Фейерверки

      Сколько Брайан себя помнит — его вечно тянет куда-то к звёздам.       Тянет к ночному небу, тянет к телескопам, заставляющим восторженно вздыхать, тянет к старым высоким крышам, которые ненадолго приближают тебя к созвездиям, и к ручьям, в которых звёзды не отражаются, но — это хочется проверить самому.       Брайану всё хочется перепроверить. Если читает учебник — надо обязательно узнать, действительно ли всё так, как написано: он проводит опыты на кухне и однажды чуть не взрывает весь дом. И впервые задумывается о том, что, пожалуй, нотка бунтарства, которую мало кто может разглядеть в хорошем мальчике Брае, — это как удачная импровизация в гитарном соло. В тёмных штормовых глазах проскакивает искорка. Бунтарь? Только если немного. Для себя.       Если он видит уличного музыканта, Мэй внимательно следит, как тот переставляет аккорды, и думает — может, стоило сделать иначе, и тогда мелодия бы зазвучала ещё лучше? Он возвращается домой и перепроверяет, переигрывает, ищет что-то своё, неустанно зажимая струны любимой и единственной леди в своей жизни тонкими, изящными пальцами. И не убирает гитару в сторону до тех пор, пока не добьётся идеального звучания — такого, как в его воображении.       Брайан не зануда, нет. Он легко общается с людьми, легко заводит знакомства с одногруппниками, ходит на вечеринки, но почему-то всё равно не чувствует рядом с собой настоящих друзей. Может, виной тому — что никто не может понять полёта его мыслей? Брайану трудно (да и незачем) объяснять каждому, как он видит мир: он искренне верит, что однажды встретит того, кому даже слов не понадобится — его смогут понимать с полувзгляда.       Неожиданно так и происходит: июньским вечером шестьдесят восьмого, когда Мэй приходит в один из лондонских клубов на концерт какой-то новой группы. Горло будущего светила науки нещадно дерёт (только он с его везением мог простудиться в разгар лета), и вместо алкоголя приходится заказать чай. Что ж, Брайан совсем не против: может быть, это и к лучшему. Чай так чай.       Крышка глиняного чайника выскальзывает из пальцев задумавшегося студента-астрофизика и приглушённо падает на стол, когда, оборачиваясь, Мэй натыкается на взгляд голубых глаз.       Сияющих, как звёзды в полночь.       Разговор с соседом по барной стойке заходит как-то сам собой: Брайан узнаёт, что парня зовут Роджер и он играет на барабанах, что мечтает о своей группе и обожает рок-н-ролл. Мэй убеждается в этом своими глазами, когда Роджера утаскивает на танцпол невысокая, преисполненная решимости девушка, и вместе они отжигают так, что клуб сотрясается от аплодисментов.       На удивление Брайана, продолжать вечер в компании партнёрши Роджер отказывается, заявляя, что с девушками всегда успеется, а вот найти понимающего человека — это редкость. Выйдя из клуба, они даже не смотрят, куда идут: разговор обо всём подряд так захватывает их, что мир вокруг будто перестаёт существовать.       Прохладный ночной воздух приятно касается разгоряченных щёк Тейлора, когда он особенно эмоционально (а по-другому он, кажется, и не умеет) начинает делиться историями из жизни. Свет фонарей оставляет на лице Брайана мягкие полутени, придавая ему необыкновенное выражение.       С Роджером почему-то просто. Он понимает. Готов слушать всё, что говорит Брайан: торопливо, пока не ускользнула мысль, но не сбиваясь с такта речи, плавно переходя с одной темы на другую. Тейлору удаётся поддерживать разговор, вовремя кивать, вовремя задавать вопросы. Даже много лет спустя Роджер слушает его пространные объяснения о чём-то совершенно невероятном, и даже если не понимает, ему удаётся почувствовать то, что хочет донести до него Мэй («Ты какое-то звёздное недоразумение, знаешь об этом, Брай? Но мне вроде ясно!»). Брайану кажется, что звёзды наконец сошлись.       А потом — группа Smile, сложившаяся легко и будто случайно, группа Smile, так же легко распавшаяся. Чуть позже, как подарок судьбы, к оставшимся вдвоём Роджеру и Брайану присоединяется Фредди, удачной случайностью находится Джон, и Брайан наконец-то обретает то, что неосознанно искал всю жизнь.       Сколько он себя помнит, его всегда тянуло куда-то к звёздам.       Наверное, потому, что подобное притягивает подобное. И звезда Мэя наконец находит своё созвездие.