Морфин

       После смерти моей матери многие настаивали на том, чтобы Габриэль отправила нас в приют, но тётушка была непреклонна. Мы переехали к ней, в другой конец дистрикта, располагающийся неподалёку от главной железной дороги, и начали ходить в новую школу. После того как тётю приняли на высокооплачиваемую работу, она перестала нуждаться во многом: в свежей и вкусной еде, новой одежде, конечно же, в деньгах. Ей даже выделили двухэтажный дом.        И по сей день для меня остаётся загадкой, за что она всем так нравится. Её знает высший свет Капитолия, о ней осведомляются даже сановники. Многие женщины ей завидуют, а мужчины волочатся. Однако она пресекала любые попытки ухаживания в её сторону. Для Капитолия она была незнакомым, в какой-то мере диким, экзотическим цветком. Ею восхищались, её презирали, её любили и ненавидели. Габриэль пребывала в высшем обществе легко и естественно, словно бы и не знала о едких сплетнях завистников и лицемеров. Но каждый день, поздно ночью, возвращаясь с работы, она стягивала с себя каблуки, садилась на пол и, обнимая руками колени, подолгу изнурялась горьким грудным плачем.        «Нет, Мира, оставь её» — говорил мне Дерек каждый раз, когда я хотела утешить тётю.        Утром следующего дня тётушка Габриэль как ни в чём ни бывало озаряла нас своей очаровательной улыбкой. Она была для меня идолом стойкости и мужества. Когда-то я желала стать её копией, но после многочисленных неудачных попыток поняла: невозможно быть даже отдалённо похожей на эту прекрасную женщину, она неподражаема.        «Моя девочка, ничего не бойся» — звонким эхом звучит в моей голове.        Я чувствую, как теряю сознание.        Просыпаюсь в незнакомой серой комнатушке, на твёрдой кушетке. Справа от меня находится старый шкаф, левее — стол и стул. Не успеваю толком и осмотреться, как в комнату заходит девушка, примерно одного возраста с Дереком. Её рыжие волосы… горят золотым светом. Это прекрасное зрелище заставляет моё сердце пропустить удар. Одета девушка по-простому: в серый сарафан и чёрную водолазку. Приоткрытая дверь позволяет разглядеть силуэты двух людей, идущих по неосвещённому коридору. Прикидываю, что один из них принадлежит девушке, второй — мужчине. Приглядевшись повнимательней, убеждаюсь в своей правоте: молодая белокурая женщина и высокий мускулистый мужчина. В ту же секунду я узнаю его. Это он явился ко мне в дом с миротворцами.        Спохватившись, я понимаю, что наша тайна раскрыта, мы разоблачены. Он видел тело Дерека, наверняка, узнал и про командировку тётушки Габриэль. С тяжёлой горечью до меня доходит: я в приюте. Сердце колотится как ненормальное, голова становится лёгкой-лёгкой, невидимая сила сдавливает мои виски настолько сильно, что, мне кажется, они вот-вот лопнут.        — Я слышала о твоём брате. Жалко его, — не глядя на меня, говорит девушка, укладывая в стопку какие-то сероватые куски ткани, напоминающие постельное бельё.        — Да, — машинально отвечаю я, принимая сидячее положение.        Она косится на меня и хмыкает. Её жилистые руки ловко сворачивают комплект белья в плотный рулон. Я тем временем поглядываю в щель между дверным проёмом и дверью. Те двое ведут между собой какую-то лёгкую непринуждённую беседу. Они стоят слишком далеко, да и тусклое освещение не позволяет мне прочитать по губам их речи. Рыжеволосая девушка удаляется в другую комнату, которую я не успела заметить. Через какое-то время она появляется с точно такой же одеждой в руках, в какую одета она сама. Должно быть, это форма приюта.        — После того, как тебя поселят в твою комнату, обязательно зайдёшь в кладовую на втором этаже, — быстро шепчет она, воровато оглядываясь по сторонам. — Тебе ясно? Обязательно, слышишь?        Я, не понимая её тревоги, но чувствуя, что это имеет какое-то тайное важное значение, энергично киваю ей в ответ.        