Ложь, или Право на убийство

      Свет щедро пробивался сквозь верхушки деревьев, которые — при небольшой магической помощи — срастались в ветвистый купол высоко над головами. Старейшины держали небо над Телле чистым. И здесь было солнце.       Мэй приподнял голову и улыбнулся теплу лучей, скользнувших по его лицу. Наконец-то он дома.       Мэй любил Лес всей своей душой. Больше, чем кого-либо, больше, чем родителей, которых, впрочем, и не помнил особо, больше, чем женщин или мужчин. Даже больше своего отряда, который, по сути, заменял ему всю семью. Без Леса Мэй не мог дышать…       Но всё же, возвращаясь спустя месяцы путешествий в Телле, он испытывал почти детскую радость. Словно вновь мелким непоседой бегал по сплетённым ветками коридорам и раздражал степенных и мудрых взрослых своими нескончаемыми вопросами. Снова слышал их с Сиэнне смех, когда они радовались тому, что ещё кто-то попал в их ловушку и стоит, например, облитый молоком.       С тех пор прошло много времени. Он вырос и стал мрачен, как его любимый Лес. Сиэннэ ему почти враг. А большая часть тех мудрых и старых, кого он помнил, давно погибли. Мир всегда менялся неумолимо быстро и необратимо. Мэй год за годом заставлял себя привыкать к этому, пока, наконец, не привык.       Но всё же… Возвращаясь в Телле, он возвращался в детство.       Мэй чуть передёрнул плечами, вырываясь из воспоминаний, и продолжил свой путь. До Старейшин оставалось совсем немного, и с каждым шагом его всё больше и больше обуревало любопытство.       Зачем они его позвали?       Подойдя к очередному сплетению ветвей, обозначающему дверь, эльф остановился. Дом Старейшин. Возможно, самое защищенное место в Телле. Здесь повсюду чувствовалась магия Леса, начиная от простых «следилок», заканчивая невообразимо сложными вещами. Сам Мэй, как и все эльфы, обладал крайне низким уровнем магии. Конечно, по сравнению с людьми, он мог очень много, но всё это скорее основывалось на интуиции и крови. Магия простых эльфов помогала быстро двигаться, видеть лучше и ярче, чем люди, обостряла слух и порой помогала чуть ли не по запаху опознать нужную траву. Но никто не мог пользоваться ею по-настоящему. Кроме Старейшин.       Они оберегали Телле и всех живущих в нём, они были высшим законом Леса. Никогда не вмешиваясь в политику или войны, они могли в любой момент изгнать любого правителя, если его правление несло вред. Старейшины — это сердца любого Телле, и если всё же случалось, что Телле терпел крах, то в первую очередь выводились Старейшины.       Потому что лишь они одни могли вновь создать Телле.       Мэй ещё раз глянул на плотное сплетение веток, что заменяло Дому Старейшин дверь. Конечно, они уже знали, что он пришёл, но Старейшины немолоды и не слишком быстры. Хотя жить предпочитают без посторонней помощи, да и магией не злоупотребляют. Поэтому Мэй терпеливо ждал, пока самый молодой из них спустится к нему, и ветки разомкнутся, приглашая пройти.       В задумчивости эльф провел пальцами по ветвям. Тёплые и живые, они слегка шевельнулись, словно ластясь к руке рейнджера.       Обычно Старейшин никто не беспокоил. Это было бессмысленно, незваным гостям никто не открывал. Но одним солнечным утром они сделали исключение.       Мэй помнил эти ветви ещё ребёнком. Он стучал по ним руками, бил ногами. Пытался резать их ножом и даже грызть зубами. Его семья умерла, и он не мог понять почему. Мать засыпая, обнимала его и шептала, что всегда будет рядом. Ветром в ветвях над его головой…       Мэй ещё раз погладил ветки, словно извиняясь за злобу, что кипела в нём тогда, много лет назад. «Ветром в твоих волосах и солнцем на небе без туч. Я буду рядом, как и твой отец. Он смотрит на тебя даже из самого маленького огонька».       Мэй нахмурился. Хоть он и любил Телле, но всё же… воспоминания.       Воспоминания — ложь. Они лишь иллюзорная надежда на излишний свет.       Пора бы уже и появиться Старейшинам. Сколько можно… Мэй любил всех пятерых, но их неспешность порой злила. В ожидании того момента, когда ему наконец-то уже откроют, он устало присел прямо на землю. Воспоминания неприятно накатывали, заставляя прилагать огромные усилия, чтобы не провалиться в них окончательно.       С тех самых пор, как они открыли ему дверь в тот тяжёлый день, он очень часто бывал в их доме, даже спал здесь же. Наверное, они стали ему кем-то вроде родителей.       Мимо, весело смеясь, пробежали два мелких ребенка. Мэй прикрыл глаза, чтобы не смотреть на их счастливые лица. Кажется, его любовь к Телле и медленным Старейшинам угасает с каждым утекающим мгновением. Конечно, он преувеличивал, и такая мелочь не испортит его отношения к Старейшинам, но всё-таки…       Тихий шелест сзади заставил Мэя поднять голову.       — Мэйлор.       