***
Джон не знал в точности, как это работает. Но тогда, когда он всё же пришёл в себя на почти стёртой с лица города железнодорожной станции Нью-Стрит в Бирмингеме, его зубы крепко впивались в уже обескровленного служащего, которого контузия застала, к его же несчастью, рядом с разорванным телом Джона. Офицерской фуражки саб-лейтенанта на Джоне не было, сохранилась лишь нашивка на уцелевшем рукаве правой руки, левая нашивка была вырвана вместе с левой же рукою. Частично повезло правому бедру до колена. Отсутствовали часть живота и диафрагмы. И Джон был уверен, что было хуже, потому что густая тёмная волна неустанной работы бушевала в нём, запустив процесс тотальной регенерации и заставив, не осознавая, но почувствовав рядом живое, оглушённое тело кондуктора, вцепиться в то зубами. Он понимал, что конечности появятся последними, потому как сейчас его магия трудилась над восстановлением более важных, с точки зрения выживания, органов. Но одного человека было мало. Джону пришлось дожидаться других. Следующим и последним стал один из поисковой группы, которая выискивала под обломками здания вокзала, среди вывернутых рельсов и разбитых вагонов, выживших и тела убитых. Джон привлёк его, заявив, что жив, но тяжело ранен. С наступлением темноты, переодевшись в верхнюю одежду убитого волонтёра, так как свои брюки и китель он найти среди обрывков не чаял, он по Муур-Стрит добрался до дома, в котором жили Виктория и близнецы Кэлпи. Просто продолжил прерванную накануне бомбардировкой командировку. Он слабо надеялся, что дом уцелел, поскольку находился очень близко к вокзалу. Но особняк стоял на месте. И даже мисс Викки успела вернуться с близнецами из убежища. Одежда волонтёра была Джону тесна, брюки коротки. От обуви пришлось отказаться совсем. Мисс Викки была рада его увидеть. И даже Ио сказала, что Джону повезло. Невероятно. Марк просто кивнул. Поэтому теперь первоочерёдным, чего хотел Джон, было собраться в одно целое в медной, наполненной кровью ванне в доме ведьм. А вторым — своими руками разорвать в куски Питера Бауэра. В куски гораздо меньшего калибра, чем исхитрились развалять его самого холопы сюзерена. Юрэк Балицки стоял над ним, наблюдая сразу за всем: за холодным терпеливым пламенем бешенства в глазах, за проявляющейся целостностью и восстановлением тела Джона и за тем, как у ножек ванны перестал дышать очередной безымянный бездомный. Чуть ранее Юрэк с ироничной улыбкой глядел, как Джона едва не переворачивало, когда тот был вынужден прикасаться ртом к грязной коже приволочённых ему Юрэком несчастных. — Прости, Джон. Сам понимаешь, пришлось работать в стеснённых временем условиях. Это повезло ещё, что у миледи в погребе с прошлого месяца была припрятана пара барыг. — Валери и Сесиль ещё не вернулись? — спросил Джон, откидываясь затылком на борт ванны. — Нет, что-то там с Кэтспо сложнее, чем с Ялу и Никки. Но оно даже к лучшему. Не ровён час уже бы сровняли поместье сюзерена с землёю. — Чем же не лучше того? — Видишь ли, хотя мы предполагали, что Бауэр готовится подложить нам свинью, разве что со сроками определённости не было, все спокойны… Красноречивый взгляд Джона заставил Юрэка изменить утверждение. — Многие из нас спокойны и держат себя в руках. Но вот ты, конечно, не очень. Так вот, миледи были бы тоже не очень. Они любят Дайана и в этом отношении горячи. А миледи в настроении «не очень» — это пиздец. Там у Валери есть энергетический аналог её сущности, — Юрэк пространно повертел пальцами в воздухе и поморщился, — не приведись увидеть. После него одни руины. — Демон? — отвлечённо спросил Джон, начав проверять на сгибаемость локти и колени. — Не демон... Духовный двойник: огромный, ледяной, покрытый снегом, в строгом ошейнике и с булавой. Отвратительный