Рыжеволосая успокаивается и вздыхает, изучающе осматривая меня с головы до ног.        — Ты, наверное, голодная, — молвит она, открывая дверцы шкафа и доставая от туда застиранное полотенце. — До ужина ещё далеко. Я отведу тебя в столовую, быть может, получится выпросить для тебя корку хлеба.        Я благодарю её, ведь знаю, что дела с питанием и условиями жизни в приюте обстоят ужасно.        — А что, Габриэль тебя правда не кормит? — как бы невзначай интересуется она, укладывая полотенце рядом с формой.        Я чуть уж было не ахаю от её слов. Откуда взялись эти глупые сплетни? Должно быть, весть о тётином обмане утрировалась в раза три и мигом облетела если не весь дистрикт, то большую его часть. Времени на раздумья нет, поэтому для начала буду придерживаться самой простой тактики: не нарываться на неприятности.        — Почему не кормит? — с лёгкой улыбкой отвечаю я.        — Не знаю, — пожимает плечами девушка, не поднимая головы, — просто слухи разные ходят.        Мои догадки подтвердились, что отнюдь не есть хорошо: обитатели приюта, должно быть, уже сформировали обо мне мнение.        В комнату заходит та самая парочка, которых я заприметила ранее. Рыжеволосая девушка, чьё имя я так и не успела узнать, покорно кивает им головой и спешит удалиться.        Вблизи белокурая женщина кажется мне более симпатичной: пшеничные волосы заколоты в аккуратный пучок, черты лица мягкие, сглаженные, в карих глазах хоть и чувствуется власть, но они всё-таки добрые, губы изогнуты в ухмылке.        — А её тетя? — говорит она так, будто бы меня нет в этой комнате.        — Постоянно на работе, — отвечает мужчина, — как оказалось, частенько пропадала. А бывало и на несколько дней!        Белокурая женщина вскинула брови и засмеялась, шумно выдыхая воздух:        — Какой-то кошмар, разгуливает в Капитолии, пока двое детей мучаются одни дома.        Я чувствую, что к моим щекам приливает густая алая кровь. Стараюсь укротить свой пыл, защищать тётю нет смысла: сомневаюсь, что мои оправдания ей сейчас помогут, а эти двое в любом случае так и останутся при своём мнении. Начну дерзить — потеряю свой шанс произвести правильное впечатление.        Мужчина разделяет улыбку женщины, украдкой разглядывая её формы. К моему горлу подступает ком. Какой же он гадкий.        — Хорошо, мы возьмём её. Передадите документы секретарю, — произносит женщина, наконец-то одарив меня изучающим взглядом.        — Не забудьте про отчёт, — улыбаясь, говорит он.        — Вышлем его завтра, — отвечает женщина, не удостаивая его тем женским вниманием, которого он так сильно желал.        Моё присутствие, должно быть, разрушило ту особую интимную атмосферу, которую пытался создать мужчина. Его взгляд, направленный на меня, полон тихой ненависти:        — До свидания, мисс Аллен, — в полголоса говорит он, покидая комнату.        — До свидания, — молвит она ему вслед.        В комнате остаёмся мы вдвоём. Я и эта женщина. Только сейчас я уделяю должное внимание её длинному, закрывающему почти каждый сантиметр тела, платью. Глубокий тёмно-зелёный цвет красиво смотрится с её персиковым румянцем лица. Ткань качественная, швы ровные; у воротника, на горле, закреплена серебряная брошь, наверняка, ручной работы. Становится ясно, что женщина далеко не третьего сорта.        — Мирабель Клавуар, верно? — вдруг произносит она, перелистывая какие-то документы.        Я утвердительно киваю головой.        — Приятно познакомится, Мирабель. Можешь обращаться ко мне мисс Аллен. Ты понимаешь, где ты находишься? — она склоняет голову и зачем-то натягивает на лицо улыбку. Я вижу, что она делает это неискренне, и невольно настораживаюсь.        — Наверное, в приюте, — тонким голосом произношу я, с детским любопытством оглядывая взором комнату. Не буду открывать все карты, пусть считает, что я глупенькая неженка, избалованная любовью богатой тёти.        — Да, ты права, — произносит она, вскидывая брови, — в приюте.        Лёгкой походкой она семенит к столу, на котором находятся мои будущие вещи.        — Тут твоя форма, постельное бельё и полотенце, — говорит мисс Аллен, вручая мне этот скудный комплект в руки. — Сейчас я проведу тебя в твою комнату и расскажу, где у нас что находится. Пока что есть вопросы?        — Да, есть, мисс Аллен, — неуверенно начинаю я. — Где моя тётя?        Лицо женщины принимает недовольный вид:        — Должно быть, за нарушение закона она отбывает наказание в тюрьме.        После её слов к моим глазам невольно подступают слёзы. В груди всё сжимается. Я бы не хотела в первый же день показывать себя с хрупкой стороны. Моё заплаканное лицо увидят другие дети и сразу решат, что я слабая. Я сдерживаю чувства и не позволяю слезам скатиться по моему лицу.        — Мирабель, — говорит она, наверное, всё же уловив моё подавленное состояние. — Ты не виновата в том, что тётя не уделяла вам с братом должного внимания. Но теперь ты будешь в безопасности, о тебе будет кому позаботиться.        Я прижимаю ладони к глазам, желая предотвратить подступающие слёзы, но это оказывается сложнее, чем я рассчитывала. Кажется, что если сейчас я дам волю чувствам, то долго не смогу остановиться, пока вся боль, все обиды, вся злость и грусть не выйдут из меня.        — Ну, полно, — вздыхает женщина. — Идём, покажу тебе наш приют.        Я, хлюпая носом, следую за мисс Аллен. Мы идём по длинному коридору, бока которого усеяны дверьми. С грязных стен сыпется штукатурка, на потолке замечаю следы плесени. Коридор разветвляется на две части. Мы заворачиваем направо, перед нами предстаёт небольшой холл, внутри которого я насчитала три двери.        — Это наш маленький медицинский пункт, — поясняет женщина, указав туда кивком головы.        Мы семеним налево и заходим в огромное помещение впритык уставленное старыми деревянными столами и скамейками. Солнце уныло просачивается через витражные стёкла, оставляя на стенах цветные пятна. В ноздри бьёт отвратительный запах варёного мяса. На полу раскиданы грязные столовые приборы и пара железных мисок, на неубранных столах — остатки непонятной еды и хлебные крошки. За стеной, разделяющую столовую и, судя по всему, кухню, слышны громкие голоса, старающиеся перекричать звон кастрюль и хлопанье дверных шкафчиков. Здесь кипит работа.        — Столовая, — информирует меня мисс Аллен. — Обычно здесь чище, просто мы зашли невовремя.        Я неловко поджимаю губы, стараясь не вдыхать дурной запах.        — Идём-ка, я покажу тебе спальный корпус, — молвит она, подталкивая меня к двери.        Через чёрный выход мы покидаем это старое обшарпанное здание и, пройдя по вымощенной дорожке, приближаемся к двухэтажному корпусу. Воздух прохладный, но закатное солнце всё ещё ласково припекает спину. Сложно оценить площадь, которую занимает приют. Однако примечаю, что за внешним видом здесь следят хорошо. Территория озеленена, кое-где стоят лавочки. По периметру железного забора посажены цветы, оплетающие его железные прутья увядшей зеленью. Мисс Аллен отворяет двери в спальный корпус.        Следующее, что я увидела, привело меня в замешательство: вычищенный пол блестит, стены, по сравнению с теми, которые я видела, достаточно белые. На потолке расположилось несколько небольших люстр. Неужели тут делали ремонт? В воздухе до сих пор чувствуется лёгкий запах краски.        — Так, посмотрим, куда тебя можно определить, — бормочет мисс Аллен, листая свою записную книжку. — Так, есть места на втором этаже.        Я осматриваюсь по сторонам. Возможно, всё не так плохо? Первое впечатление зачастую бывает обманчиво. Может, и дети тут не такие, какими их описывают? Неожиданно понимаю, что в здании ни души.        — Где все? — спрашиваю я, догоняя быстро идущую женщину.        — Смотрят Голодные Игры, разумеется, — отвечает мисс Аллен, обернувшись, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ты, как мне известно, вообще не в курсе происходящего.        Я киваю в знак подтверждения её слов. Женщина одаривает меня многозначительным взглядом, и я понимаю, что мне придётся ознакомиться с двадцать третьими Голодными играми с самого начала. Наверняка должное внимание уделили душещипательному фрагменту Жатвы нашего дистрикта. Ещё бы, загадочный доброволец зачем-то спасает своего одноклассника. Представить не могу, что мне придётся снова смотреть на Дерека, видеть его живым. Всё время после его смерти я старалась вбить в себе голову, что его не вернуть и во что бы то ни стало нужно жить дальше. Жить ради него. А теперь? Все мои старания забыть об этой трагедии окажутся напрасными. Кроме этого, я снова увижу Лили и… Рона. А что будет дальше, через месяц или даже меньше? И так понятно, что они не победят, к чему эти жалкие попытки самообмана? Зачем разжигать в душе огонь надежды? На моих глазах снова выступают слёзы, и я задираю голову выше, чтобы они не смогли покинуть свою обитель.        Мы заворачиваем налево и поднимаемся по лестнице. Оказавшись на втором этаже, идём до самого конца коридора.        — Рассказывать тут не о чем, — вздыхая, говорит она. — Все эти двери ведут в спальные комнаты. Разве что эта в душ, — мисс Аллен поочерёдно кивает головой на две двери, — а эта в санузел.        — А эта? — спрашиваю я, метнув взор к железной двери, запертой на большой замок.        — А тут раньше была старая кладовка, — говорит она.        Я вспоминаю слова рыжеволосой девушки. Значит, сюда мне необходимо попасть после распределения.        — Видишь вот этот корпус? — женщина подходит к окну и кивает головой на здание. — Там живут мальчики. Перебраться к ним ночью по пожарной лестнице проще простого, но предупреждаю, что это у нас такого рода похождения запрещены. Узнаем — высечем.        Я чувствую, как побледнею. Мисс Аллен, увидев моё лицо, спешит перевести тему и предлагает на выбор две комнаты, в которые можно заселиться. Я заглядываю в каждую из них. Обе просторные и забиты двухэтажными нарами, не вижу никаких различий. Выбираю ту, где людей поменьше.        — Хорошо. Располагайся, Мирабель, — говорит она, — скоро я пришлю к тебе кого-нибудь, и ты присоединишься к просмотру Игр. А пока, можешь переодеться.        Я благодарю мисс Аллен, и она быстрым шагом удаляется из комнаты. Перевожу дух. Я справилась со всем довольно неплохо. Вроде бы и держалась хорошо, по крайней мере прилагала для этого все усилия, и первое впечатление произвела удачное. Прокручивая всю полученную информацию в голове ещё раз, закидываю своё полотенце и постельное бельё на второй ярус нары, стоящей у стены. Переодеваюсь в форму приюта. Ткань невероятно тонкая. Представить трудно, как дети ходят в этом зимой.        Спустя пару минут в комнату заходит девчушка, на вид немного старше меня. Её жидкие засаленные волосы и ссадины на лице наводят на меня ужас. Приближаясь ко мне развалистой походкой, незнакомка изучающе оглядывает меня с головы до ног.        — Так вот ты какая, — произносит она, наклоняя голову набок, — Мирабель Клавуар.        Я не знакома с этой девочкой. Откуда же ей известно моё имя? Я теряюсь в догадках, а она скалит зубы, в которых я замечаю щербинку.        — Интересно, куда же тебя определят, Клавуар, — говорит она, щуря глаза.        — О чём ты? — недоумеваю я.        — Тебя ещё не просветили, — её глаза наполняются коварной радостью. — Скоро сама всё узнаешь.        