***
— Ты знал обо мне? — спросил Дайан, как только Джон выпустил его из рук, лишив телесного контакта, и стронул автомобиль с места. Тот коротко взглянул и тут же отвернулся. Причин было несколько. Во-первых было очевидным, что Дайан намерен поругаться, так что от долгого взгляда мало бы что поменялось. А во-вторых видеть лишний раз ёрзающего по сиденью Дайана с сухими от внутреннего жара губами и огромными зрачками было едва ли не выше сил. Хотя отвечать всё равно пришлось. — Мне сообщили раньше твоего. Но я сомневался. — Вашу ж мать… — простонал Дайан, отворачиваясь. Когда Джон оказался рядом, всё стало ещё пошлее. Потому что всё, о чём был способен Дайан думать, сводилось к воображению разнообразных эротических перспектив. Но все они заканчивались одним: мыслью, что сделать, чтобы как можно быстрее и глубже усесться на член Джона. Впрочем, на этом мысль обрывалась, исключая какое-либо своё развитие и дальнейшие прогнозы, и снова возвращалась к гениталиям. Где-то на остаточном уровне здравого смысла Дайан понимал, что, если с ним и в самом деле стряслось всё, во что так охотно верят миледи Сэндхилл и Джон, то предотвратить наступление течки он не смог бы, даже будучи предупреждённым. — Но ты молчал, — собравшись и повернувшись, снова попытался напасть Дайан. — Дайан, прости. Я сам верил с трудом. — Ты видел, что со мною! И ты молчал. Это, похоже, нормальное твоё поведение? А о своих деньгах и происхождении ты молчал из каких соображений? Джон свернул на светофоре в последний момент, от чего «Астон Мартин» едва не занесло в тротуар. Джон нервничал. Похоже, что прежде возникшая в его голове мысль сначала как следует Дайана отыметь была замечательной. Иначе же стоило просто перетерпеть и уже так и сделать, добравшись до дома. — Чего ты хотел добиться? Посмотреть, люблю ли я именно тебя, а не твои счета в банке? Или же насколько более ебливым меня сделает… течка? — не утихал Дайан. К тому же он как-то особенно томно в этот момент вывернулся под ремнём безопасности, что Джон сдал. — Замолчи сейчас же, Дайан. Или я выебу тебя прямо здесь, на парковке, — утробно пообещал Джон. — Сука, ну хоть так. Я, если понимаешь, теперь только за, — огрызнулся. — Кстати, можешь выкинуть своё пальто. Джон не ответил. Он сосредоточенно припарковал автомобиль, бросив перед гаражной дверью. Отстегнул ремень, вышел. Секунду спустя выволок Дайана на воздух, крепко прижав одной рукой, а второй ставя автомобиль на ключ. — В душ, сейчас же, — потребовал Джон, частично сам освобождая Дайана от одежды и подталкивая в нужном направлении. Дайан, побывав в руках Джона, мгновенно успокоился. И вот такой полярный переход от раздражения к умиротворению навёл его на абсолютно справедливую мысль: — Всё это нездоровая пидорская хуйня. — Я сказал, пошёл в душ. Не успеешь раздеться, Дайан, заволоку в обуви, — пригрозил Джон. Остатки маскулинности в Дайане вздыбились, но блядский омега счастливо вздрогнул, поэтому уже через минуту Дайан мок под тёплым душем, прижимаясь лицом к покрытой брызгами мелкой мозаичной плитке стены. Джон стоял позади него на коленях, почти усадив его задом на лицо, и с вибрирующим урчанием вылизывал. Дрочил по члену и вылизывал, едва прикусывая с намёком. Дайан чувствовал, что вполне способен сейчас рехнуться от блажи, что крыла его, не предполагая никаких компромиссов. Кровь Джона можно было не пить, этим бы и ограничилось её возбуждающее действие. Но его новая физиология была эгоистичной, нетерпеливой и сама по себе. И отмахнуться от неё просто так не представлялось возможным. Как, впрочем, теперь мало что представлялось возможным, кроме… — Джон, выеби, — проскулил Дайан, елозя задом. Джон поднялся и, не дожидаясь повторной просьбы, натянул Дайана на свой член, для верности, подкидывая, ударив бёдрами снизу. — Блядский, блядский, блядский бо-о-же! — выкрикнул Дайан, кончая в кулак Джона и тут же стискиваясь на его члене, малодушно надеясь, что на этом всё закончится. Но когда Джон вывел его из душа и вытер насухо как мог лучше, оказалось, что ничего и не думало заканчиваться. Джон завернул краны с водой, отобрал полотенце, вытер воду с волос, не сводя обещающего взгляда. Под этим взглядом Дайан дошёл до кровати, чувствуя, как между ног снова начинает течь. И чувствуя