Эта жажда будет вечной

      Кокаиновая ломка в сочетании с простудой — самая ужасная вещь на свете. Большей муки и представить себе нельзя. Примерно так думал Фредди, наполняя шприц наркотиком для себя. Он совсем не был поклонником уколов в вену, но, когда насморк не позволяет как следует нюхнуть, сойдёт и так. С другой стороны, даже проще: мгновенное попадание, быстрый кайф. Он чутко нащупал вену на смуглой руке… так, отлично, ну, всё, встретимся на небесах. Укол пронзил минутной болью. Меркьюри поморщился, его точёные ноздри затрепетали. Хорошо, что Роджер хотя бы этого не видит. Он лежит в постели, бедняга, приболел. Фредди казалось: он физически ощущает, как отрава, дарующая краткое, но острое наслаждение, растекается внутри, распространяется в его крови.       Взглянув на использованный шприц, он вдруг вспомнил один из вечеров в Мюнхене. После того, как Пол отрезал все пути общения с теми, кто ему дорог, даже обожаемая, казалось бы, работа, не приносила вокалисту удовольствия. В гостиной, где звучала музыка, качались красный китайские бумажные светильники под потолком, тусовалась куча полузнакомого народа, мерцали огоньки, Фредди страдал от скуки. Всего того, что было кругом, уже не хотелось. Ему хотелось студию, Брайана, Джона, мистера Майами, Мэри и Роджера, да, особенно Роджера. Ему хотелось отчаянных творческих споров, стычек, криков. Всё это с годами стало их излюбленной игрой: в студии музыканты могли кричать до хрипоты, ругаться, кидать друг в друга всем подряд, бегать, хлопать дверями, но, — о, каждый знал об этом! — они всё равно оставались одной группой, одной семьёй. Они всегда готовы были понять и принять друга друга. Ему хотелось Гарден Лодж, Питера, Джо, Джуди и Элис и, конечно, своих очаровательных кошек, и… да, Роджера, особенно Роджера. Обязательно Роджера.       Когда скука совсем одолела, а тоска стала поистине безбрежной, кто-то из мюнхенских знакомых предложил не понюшку, а укол для того, чтобы кайф наступил быстрее. Фредди, принявший уже не одну дозу алкоголя, который совсем не веселил, а скорее, наоборот, способствовал подавленному настроению, согласился. И тогда, и особенно теперь он и сам не мог понять, как его уговорили. Шприц наполнили наркотиком. На игле серебристо-алым сверкала чья-то кровь, но Фредди было всё равно. Мгновение спустя он сполна почувствовал скорость действия. Настроение улучшилось, и Ганс, чьи глаза метали огненные стрелы соблазна, увлёк его танцевать. Музыка казалась божественной, а Ганс — самым красивым парнем, после Роджера, разумеется. Что ж, светлые волосы, голубые глаза и стройная фигура играли на руку немцу и, казалось бы, не беда, что и голос, и запах кожи, и энергетика парня совсем не соответствовали тому, что так любил Фредди. После того вечера Меркьюри ещё несколько раз прибегал к уколам, когда требовалось получить кайф немедленно. И на шприцах иногда уже бывала чья-то кровь.       Сейчас Фредди, уколовшись, внезапно вспомнил тот вечер. Припрятав шприц подальше, прошёл в спальню. С каждой секундой он чувствовал себя лучше и лучше. Простуда почти прошла, остался только насморк, но того же нельзя было сказать о Роджере. Он лежал на кровати под одеялом. Ударника морозило, едва ощутимо покручивало суставы, на лбу поблескивали капли пота. В окно смотрел туманный день. Солнце будто бы специально пряталось за плотными серо-белыми облаками. Однотонно бубнил телевизор. На тумбочке остывал чай.       — Дорогуша, — пропел Фредди. — Давай таблеточку, да?       