попытки осколок бутылочного стекла. Разодранный пакет валялся теперь в стороне, стекла на нём не было. Вот и всё. Он не вытащил руку, не разбил трубу и так и не нашел в себе смелости отрезать палец, упустив единственный шанс на спасение. И теперь он даже не сможет вскрыть себе вены, когда за ним вернется Стриженный. — Отдай, пожалуйста, — Далер протянул дрожащую руку к птице, начиная плакать сухими слезами, такими же сухими, как его рот и горло, — отдай, мне это нужно. Ворона прыжком отскочила дальше, бросила осколок на землю и пару раз зло ударила его клювом. Тупо, Далер смотрел на лежащее в недосягаемости зеленое стекло. Он слишком долго ждал, откладывал до последней минуты, скрывая за нерешительностью и надеждой обычный страх. Он трус, а трусы не заслуживают ничего, ни счастья, ни даже жизни. Побеждают смелые. Он проиграл и теперь ему остаётся только ждать неизбежного конца. Солнце скрылось за плотными, низкими тучами, и первые холодные капли упали на землю. Расправив серо-черные крылья, ворона поднялась в воздух и улетела. — Андрей, — едва слышно прошептал Далер вслед птице, — не оставляй меня, мне страшно… Птица не возвращалась. Дождь усилился. Скоро он промокнет насквозь, и потом всё будет очень быстро. Продолжая тихо плакать, он медленно переполз назад к куче листьев, лёг на бок, свернувшись в комок, закрыл глаза и тихо позвал того внутреннего Андрея, который поддерживал его с самого начала этого кошмара. Но ответа не было. Он остался совсем один.***
— Далер! Тяжелая, липкая грязь покрывала его ноги до колен. Нижняя часть спортивных штанов и кроссовки полностью промокли, куртка отяжелела, пропитавшись дождем. На лице и руках краснели царапины от веток деревьев и кустов, через которые он то и дело продирался. — Далер! Раз двадцать он спотыкался, проваливался в лужи, соскальзывал с покатых холмов, падал, вставал и снова шел, дальше и дальше, не останавливаясь ни на минуту. Сердце выскакивало из груди, во рту пересохло. — Андрей, — его схватили за плечо, — подожди. Он не мог. Может, они совсем близко. Может, Далер ждет их буквально за теми деревьями, за вот той насыпью, за следующим поворотом тропинки. Как он мог остановиться? — Андрюх, — на пути встал Ракицкий, сунул ему в руку бутылку с водой. — Держи. Послушай, тут всё проверили, надо смещаться дальше, в сторону старой промзоны. Лунёв замотал головой, — Не всё. Парк большой, он где-то здесь, пусти, — он отбросил бутылку, попытался стряхнуть удерживающие его на месте руки одноклубника. Тот не отступил, — Постой минуту. Успокойся. Отдышись, — Ярослав мягко взял его за плечи. — Парк большой, да. Но нет смысла идти дальше. — По пеленгу… — начал Андрей, но Ракицкий его перебил. — Я знаю. Да, примерно эта область. Но тут начинается часть парка, где народ часто ходит. Вряд ли они здесь его держали. Давай, пошли к машине, — он наклонился, поднял пластиковую бутылку, смахнул прилипшие мокрые листья, отвинтил крышку, снова сунул ее Андрею. — Пей. Наши почти все туда переместились, ищут въезд, туда еще хрен проедешь. Лунев устало потер глаза, не двигаясь с места. Глотнул воды. — Но, — он заговорил хриплым, сорванным голосом, — ведь техники сказали, что промзона это не точно, она лишь частично попала в область биллинга, а парк и окрестности надо проверить в первую очередь. Тут и развалины, и дачи старые недалеко, есть совсем заброшенные. Он может быть там, — Андрей замолчал. Ярослав кивнул, начиная осторожно толкать его назад, к машинам, — Да. Дачи и развалины тоже проверяют, не переживай. Но сейчас надо проверить промзону. Пошли. Тёма уже там, ты со мной поедешь. Андрей обвел тяжёлым взглядом пустой осенний парк, — Тут ведь столько озер, они легко могли его… — Заткнись, — резко перебил его Ракицкий и теперь всерьёз толкнул Андрея в спину, заставляя того идти. — Кто угодно так может думать, но не ты. Не смей. Они шли молча пару минут. — Ты знаешь? — тихо спросил Лунёв. — Да. — Артём сказал? Ярослав усмехнулся на ходу, — Я и сам не слепой, — он взглянул на часы. — Всё будет хорошо, Андрюх. Мы его найдем, успеем, и всё будет хорошо. Андрей лишь кивнул, ускоряя шаг и умоляя дождь прекратиться. Больше всего на свете он боялся опоздать.***
