Морфин

       Идёт второй день болезни моего брата. К моему горю, улучшений не наблюдается: он продолжает лежать в постели. И если ещё вчера он разговаривал (если его бред вообще можно назвать речью) и бился в измождённых судорогах, то сегодня он молчит и почти не шевелится, словно бы его тело парализовано. Такой яркий контраст заставил меня насторожиться, но потом я решила, что, быть может, это лекарство сделало его таким сонным. Во всяком случае, наверное, лучше смотреть на то, как он спит, нежели на то, как мучается.        Этой ночью я спала на стуле, возле кровати Дерека. Наверное, поэтому и не выспалась. Кроме того я была настолько взволнована, что просыпалась от каждого шороха и звука. О, как я боялась, что за нами придут! Я винила себя за то, что осмелилась рассказать Флетчерам о нашей беде. Со спокойной душой, плюнув на нашу когда-то крепкую дружбу, они могли донести о нас миротворцам. Самый что ни на есть подходящий момент: все взбудоражены предстоящими Голодными Играми, тётя работает и вернётся далеко не скоро, Дерек болен, а я сама, должно быть, в глазах миссис Флетчер выглядела испуганной мышью. Но, к моему удивлению, наша тайна оставалась нераскрытой.        За весь день мне так и не представилась возможность переодеться. Я решаю наконец-таки снять с себя это чёртово капитолийское платье и надеть что-то простое, домашнее. Уже без опаски, что брат проснётся, я поднимаюсь со стула и направляюсь к двери моим обычным шагом, ведь он спит так крепко, что уже никакие звуки его не потревожат.        Пройдя несколько метров по коридору, захожу в свою комнату и первым делом смотрюсь в зеркало. Я ужасаюсь: бисер, пришитый к воротнику блестит так ярко, что глаза режет, лиловый цвет кажется мне настолько вычурным и броским, что невольно скручивает живот, а эта до одури мягкая ткань через чур балует мою кожу. До чего же мне отвратительно это платье.        Переодевшись в домашнюю голубую кофту и бежевую юбку, возвращаюсь к брату. Робкие солнечные лучи только-только озаряют голубой горизонт, а за окном уже шумят поезда. Я отдёргиваю занавески, позволяя солнцу озарить комнату мягким золотистым светом. Я долго смотрю в окно, пока не замечаю краем глаза, что Дерек не спит.        — Прости, что разбудила, — шёпотом говорю я, садясь на кровать.        Дерек смотрит на меня безжизненным взглядом.        — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, гладя его холодную руку. — Хочешь есть? Или лучше воды?        Брат вяло качает головой, давая отрицательный ответ. Я вздыхаю, не в силах начать спорить с ним. Моё внимание приковывает лист бумаги, на котором написано составленное мною расписание.        — Смотри-ка, — говорю я, глядя на часы, — тебе пора сделать укол.        — Попробуй увеличить дозу, — облизнув губы, прохрипел Дерек.        Я впадаю в смятение. Брату действительно не становится легче. Его кожа бледная, глаза тусклые, аппетит и вовсе пропал.        — Думаешь, можно? — неуверенно спрашиваю я.        — Наверное, можно, — отвечает он, прикрывая глаза. — Хуже больше некуда.        Из моей груди невольно вырывается вздох. Как он смеет говорить такое? Я в буквальном смысле борюсь за его жизнь, а он так просто теряет надежду на выздоровление. На меня накатывает злость, но я сдерживаю её потоки в себе. Кто знает, как бы я повела себя, оказавшись на его месте.        — Всё будет хорошо, — говорю я, улыбаясь уголками губ, — вот увидишь. Совсем скоро тебе полегчает.        Глаза брата так красиво сияют в нежном свете утреннего солнца! Оглядывая меня, он расплывается в мягкой сдержанной улыбке, свойственной только ему.        Я протираю его руку спиртом, набираю сыворотку, ввожу иглу под кожу. Аккуратно, миллилитр за миллилитром… В следующую секунду я не понимаю, что происходит.        