***
Несколько дней спустя, после ещё одной (какой по счёту?) репетиции в неполном составе Фредди возвещает, что его ждут дела, и вылетает из студии раньше, чем Брайан успевает сложить в чехол свою гитару и отключить оборудование. Мэй вопросительно смотрит на Роджера — тот, усмехаясь, поясняет: — Наверняка договорился о какой-нибудь диковинной шмотке. Вот увидишь, послезавтра на репетицию опять заявится королева глэма, — беззлобно посмеивается он, зная страсть Фредди к необычным вещам и вообще всему, что хоть немного выбивается из понятий привычной жизни. — Не хочешь составить мне компанию в баре? А то задолбался. Веришь, нет — задолбался уже. — Это разве не твоё обычное состояние? — фыркает Брайан, глядя в голубые глаза, затуманенные налётом утомлённости, но в глубине всё ещё по-прежнему прячущие внутренний огонёк. — Или всего лишь часть имиджа? — А твоё сумасшествие на голове — тоже часть имиджа? — вяло парирует Тейлор, засовывая палочки во внутренний карман куртки, явно не соответствующей погоде за окном, и резко, с хрипотцой втягивая воздух — снова подцепил занозу от износившихся палочек. — Ну так что? Идёшь или мне опять довольствоваться сомнительной публикой? Брайан наконец справляется с проводом аппаратуры и легонько кивает, заставляя кудряшки мягко удариться о шею и снова рассыпаться по плечам черничными каплями. — Пойдём. Темнеет рано — и уже около шести вечера кажется, что давно бы пора домой. За целую зиму ощущение успевает приугаснуть, но не исчезнуть совсем — а Роджер всё так же отчаянно ждёт весну, изо всех сил надеясь, что лёгкие куртки, игнорирование шапок и слишком тёплых свитеров приманят её поскорее. Февраль: новогодняя сказка, которую нравится ждать Брайану, давно прошла, но сегодняшний вечер почему-то словно открывает портал в прошлое: снежинки летят не в резких порывах ледяного ветра, а мягко опускаются на землю, тают под ногами, оседают на чёрном пальто и цветном шарфе. Светофор, как назло, начинает мигать сквозь туман и снегопад тут же, как только музыканты подходят к перекрёстку — и Брайану приходится удержать за локоть Тейлора, который собирается рвануть по-быстрому на красный и пару дней назад таким же раздолбайским образом уже чуть не попал под машину. — Хочешь, чтобы мы остались ещё и без барабанщика? — устало спрашивает Брайан, лёгким движением ладони стряхивая с головы налетевшие снежинки. — Хочу, чтобы по-человечески наконец было, — роняет Роджер, огорчённо прикусывает губу и до самого носа натягивает шарф. В баре тепло, шумно и алкогольно: в воздухе витает запах медовухи, табака, кожаных жилетов и лака для волос, и внезапно Мэю не кажется такой уж плохой перспективой последовать примеру Роджеру, залив в себя покрепче и побольше. Хотя бы, может, перестанет саднить простывшее горло и обеспокоенную миллионом самых разных забот душу. Парни занимают привычное место у барной стойки, и после первой кружки («Только давай без экспериментов, Родж») жизнь начинает казаться веселее. Они болтают обо всяком ни о чём, потому что встречи на репетициях почти не считаются за встречи — там обсуждают только музыку, репетиционная — это для работы, а хочется порой поговорить о насущном. Не то что Брайану не с кем — просто Роджер на удивление вовремя отключает рыжачок иронии, когда нужно о серьёзном, и включает снова, когда приходит пора разгрузиться от всех проблем. — …а я говорю, что пора бы этому всему пойти к чёрту, потому что всё случившееся дерьмо выглядит как… как… — Роджер оглядывается вокруг в поисках подходящего слова, которое помогло бы описать случай, о котором он эмоционально рассказывает вот уже четверть часа — ситуация, произошедшая на днях, и впрямь не из лёгких, но внезапно натыкается