Ступая ближе, она случайно обнаруживает на полу расшатанную доску и, встав на неё с двух краёв, начинает поскрипывать ею. Я рассматриваю её грязную одежду, порванный край сарафана. Коленки девочки содраны, её тело усеяно ушибами и синяками. Кожа рук сухая и потрескавшаяся, под ногтями грязь. Неужели это ожидает и меня?        — А ты ведь сегодня не одна новенькая, — ухмыляясь, говорит незнакомка, продолжая свою незамысловатую игру с доской. — Часа два назад поступила ещё одна, пятнадцатилетняя.        Я вскидываю брови в знак моей заинтересованности в надежде на то, что эта дурнушка выдаст что-то полезное, ну, или хотя бы интересное. Однако незнакомка замолкает.        — Ты знаешь моё имя, — говорю я, прерывая затянувшееся молчание, — а я твоё нет.        — Люси Нил, — отвечает она, блестя серыми глазами.        Я мягко улыбаюсь ей в ответ.        — Люси, разве все не должны сейчас смотреть Голодные игры? — спрашиваю я.        — А ты хочешь? — с недоумением интересуется она, прекращая скрипеть доской. — Знаю, что имя твоего брата вытянули на Жатве. У меня тоже есть старший брат, на месте Дерека мог бы оказаться и он. — она вздыхает и смотрит прямо на меня. — Страшно это всё. Мне не по душе смотреть Игры.        Я смотрю ей в глаза и вижу, как они становятся влажными. Люси поджимает губы и задерживает дыхание, чтобы успокоиться. Я знаю, ведь сама часто прибегаю к такому приёму. Она медленно выдыхает, её голос начинает дрожать:        — А знаешь что самое ужасное из всего этого? Никогда не знаешь, что ждёт тебя в следующую минуту. Быть может, в следующем году я буду сражаться на арене, а вы наблюдать за моей смертью.        Я прищуриваюсь, глядя на Люси. Она не глупая, какой показалась мне вначале. В ней есть неплохой стержень. Так почему же вид имеет такой потрёпанный? Неужели в условиях приюта настолько сильно калечат и тело, и душу? Но нет же, та рыжеволосая девушка выглядела вполне уверенно и ухоженно. Дело тут, быть может, в возрасте.        В коридоре разносится эхо быстрых шагов. Это не один человек, их несколько.        — Это за нами? — паникую я, переводя взгляд то на дверь, то на Люси. — Мы не пошли смотреть Игры, поэтому нас накажут? Нас изобьют?        Люси смотрит на меня перепуганными глазами:        — Да нет же, успокойся, — недовольно шепчет она, прислушиваясь к звукам.        Я затихаю и слушаю тоже. Два девчачьих голоса, три или даже больше — юношеских. Следом — новые шаги других людей. Непонятный скрип, шорох. Через минуту всё затихает. Не решаюсь нарушить тишину и поэтому жду, пока Люси вынесет свой вердикт.        — Это за тобой, видимо, — шепчет она, улыбаясь краем рта. — Найдёшь железную дверь, постучишь в неё и войдёшь.        — Кладовка? — бормочу я, на что новоиспечённая знакомая кивает мне головой. — И что там?        — Все мы делимся на серых, синих и красных, и ты не станешь исключением, — в её глазах мигает озорной огонёк.        — Синих? Красных? Погоди, в чём суть? — торопливо спрашиваю я.        — Если вкратце, то серые — большая часть приюта, отбросы. С ними не принято считаться, а поэтому можно делать, что вздумается, оторваться по полной: надругаться, подразнить, избить… — её голос дребезжит в воздухе. — Синие — везунчики. У них имеются привилегия, другие относятся к ним с уважением. Неплохо иметь таких друзей, но тут, как правило, всё выстроено на связях, никакой человеческой привязанности и дружелюбия.        — А красные? — на одном дыхании спрашиваю я, стараясь не упустить ничего из её слов и запомнить как можно больше информации.        — Элита приюта, — в её глазах меркнет свет, — их всего-то десяток. Именно они заправляют тут всем. Если вдруг не понравишься кому-то из красных, даже будь ты синей, считай, что на тебе крест. Запомни, с ними шутки плохи, от них лучше держаться подальше. К слову, это красные ведут отбор, где они распределяют новеньких.        