возобновляющийся настырный запах. Джон тоже тот распознал, потому что налетел со спины и снёс в кровать, прижал лицом, вдавил всем телом, раздвинул ноги широко и под завязку вставил. Но почти сразу выскользнул. Дайан, толкаясь задом навстречу, восторженно ахнул. Вцепился руками, дотянувшись ощупью, в прутья спинки кровати, и дав понять, что здравого смысла здесь не предвидится. Уперся вытянутыми руками. Нетерпеливо засопел. Джон согласился. Сдвинул его чуть вверх по кровати, поднимая зад, но заставляя прогнуться в пояснице. Вытянул руку, тоже ухватился за прутья, второй рукой напоследок бережно огладил по горящей ягодице. Вломился по хлюпающей смазке. Так нетерпеливо и грубо, что в обычном состоянии для Дайана всё бы окончилось разрывами. Но не теперь. Дайан лишь восторженно вцепился зубами в простыню, чувствуя, как рот заливает слюна и как уходят под веки глаза. Джон укусил Дайана только под утро спустя почти двенадцать часов вышибающей дух ебли, верно расценив, что потеря крови заставит его несколько успокоиться. Расчёт себя оправдал: Дайан завернулся в изгвазданных простынях и одеяле, уснув. Джон уснул рядом.***
Проснулся Дайан от боли в ладони. Основательно так жгло и словно вибрировало под кожей. Он подтянул руку к лицу, близко к глазам, и едва сдержался, чтобы не покрыть матом заботливую ведьму. По ладони каллиграфическим готическим шрифтом шла надпись «вторая жёлтая». «И ведь чёрным по белому», — признал Дайан доходчивость напоминания, медленно сползая с кровати. Это было неправильным, потому что чем медленнее он двигался и дольше тянул, тем сильнее жгло ладонь. Поэтому Дайан, в конце концов, благоразумно поспешил. Он нашёл свою рубашку на пороге ванной, из кармана вынул пакет с таблетками, подцепил пальцами жёлтую и тут же её раскусил. Но жжение улеглось только тогда, когда крошки таблетки оказались в желудке с несколькими глотками воды. Кстати о воде. Пить хотелось смертельно. И есть хотелось смертельно. А ещё отлить. А ещё под горячую воду. С горячим душем Дайан напортил, но, к счастью, уже после того как напился, съел бутерброд с салатом и ветчиной и отлил. Бессердечное либидо, расшевелившееся под потоками горячей воды, завелось с первой минуты. Да так, что Дайан привалился спиною к стене, одновременно пытаясь отплеваться от воды и хватать ртом воздух, потому что его вдруг оказалось катастрофически мало. Воздух выгорал в его теле, которое вспомнило, что творилось с ним на протяжении предыдущих вечера и ночи. Следом за сенситивной памятью вернулась память вербальная, и Дайан вспомнил, что говорил Джону. Говорил немного, потому что очень часто его рот был занят либо членом, либо животными стонами. Но, когда говорить мог, это была какая-то первобытная грязная похабщина, которая даже близко не была ему свойственна. Дайан застонал от мучительной неловкости, вспомнив следом, что отвечал ему Джон. Назвать Джона говорливым в постели было бы излишним, но этой ночью тот ответил на каждую сальную пошлость, что подкидывал ему Дайан. И выполнил всё, чего Дайану хотелось. Дайан отключил воду и вышел из-под душа, осматриваясь в поиске полотенца. Оно лежало на полу, полувлажное со вчера, там, где бросил Джон. Дайан достал из шкафа свежее и сухое, наскоро вытерся. Он спешил, потому что давшая ему несколько часов сна свёрнутая и запрятанная глубоко в животе пружина звенела и обещала вот-вот развернуться, прорывая кожу и снося едва окрепшее рациональное начало. По ногам снова густо и душно потекло. Дайан забросил полотенце на держатель и уже через пару секунд был у кровати, смотря на светящиеся в темноте белья спину и широкие плечи Джона, который спал лицом вниз. Дайан заступил коленом на кровать, оперся ладонями, намереваясь подползти на четвереньках ближе. Но Джон в этот момент поднялся на локте, обернулся: абсолютно проснувшийся и глубоко втягивающий носом воздух. Аромат Дайана сказал всё за него самого. Джон ухватил его за руку, заволакивая под себя. Дайан, как мог, спешил и подавался под ним, охватывая в колени, а следом всеми ногами. Джон погрузился в него с бесстыжим мокрым и хлюпающим звуком. Дайан задрожал, чувствуя холод по всей коже, который почти мгновенно был сожжён гудящим пламенем похоти. То, что началось после, перепугало Дайана до полусмерти. Но