взглядом совершенно не на то, на что ожидал. Совсем рядом — чуть правее Тейлора — виднеется чехол чуть тоньше, чем для акустики, и чуть уже, чем для электрогитары, и парень, который заботливо придерживает его одной рукой, пока другой поправляет каштановые волосы. И единственное, что Роджер может из себя выдавить вдруг садящимся голосом, отнюдь не имеет отношения к рассказанной истории: — …басист. — Прости? — одновременно летит в Тейлора с двух сторон: Брайан не улавливает, в какой момент разговор в очередной раз свернул с начальной траектории, а парень не может пропустить мимо себя взгляд наполовину отчаявшихся, наполовину — трепещущих в ожидании глаз соседа по барной стойке. — Говорю, на басу играешь? — спрашивает Роджер, кивая на чехол и совершенно не заботясь о том, чтобы как минимум пойти по правилам приличия, поздороваться или хотя бы спросить имя: сейчас это беспокоит его в последнюю очередь. — В группе? На несколько секунд Брайан задерживает дыхание — и считает про себя мгновения до ответа, надеясь, что сейчас им случайно повезёт. Что сложится. Что басист никуда не денется после пары выступлений. Что он хотя бы согласится прийти на прослушивание. — Нет, сейчас не в группе, — отвечает мягким мелодичным голосом парень и не понимает, почему вдруг на лице интересующегося парня с барабанными палочками за пазухой — и кудрявого брюнета чуть подальше — начинает читаться облегчение. — Хочешь к нам попробовать? — деловито спрашивает Роджер, вспоминая свой основной принцип «go big or go home». — Мы играем рок, но иногда и что полегче. Ищем уже целую вечность, кажется, скоро придётся вокалиста переучивать — он у нас слегка двинутый, но ты привыкнешь, ничего такого… — Не пугай его, Родж, — шипит Брайан, одаривая Тейлора тычком в бок. — Он должен знать, с чем столкнётся! — У нас нормальный вокалист, — заверяет потенциального басиста Брайан. — Просто слегка экстравагантный. Я Брайан, кстати, — извини, забыли познакомиться. — Дикон, Джон Дикон, — представляется парень, улыбаясь чуть недоверчиво, но с интересом: кажется, этим парням и впрямь позарез нужен басист, если они готовы согласиться на первого встречного, забывая даже спросить его имя — психи, точно психи, но почему-то хочется попробовать. Да и, к слову сказать, настолько нестандартно ему ещё никогда не делали подобных предложений. — Роджер Тейлор, — барабанщик в свою очередь пожимает протянутую ему руку, проходясь загрубевшими мозолями по ладони парня. — Ну? Что скажешь? — Я… подумаю? — чуть вопросительно произносит Джон. — Скажите, куда приходить. Брайан, не до конца веря происходящему, диктует адрес. А через два дня Queen собирается в полном и неизменном составе.***
Они отыгрывают не один, не два, даже не три концерта — а Дики, кажется, и не думает никуда уходить. — Да говорю же тебе, — надрывается Фредди, когда Роджера в его попытках защитить свою версию песни делается почти невозможно перекричать, — не звучит оно так! Долбоящер! Эта строчка явно лишняя, она даже в такт не ложится! Убери с глаз моих, чтобы я этого даже не видел! Сначала подгони под такт, барабанщик недоделанный, а потом уже ори! — секундная пауза, которой хватает, чтобы Меркьюри успел повернуться к Джону, с лёгким недоумением взирающему на драму в паре метров от него, и почти умилённо воскликнуть: — Солнышко! Ты, конечно, можешь приносить свои песни, я уверен, они в сто раз лучше, чем пишет это чудовище… Летящие в стену барабанные палочки, хлопанье дверью, разговоры на повышенных тонах, разборки едва не до драк, смятые листы («Да твою-то мать, Фред, тебе когда-нибудь рассказывали, что не из задницы надо эти записки доставать, когда приносишь!»), порванные струны, неловкие извинения, когда