с виду, словно вставший из обледенелого склепа. Нечто схожее со скандинавскими горными троллями, только хитрее. Ну потому что, опять же, он двойник Валери, — Юрэк чуть отошёл в сторону, закурил. — Довольно занятный дубль, я бы взглянул, — разрешил Джон. Ухватился за борта ванны, подтянулся, сел. Потом поднялся и встал во весь рост. — Да-а-а… — протянул Юрэк, меланхолично оглядывая покрытого стекающей кровью и абсолютно голого Джона. — Сколько времени? — Около пяти утра. Ты не спеши. Никки и Линда рядом с Дайаном. И просто дай Никки времени, чтобы разобраться с постами охраны и с системой видеонаблюдения. — Бауэр уже, скорее всего, показал Дайану трофей. Я беспокоюсь за его состояние и за состояние детей. — Само собою, что показал. И Дайан мог расстроиться. Теперь и мне очевидно, что он может быть к тебе излишне привязан, — Юрэк философски повёл сигаретой в воздухе в сторону гениталий и всех остальных излишеств, которыми обладал лорд Джон Сойер. — Но Линда бывает очень убедительна, поверь мне. Она в доме Бауэра — это его первая ошибка. — Я хочу его убить, — добавил ясности Джон и потянулся к вентилям с горячей и холодной водой. — Ты не одинок в этом стремлении. Пожалуй, я тебя оставлю. Не делай глупостей и приходи в гостиную, как приведёшь себя в порядок.***
Джон сказал «скорее всего», когда выражал опасение, что сюзерен не преминул поставить Дайана в известность о его смерти. Но «скорее всего» было лишь хорошей миной при плохой игре. Он знал это наверняка. Стоя под потоками горячей воды, что смывала с него кровь в открытый сток медной ванны, Джон помнил, как волна белой ярости и безысходной тоски, испытываемая Дайаном в Броад Грин, затопила и его. Он помнил её и чувствовал до сих пор. Разве что теперь ярость уступила место одной лишь тоске. И Джон всем сердцем хотел оборвать то горе, которое владело Дайаном. Джон не мог бы подумать прежде, что настанет час, когда он станет желать, чтобы Дайан любил его меньше, чем было на самом деле. Потому что Джон слышал собственное имя, которое повторял про себя Дайан, рефреном звучащее в сознании. И по-прежнему чувствовал тянущегося к нему через расстояние влюблённого омегу Дайана. Но рациональный разум осаживал, настаивая на том же, на чём настаивали Элек и Юрэк: подождать и дать Никки возможность изучить обстановку, открыть ворота, окружающие «Золотую гордость», и впустить в поместье лён Сэндхилл. Джон знал, поскольку это не было секретом, что Новотный держит на территории обширного сада, лежащего вкруг дома, шестерых доберманов, которых закрывали на псарню только в ночи приёмов, предполагающих много приглашённых гостей. Так же собаки почти круглосуточно находились отпущенными. После того как Кот придушил Ориона, Бауэр со злости обзавёлся несколькими псами и постоянно поддерживал число тех в большом количестве, убирая со временем стареющих и заменяя подрастающими щенками. Кот, всунувший морду в ванную ещё тогда, когда Джон только-только начал приходить в себя после первого выпитого барыги, мрачно пообещал, что сам вышибет всё дерьмо из каждой вшивой собаки в поместье сюзерена. И что речь сейчас идёт, возможно, не только о собаках, что собаки. По предварительным данным и предположениям в «Золотой гордости» постоянно находились расквартированными около пятнадцати бойцов личной охраны сюзерена. Бауэр не питал иллюзий, что окружающие и даже вассалы испытывают к нему дружеские чувства, поэтому предусмотрительно заботился о своей безопасности. И, вполне вероятно, что сейчас он увеличит численность гарнизона. Джона отвлекала мысль, которая не находила разумного обоснования. Как Бауэр собирался отделаться от ведьм? Если верить тому же Юрэку, одна только Валери могла раскатать резиденцию по камешку, только пошевелив