Тихий голос Старейшины Лока заставил его улыбнуться. Мэй бодро вскочил на ноги и, не удержавшись, просто обнял старого друга. Старейшина на мгновение замер, словно не ожидая такой реакции, но потом всё-таки обнял эльфа в ответ.       — Мэйлор, я вижу, ты, как обычно, позволяешь себе слишком многое?       Мэй тихо рассмеялся, уткнувшись Локу в плечо.       — Как же я рад снова встретить тебя, старый друг.       Лок мягко отстранил его от себя. Мэй не сопротивлялся, ему ведь уже не семь, чтобы бесконечно тянуться к теплу.       — Мэйлор, ты в этот раз отсутствовал очень долго. Можешь не объяснять, причину мы уже знаем. Просто ответь мне на вопрос.       Эльф неосознанно напрягся. Старейшины редко что-то спрашивают, для них в этом нет никакой необходимости, они и так всё знают. А сейчас вот вопрос. К чему? Быстро обдумав все возможные варианты и не поняв ничего, он просто кивнул.       Лок положил руки ему на плечи и почти шёпотом спросил, внимательно глядя в глаза:       — Пока тебя не видели остальные, ответь мне, что заставило тебя привести их сюда?       Мэй чуть нахмурился.       — Яд. Мне показалось интересным изучить действие наших болотных ядов на людей. Это может быть полезно и можно использовать в войне. Конечно, их уже вылечили, но остатки все равно в теле, можно посмотреть, как и на сколько разрушился человек. Впрочем, оборотня это тоже задело… Мне просто показалось, что Старейшин это тоже может заинтересовать.       Лок, мягко улыбнувшись, отодвинулся, пропуская Мэя внутрь.       — Старейшинам многое интересно.       Мэй натянуто улыбнулся. Любопытство Старейшин не самая приятная вещь, даже если направлено не на тебя.       Внутри всё всегда оставалось точно таким же, каким было много лет назад, когда Мэй ворвался к ним в первый раз, весь в слезах и обвинениях. Ветви свивались в причудливые узоры, сплетались, образуя стены, арки и купол высоко над головой. Местами неплотный, днём он пропускал солнечные лучи, ночью — свет луны.       Идя через зал встреч, он с улыбкой запрокинул голову и, щурясь на солнце, почти услышал сквозь года свой радостный смех, когда наконец-то кто-нибудь из Старейшин решал с ним поиграть. Перед праздниками они давали в руки Мэя разные украшения и магией поднимали его под самый купол. В те времена, развешивая ленты на ветвях и не переставая улыбаться… В те времена, несмотря на потерю близких людей, он был самым счастливым из всех эльфов. В лице Старейшин он обрёл и семью, и друзей.       Пройдя зал, они свернули в один из коридоров. По бокам были «запертые» двери, сплетённые из ветвей, — комнаты для редких гостей и самих Старейшин. Также тут находилась библиотека и даже оружейная, хотя все знали, что Старейшины не пользуются оружием. Им подвластно то, что куда страшнее металла.       Пройдя коридор, Мэй остановился у внутреннего зала. Ветви шевелились — это означало, что дверь открыта. Одно касание — и они с тихим шелестом откроют проход в зал, где его уже ждут Старейшины.       Друзья, учителя, семья…       Но даже будучи всегда так близко к ним, Мэй всё равно немного робел. Старейшины скрывали в себе всю магию Телле. Всю его мощь и силу…       — Что ты трусишь, как мальчишка?       Мягкий голос Лока заставил его вздрогнуть. И правда, чего это он?       Эльф как можно беззаботней пожал плечами и прикоснулся к ветвям. Те с тихим шорохом, но быстро, словно какие-то юркие зверьки, разошлись в стороны. Мэй с невольным трепетом шагнул в зал. Самый укромный из всех, что здесь были, хоть и немалых размеров. Очертания стен терялись в полумраке. Здесь Старейшины принимали гостей, которым были рады, или важных для них существ. Говорят, эти стены помнили даже гномов. Этот Телле, родной для Мэя, стоял на одном месте очень давно, его даже ни разу полноценно не атаковали, как знал Мэй из курса истории. Старейшины менялись, уже несколько раз умирая своей смертью, а это немалый срок. Их мудрость помогала жить, и чаще всего жители Телле удачно сотрудничали с теми же гномами и людьми. Старейшинам удавалось поддерживать нейтралитет и охранять Телле от самых разных угроз.       Но так было раньше.       Ещё до Великой войны гномы вымерли, почти все. Они просто по неизвестной причине не смогли продолжать род, и их постепенно не стало. Ходили слухи, что глубоко в горах до сих пор живут остатки их племён. Но и те совсем одичали и позабыли свое ремесло, да и на поверхности их давно никто не видел.       Люди же, возгордившись, наверное, тем, что могли подавить многих и разрушить всё своими любимыми войнами, стали требовать у союзников больше и больше, и в конце концов все отношения завершились очередной для человеческого племени войной…       — Мэйлор. Всё так же задумчив, как и в детстве.       Глубокий, низкий и раскатистый, как далекий рокот грома, голос Старейшины Шейна заставил его вздрогнуть. Этот Старейшина был не по-эльфийски крупен и широк в плечах. Его голос тоже больше подошёл бы крестьянину-человеку или какому-нибудь гному, но никак не эльфу.       