***
Согласно закону подлости и стечения обстоятельств всё случилось в один день. Накануне ночью Дайан уснул поздно, прижавшись к боку Джона и лёжа головой в его локте. Прижавшись с наслаждением, потому что растущая температура тела заставила предположить, что он простудился, и с большим, чем обычно, удовольствием вытянуться вдоль прохладного тела вампира. Он даже сказал очень вежливое: «Я, похоже, и в самом деле простыл, не целуй меня, это опасно». Джон оценил и успокоил: «Дайан, я мёртвый. Заболеть я не могу». Дайан позволил себя поцеловать и уснул. Джон оставил его, чтобы встретиться с Балицки. Они, как повелось, по очереди провожали Дайана до мастерской на Колледж-Лейн, отслеживая и его, и тех, кто мог бы встретиться по пути. Доводя Дайана до дверей «Голубого пальто», Юрэк или Линда сдавали его под опеку ведьм, а вечером Джон сам забирал Дайана из мастерской. О том, что Питер Бауэр, сюзерен Ливерпуля, уже знает о существовании Дайана Брука в жизни Сойера, стало понятно к концу первой недели прогулок в мастерскую. Тривиальное соперничество между Сойером и Бауэром было до сих пор вялотекущим, но вполне обоснованным. И сбросить то со счетов не представлялось возможным. Сойер был удачлив в карточных играх и с поклонниками, вплоть до того, что Бауэр проиграл ему публичный дом на Чёрчхилл Уэй, выложив фулл-хауз младше. А чуть позднее фаворит Бауэра Колин Брэдшоу предложил себя Сойеру, опрометчиво поставив об этом в известность самого Бауэра. Сойер не принял симпатий Брэдшоу, закрыв перед тем дверь дома. А слухи, что Брэдшоу очень скоро пропал, не заставили себя ждать. Не было никакой возможности уязвить Джона Сойера, так как тот вел достаточно уединённый образ жизни. Он встречался с кем-то эпизодично и прекращал после двух-четырёх свиданий. Речи о том, чтобы Джон поселил человека в доме на улице Виктории, никогда не шло. Поэтому Дайан Брук стал притчей во языцех, наглым заявлением светскому обществу вампиров и ея же прочей нечисти. Невозможность влиять на Джона Сойера заключалась в том, что Бауэр не жаловал ему феода, поэтому Сойер не был тому обязан получением владения и всем, что имел с того в качестве доходов. Люди, которые проживали на территории его лёна, принадлежали исключительно Сойеру. Земли достались ему по праву родового владения наследством матери, леди Элизабэтты Морган. Никакой вассальной клятвы Джон не приносил. И формально, а отсюда фактически, Питеру Бауэру не подчинялся: Джон не платил ренты ни с работы своих дока и складов, ни с галерей, ни с отыгранного публичного дома, ни с жителей своих улиц. В этом и крылась незадача. Прижать Сойера до сих пор было нельзя, потому что личная заинтересованность в ком-либо или в чём-либо у того напрочь отсутствовала. Дайан Брук развязывал руки Бауэру и связывал Сойеру. Сюзерен мог взять, извернувшись, всё и любого у присягнувшего тому вассала. И становилось понятным, что даже в таком юридически не подтверждённом случае отсутствия вассальной принадлежности, что защищала Сойера, Бауэр приложит усилия, чтобы Дайана отобрать. Как он отобрал бы у Сойера любого. Красота и таланты любовника или любовницы роли не играли. Единственными неподконтрольными Питеру Бауэру в Ливерпуле вампирами были Сойер и пара Балицки. Балицки находились в лёне ведьм Сэндхилл. А ведьмы Сэндхилл свалились как снег на голову в Историческую Землю в середине прошлого столетия в Лондоне, который как раз в это время бомбили «люфтваффе». Попав в передел, те едва успели выбросить себя, Кота, обоих Балицки и Элека в первый попавшийся вариант убежища. И так уж оказалось, что этим убежищем стало имение Сойера в Пендлбери, который впустил всех в свой дом. До сих пор вампиры Балицки не состояли в