пальцем. И Бауэр знал, что именно ведьмы самые серьёзные его враги. Разве что тех не было сейчас в Исторической Земле, но стоит миледи Сэндхилл появиться, пиши пропало. Никакие офицеры королевского эскорта тут не смогут помочь. Будь они даже и вампирами. Джон перекрыл воду, собрал её ладонями с лица, сдвинул душевую занавеску и столкнулся взглядом с Ялу, которая стояла посреди ванной. Уперев лапы в бока, словно полукружья брецеля, существа, задрав круглую черноглазую морду, пялилась на него. — Ялу, какого чёрта? — по праву спросил Джон. — Что, дали маху, милорд? Проебали моего птенчика? Моего доброго мальчика? Джон глубоко вздохнул. — Дайан не твой, а мой. Будь добра, дай мне свежее полотенце. — Я вам не горничная, если что, — отбрыкалась та, ни на грош не смущаясь красот Джона. — Брать в дом таких горничных, Ялу, как ты, — было бы последним, что пришло мне в голову. Дай полотенце. Пожалуйста. — Возьмите меня в Броад Грин. Джона осенило. Совершенно технично и расшивая белыми нитками его пытались взять в оборот. — Полотенце, мать твою! Сам не поняв, как, но Джон вдруг выпустил клыки. Вероятно, дерзость Ялу оказалась той последней каплей, что переполнила чашу. — Блядь, — коротко бросила та и поволоклась к кованому высокому стеллажу с ванными принадлежностями. Выдернула с нижней полки рулон свежего полотенца и сунула Джону в руку. Пока тот вытирался, Ялу недружелюбно наблюдала. — Ты что, и в самом деле решил меня укусить? — Ты бы знала, кого я сегодня пил, то поняла бы, насколько не к месту твои удивление и вопрос. — Вернёмся к баранам. Возьмите меня в Броад Грин. — Зачем? Чем ты поможешь? Существа вдруг ласково ощерилась. — Вот там и посмотрите. — Чёрт с тобой.***
У Дайана была мысль со психу отказаться от предложенного ужина, но он быстро передумал, вспомнив, что с этим делом шутки плохи. Стоило ему немного затянуть с едой, как зверское чувство голода начинало диктовать свои условия. У Дайана возникали вполне правдоподобные опасения, что он может упасть от изнеможения или расплакаться. И даже теперь растущие дети совершенно не считались с его гордостью и горем. Поэтому ужинать Дайан согласился. И испытал едва ли не блаженство, когда отправил в рот первую вилку ризотто с креветками и мидиями. Блаженство отпустило ближе к половине тарелки. И тогда же он снова вспомнил, как Бауэр появился в комнате и небрежно бросил на покрывало рядом с сидящим Дайаном пластиковый пакет. Дайан узнал и перевитое резным травяным стеблем золотое обручальное кольцо, и безымянный палец с левой руки Джона. После такого с организмом началась знатная свистопляска. Перед глазами темнело, и Дайан прилагал огромные усилия, чтобы справляться с этой шумящей теменью и полноценно видеть. Но стоило ему чуть проморгаться, как темнота снова наплывала. Волны нехорошего жара ритмично проходились по телу, после которых Дайан тут же покрылся холодным потом. И самым отвратительным стало осознание, что он совершенно не способен контролировать реакции тела. «Вы совсем ёбнулись, сир?» Дайан услышал задаваемый Линдой вопрос словно сквозь толщу воды. «Заткнитесь, мисс Балицки. И следите за языком», — предупредил стоящий где-то близко Бауэр. «Ещё немного, и он лишится чувств. Вы что, не видите?» Холодные руки Линды легли Дайану на плечи, потом продавился матрац под тяжестью её тела, когда Линда села рядом. «Обморок?» — подумал Дайан с любопытством. Понятия не имел — как это, падать в обморок. И вот представлялся шанс. Но упрямство взяло верх. Дайан вдруг сообразил, что какое-то время не дышал и сделал вдох, шумный и дёрганный, словно вынырнул. Линда отирала ему лицо ладонью. Комната вернула свои очертания. Дайан понял, что смотрит на тёмный длинноворсовый прикроватный коврик, за краем которого видит носки