— Далер! Медленно, с огромным трудом, он выплыл на зыбкую поверхность реальности. Он не хотел. Реальность несла с собой только боль и страх. — Далер! Смутно, он ощущал мокрые листья под щекой, леденящий холод, свинцовую усталость и жажду. Странно, но он всё еще был жив. Далер приоткрыл глаза. Под мокрой кирпичной стеной, в небольшой ямке рядом с лицом, собралась грязная лужица. С усилием, он приподнял голову, коснулся высохшими, слипшимися губами воды, сделал крошечный глоток, игнорируя землистый вкус. Снова уронил голову, закрыл глаза и замер. Он уже почти не чувствовал боли, едва что-то видел и слышал. Хотелось только спать, и сил сопротивляться этому давящему оцепенению не было. — Далер! Его крылатый Андрей вернулся. Он снова не один. Спасибо. — Далер! Странно, птица уже так четко произносит его имя. Почти, как если бы это был… Он широко открыл глаза. Голос был человеческий, где-то совсем рядом, может, сразу за углом развалин, у подножия которых он лежал. И голос был не один, ему вторили другие, они громко переговариваясь между собой и тоже настойчиво его звали. В следующую секунду он узнал мягкую речь Ивановича, с ним спорил кто-то еще, не разобрать. Они нашли его, команда, они здесь, а значит, и Андрей тоже где-то рядом. Далер всхлипнул, уперся локтем в скользкую, размокшую грязь, попытался подняться. Безуспешно. Онемевшее тело не слушалось. — Далер! — кричавшие теперь были так близко, что Далер различал шелест гравия под их шагами. — Я здесь, — попытался он ответить, но вместо крика горло издало лишь слабый стон. Шаги прошли мимо и начали отдаляться. — Нет, пожалуйста, — он прошептал, делая отчаянное усилие, чтобы подняться. Цепляясь за стену, за трубу, к которой он был прикован, задыхаясь и дрожа, Далер смог приподняться и оглянуться. Никого не было. Несмотря на сильное обезвоживание, одна маленькая слеза собралась в уголке глаза и медленно скатилась по щеке. — Далер! — голоса, которые его звали, стали тише, но не потому, что он слабел. Его не заметили. — Нет… — он бессильно привалился к стене, затряс головой, — Я здесь… — он попытался крикнуть еще раз, понимая, что ничего не получится, его никто не услышит и что через минуту он снова останется здесь один, и теперь это будет окончательно. — Далер! С оглушающим рёвом, прямо над ним пролетел вертолёт, и тоже скрылся, прежде чем он успел хотя бы поднять руку. Уже почти ничего не видя, преодолевая накатывающие со всех сторон волны темноты, он нащупал рядом с собой камень, которым так долго пытался разбить трубу. Сильная судорога свела мышцы, иглы боли вонзились в руки, распространились на грудь, он едва удержался, чтобы снова не отключиться. Не сейчас, только не сейчас. Поднял дрожащей рукой камень, ударил. Тьма неотвратимо поглощала его, затягивала в свой тягучий водоворот. Он ничего не слышал, в голове нарастал странный гул, похожий на гудение пчелиного улья. Может быть, он даже не попадал камнем по трубе, или бил недостаточно сильно, чтобы его услышали и вернулись. И всё же он продолжал снова и снова поднимать и опускать руку. Если они не услышат и уйдут, всё равно есть надежда, что когда-нибудь его обнаружат. Так пусть его найдут не сжавшимся в грязный, испуганный комок, а вот так, с камнем в руке. Пусть Андрей знает, что он пытался, до самого конца. Чьи-то руки схватили его, забрали камень, торопливо погладили по голове, лицу. Кто-то просил его открыть глаза, обнимал, снова что-то просил, звал, и там были другие голоса, крики, шум. А может быть, ему это казалось, потому что он слишком хотел, чтобы так всё и было. Он уже не мог открыть глаза и проверить. Звуки и ощущения стремительно отдалялись, путались, слабели, пока окончательно не исчезали. А потом была только тьма… тьма… tbc