вассалате и при дворе Бауэра, потому что миледи Сэндхилл оказались сложными суками, которые кроили реальность по-своему, не беря в расчёт теневой субординации общества. Ранее теневой. Сейчас же вполне себе оглашённой. Все прихвостни Сэндхилл стояли костью в горле Бауэра. Как и Сойер. И Джон знал, что если он хочет оставить Дайана себе, а он хотел, то ему стоит поспешить. Остановить Бауэра могло нотариально подтверждённое заключение брака и соблюдение брачных обязательств. Правда что и в таком случае оставалась лазейка в привилегии первой брачной ночи с заявлением на то сюзерена или в смерти супруга. Джон учитывал вероятность и того и другого. Но всё равно давил на Дайана, заставив явиться с ним в мэрию и оставить заявление на заключение брака. Джон опасался пугать Дайана, обрушивая на него всё о хитросплетениях своего образа жизни и объясняя, что в самом неудачном раскладе ему посчастливится стать подстилкой Бауэра. Джон до сих пор молчал о своих основных мотивах, которые заставляли его вынуждать Дайана к браку. Он просто пользовался растущей эмоциональной нестабильностью Дайана, влияя на него, чтобы скорее добиться своего. Правда что сегодня одна вероятность заявленных притязаний сюзерена отпала, в чём Джон имел возможность убедиться лично. Но оставшаяся возможность была по-прежнему далеко не столь утешающей. Признаться, Джон полагал, что в этот день Дайан из дома не выйдет. Но он не учёл чувства ответственности, которым Дайан обладал. Предстояло доставить «Афродиту и Пана» в Элэй первыми, и он хотел сам проследить за отправкой коробок. Поэтому, проснувшись утром рядом с неподвижно лежащим Джоном и обнаружив, что ни кашля, ни насморка нет и в помине, решил идти. Обычно, удостоверившись, что очередное дитя не истекает соплями, Ирис Кээр, мать Дайана, носящая фамилию четвёртого мужа, отправляла его или сестёр в школу не дрогнув. Потому что в её представлении ребёнок был, конечно, болен, но заразить окружающих не мог. Засим Дайан точно так же, как и всегда, собрался и двинул к галерее. На свежем и холодном воздухе дышать стало легче, хотя кожа словно ополчилась на прикосновения одежды. Хлопок слаксов и майки основательно раздражал. И даже неконфликтная фланель рубашки не исправляла положения. В «Голубом пальто» Валери сделала ему пальцами «привет», но была занята парой покупателей, которые спорили об уместности ведической коровы из сандалового дерева в качестве свадебного подарка. — Возможно, стоит остановиться на традиционном подарке, соответствующем тематике торжества? — спросила Валери, когда Дайан проходил мимо и близко. — Это как? — отозвалась девушка, очарованная сандаловой коровой. — Супница от Веджвуда или сервиз от Ройял Альберта? — намекнула миледи. Чем закончилось, Дайан уже не слышал, потому что вышел в патио. Кот сидел на холодной брусчатке и пялился вверх, где на уровне крыши скандалили воробьи. Увидев Дайана, побросал бесперспективное наблюдение и потащился следом. Кот простил Дайана после неуместной, но понятной глупости, отпущенной в его адрес. Разве что Дайану пришлось встать на колени перед гонористой тварью, обнять толстую чёрную шею и сказать «прости меня, Кот» раза четыре, но всё того стоило. Поэтому теперь Кот ввалился в мастерскую, развевая хвостом по типу флагштока, и затеял рыться в углах, словно был тут впервые. Дайан нашёл взглядом упакованные коробки с логотипом галереи, потом толстобоких наяд и дриад, которых нужно было покрыть глазурью по частичной росписи и установить в печь, вручную контролируя температуру запекания. Он провозился часов до трёх, пока вдруг не почувствовал одновременно лёгкую и гнетущую слабость, которая заставила его опуститься на стул. Кот, привлечённый