Впрочем, как именно становились Старейшинами, было почти не известно. Такое случалось редко. Ведь они жили очень подолгу, и обычно трёх хватает на поддержание Телле. Если же появлялись новые — значит, наступали тяжёлые времена. Войны, мор, болезни…       Мэй видел перед собой пятерых. Двое из них появились тут незадолго до Великой войны и оставались здесь по сей день. Значит, война и мрак закончатся нескоро.       На мягкое замечание Старейшины Шейна Мэй чуть виновато улыбнулся. В детстве он и правда часто пребывал в задумчивости, и рассеянность стала его пороком. Впрочем, рейнджеры быстро исправили это.       — Старейшины Телле… — начал официальное приветствие Мэй.       — Оставь формальности, друг наш. Мы рады, что ты наконец-то добрался, и хотим поговорить.       Приятный голос Третьей Старейшины был подобен ветру высоко в кронах деревьев. Он мягко шелестел, сплетаясь в слова. Старейшина Эдал могла любого ввести в заблуждение своим голосом. Но смертельно обманется тот, кто решит, что она безопасна.       — Я тоже очень рад вернуться в Телле.       Старейшина рассмеялась.       — Ну перестань. Всем в Телле от мала до велика известно, что общению с собратьями ты предпочитаешь животных.       Мэй мягко улыбнулся.       — Зверь честнее любого существа. Он не продажен, не лицемерит и не лжет. Но как бы то ни было, я всегда очень рад вас видеть.       Из-за прямоугольного стола, по одну сторону которого и сидели Старейшины, встал четвёртый. Его самый суровый учитель. Мэй ещё помнил жестокие наказания за совершенно детские шалости. В те времена, плача у себя в комнате и обрабатывая травами синяки от новых «объяснений», Мэй очень злился на Старейшину Карна за такое. Иногда он думал, что именно это чувство и называют ненавистью. Карн пугал его и злил ровно до тех пор, пока Мэй не узнал, что тот видит осколки последствий совершенных кем-то поступков. И то, что Мэй считал простыми шалостями, часто приводило или могли привести к нехорошим последствиям для кого-нибудь из Телле. Однако почему Карн не попытался просто объяснить это пусть и мелкому, но вполне сообразительному Мэю, для него и по сей день оставалось загадкой. Впрочем, может, тут дело уже просто в характере Старейшины? Один его вид, всегда суровый и молчаливый, внушал трепет, и многие склонили бы головы, лишь увидев его. Но Старейшины редко выходили из своего дома, и поэтому Карн мало кого пугал.       — Хватит приветствий.       Карн неторопливо вышел из-за стола и, подойдя к Мэю, какое-то время молча нависал над ним, словно, как и когда-то, пытаясь напугать. Но Мэй давно вырос, и вместо страха внутри ворочалось разве что лёгкое раздражение на медлительность Старейшин. Эльф верил, что они могли в самом деле скучать по нему, но не настолько, чтобы звать к себе на следующий же день после возвращения в Телле. Да и официальный стол не пестрил угощениями, запаха любимого чая Мэй тоже не ощущал. Выходит, его позвали по делу, а значит, можно было уже и начать.       Но следующие же слова Карна заставили его подумать, что молчание Старейшин — не так уж и плохо.       — Тебе нравится эта человеческая женщина?       От неожиданного и почти неприличного среди эльфов вопроса, Мэй поперхнулся своим же ответом. От следующей фразы его кашель прошел быстро, но, кажется, началась икота.       — Вижу, что да. Ты должен на ней жениться.       Не понимая, что он такое говорит, Мэй в легком ступоре обвёл взглядом остальных Старейшин, которые продолжали молча сидеть за столом. В силу возраста или ещё из-за чего-то Старейшины часто пребывали без движения. Они могли сидеть так часами, не испытывая при этом никакого неудобства.       Какое-то время Мэй просто молчал. Он не знал, что ответить на вопрос и, тем более, на то ли совет, то ли приказ. Возразить или удивиться их желанию? Что он должен сделать? Вместо каких-то полезных мыслей у него в голове продолжали крутиться детские воспоминания, связанные с Телле и Старейшинами. Он вспоминал, как пытался подражать их поведению и старался сидеть неподвижно часами, но юность и энергия мешали ему, и в итоге он начинал бегать по комнатам и коридорам, развлекая себя, как мог.       — Мэйлор.       Голос Карна вырвал его из очередной пучины воспоминаний. Мэй немного растерянно проморгался. В Лесу он чувствовал себя куда лучше, сосредоточенней и собранней, чем среди эльфов. Может, он и правда слишком подолгу отсутствует в Телле? Совсем отвыкает от общения с кем-то, кроме членов отряда. Но ведь, общаясь с Рэйвен, он тоже не впадал в задумчивость. Может, дело всё-таки в том, что он общается со Старейшинами?       — Зачем? — Мэй, наконец, смог выдавить из себя этот важный вопрос. Но далось это с большим трудом. Язык не хотел шевелиться, а мозг даже думать не собирался на эту тему. — Она мне нравится, но жениться-то из-за подобных вещей зачем? Как я слышал, это у людей есть привычка портить влечение браком. Но мы же, к счастью, не люди.       Эта длинная речь далась ему гораздо легче. Видимо, и в разговорах действует то же правило, что и на тренировках. Тяжело только поначалу.       Мэй высказал свои мысли почти с вызовом. Рэй ему нравилась, и он знал, что это взаимно. Убеждался в этом по её дыханию, взгляду, по лёгкому смущению от, в принципе, простых прикосновений. Он спал рядом с ней почти каждую ночь, хотя она заметила это только однажды. Сначала потому что так было удобней следить за ней. Она чужая, значит, может быть опасна, даже будучи раненой. А её слова, что они ему не враги…       Возможная ложь. Все любят лгать. А люди особенно. Порой Мэю казалось, что они испытывают какое-то удовольствие от лжи. Сам Мэй тоже лгал, и не раз, но он старался избегать подобного, и уж ни о каком удовольствии от процесса речь не шла.       Сначала он спал рядом с ней именно поэтому. Потом просто привык к новому теплу и, как ни странно, ощущению покоя. С проходящими днями он всё больше и больше узнавал её. Разговорами вытаскивая нужную информацию, Мэй узнал и то, что она не обременена узами брака. Это порадовало его. Меньше препятствий, и, при должном его упорстве, меньше сопротивления с её стороны.       Мэй всегда знал, что хотел. Сейчас он хотел её.       Эту странную человеческую женщину с душой злого зверька. Может, её душа как детеныш тхерны? Уже с шипами и зубами, но пока ещё милый и не очень опасный. Зато если подружиться с ним, то он убирает шипы и позволяет себя гладить. Изредка рыча и слегка покусывая руку — мол, смотри, я хищник. Большой и страшный зверь. Мэй однажды смог подружиться с детенышем тхерны. Его мать убили люди, перебили и почти весь её выводок. На выжившего Мэй наткнулся примерно на том же участке, где много лет спустя познакомился с Рэй. В них есть схожие черты. Оба раненые, но, тем не менее, оба огрызались всё время болезни.       Знакомство с тем мелким детенышем тхерны закончилось ничем. Он вырос. А взрослые тхерны не общаются с эльфами. После определенного возраста для них все вокруг — просто добыча.       Однако Мэй никогда не забудет то почти физическое возбуждение от осознания того, что ему доверились. Что ему позволяют себя гладить. Возможно, это болезнь, и многим не понять. Но высшее наслаждение — гладить того, кого все боятся.       То же и с Рэй… Мэй терпелив и упрям. И однажды она подпустит его совсем близко к себе.       Но это ведь не повод жениться!       Кроме того, есть ещё один важный факт, который не позволит ему жениться на Рэй.       И это даже не то, что она просто человек, а связь с людьми не одобрялась. Конечно, на костер за подобное никто не отправит, и даже из Телле не выгонят… Просто хватит одних взглядов и шёпотов за спиной, чтобы ты ушел сам. Добровольно и навсегда покинул то, что считал домом.       Но все же напрямую за связь с человеком, даже стабильную, никто устраивать гонений не будет.       То, что точно не даст ему жениться, имело своё имя, и даже тоже женское. Риенна.       После её кончины, совершенно и по-детски глупой, по мнению Мэя, ему пришлось при всем Телле пообещать, что он никогда и никого не возьмёт в жёны. Её брат был недоволен, но обвинения в убийстве снял. Ведь для эльфов важнее всего продолжить род. И выходит это далеко не у каждого.       Дети рождаются, только когда пара любит друг друга. В наиредчайших случаях — при сильной любви одного и хотя бы симпатии второго. И отказ от брака означает, что официально твой род прерван. Даже если ребенок всё же родится от кого-то, он будет считаться отдельной веткой эльфов. Родоначальником нового Дома. Тот, кто отказывается от брака, пресекает свой род.       Семья, род и дети — три основных столба всех эльфов. И они очень яро соблюдают это.       Мэй отказался, чтобы успокоить Сиэнна, который слишком сильно переживал из-за смерти сестры.       Пресечение своего рода помогло ему чуть-чуть освободить себя от тяжести злобы Сиэнна. А злился тот на Мэя уже просто за всё. И за то, что тот воспитывался Старейшинами, и за отказ от его сестры, которая, по воле случая, влюбилась в Мэя. Сиэнн был уверен, что Мэй мог хотя бы привязаться к ней. Настолько, насколько это могут сделать рейнджеры, и тогда, возможно, у них родился бы ребенок. И все были бы счастливы.       Но Мэй упрямо отказывался от брака, постоянно пропадая в Лесу. И однажды Риенна, сглупив и отчаявшись, пошла за ним. На неё напали тхерны, которых недавно выпустил Мэй.       В Лесу опасно ходить в одиночку и не зная «троп». Это знали все.       В Телле, несмотря на то, что она сестра наследника, попытались всё затереть и, оплакав её, успокоиться. Но Сиэнну это не понравилось, и он выдвинул обвинение.       