кто-то всё же решает перехватить ситуацию, и снова творческое умиротворение вкупе с обостряющимся желанием творить — за несколько месяцев Джон успевает привыкнуть и к закидонам каждого из участников группы, и к тому, что репетировать иногда приходится до самой ночи, и к тому, что спокойствие теперь, кажется, даже сниться ему перестанет — но почему-то нравится. Нравится весь бардак и сумасшедший дом с гордым королевским названием. — Перед выступлением надо дотронуться до басиста, — бормочет себе под нос Роджер однажды перед концертом того же семьдесят первого, пока его никто не слышит. Фредди заканчивает красить последний ноготь и теперь размахивает рукой, чудом не смахивая со стола все флаконы, половина из которых почему-то даже не закрыта, Брайан, конечно, ни на секунду не расстаётся с гитарой — ещё бы он так просто её куда-то убрал, когда до концерта — считанные минуты! Из коридора доносится приглушённый голос Джона: Роджер не уверен, но вроде как кто-то из знакомых пришёл пожелать басисту удачи. — Эй, Дики! — вдруг весело восклицает Роджер, заставляя расслабленную предвкушающую тишину пойти рябью и разбиться на маленькие осколки. — Долго ты там торчать будешь? Иди сюда, нам на сцену через десять минут! Джон возвращается, и Тейлор не может удержаться, чтобы не хлопнуть его ободряюще по плечу. И концерт сам собой отыгрывается замечательно — не то спокойнее, не то просто на удивление без обыкновенных косяков. А жизнь Дики — по секрету от него самого — уже не становится прежней. Роджер болтает на ушко Фредди, что примета работает, а Меркьюри, улыбаясь и хитро прищуривая один глаз, решает в следующий раз проверить сам. Вскоре начинает догадываться и Брайан — ему не нужно ничего объяснять, ведь с причинно-следственными цепочками у него всегда всё было в порядке. Фредди укладывает обратно в причёску выбившуюся каштановую прядку Джона, пока тот задумчиво проговаривает про себя последовательность аккордов, Роджер почти случайно задевает его пальцы, выхватывая бутылку с водой, Брайан аккуратно дотрагивается до плеча Дики, вынуждая того подвинуться чуть в сторону от двери, сотни случайных прикосновений и вполне очевидных — «супер, мы настроились, дай пять!», тычки в бок, почти нежное укладывание подбородка на плечо басиста, когда он стоит у зеркала, а кому-то непременно сию минуту нужно посмотреться тоже. И у Джона не возникает никаких вопросов: он видит постоянно, что понятия «личное пространство» в этой группе, по всей видимости, попросту не существует, что Роджер и Фредди могут спокойно уживаться в одном кресле чуть ли не на коленях друг у друга, пока кто-то из них не угодит локтём другому под рёбра и снова не поднимется крик, что Фреду ничего не стоит подойти к Брайану и легонько потрясти его за руки, заставляя расслабиться, что над одним исписанным строчками и аккордами листом могут склониться все четверо — щекоча друг друга волосами и горячим дыханием. Так почему бы Дики должно смущать, что он тоже постоянно становится объектом касаний? Его и не смущает. Ведь по-дружески, верно?***
Один из поздненоябрьских вечеров знаменуется посиделками дома у Роджера: он сообщает, что в шкафу пара непочатых бутылок шампанского, а вчетвером в гостиной явно будет теплее, чем сидеть всем поодиночке — замёрз к чертям собачьим! Коллективным разумом выносится решение, что и вправду лучше вместе, ведь какой смысл расходиться сейчас по домам, чтобы после особенно удачной репетиции (по крайней мере, так считает Фредди — а чтобы он с его придирчивостью остался доволен, этого дорогого стоит, отмечает Роджер негромким голосом, комментируя Дики благодушное настроение вокалиста, пока последний быстрым плавным шагом передвигается по