Шприц выскальзывает из моих рук, чуть не ударившись головой об угол тумбочки, я падаю на пол. Следующая картина, представшая перед моими глазами, кажется мне кошмаром наяву: Дерек, закусив губу, втыкает иголку себе в руку. Я не успеваю и пикнуть, как брат кидает шприц на пол. Моё тело дрожит, во рту сухо. В мыслях пробегает лишь одно слово — передозировка.        — Дерек! — верещу я, ползком приближаясь к его кровати.        Я поднимаю пустой шприц, не в силах поверить в увиденное.        — Нет! — кричу я, хватаясь за голову. — Нет! Дерек, почему?        Его лицо выражает настоящий ужас. Он смотрит на меня с той эмоцией, которую нельзя спутать с любой другой. Со страхом.        — Что ты наделал?.. — рычу я, продолжая смотреть ему в глаза через выступившие слёзы.        Неожиданно для самой себя я решаю, что он не умрёт. Молнией подрываюсь с пола, хватаю со стула полотенце и подлетаю к брату.        — Мира, — говорит он, отстраняясь от меня, — даже не пытайся.        — Дай мне руку! — во всё горло кричу я. Пытаюсь схватить его за запястье, но, несмотря на состояние здоровья Дерека, мои попытки не приносят успеха. Даже при таких обстоятельствах он сильнее меня.        — Почему? — сквозь рыдания спрашиваю я. — Почему, Дерек?        — Прости, — шепчет он, прижимая меня к себе.        — Ты бы выздоровел, — кричу я, вырвавшись из его объятий. — Мы бы вылечили тебя, Дерек! Что делать? Что мне теперь делать?        Как бы я ни старалась сдерживать эмоции, я всё равно продолжаю изнемогать от грудного плача. Брат отворачивает голову. Его глаза становятся влажными. Я смотрю на Дерека, и моё сердце разрывается на части: он никогда не позволял себе и слезинки проронить. Как мне помнится, даже на похоронах мамы он не давал слабину.        — У меня не было другого выбора, — говорит он, поворачиваясь ко мне спиной. — Ты всё поймёшь когда-нибудь, а пока я не могу рассказать тебе…        — Рассказать что, Дерек? — спрашиваю я.        Беру его за руку и пытаюсь развернуть к себе лицом, но он не поддаётся. Не выдержав, я решаю перебраться на другой край кровати, чтобы посмотреть ему в глаза, но он отмахивается от меня рукой. Пересилив брата, я добиваюсь своего, мне удаётся встать к ним лицом к лицу.        — Наши глупые забавы перешли все границы! — кричит он, и из его носа хлыщет кровь.        Я сдерживаю крик ужаса, чтобы не сбить брата с нужного настроя. Понимаю, что если произнесу хоть слово, то он мне ничего не расскажет. Не в силах смотреть на алую струю, я отворачиваюсь и протягиваю ему полотенце.        — О чём я только думал? — бормочет он, стирая кровь с подбородка и шеи. — Я не воспринимал тот проклятый уговор всерьёз… думал, что всё это шутки!        Мой мозг кипит от получаемой информации. Я не понимаю ничего, сказанного братом, но чувствую, что его слова — не очередной бред, а правда. И что его исповедь связана со мной.        — Моя милая, — шепчет он, дотрагиваясь до моей щеки, — милая, прекрасная Мира. Наверное, ты никогда не простишь мне того, что произойдёт по моей вине. Просто знай, что я сожалею. Мирабель, я бесконечно люблю тебя!        Дерек падает к моим ногам и вымаливает прощение, не слыша ничего на свете. Я задавала ему десяток вопросов, но он проигнорировал их, точно был глухим.        — Прощаю, конечно, прощаю, — со слезами на глазах трепещу я, поднимая его с пола.        Я вижу, как силы постепенно покидают его. Его речь с каждой минутой становится всё более невнятной. Он лежит на кровати, сжимает мою руку настолько крепко, насколько позволяют его силы, и тихо шепчет что-то своё. Я стискиваю зубы. Не хочу, чтобы он уходил из жизни с тяжестью на душе. Несмотря на то, что слёзы переполнили мои глаза, я продолжаю улыбаться уголками рта.        — Ты бесконечно дорога моему сердцу, Мира, — шепчет он, смотря мне в глаза.        — И ты мне, Дерек, — отвечаю я с ещё большей улыбкой, отчего слёзы крупными бусинами скатываются по моему лицу.        Я с теплотой смотрю в открытые глаза брата, пока не понимаю, что он уже мёртв.