Так вот в чём дело... всё вертится вокруг того, в какой ряд тебя распределят красные. Всё становится на свои места. С тоской в сердце я оглядываю Люси. Ей не повезло, она, скорее всего, серая.        — Невероятно, — изумляюсь я. — И по каким критериям идёт отбор?        — Я не знаю, Мирабель, это их секрет, — вспыхивает Люси. — И вообще тебе пора бы поторопиться.        — Что будет, если не пойду туда? Я не хочу идти.        — Надо, — вздыхает она, поглядывая на меня, как на дурочку.        Во мне вспыхивает негодование:        — Да кто мне они такие, эти крас…        Люси затыкает мне рот рукой, в страхе прислушиваясь к звукам, доносящихся из коридора.        — Ты с ума сошла? — шепчет она мне прямо в ухо, отчеканивая каждое слово. — Хочешь сама на себе крест поставить? А если бы кто-то услышал?        Я настолько сильно пугаюсь её резкого тона, что от страха перестаю дышать. Она медленно отводит руку и отходит на пару шагов назад, оглядывая меня с макушки до пят.        — Немедленно иди туда, — молвит Люси, выходя из комнаты.        Со жгучим страхом в груди я следую за ней. Люси бесшумно ковыляет к лестнице и скрывается, спускаясь вниз. Я же направляюсь к кладовой. Лучше бы я не знала, что меня ждёт. Теперь, когда мне известно, что за этой дверью решится моя судьба на ближайшие несколько лет, угомонить дрожь тела становится просто невозможным. Я стараюсь привести дыхание в порядок, но из этого ничего не выходит. Сердце готово вырваться из груди, ноги предательски слабеют. Чем больше я тяну время, тем становится только хуже. Стучу в дверь. Спустя пару секунд мне её открывают.        — Заходи, — говорит мне рыжеволосая девушка, которую я видела сегодня днём.        С замиранием сердца понимаю, что она — красная. Я переступаю порог и захожу внутрь. Комната, которую так скромно обозначили кладовкой, отнюдь на неё не похожа. По размерам она напоминает мою комнату в доме тётушки Габриэль. Стены и пол уложены чёрной плитой. Здесь нет окон, поэтому зажжены свечи. Глазу трудно привыкнуть к этому тусклому освещению. Только через несколько мгновений замечаю туманные силуэты людей.        Девушка берёт меня за руку и ведёт к стене, напротив которой расставлены стулья. Когда окончательно привыкаю к этому свету, могу рассмотреть присутствующих: помимо рыжеволосой здесь есть ещё одна девушка, а остальные — парни. Высокие, широкоплечие, почему-то ухмыляющиеся.        Робкий стук в дверь.        — Вот и вторая, — прошелестел низкий голос одного из парней. — Открывай, Рыжевласка.        Девушка выполняет его приказ. На пороге — низкорослая тёмненькая девушка. Величественной походкой она шествует в мою сторону и становится рядом. По взглядам парней понимаю, что им не приходится по душе её манера поведения.        Красные присаживаются на стулья и устремляют свои взоры на нас двоих.        — Раздевайтесь, — поблёскивая глазами, говорит парень, скорее всего стоящий во главе остальных красных.        Я впадаю в ступор. Пытаюсь найти поддержку у рыжеволосой, но, судя по её отчуждённому лицу, она не собирается вмешиваться. Мысли спутываются в клубок. Отчаянно убеждаю себя в том, что мне это послышалось.        — Ещё чего? — возмущенно выдает низкорослая девушка, смотря на него с открытым упрёком.        Рыжеволосая смотрит на меня и еле заметно отрицательно качает головой. Что это значит? Она всё же хочет помочь мне? Пораскинув, я понимаю её подсказку: красным не нравятся бунтовщики. Если я правильно расшифровала её послание, то всё отлично. С послушанием и покорностью у меня проблем нет, поэтому страх на немного отпускает моё сердце.        Парень изучающе оглядывает её тело, затем более внимательно рассматривает лицо. На меня внимания не обращают, все уставились на бунтовщицу. Девушка приподнимает одну бровь и даже позволяет себе хмыкнуть. Неужели она не видит, что своим поведением она делает только хуже? Или её тактика состоит в том, чтобы взять вверх наглостью?        — Дважды не повторяю, — тяжёлым свинцовым голосом произнёс парень.        — Нет, — с вызовом отвечает она.        Красные недовольно переглядываются между собой. Рыжеволосая шепчет что-то своей подружке. Они обмениваются многозначительными взглядами и кивают остальным.        — Серая, — говорит он, отклоняясь на спинку стула.        В тот момент я почувствовала, что меня охватывает самая настоящая паника. Мне катастрофически не хватает воздуха. В груди начинает что-то колоть, ладони запотевают. Вот так вот просто решается судьба человека! Одно лишь слово определяет его шансы на выживание в жестоком приюте. По телу бегают мурашки, челюсти невольно задрожали.        — Что, серая? — недоумевает бунтовщица, одаривая всех нахальным взглядом.        Парень расплывается в дьявольской ухмылке и даёт знак двум красным. Юноши хватают бунтарку под руки и тащат к выходу. Та отчаянно сопротивляется, верещит, что есть мочи, старается отпихнуть их, но её попытки тщетны. Они хватают её за волосы и раздают звонкие пощёчины. Сама не замечаю как, прислонившись к стене, я начинаю… сползать на пол. Страх окутывает каждую клеточку моего тела. Комната наполнилась гнетущей атмосферой. Хлопки в ладоши, смех, отчаянный вопль девушки, блеск глаз, жаждущих крови - всё смешалось в моей голове огромным комом. И если кто-то с увлечением наблюдал за избиением, то несколько парней и вовсе раззадоривали рукоприкладчиков.        Я не издаю ни звука. Выступившие слёзы даже не успевают скатиться по моим щекам, а просто камнями падают вниз на пол. Быть может, я смогу протянуть в приюте и будучи серой. Пока все увлечены избиением бунтарки, рыжеволосая смотрит на меня. Её глаза панически расширяются и жестом руки она просит меня встать. Я не вижу смысла в её просьбе, но всё же выполняю указание. Ноги ватные, стоять трудно. Всё же придерживаюсь за стену. В конце концов жестокое зрелище заканчивается. Бунтовщицу в прямом смысле слова хватают на шкирку и вышвыривают с порога. Её всхлипы до сих пор раздаются эхом в моей голове.        — Твоя очередь, — говорит мне главенствующий парень, слегка запрокидывая голову назад.        Я оказалась настолько парализована страхом, что даже при моём желании раздеться не смогла пошевелиться. Мой взгляд переносится в теневую часть комнаты на одного из парней, избившего серую. Я не могу разглядеть его лицо, но в глаза бросаются его руки, разбитые в кровь. Меня передёргивает, когда я осознаю, насколько сильно досталось девушке. В следующий же миг он подносит руку к губам и с неистовым наслаждением слизывает стекающую кровь. Я закрываю глаза, пытаясь найти в себе хоть какие-то остатки сил, чтобы с достоинством вынести весь этот ужас.        — Марк, — шепчет рыжеволосая, обращаясь к нему, — ей двенадцать лет.        Он удивлённо поворачивает свою голову к ней:        — Двенадцать? По ней не скажешь.        — Это Клавуар, сестра того парня с Жатвы, — чуть громче говорит она.        По комнате разносится ропот. Глава красных, Марк, приподнимает одну бровь и с интересом поглядывает в мою сторону.        — Любопытно, — говорит он, поправляя волосы.        Я стою ни жива ни мертва и не знаю, что мне делать. Рыжеволосая девушка встаёт на мою защиту, быть может, это та самая соломинка, за которую пока не поздно ухватиться и повысить планку до синих? Нет, это невозможно. Но можно ведь постараться что-либо предпринять. Терять мне уж нечего. Надо что-то предпринять. Но что? Выполнить приказ, показать, что я не гордая? Стоит ли говорить что-то в свою защиту? Или они сочтут это за грубость? Десятки вопросов заполняют мою голову, в то время как я просто стараюсь удержаться на ногах.        — Её стоит взять хотя бы по той причине, что, когда она станет постарше, у неё, наверняка, будет фигурка тёти, — ухмыляется один из красных.        