туфель сюзерена. Он не мог позволить себе посмотреть на него, потому что точно знал: совершит величайшую глупость. Попытается задушить Бауэра своими руками. И знал: кроме попытки это ничем не увенчается. Носки туфель с двинулись. Бауэр развернулся и вышел. «Надо что-то съесть. Дайан, тебе надо что-то съесть», — сказала Линда. И он думал отказаться. Но дети были против. Линда оставила его, подошла к двери и прокричала: «Даниэль, если ты забыл, то здесь теперь не все кровь лакают. Метнись в кухню». К тому времени как Линда вернулась обратно, Дайана принялось мелко и неподконтрольно бить дрожью. «Дайан, — Линда присела перед тем на колени, — это ложь». «Но ты же видела», — едва выговорил Дайан, спотыкаясь на гласных. Линда закатила глаза и легла лицом ему в колени. «Ложь, — сказала она ещё раз, разгибаясь, и погладила ладонями. — Хочешь, расскажу, от чего меня и Юрэка спасли Валери и Сесиль?» Дайан не хотел. Вот сейчас он не хотел увлекательных историй, которые любил всей душой. «Не хочешь, — широко улыбнулась Линда, — поэтому я тебе расскажу насильно. Потому что принуждение — наше всё». В этот момент в дверях появился высокий и рыжеволосый вампир, несущий в руках накрытый к ужину поднос. Он передал тот поднявшейся Линде и сказал, словно дополняя её слова: «Принуждение и хрустальные ангелы — вот залог нашего семейного счастья». Дайан уставился на абсолютно ничем не выдающегося вампира. Линда же медленно поплыла углом рта в улыбке. Рыжий ответил Дайану равнодушным взглядом и вышел. Когда Дайан закончил с ужином, Линда просто оставила поднос с посудой за дверью и её закрыла. — Хочешь спать? — Ещё нет. Что там об увлекательной истории со спасением из огня? Линда улеглась на кровать и похлопала ладонью рядом. Дайан принял приглашение. — У нас с Юрэком был отец. А у того был цирк. Настоящий цирк со всей подобающей приблудой. Все эти гигантские шатры вкруг арены, стропы под куполом, хищники и стабильно пьющий укротитель; два слона, пушка и отправляющаяся каждый вечер из той на Луну прекрасная танцовщица; грустный, чёрный, и весёлый, рыжий, клоуны, считающие собаки, тигры в пылающем обруче — всё вот это. Юрэку было четырнадцать, а мне девять, когда моему отцу приспичило залезть ко мне под юбку. Дайан едва не забыл хандрить, посмотрев на Линду сведя брови и сморщив нос. — Ага, — меланхолично согласилась та, — всё в порядке. Мне повезло. Это быстро закончилось. Сразу же, как началось. Юрэк застал нас за стойлами для лошадей. И Юрэку повезло, потому что у него оказался в руках кнут. А нашему отцу — нет, потому что у Юрэка, повторюсь, в руках оказался кнут. С того дня я спала в кровати брата своей безопасности ради. Любовниками мы стали, когда мне исполнилось пятнадцать. Отец взбесился, как только всё понял. Он подрался с Юрэком. Этой же ночью мы взяли из сундука отца недельную выручку за представления, вывели из конюшни лошадей и убрались через два города. Фокусники были популярны, поэтому бродячие цирковые притоны нас принимали хорошо. Эмеральд появилась пару лет спустя. К тому времени я и Юрэк прочно осели в шапито Папаши Адерли. Ничего схожего с нашим отцом. Хорошие были времена. Линда замолчала, рассматривая ногти на согнутых пальцах. — Как вы стали вампирами? — Отцовское проклятие. — Что? Это что ещё за чушь? — Отчего чушь? — Нет такого способа обращения, — категорично заявил Дайан. Линда искренне улыбнулась, показывая вполне себе правдоподобные клыки. — В Чудоземье своя физика. Кстати, там мы боимся чеснока, действительно не выносим солнца, не отражаемся в зеркалах и перекидываемся в летучих мышей. — Можешь сейчас? — Дайан, в Чу-до-зе-мье. Дайан с сожалением покрутил головой. — Продолжай, пожалуйста. — Как понимаешь, отец не был в восторге, обнаружив, что его