он не сделал ничего, чтобы это прекратить. Потому что не хотел. Джон двигался в нём глубоко и медленно. Дайан соскальзывал и снова пропускал его глубже, прижимая к себе руками по спине и за шею. Ощущение глубины смешалось с нарастающим ощущением постепенного, но неотвратимого раскрытия. Дайан почти замер, прислушиваясь к себе. Движения Джона стали медленнее и словно труднее и тяжелее, пока тот совсем не остановился, хищно дыша у шеи Дайана. Член его увеличивался шире и толще с каждой секундой, пока Дайан не поверил, что ещё немного и его разорвёт под тяжело замершим Джоном. Давление на слизистую заднего прохода было таким диким, что Дайан поверил и в то, будто он полон только членом Джона, который смял все внутренние органы и вот-вот примется деформировать тазовые кости. Ощущения бились на грани выносимого. А потом что-то совершенно новое, однозначно, что омежье, хлестнуло кипятком от ключиц до паха, дёрнулось, сжалось в острой судороге, заставило тонко закричать. Дайан не узнал своего голоса. И почти не узнал лица Джона, когда тот поднял голову и посмотрел. Зрачки стали узкими, словно игольные петли, зверскими, черты лица заострились, а клыки опустились с обеих челюстей, сжимаясь в жуткий замок. Джон укусил его, неглубоко, но снимая слой кожи по шее над ключицей. Боль была омерзительной и скоблящей. А вместе с укусом Джон принялся кончать, заливая его изнутри бьющими толчками. И, словно пытаясь заполучить как можно больше его семени, то же самое омежье заставляло внутренности Дайана ритмично сжиматься, ослабевать и снова сжиматься, вытягивая то до капли. В боль от поставленной метки влилось дикое и уверенное ликование завершённости и полного удовлетворения. Дайан счастливо всхлипнул, возвращаясь в какое-то подобие разума. Почувствовал, что Джон слизывает кровь, сильно льющуюся из-под вырванного куска кожи на его плече. — Что ты сделал? — выдохнул Дайан сипло. — Прости, милый. Она должна зарубцеваться сама по себе. — Что это «она»? — не понимал Дайан. — На тебе моя метка. Дайан застонал, попытавшись выбраться, но не смог. Он не мог расцепиться с Джоном, продолжая лежать под тем на мокром пятне своей крови, натёкшей под лопатки. И на мокром пятне своей смазки, которой было дочерта под задницей. — Что происходит? — выдохнул он, цепляясь за плечи Джона ладонями. — Я повязал тебя. Джон перевернулся на спину, заволакивая и укладывая Дайана сверху по себе. Дайан сдвинул вверх колени, поджимая их с боков, устроился лицом в шее Джона, успокоился. Джон обнял его по спине, отерся виском о лоб Дайана, выдохнул. Он сам толком не понимал в точности, что происходит. Но определение «полная чертовщина» казалось не только уместным, но и вполне справедливым.***
Марк не был склонен к ночёвкам вне дома. В крайнем случае он мог притащить свою еду на Ройс-Драйв, что категорически Ио не нравилось. Но спал он всегда дома. Кроме как сегодня. Ио проснулась, покаталась в кровати, потягиваясь и мыркая, словно котик, потом отправилась в душ. В доме было тихо и чисто, что она отметила, дотирая волосы полотенцем. А Марка в комнате не было. Кровать стояла нетронутой. Никакой сваленной одежды на полу и разбросанных косяков, следы от которых испятнали прожжённый ковёр подпалинами. Ио двинула бровями и скоро пошла к телефону. Она позвонила брату несколько раз, попадая в голосовую почту. А к середине ночи автоответчик сообщил ей, что абонент недоступен. Ио всегда была эмоциональной. Взволноваться могла мгновенно и сильно, поэтому подозрения, что зрели в ней с вечера, стоило обнаружить отсутствие Марка, к этому времени взяли в плотное кольцо и назойливо твердили, что всё плохо. Непоправимо плохо. Ио боролась с теми как могла, предлагая вполне закономерные объяснения. И напоминая самой себе, что даже если с Марком что и стряслось, так это банальное и вполне ею ожидаемое задержание в комнате предварительного заключения. Тогда ситуация с отключившимся телефоном укладывалась в логику картины. И стоило просто с утра обзвонить ближайшие участки. Так она и поступила. Сообразив после четвёртого вежливого «нет, мисс, Марка Кэлпи у нас прошлой ночью не регистрировали», что картина, принятая ею за существующую, не подтверждается, Ио позволила себе поплакать секунд десять в кровати. И в ней