Я вспыхиваю огнём и чуть уж было хочу выдать ответную колкость, как вдруг ко мне обращается Марк:        — Подойди поближе, — просит он. Я делаю пару робких шагов. — Посмотри мне в глаза.        Я выполняю его требование. Вблизи мне удаётся рассмотреть его черты лица получше. Глаза — зелёные, на лице — россыпь веснушек, русые волосы с бронзовым блеском имеют аккуратный и ухоженный вид. Я всё ещё не отвожу взгляда, но замечаю, как он хочет схватить меня за запястья… от испуга моё сердце сжимается в груди. Чувствую, что я не в силах держаться на ногах, и мешком падаю на ровном месте. На лице Марка появляется улыбка, затем он и вовсе начинает смеяться. Другие красные подхватывают его смех. Я опускаю глаза в пол и заливаюсь пунцовой краской. С присущей мне неловкостью встаю с пола и нервно перебираю пальцами рукав водолазки.        — Любопытно, Клавуар, — говорит Марк с тенью улыбки.        Он перекидывается со своими приятелями парой тройкой слов. И если рыжеволосая озаряет меня одобрительным взглядом, то её подруга явно недовольна ситуацией. Красные рассматривают меня и утвердительно кивают главе. Марк расплывается в безумной улыбке и смотрит на меня.        — Два года потерплю, куда деваться? — говорит Марк, отводя взор сверкающий глаз. — Но ничего не обещать ничего не могу, ты ведь знаешь, Рыжевласка. Я могу сорваться.        Глаза девушки расширяются. Она смотрит на меня с виной и грустью. О чём это они?        — Брось, Рыжевласка, — шепчет один из красных, замечая тоску девушки. Его сильные руки обхватывают её хрупкие плечи.        — Не надо, — шепотом говорит она, отстраняясь от юноши, — оставь меня, Бастер.        Парень не отводит с неё глаз, пока Рыжевласка не извиняется перед ним. Бастер добивается своего: его рука блуждающе скользит по её спине.        В комнате наступает тишина, которую вдруг нарушает вторая красная девушка:        — Вы серьёзно? Марк, это просто смешно, — в её голосе звучит досада. — Она же малолетка! Вы посмотрите на неё.        В её голосе звучит провокация, она хочет чтобы я вступила с ней в перепалку. Но какая ей от этого выгода? Или это очередное испытание красных? Скорее всего, нет. Её слова звучат слишком убедительно, к тому же с самого начала я почувствовала неприязнь, с которой она меня встретила. К слову, внешность у неё действительно очаровательная, поэтому её колкие слова в мой адрес оправданы. Такую девушку трудно не заметить: блестящие короткие волосы, уложенная чёлка, чёрные выразительные брови, пухлые румяные губы. Она высокая и худая, точно осина, но при этом не лишена прекрасных женских форм.        Не трудно догадаться, почему её взяли красные. Но за что могут взять меня? Пока я сохраняю остатки моего спокойствия, её кошачьи глаза продолжают испепелять меня всё яростнее с каждой секундой.        Вдруг девушка, лишившись своего терпения, вспыхивает, точно спичка, резко вскакивает со стула и уж было собирается подойти ко мне.        — Ванесса, — говорит Марк, и девушка останавливается в то же мгновенье, — выбор сделан.        — Она так юна, что с неё взять? — не успокаивается Ванесса, скрестив руки на груди.        — Но с тебя же что-то взяли в твои двенадцать, — вступается за меня парень, стоящий в тени.        Обескураженная его фразой, Ванесса бледнеет и, не в силах придумать достойный ответ, стоит с открытым ртом.        — Да что с тобой, чёрт подери, — смеётся Марк, укладывая волосы на другой бок, — ты ревнуешь?        Ванесса застывает от изумления, но оправившись от шока, широко распахивает глаза. Девушка смотрит на Марка с обидой, надувает нижнюю губу и, секунду поколебавшись, быстрым шагом удаляется из комнаты. Все провожают её недоумённым взглядом.        — Красная, — говорит мне Марк с искрящимся огнём в зелёных глазах.