обнесли собственные же дети. Я не знаю, как он до всего дошёл. Может, кто-то подкинул ему идею с отцовским проклятием, но конгрегация святого отца Клирхэда за соответствующую плату положила на нас заклятие экзорцизма. Вот где был пиздец, милый. Линда потянулась и перевернулась на спину. — Эмеральд уже исполнилось двенадцать. И в этот же день мы давали вечернее представление перед герцогским двором. Ни я, ни Юрэк не были знакомы с миледи Сэндхилл. Знали только, что тогда Валери всё же приняла наследование графством Трексан. Когда у Фростов не осталось прямых наследников, кроме Валери и Сесиль, город скрутился и, предлагая тиару герцогов Трексанских и дворцовые ключи, встал перед нею на колени. Валери от доброты сердца сначала слала сенат в радужные ебеня, а потом решила воспользоваться переливающимся потенциалом возможностей, что обещало ей наследование титула. Но сложила все полномочия на супруга-консорта. То есть правящим лордом стал Элек Милднайт. Хотя в тот день, я повторяю, мы просто давали представление для миледи и конунгов с дворцовой челядью и ничего обо всём этом клубке не знали. А дерьма кусок святой отец Клирхэд, жадная до денег скотина, явил себя со своими крестоносцами прямо перед миледи и ебанул словом божьим по детям, отца родного не почитающим, и прочая этическая поебень. Видишь ли, то, что миледи всё же приняла наследие семьи и владела венценосными угодьями, не сделало её подружкой священника. Он по-прежнему только с тем и просыпался в отношении Сэндхилл, как бы подложить им добрую свинью. Сложно, конечно, учитывая возможности и умения миледи, но святой отец был святым отцом. Мать-церковь стояла за его плечами и сутаной. Когда свершился экзорцизм, я пришла в себя, уже вцепившись когтями и зубами в одного из крестоносцев. Юрэк, тот ещё держался, но жажда крови была просто ошеломительной. Нам казалось, что мы умрём в страшных муках, если вот-вот не получим к той доступа. А пока я трепала беднягу, угодившего мне в когти, святой отец требовал костра и сжечь вампиров. — А миледи вряд ли бы сделали хоть что-то, что шло согласно его желаниям? — догадался Дайан. — Именно. Валери сказала «съебите, святой отец, сил нет вас терпеть дольше». — И тот вас оставил? Ты убила его пастыря. — Принуждение, Дайан, принуждение, — вовсю разулыбалась Линда. — Миледи во всеуслышание заявила, что берёт меня и Юрэка под свои защиту и ответственность. Ведь мы были бедняжками, пострадавшими от святого отца. — И вы пошли? — Ещё бы. Сесиль прикормила Юрэка с запястья. Было слышно, как знатные придворные дамы затеяли блевать за спинки кресел. Упоительно, веришь ли? — Да уж, — улыбнулся Дайан, — я вот только думал, что было зрелищнее… Спасение прямо из пылающих углей и чёрных клубов дыма. — А тут просто кого-то стошнило? — понимающе спросила Линда. — В точку. — Не всё же в одном выступлении. К тому же, милый, крестоносец-то и в самом деле откинулся. Его поздно от меня оттащили.***
А ещё Дайан думал, что не уснёт. Но он уснул. Под утро. И под круговорот сменяющих друг друга мыслей. Но все они сводились к одному: к изнуряющей тоске по Джону Сойеру. Дайан боялся всех тех доказательств его смерти, что предоставил Бауэр. И, в то же время, он видел странные реакции Линды на происходящее и слышал все её обнадёживающие слова о том, что Джон жив. «Жив, — сыронизировал Дайан. — Жива ли та магия, что делала его живым?» Линда давала Дайану надежду, которая, по сути, дела не меняла, только вносила сумятицу в мысли и чувства. Разве что удерживала Дайана от абсолютно не свойственного тому желания разрыдаться. Но то было, конечно же, не его желание. Беременный и удручённый омега Дайана не находил себе места и ворочался среди плетей своих инстинктов, пойманный и запертый. Но сам Дайан уснул.