Чтобы от Мэя отстали, ему пришлось принести огромную, по мнению общества Телле, жертву.       Однако эта огромная жертва существовала только в глазах эльфийского общества. Мэй не был против детей, но и стремиться к браку и продолжению рода особого желания тоже не испытывал. Он совершенно ровно относился ко всем представителям своей расы, принимая всех со всеми их странностями. А вот к Лесу он испытывал искреннюю любовь. Наверное, Лес и занял всё место в сердце рейнджера.       Тишина в маленьком зале длилась очень долго. Словно все присутствующие пребывали в глубокой задумчивости. Мэй не начинал разговор первым, но чувствовал, что от него не отстанут.       — Мэйлор… — Старейшина Эдал встала из-за стола. Её приятный голос был размерен и спокоен.       — Да? — Мэй подобрался, словно ожидая обвинений.       Впрочем, на любые их претензии или попытки убедить его в чём-то — на всё у эльфа был один ответ. Он при всем Теллийском обществе дал слово не заводить семью. И ничто не заставит изменить свое решение.       — Что ты знаешь про Духа Леса?       Этот вопрос застал его врасплох и разбил вдребезги заготовленные фразы.       Мэй напряг память. Всё же когда Старейшины спрашивают, нужно отвечать. И желательно как можно более подробно. На мгновение он даже замялся, опасаясь сказать что-то неверно. Всё-таки про Духа рассказывали в основном детям, а с тех пор прошло много лет. Он вряд ли вспомнит дословно…       — Дух — это бестелесная сущность, которая… — Мэй запнулся, пытаясь подобрать слова.       Старейшина едва слышно рассмеялась.       — Мэйлор, можешь не по учебнику. Расскажи, как ты думаешь, кто это?       Мэй едва заметно улыбнулся. Своими словами? Что ж, пусть так.       — Дух Леса — это сам Лес, его душа и суть. Это то, с помощью чего он общается с эльфами и изредка с людьми.       Старейшины молчали. Ответ был неполным.       Мэй отпустил сознание в мягкий полет по памяти. Может быть, вспомнится что-то, сказанное матерью или отцом.       Конечно, то, что говорила ему мама, в основном касалось общения с женщинами. Это ему пригодилось в жизни, точнее, пригодились те кусочки, которые он помнил. Но сейчас речь шла не об этом.       Про Духа говорил отец. Когда отдыхал дома от рейдов по лесу. В долгие ночи, когда мальчишка отказывался спать, ловя крохи общения с отцом, тот рассказывал ему про Лес, его обитателей и про самого Духа тоже.       Отец говорил, что…       — Отец говорил мне, что Дух Леса в тяжелые времена находит себе тело и помогает эльфам. Потом исчезает, — Мэй сделал паузу, ожидая хоть какой-то реакции. Но её не было, и он продолжил: — Ещё он говорил, что рейнджеров когда-то давно избрал Дух, лишив их способности любить.       Двое из Старейшин тихо рассмеялись. Мэй замолчал. По его мнению, в этом не было ничего смешного, потому что, по крайней мере, часть этого мифа была правдой. Стражи Леса и правда испытывали острую любовь к Лесу. Реже они влюблялись в кого-то ещё. Но Лес никогда никто не заменял.       Многие женщины страдали, влюбляясь в стражей. Его покойная мать не была исключением. Ещё совсем мелким, он замечал, что отца часто нет дома, и в те редкие моменты, когда он приезжал, дом наполнялся счастливым смехом матери…       Но отец никогда не задерживался надолго, только если был болен или ранен. При первой же возможности он снова исчезал в Лесу.       Мэй никогда не забудет глаза матери, когда она в очередной раз провожала отца в Лес. Глаза, полные грусти и надежды. Когда Мэй вырос, и в него влюбилась одна из эльфиек, он подумал, что не понимает, на что могла надеяться его мать. Душа отца, как и впоследствии его собственная, полностью принадлежала Лесу. Мэй не мог точно сказать, в силу своего тогдашнего возраста, любил его отец мать по-настоящему или же просто позволял любить себя. Но, как известно, дети рождаются только от любви, и как-то же он родился?       С другой стороны, его отец всё же умер. И любовь матери не спасла его ни разу…       — Мэйлор, нам нужно кое-что тебе рассказать, раз ты оказался напрямую ввязан во все это.       Эльф снова подобрался, хоть столь долгая беседа уже начала утомлять его, особенно своими огромными паузами. Но всё же он чувствовал, что здесь кроется что-то важное.       — Незадолго до твоего возвращения мы почувствовали трепетание воздуха. Шевеление листьев и особенное пение птиц в Телле… Дух Леса. Он снова проявился.       Мэй вскинул тревожный взгляд на Старейшин.       