же, утирая нос и глаза, она решила, что стоит искать Марка самой. Для заявления о пропаже было ещё рано, но, как показало время, то было и к лучшему. Потому что след Марка она нашла в первую же ночь в «The jewel», куда, она помнила, двинул Марк, из вежливости зовя её с собою, когда наткнулась на Ями-Ями. Искала она барыгу Марка, верно полагая, что тот в любом случае хоть как-то в курсе ночной жизни её брата. «Не вернулся домой?» — задумчиво протянул Ями-Ями, не забывая внимательно пялиться на Ио в переливающемся, покрытым золотыми пайетками платье. «Ты видел его прошлой ночью?» — Ио пропустила внимание Ями-Ями мимо как раздражающее, но несущественное. «Видел, но где он, мне не известно, детка», — пожал Ями-Ями плечом, добавляя в голос неопределённости. «Хватит жаться, Саймон, — прошипела Ио, вдруг потеряв терпение и цапнув его когтистой рукой за горло, — просто скажи мне, что ты знаешь. Или, я тебе клянусь, ты не доживёшь до тюряги. Я достану тебя раньше». Ями-Ями, который при рождении и в самом деле был наречён Саймоном Холли, тут же вспомнил, почему опасны вампиры. И не то чтобы он хотел дожить до «тюряги», как запальчиво предположила Ио Кэлпи, но он просто хотел пожить подольше, так что следовало что-то сделать с когтями Ио, уже пустившими ему кровь. «Слушай, давай полегче, придурочная, — быстро забыл Ями-Ями потенциальные выгоды от загнанной о Марке информации. — Я не знаю, где он, но я знаю, с кем он мог уйти». «Выкладывай, я теряю терпение в этом вашем блядском гадюшнике, который вы зовёте ночным клубом», — продолжила Ио. «Короче, мисс, ему понравилась одна тёлка. Красивая такая. Ну, не такая красивая, как вы, если понимаете, о чём я». Ио дёрнула когтями. «Я не знаю, как её зовут. Но я узнаю её, если увижу. Она часто ходит сюда по выходным. Или в какой-нибудь из ближайших клубов. Так что дело-то простое. Составите мне компанию на ближайшие два-три вечера?» «Без удовольствия, но да. И не вздумай меня наебать», — убрала когти Ио. «Вот уж чего-чего, но этого и в мыслях не было», — честно сказал Ями-Ями, стирая ладонью с шеи кровь. Он видел, как проследила за этим жестом Ио, и решил, что быть честным хотя бы время от времени — это безопаснее.***
К концу вторых суток Джон дотрахивал Дайана уже не так лихорадочно и подстёгиваемый императивом чокнутых либидо омеги и своим. Запах таволги стал сходить на нет, позволяя проявляться запаху белых шиповника и глины, которые уже воспринимались Джоном едва ли не родными и безобидными. Дайан ощущался желанным по-прежнему, но хаос и гипертрофированная страсть схлынули, оставив место методичности и периферийным ощущениям, поэтому повышенное внимание к гениталиям было снято, но можно было насладиться неторопливыми вдумчивыми ласками рук по коже, поцелуями без крови и просто сексом без изматывающего стремления догнать друг друга до сцепки. Дайан был похож на импровизированную географическую карту: исцарапанный, искусанный, усеянный мелкими синяками и со свежей, едва затянувшейся сухим регенеративным натяжением меткой. Разглядывать того было сравнимо с неким странным эстетическим удовольствием, которое увеличивалось в разы, стоило Джону заметить, как реагирует сам Дайан на полученные повреждения. Однозначно, что ему было больно, но он осознавал, кто был причиной всех ран и следов на его теле. И это одно сводило на нет все неудобства в понимании Дайана. «Что, наконец-то ты не против нежностей?» — спросил Джон, оглаживая колени, следом бёдра и укладывая руки Дайану на талии, пока он, медленно и тихо дыша, оседлав, раскачивался сверху. Тот не ответил, только склонился к шее Джона, потянувшись в спине и прижимаясь губами. Джон обнял теснее, сдвигая голову вбок и чувствуя, как Дайан в поцелуе ссасывает ему кожу до синего засоса, который выцветет тут же, стоит отвести губы. «Меня раздражает не нежность от тебя», — ответил Дайан, снова выпрямляясь и особенно глубоко возвращаясь по члену Джона в прежнее положение. Джон переждал, пока дыхание Дайана вернётся после сладкого стона. «Что тебя раздражает?» «Твоя скрытность. Джон, она необоснованна. Расскажи, что я должен знать». Джон ухватил его за талию и плечи, поднимаясь, уложил под себя. Он думал об этом. Дайану следовало обрисовать ситуацию с Бауэром и дальнейшим развитием событий.