затишьем, уставился на Дайана едва ли не осуждающе, но спустя секунд десять ускакал. В мастерской, когда Дайан пришёл, были двое. Но они почти тут же ушли, не приступив к работе. И Дайан работал один в обществе Кота. Теперь же Дайан с беспомощным ужасом прислушивался к телу, не находя никаких ассоциаций с предыдущими своими состояниями. Нет, с одним находил. Довольно-таки сходным состоянием можно было посчитать ощущения, которые охватывали в вечер знакомства с Джоном. В последующие встречи тоже. Но теперь жар, слабость, вялость мышц и общая гиперчувствительность были самостоятельными. К ним прибавились подозрительные спазмы в области таза, которые не то чтобы не понравились Дайану. Они его взбесили. Сесиль, зашедшая в мастерскую с обтирающимся в коленках и полным любопытства Котом, нашла Дайана взмокшим и бледным, но с яркими пятнами на скулах и под глазами. Тот позволил облапать себя по лбу, щекам, положить руки на шею и даже отсчитать взбесившийся пульс. После чего Сесиль, собрав губы вбок, что могло расцениваться от «м-да» до «допрыгались», сказала: — Дайан, пойдём-ка в офис. На ближайшие дни с творчеством ты закончил. — Миледи, снимите температуру обжига в печи до девятиста градусов. И я жду курьера… — Кот. — Вон он, — вяло кивнул Дайан. — Нет, я имею в виду, что Кот справится. — Ну уж знаете… — Ещё бы. Не хочешь же ты снова с ним рассориться, сомневаясь в его компетенции? Кот принялся блеять в разных тональностях. Из чего Дайану стало ясно, что в непрерывном «бля-я» вполне вероятно с избытком портовой брани. — Надо снижать температуру постепенно ещё три часа, — сказал он Коту, не желая отпускать здравый смысл. Кот плюнул на пол. Всё стало понятно. — Идём, — Сесиль сволокла Дайана со стула и с совершенно не предполагаемой прежде в маленьком и слабом на вид теле силой почти вынесла его под локоть в патио, а оттуда в основной зал галереи и в офис. Там оставила на диване, пригрозив с нетерпящей ослушания улыбкой: — Сиди тут, ни шагу в сторону. Если кого увидишь помимо меня и Валери, просто продолжай сидеть на этом диване. Дайан равнодушно кивнул, потому что его отвлекли вязкий и мягкий медовый запах и сходная по впечатлениям сырость под ним, которой стало пропитываться бельё. — Дайан, — вдруг остановилась Сесиль, — ты пользуешься контрацептивами? Дайан недоверчиво посмотрел снизу, хотел возмутиться, но вовремя сообразил, что ни о чём таком он вообще не помнил, с тех пор как прекратил спать с Эммой и связался с Джоном. — Какими? — глупо уточнил он. — Барьерными хотя бы, — терпеливо, словно монахиня, снизошла Сесиль. — Нет. Я не думал… Джон болен? — Он мёртвый, он не может быть больным, — отмахнулась Сесиль. — Слушайте, миледи, со мною что-то не так. Попрощайтесь с обивкой вашего дивана. — Чёрт с ней, с обивкой. А с тобою всё так. Абсолютно. Было не так. Сиди. Здесь. Я скоро. Сесиль вышла, оставив Дайана в гормональном раздрае и в густом диком облаке запаха цветущей таволги, которая почти забила колючий шиповник. Но Сесиль Сэндхилл не видела в ситуации большой проблемы. Проблему она увидела, закрыв за собою двери. Потому что с улицы у входа в галерею, разглядывая вывеску, стоял Питер Бауэр. И явно собирался входить. Сесиль бросила красноречивый взгляд сестре и быстро выскочила в патио, вынимая из кармана жакета телефон.***