Это значит, что, возможно, он скоро будет искать себе тело, и помощь для эльфов уже близка. С помощью Духа они смогут намного быстрее восстановить Лес и… может даже, заставить людские деревни отойти от них чуть дальше, чем сейчас. В последнее время люди совсем перестали чтить границы эльфийского Леса. Они не боятся тхерн, потому что те никогда не выходят на свет, которого много вне Леса. Тхерны им не страшны, как, впрочем, и эльфы. С начала войны люди перестали различать эльфов Моркана и эльфов Телле. Для них теперь все на одно лицо и, как следствие, все связи, которые и без того были немногочисленными, просто исчезли. Теллийцы скрылись в своем проклятом Лесу и направили все силы на жалкие попытки хотя бы замедлить окончательный распад Леса. Люди, повесив на них клеймо врагов, стали убивать при первой возможности. Что еще хуже — их селения всё разрастались и разрастались. У них не было особой проблемы в воспроизведении себе подобных. Как слышал Мэй, человеческие женщины беременели крайне быстро и рожали довольно легко, испытывая только краткосрочную боль при самом появлении ребенка на свет. Эльфийки же почти с самого момента зачатия должны были находиться в полном покое. Никакие плохие слова, слухи и уж тем более действия не должны были достигать их ушей и глаз.       Даже отец Мэя, как говорила ему мать, во время её беременности не отходил от неё и ни разу не покидал Телле. Это были самые счастливые месяцы её жизни. Окруженная любовью и заботой, он вынашивала долгожданное дитя…       Но жизнь, как Мэй понял очень быстро, изменчивая штука.       Так или иначе, люди всё больше попирали границы и переставали испытывать страх перед эльфами. Конечно, совсем в Лес редко кто совался, но и такие находились. Вырубали деревья, потому что им нечем было топить дома и греть семьи. Убивали тех, кого Мэй с его собратьями с таким трудом растили и выпускали на волю.       Люди потеряли границы дозволенного.       И сейчас, когда Дух Леса обретет тело, эльфы вновь смогут восстановить стёртые границы.       — Дух уже кого-то выбрал? — в голосе Мэя звучало неприкрытое любопытство, граничащее с нетерпением.       Старейшины слегка поморщились.       — Ещё нет, но мы заметили частицы силы Духа на твоей спутнице…       Мэй широко улыбнулся — и тут же замер, осознавая, что именно услышал. Частицы силы Духа Леса были на Рэй? Или на Ольви? Но последнее маловероятно, тогда бы Старейшины прямо сказали, что это оборотень. А тут просто спутница. Просто человек… На войне она, вполне возможно, убила бы его, ведь Рэй, как и многие люди, вряд ли на глаз отличит Телийского эльфа от эльфа из Моркана, да и какое людям до этого дело?       Просто человек… Просто на ней частички силы Леса…       Улыбка медленно сползла с лица эльфа.       Неужели в этот раз Дух не нашел никого более достойного для такой ноши и выбрал человечку? Причём ещё и ту, которой в принципе не было до этого никакого дела. Мэй не испытывал особо возвышенных чувств к этой девушке, но выбор Духа Леса его очень удивил. Впрочем, может ещё и такое случиться, что Старейшины ошиблись. Они уже немолоды, и память могла подвести их, как и чутье. Или всё сразу… Или же есть ещё один вариант: Лес просто пока приметил того, кто почему-то подходит ему больше всего и, можно сказать, «пометил» его, но не спешит занимать тело, ища более подходящего для этой ноши…       Тогда ещё один паззл в голове Мэя встанет на место.       — Старейшины, при всём уважении к вам и любви, насколько я могу её испытывать, — начал он осторожно, — я бы хотел уточнить, уверены ли вы в том, что Дух хочет выбрать тело Рэй?       Старейшины почти в унисон кивнули.       — Абсолютно, Мэйлор. Твой разум терзается вопросами и сомнениями. Спрашивай, мы ответим на то, на что сможем ответить.       Мэй досадливо поморщился. Очень неприятно, когда даже говорить ничего не надо, они всё уже сами прочувствовали. Словно голый стоишь.       — Простите мне мои сомнения… я не понимаю замыслов Леса. Это естественно, ибо я просто эльф, и мне не под силу всё понять. Но разве не удобней взять хотя бы тело покрепче? Рэйвен воин, это безусловно, но она всего лишь человек. А люди по природе своей более хрупкие существа, чем мы, и энергии жизни в них в разы меньше, чем в нас. Разве Духу нужно тело, которое очень быстро умрёт и перестанет быть его убежищем?       Старейшина Карн снова подошел чуть ближе к эльфу и, как всегда, немного давяще ответил:       — Тебе и вправду не под силу понять и проследить замыслы Леса.       Мэй мысленно возвёл глаза к небу. Когда этот, сказать честно, не особо его любимый Старейшина, вообще открывал рот, очень сильно хотелось по-детски заткнуть уши. Все эльфы были склонны к речам, полным трагизма или пафоса, но Старейшина Карн, пожалуй, с лёгкостью обошёл всех разом, оставив далеко позади.       Не заметив этих размышлений Мэя, Старейшина продолжил:       — Дух Леса говорит с нами. И мы знаем его планы в точности. Поэтому просто поверь нам.       Последняя фраза звучала куда мягче, чем все остальные. Впрочем, Мэй и без этого напоминания верил им. Он знал всех их, и даже привычки Старейшин не забылись и не затерлись со временем. Он верил им, потому что привык верить, да и не лгали они ему. Последнее подсказывала интуиция.       