студии, собирая разбросанные вещи) снова вернуться к будничным делам, которые уже поперёк горла? — Надо зайти по пути в магазин, — озабоченно делает пометку вслух Меркьюри, пока группа с шумом и смехом спускается по лестнице. — Что и на что ты там собрался покупать? — смешок Роджера, вспомнившего недавний случай, соскакивает с его губ и легонько спрыгивает по ступенькам впереди парней. — Ты все деньги до конца месяца спустил ещё на прошлой неделе на пиджак — кстати, где он? — Там, где тебя точно не будет, — Фредди мстительно улыбается, намекая на их общую склонность делить весь гардероб пополам. — Так я тебе и сказал — чтобы ты в нём щеголял вместо меня? Нет уж, дорогуша, сейчас моя очередь. — Да хоть спи со своим пиджаком… — обиженно бубнит Тейлор, нарочно вклиниваясь на узкой лестнице прямо между Фредди и Джоном: закидывает руку на плечо басиста и моментально переключается на разговор о новом альбоме Ти-Рекс, не забывая украдкой показать Меркьюри средний палец. На общие деньги, извлечённые из карманов и со дна сумок, умудряются накупить всякой ерунды: мармелада, чипсов и даже каких-то шоколадных конфет, которые никто в жизни не пробовал — слишком уж неприметная упаковка и весьма сомнительное качество, однако как отказать душе, требующей праздника прямо здесь и сейчас? За несколько месяцев — а для кого-то даже лет — ребята привыкают, что можно временно оказываться на мели, деля друг с другом скромные завтраки и поздние ужины, привыкают к одной чашке чая со вкусом ниже среднего, зато с вычурным названием «Яблочная рапсодия», на двоих (это, конечно, Роджер с Фредди — Мэю иногда кажется, что общие у них не только шмотки и кружки, но и мысли — те черпаются явно из одного источника), привыкают вставать посреди ночи и идти в студию, по пути пытаясь окончательно проснуться при помощи распевок прямо на улице и щекотания боков, — но не привыкают только быть друг без друга. К выходным в одиночестве не привыкают — нет-нет, да и соберутся все вместе — как будто не надоели друг другу за время репетиций и записи. — Брай, будь ласков, передай пакет с чипсами, — просит Фредди, по-кошачьи жмурясь от удовольствия, пока Роджер рассеянно перебирает его волосы, разбросанные по коленям тёмными волнами. По кругу идут чипсы, мармелад прямо на ладошке, бутылка шампанского, потому что фужеров у Тейлора отродясь не водилось, а в массивные чайные кружки и налить-то позорно благородный напиток, каждый раз возмущается Меркьюри. Конфеты на удивление радуют своим вкусом: хоть и размазываются по рту заменителем шоколада, но сейчас парням отнюдь не до привередливости. — Давайте играть, — предлагает Дики и, не дожидаясь ответа, берёт с полки первую же попавшуюся книгу. — Я читаю случайную фразу, а вы пытаетесь угадать, о чём история. Брайан заинтересованно поворачивает голову, а Джон проворно закрывает обложку рукой: чтобы Мэй, который уж наверняка перечитал всё, до чего мог добраться (а до книг Роджера он добрался почти со стопроцентной вероятностью), не портил игру слишком быстрыми догадками. — Читай, — Тейлор высвобождается от приятной тяжести головы Фредди и взбирается на спинку дивана: там почему-то сидится удобнее. — На какой странице открыть? — На двадцать седьмой, — наугад предполагает Фредди. — Пятая строчка от середины вверх. Джон вскидывает бровь, но не удивляется: Меркьюри не будет собой, если не выдумает что-нибудь эдакое. — «Лекарство иных времён, бальзам из солнечных лучей и праздного августовского полудня, едва слышный стук колёс тележки с мороженым, — читает вслух Дики, слыша, как легонько вздыхает Роджер на словах о самом летнем лакомстве, — что катится по мощёным улицам»… как думаете, о чём? — О приморском городе, — делает