Питер Бауэр взялся за хромированную ручку двери, потянул к себе и переступил порог галереи. Навстречу ему вышел, вынося коробку, юноша в форме компании службы доставки. Бауэр внимательно огляделся, смиряясь с мешаниной красок и обилием текстур. Две пожилых леди в одинаковых обесцвеченных кудряшках ходили вдоль натюрмортов, на которых сливы выглядели — как квадраты, а клубника — как горсть треугольников. Впрочем, это могли быть, с тем же успехом, не сливы и не клубника, а что там обычно пишут в натюрмортах, изображая квадраты и треугольники. — Сир, сколь неожиданная встреча. Добрый день. Валери остановилась чуть поодаль, но так, чтобы говорить, не повышая тона. — Миледи, — Бауэр улыбнулся. — Признаться, я и сам не планировал заходить. Но оказался поблизости. Валери в рамках этикета двинула губами и спросила: — Чем обязана в таком случае? — Слышал, у вас много любопытных безделиц. Особенно в последнее время, — вампир точно так же двинул губами, едва тронув ножкой трости стеклянный куб, выдающий себя за кота. Валери видела, что поглотивший пространство галереи запах, который оставлял вокруг себя Дайан, запах течного омеги, не остался незамеченным Бауэром. — Что это? — вдруг отбросив расшаркивания, напрямую спросил он. — Не вашего ума дело, сир, — с облегчением ответила Валери, решив тоже не маскировать своего настоящего отношения к гостю. — А ведь вполне понятно, почему вас выперли из Чудоземья, — притворно сочувствуя, покачал головою Бауэр. — Совершенно понятно. Я и сестра как-то не получили с детства должного придворного воспитания, поэтому всегда отличались тем, что говорили о вещах так, как они того заслуживают. А это мало кому по душе, — кивнула Валери, следя, как Бауэр приближается. Питер Бауэр был высоким и некрасивым с лица: большеротым, с тонкими губами, с узкой и костлявой переносицей и глубоко посаженными тёмными глазами. Вероятно, что на момент обращения тому было около пятидесяти пяти, поэтому кожа его навсегда сохранила видимые следы увядания. Но отсутствие красоты уравновешивали личные наработанные обаяние и ум, которые при чуть более продолжительном общении срабатывали в плюс. Внешний элегантный образ с тщательно продуманными костюмами и с завивающимися в романтической причёске кудрями рейнского немца, читающего наизусть в оригинале Гёте, добавляли Бауэру ещё очков на счету. Но ведьмы его шкурно не любили, потому что образ образом, а стиль жизни и мотивации — сами собою. Бауэр был на несколько веков старше Сойера и куда как влиятельнее, но до сих пор явно своего социального и эволюционного превосходства не демонстрировал. «До сих пор», — напомнила себе Валери. А вот то, что он лично заявился в «Голубое пальто», говорило только об одном: Бауэр хотел посмотреть на Дайана Брука. — Чем у вас пахнет? — снова повторил Бауэр. — Извольте, в основном — таволгой. — Готовитесь к Йолю, миледи? — съязвил Бауэр. — Всегда к тому готовы. Оба проводили взглядами Сесиль, которая вернулась со стороны патио и снова скрылась в офисе. Бауэр сделал несколько шагов за Сесиль, но остановился, словно наткнувшись на преграду. Обернулся с плохо скрываемой злостью: — Оставьте ваши площадные фокусы, Валери. — Нет, — коротко отказалась та. Бауэр посмотрел на когтистые лапки со сцепленными в замок пальцами. — Надеюсь, вы понимаете, чего мне стоит сдерживаться и не стереть с лица города ваше чёртово логово, оставив одни лишь осколки? — прорычал он. — Конечно понимаю. Как и то, что вы этого сделать не посмеете. Вы же помните — почему? — Причина метафизична. А вы постоянно рискуете. — В этом вся прелесть, — сладко заулыбалась Валери. — Держитесь подальше от моего пряничного домика, сир. Сами держитесь подальше и прихватите ваши упыриные коронованные заёбы. Валери видела, что перегнула. Но когда была вероятность вот-вот наткнуться на демонстрацию клыков сюзерена, дверь в галерею снова открылась, впуская Джона Сойера.***