Тейлор кивнул без энтузиазма и кашлянул. Фредди дал ему таблетку, поднёс чашку чая к губам, помогая запить, с нежностью поцеловал его влажные от пота волосы.       — Спи, тебе станет лучше.       — Постараюсь, — проговорил Роджер. — Фред, ты опять под кокаином?       — Это неважно. Я всегда бодр и весел.       — Значит, да.       — Не думай об этом сейчас.       Ударник хотел ещё что-то сказать, но Фредди не дал ему. Закутав в одеяло, он уложил любимого поудобнее, а сам устроился рядом. Ему уже лучше, болезнь отпустила, и можно было чуть позже поехать развлечься в клубе, но как бросить мужа, которому явно теперь не до танцев? Не настолько же он сволочь. Или настолько? Ничего страшного не произойдёт. Пусть поспит, а он пока поболтает с приятелями, выпьет пару рюмок, а потом приедет домой и будет лечить своего ненаглядного. Об этом стоило подумать, но чуть позже.       Температура у Роджера упала, и он спокойно уснул. Фредди переключил канал. На экране показывали медицинскую передачу, посвящённую этой новой, но поистине страшной болезни. ВИЧ. СПИД. Он уже слышал об этом. Жутко. Мерзко. Поистине ужасно и смертоносно. Может, лучше переключить на другой канал? Посмотреть передачу о живописи или балете, фильм, новости? Даже новости были бы не так тяжелы морально, как это, но он отчего-то продолжил смотреть и, чем дальше смотрел, тем больше сердце сжималось, словно оказавшись во власти чужой недоброй руки. Кокаиновое опьянение куда-то ушло. Со всей очевидностью вокалист понимал, что… Как же так? А Родж, что же с ним? Фредди посмотрел на спящего Роджера. Неужели, из-за него смертельная болезнь теперь, минута за минутой, прорастает в крови его возлюбленного, словно чёрный адский цветок? Неужели, самого прекрасного мужчину во Вселенной теперь ждёт медленная и мучительная смерть? И всему виной он сам, он, Фредди Меркьюри, и никто больше. О том, что медленная и мучительная смерть, возможно, ждёт и его самого, Фредди подумал тоже, но потом.       — Фред, что за жуть ты смотришь?       Проснувшийся Тейлор вынырнул из-под одеяла, подполз к своему любимому, обвил его руками и положил голову на колени.       — Давай сделаем тест на ВИЧ, — выпалил Меркьюри.       — Зачем? — не понял барабанщик.       — У меня есть опасение, — Фредди серьёзно посмотрел на него сверху вниз. — Мы в группе риска. Думаешь, мы просто заболели так внезапно?       — С чего ты взял, что мы вообще заразились этим ВИЧ?       — У нас простуда. Одновременно и ни с того, ни с сего, а это один из признаков. Больше в доме никто не заболел.       — Питер кашляет, а у Джуди, кажется, начинается насморк, — парировал Роджер с улыбкой. — У них всех ВИЧ? Дики звонил, у него детишки простыли. И у них, конечно, тоже ВИЧ, а не передозировка холодного лимонада. Брось! Ты пересмотрел телевизора.       — Не надо смеяться над этим! Я говорю тебе серьёзно.       — С чего бы нам подцепить эту заразу? Если только, — ударник на миг замер, вглядываясь в тёмные глаза своего мужа. — Если только ты мне соврал. Ты изменял мне, Фредди?       — Нет! — он ударил кулаком по кровати. — Нет.       — Я тоже был тебе верен. Ты сам это знаешь, ты это почувствовал в то утро в Мюнхене.       — Да, — Фредди с любовью посмотрел на него. — Тогда ты был такой… словно бы опять девственность вернулась к тебе.       — И я никого не трахал, пока тебя не было.       — Я верю.       — Тогда что тебя гложет?       — Я принимал наркотики.       — Я знаю. Дальше что?       — Я кололся одним шприцем с другими людьми. Я не помню, с кем даже, — в глазах Фредди пылало отчаяние. — Если бы я знал, если бы не был так беспечен, всё было бы по-другому! ВИЧ передаётся и через кровь. Родж, прости меня! Я был таким идиотом!       — Постой, — в глазах Тейлора была тревога, которой он, правда, не давал хода. — Как ты можешь быть уверен, что те, с кем ты пользовался одним шприцем, заражены?       — В том и дело. Я не знаю. Но я очень боюсь, что мог заразиться, и ты вместе со мной, Родж. Из-за меня.       — Боже, Фред… нет, не говори мне сейчас, что это правда.       — Давай сделаем тест.       — Нет, это всё чушь. Не верю.       — Тогда я не узнаю тебя — того, кто всегда глядит в лицо угрозе, а не прячется под одеяло, притворяясь, что ничего нет, — Фредди выдержал паузу. — Ты соглашаешься сделать тест вместе со мной, а я ложусь в клинику, чтобы лечиться от зависимости.       — Ты предлагаешь компромисс?       — Да, предлагаю. Я и сам себе не рад, когда вынужден употреблять. Ты согласен?       — Я согласен. Ради того, чтобы избавить тебя от этой дряни, да, я сдам любой тест — хоть на беременность.       — Я должен слетать в Мюнхен.       — Нет! — ударник поднялся с его коленей и сел на кровати. — Никуда ты не полетишь! Хватит одного раза, когда ты повеселился без меня.       — Родж…       — Нет. Или я отказываюсь сдавать чёртов тест.       — Прошу тебя.       — При условии, что я полечу с тобой. Больше я не отдам тебя Прентеру.       — Пола давно нет в Мюнхене, — махнул рукой вокалист. — Он теперь ходит по телешоу, плачется, показывает фотографии, твердит, какой я неблагодарный мерзавец. Можем переключить, посмотрим, если хочешь.       — Фото с поцелуйчиками? Вот уж спасибо, я всё это видел. Если только в запасе у Прентера нет ещё более откровенного компромата.       — Родж, я ещё раз повторяю: я тебе не изменял.       — Репортёры другого мнения.       — С каких пор тебя волнует их мнение?       — Ты прав, меня оно не волнует. Про нас и раньше не забывали, учитывая наше семейное положение. Переживём!       — Джим отбивается от прессы, и успешно. Храни, Господь, нашего дорогого мистера Майами! Вчера Питер выгнал двоих репортёров — пытались пролезть в сад. Даже полицию пришлось вызывать.       — Почему я ничего не знаю?       — Ты спал.       — Ну да, я спал, — Тейлор закашлялся, а после усмехнулся. — Скоро в газетёнках появятся сообщения, что мы разошлись. Или что ты меня убил, разрезал на мелкие кусочки и замуровал в стене дома, и поэтому я не появляюсь на публике.       — Очередной повод перемыть нам кости. Нужно взять охрану, пока всё не станет более-менее тихо.       — Согласен.       — Но меня больше волнует не пресса. Что, если тест окажется положительным?       — Значит, мы умрём в один день и довольно скоро.       — Прости, что обрёк тебя на это. Я повёл себя, как полный придурок со шприцами, с поцелуями, с Мюнхеном и Полом, короче, со всем.       — Согласен, ты придурок, но ты мой муж, Фредди, и я не откажусь от тебя, как только запахло жареным после десяти лет счастья.       — Спасибо, — Фредди порывисто обнял Роджера, чуть не плача.       — Эй, тише, — проговорил Тейлор. — Шею мне сломаешь. Дай только выздороветь и, клянусь, мы со всем разберёмся.       Очень скоро Роджер пошёл на поправку, а потом выздоровел. Не желая мешкать, они отправились в Мюнхен. Фредди хотел поговорить с Гансом. Роджер хотел всюду быть рядом с Фредди. По дороге в отель Меркьюри уже знал, как устроить так, чтобы встретиться с немцем без участия Тейлора. Ему было стыдно, но другого выхода он не видел. Воспоминания о той ночи по-прежнему отсутствовали. Что, если он всё-таки изменил Роджеру?