догадку Роджер: книга, затесавшаяся среди прочих на полке, даже не его — одолжил у Брайана в одну из последних встреч, но так с тех пор и не открыл. — И о путешественниках. — О тепле, — говорит Брайан, мечтательно улыбаясь и уже понимая, что за книгу вытащил Джон, но не желая разбивать атмосферу, воцарившуюся словно по случайному волшебству. — О шершавых лепестках и жёлтой пыльце на носу, — Фредди так легко подбирает описания, которые можно почувствовать, что в комнате сразу становится на пару градусов теплее — и пахнет летом, хоть за окном сквозит ветер и летят хлопья мокрого снега. Дики довольно и вполне удовлетворённо кивает головой: — Простите, ребята, но Фредди, кажется, выиграл. Потому что Брайан поддался. А Роджер, — Джон задорно поддразнивает барабанщика, — просто неуч, единственный, кто не читал. Со спинки дивана раздаётся возмущённое фырканье и шуршание конфетной обёрткой. — Мне, значит, положено желание, — Фредди расплывается в предвкушающей, завораживающей, чрезвычайно его улыбке. — Как выигравшему, да? Тогда хочу, — он возводит к потолку глаза — тёмные, как котёл с колдовским зельем, — хочу, чтобы Дики что-нибудь сыграл на гитаре. Не на басу. Просто поиграй, послушаем что-то человеческое — прости, Брайан, но мы ведь давно решили, что ты иной природы, — подмигивает ему Меркьюри, а Мэй и не думает обижаться. — Сыграй, а мы поможем. — Не хватило репетиции? — беззлобно интересуется Роджер, уже успевший заесть свою обиду шоколадкой, легонько касается плеча Меркьюри пальцами ноги в полосатом носке и, не удерживая равновесие, съезжает со спинки. — На репетиции, дорогой мой, — парирует Фредди, — никакой душевности, только твои вопли вместе с дребезжанием тарелок… — …и твоими выкрутасами, — не остаётся в долгу Тейлор. — …а сейчас — сейчас ведь так уютно для гитары! — брюнет порывисто-мечтательно взмахивает рукой в неожиданно далёком от манерности жесте. Из-за шкафа вытаскивается гитара Роджера — за ней лезет Брайан, начиная уставать от словесных перепалок вокалиста и барабанщика, и пока те двое наконец приходят к соглашению, что играть не для записи, а в своё удовольствие дома, имея право на ошибку, — это совершенно не то же самое, Джон успевает усесться на пол около дивана, прислоняясь к мягкой ткани обивки, и взять пару аккордов, чтобы согреть холодные пальцы. Роджер ловит ритм, отстукивая по стене и собственному колену. Брайан пальцами перебирает трезвучие на невидимом грифе. Фредди тихонько пропевает ноту, попадая в тональность мелодии. А в следующую секунду — Джон даже не успевает понять, что произошло, — прямо на полу образуется переплетение рук и тел, самые крепкие объятия, и Дики — в самом их центре. Он чувствует пальцы Фредди, мягко обнимающие его за плечи, и руки Роджера где-то на своей голове, пока тот рассыпает прядку каштановых волос, и уютную ладонь Брайана на локте — и чувствует, как стремительно рушатся его сомнения, станет ли своим в группе, впишется ли, понравится ли. Потому что ураган Queen либо принимает сразу, либо со свистом вышвыривает прочь — не оставляя шанса на возвращение. Потому что все они — все четверо — теперь одно целое, которое точно никуда не подевается, не разрушится, не заблудится — ведь идут они по правильному пути. Потому что знают, что подходят друг другу со всей их непохожестью, странностями, привычками. — Перед любым выступлением, хоть у нас сейчас и не совсем выступление, но всё же, — наконец решается пояснить внезапный прилив чувств Роджер, и улыбается-улыбается-улыбается прямо в пахнущие шампунем и брусничным пирогом волосы Дики, — надо дотронуться до басиста, чтобы оно было удачным. А удача нам не помешает, правда? Потому что Queen — это, конечно, о любви.