Сесиль вернулась как раз вовремя, потому что Дайан сидел, заворожённо наблюдая за концентричными извивами гигантского чёрного уробороса, что укладывался по периметру офиса. По условному периметру. Условно укладывался. Возможно, что нестабильное состояние Дайана сделало его излишне равнодушным, снизив уровень рационального восприятия. А возможно, что приказ ведьмы и её уверенность заставили сидеть на промокшем диване ровно. Но уроборос меланхолично извивался, осуществляя пересадку, а Дайан молча того рассматривал. Сесиль, едва поддёрнув узкую юбку, переступила через подвернувшийся змеиный изгиб, потом поднырнула под другой, почти перелезла не теряя лица по третьему и присела рядом, выравнивая дыхание. — Каждую третью субботу, — кивнула она на змея, объясняя едва понятное. Дайан хмуро посмотрел в ответ. — Вот, это для тебя, — Сесиль подняла на уровень глаз пластиковый пакет с таблетками трёх цветов. — Миледи, я, похоже, завязал с амфетаминами. — А это не они, — успокоила Сесиль. — Это противозачаточные. Гамма эмоций, захвативших Дайана, была едва подвластна словам. А Сесиль почувствовала себя тронутой как специалист. — Какого хера, миледи?! — прошипел Дайан. — Зачем это мне? — Ты же спишь с Джоном Сойером, — снова прикинулась монашкой Сесиль. — Да, но я не женщина! — всё так же сквозь зубы, почти обретя ясность ума от негодования, продолжил шипеть Дайан. — Это к счастью, конечно. Но, милый, ты и не совсем мужчина. Ты омега. Дайан Брук мог бы с уверенностью сказать, что родная мать ни разу в жизни не смотрела на него с такой гордостью, как смотрела маленькая и наглая ведьма. — Звучит как… — Ловушка для Сойера, да, я знаю, — перебила Сесиль. Схватила его за ладонь, развернула вверх и принялась царапать по той ногтем. — Что вы делаете? — Выставляю напоминания. Ты можешь пропускать время и дни приёма таблеток, но это не позволит тебе сбиться с курса контрацепции. Если только ты не планируешь детей в ближайшее время. А ты планируешь? — Сесиль коротко посмотрела ему в глаза. — Не планирую, — сказал Дайан, тут же спохватился. — Зачем всё это? Это нелепо. Абсурд… — Зато весело. Уж поверь мне. В ближайшие дни скучать не будешь. Никто не будет. Царапанья по ладони стали неприятными, и Дайан попытался выдернуть руку. — Наберись терпения, — не поддалась Сесиль, — это симпатическая татуировка. Будешь видеть только ты. Ещё с минуту царапанья продолжались, потом Сесиль откинулась на спинку дивана. — Всё. Забирай. Ладонь была чиста. — Сейчас. Проглоти жёлтую. — Не буду. — Живо бери жёлтую и проглатывай, — сказала миледи. И Дайан забыл про уползающего уробороса в комнате и пиздец в теле. Ведьма пошла жуткой прерывающейся рябью, каким-то двадцать пятым кадром полуобнажив свою едва ли не демоническую сущность. И то, что воспринимал Дайан под гладкой молочной кожей и золотом волос, совсем ему не понравилось. Он вынул из пакета жёлтую таблетку и с трудом, но проглотил. — Замечательно, — сложила ладони Сесиль, обретая стабильность. — А теперь слушай. Я очень надеюсь, что ты всё запомнишь правильно. Ты — омега. Благодари Джона Сойера. Он тебя спровоцировал. Или ты его. Это ещё как посмотреть. Но не суть. У тебя течка. Дайан нервно и в отвращении дёрнулся. — Не стоит так на это реагировать. Это рядом со мною тебе несладко. Вот подожди, сейчас, с минуты на минуту, появится лорд Джон, сразу передумаешь. Каждый месяц, Дайан, каждый месяц ты будешь абсолютно фертилен в эти чудесные и захватывающие дни, поэтому весь месяц ты принимаешь таблетки по расписанию. Оно вот тут, понимаешь? Дайан пусто посмотрел на ладонь. — И да, ты забеременеешь, как только зазеваешься. — Джон мёртвый, — попытался зацепиться за последнюю логичную соломинку Дайан. — Он не может создавать жизнь. — Ну как же, — фыркнула Сесиль, — пей чёртовы таблетки. Не расстраивай меня. Дверь открыл Джон. Мир померк для Дайана вместе с ведьмой, уроборосом и прочими.