Ещё он верил, потому что они стоят во главе Телле, и, если нельзя верить даже им, то кому тогда?       — Я верю вам, — спокойно кивнул Мэй. — Впрочем, думаю, вы знаете это и так. Но спросил я не просто так. У вас есть связь с Духом Леса.       Старейшины слушали молча, не перебивая. Их терпения хватит, чтобы выслушать любого, а знаний — чтобы разнести любую идею в прах. Но никто не мешает попытаться.       — Тело человека слишком слабый сосуд для Духа. Его хватит ненадолго, и куда удобнее выбрать тело ближе к нам, тогда он сразу будет под нашей защитой.       — Что ты предлагаешь, Мэй? — спросил Старейшина Лок.       Эльф вдохнул поглубже и выдал дерзкое предложение-просьбу:       — Я предлагаю вам, Старейшинам, кому Дух доверяет годами, поговорить с ним. И попросить или даже предложить найти себе тело посильнее.       Старейшина Карн чуть мрачно спросил:       — Ты можешь кого-то предложить? Может быть, даже себя?       Мэй чуть вздрогнул. Нет. Себя он не хотел предложить, хотя бы потому, что это почти открытое самоубийство. Пребывая в смертной оболочке, Дух высасывает из него силу и жизнь. Никто в здравом уме не захочет этого себе. Но…       Он поджал губы, потом решительно начал:       — Если Дух решит, что я подхожу ему больше, чем кто-либо, то я с гордостью приму эту участь…       Карн, почти не скрывая раздражения, оборвал его:       — Хватит молоть чепуху. Думаешь, если бы мы могли давать советы или о чем-то просить, то мы бы не спросили, почему именно она? Почему не кто-то из более достойных и близких Лесу? — Старейшина явно нервничал и даже его голос стал громче звучать, почти эхом отдаваясь от стен. — Мэй, нам всем, прямо скажем, неприятна сама мысль, что Лес избрал человечку, ещё и женщину, которые всё равно слабее мужчин. Эта девушка, Рэй, стала избранной и, скорее всего, именно она станет оболочкой для Духа. И она ничего не знает о наших обычаях и в целом об укладе! — Старейшина ещё повысил голос. — Она просто ничего не знает, и это, по моему мнению, очень плохо! Но не нам решать… — теперь его голос словно постарел на много десятилетий. Стал тише, суше и словно выцвел. — Не нам, — снова повторил он, уже совершенно опустошенно. — И мы не имеем права пытаться хоть как-то помешать Его замыслу.       Зал накрыла тишина. Мэй молча переваривал услышанное. Старейшины редко бывают настолько эмоциональны. По правде говоря, таким он Карна не видел вообще ни разу.       — Мэй… — Старейшина Лок смотрел на него устало и печально. — Ты должен быть рядом с ней. И единственный способ сделать это без подозрений — это брак…       Мэй сглотнул.       Выходит, что ему и правда придется жениться на ней. Если Дух Леса выбрал её тело, то этим браком на плечи Мэя возлагается очень большая ответственность. Он должен сохранять ей жизнь и следовать всюду, даже в самые удаленные места, за ней. Эта мысль не сильно радовала.       Мэй привык быть только с отрядом и фактически пропадать, где захочется. Минимум ограничений и минимум общения с внешним миром, который Мэй не любил и который отвечал ему взаимностью.       Но всё слишком серьёзно, чтобы он мог думать о себе. Да и не проживет она долго, Дух иссушит её куда быстрее, чем пройдёт срок человеческой жизни, сам по себе короткий. А Мэй останется вдовцом и с хорошей репутацией — в глазах Старейшин, по крайней мере.       И всё же тут было немало подводных камней.       — Хорошо. Я предложу избранной брак. Но позвольте спросить кое-что.       Эльфу показалось, что Старейшины всё же выдохнули с облегчением, услышав согласие. Как будто могло быть иначе.       Карн кивнул, даже с легкой полуулыбкой.       — Конечно, мы же говорили, что ответим на всё, что сможем. Что тебя беспокоит?       Беспокоит? У самого Мэя на этот счет было другое слово. Напрягает… Но оно не было красиво высокопарным, и эльф придержал его при себе.       — Сиэннэ.       Как он и думал, было достаточно и одного слова, чтобы Старейшины поняли, что он имеет в виду. Карн ответил сразу, высказывая мнение всех.       — У него скоро будут другие заботы. Хотя ваша свадьба может разозлить его, но и в Телле вы с будущей женой вряд ли пробудете долго.       На это Мэй, уже не скрываясь, поморщился. Появление Духа вряд ли будет афишироваться, а это значит, что для Теллийского общества он просто нарушит свое слово. Он женится… Конечно же, этот брак будет бездетен и недолог, хотя бы потому, что её силы скоро высосет Дух, да и любви взяться неоткуда, значит, и детей можно не опасаться.       Но какие такие дела и заботы могут быть важнее почти кровной вражды?       — Старейшины, позвольте узнать, чем будет так сильно занят наследник, чтобы не обратить на меня внимание?       — Супруга Сиэннэ ждет ребенка. Мы считаем это почти чудом и думаем, что Сиэннэ сделает всё возможное и невозможное, чтобы его жена не потеряла ребенка.       Мэй уставился на Старейшин почти с нескрываемым удивлением. Всему Теллийскому обществу было известно, что Сиэннэ… Как бы это сказать поделикатнее по отношению к наследнику Телле… В общем, он предпочитал только эльфов. Эльфийки его не интересовали совсем. Возможно, ещё и поэтому он затаил на Мэя жестокую злобу из-за своей погибшей сестры. Ведь родись у Риенны дети, они бы стали наследниками Телле, а сам Сиэннэ был бы свободен от обязанности иметь детей. Что при его предпочтениях представлялось почти невозможным.       После смерти сестры ему подобрали в жены ту, которая была давно и безнадежна в него влюблена. Говорят, что она отвергла не одно предложение брака, хотя давно знала о предпочтениях Сиэннэ.       И вот, кажется, произошло одно из маленьких чудес. Любви одной хватило, чтобы зажечь симпатию в его душе. Такие случаи очень редки. Мэй не знал, как именно его бывший друг смог переспать с ней, но со Старейшинами он был согласен в одном: Сиэннэ и правда сделает всё, что угодно, лишь бы больше не делать детей.       У самого Мэя проблем с подобными делами не было. Он делил постель как с мужчинами, так и с женщинами. Впрочем, последние в его постели всё же встречались реже, но и зависело это не от его предпочтений. Скорее от их. Не каждая эльфийка мечтает о рейнджере.       — Церемония будет закрытой, и мы постараемся сделать так, чтобы Сиэннэ там не было.       Мэй кивнул почти с облегчением. Закрытая церемония — это хорошо. Всё меньше укоризны в глазах окружающих, для которых он станет нарушителем клятвы.       Осталось выяснить ещё один момент. Может, самый важный, если не считать Сиэннэ.       — Старейшины, а если она не согласится? На брак?       На миг на лицах Старейшин отразилось удивление. Словно они и в расчёт не брали такую возможность. Несмотря на важность разговора, Мэй едва сдержал невольную улыбку. Как будто всё всегда идет по их плану, и все делают то, что им скажут. Нет, это почти так, но среди эльфов. А Рэй не эльфийка, к тому же для неё подобный брак тоже значит стать изгоем для своих. Впрочем, исчезнув на столь долгий срок, она и так, скорее всего, уже изгой. И тем не менее…       Старейшины хранили задумчивое молчание, и Мэй продолжил:       — Она здорова. Я видел это сам. Ее уже вылечили. И ничто не помешает ей встать и выйти из Телле. Мы не можем удерживать её силой, вдруг это не понравится Духу. Но и объяснять ей всё, надеясь, что это склонит её на нашу сторону… По-моему, это просто глупо. Она солдат, человек, и наши проблемы в любом случае будут волновать её в последнюю очередь.       Ответ Старейшин был непреклонен и в чём-то жесток.       — Она нам нужна, и её желания не имеют значения. Слушай. Мы не могли оставить её тело умирать от отравы, это будущее вместилище Духа… Но ты можешь сходить в отдел запасов и выбрать там яд, который примерно похож на предыдущий. Жар, озноб, слабость…       Мэй слушал, не моргнув глазом. Может, в глубине его души и шевельнулось что-то, похожее на жалость к Рэйвен, но это так там и осталось. Её избрал Дух Леса, а это значит, что тут нет виноватых, и излишняя жалость ни к чему.       — Помутнение сознания… — продолжала Эдал, сейчас говорила она. — Всё это должно сделать её сговорчивей.       Мэй кивнул. Близость смерти или даже просто страдания кого угодно сделают сговорчивее. Тем более, как он успел заметить, Рэй цепляется за жизнь, как только может. Это ещё один плюс к плану Старейшин.       — А противоядие подари ей на свадьбу. Она не знакома с нашими обычаями?       — Нет. — Мэй ненадолго задумался и добавил: — Мне показалось, что у нас о людях знают больше, чем у них. По мне, так лучше знать врага, хоть и потенциального, как можно лучше. Они же изучают только одну сторону.       — Прекрасно, — прошелестел Лок. — Раз она не знакома с нашими обычаями, скажи ей, что лекарство редкое и выдается только членам Телле. Коим она не является. Но ты можешь ей помочь, вступив с ней в брак. И ещё, чтобы она не пугалась сразу, скажи, что этот брак — пустая формальность.       Не выдержав, Мэй рассмеялся.       — А что мне ей сказать, когда она узнает, что эта «формальность» с ней на всю жизнь? Утешить, что её жизнь будет короткой?       Карн резко одернул его:       — Об этом подумаем потом. Ты должен убедить или вынудить её выйти за тебя и войти к ней в доверие. Дальше мы увидим.       Мэй устало кивнул.       Какой безумно долгий разговор и безумный день. Но наконец-то всё закончено.       Эльф молча поклонился Старейшинам и так же молча ушел.       Пришло время лгать во имя высшей цели. Эта цель была превыше его нелюбви к обману. Ради Леса можно сделать всё.       

***

      Но не только он считал, что порой ложь идет во благо.       Тяжёлые взоры Старейшин так и остались за дверьми.