Иллюзия Шарпантье

В крохотной комнатке кроме стола помещался маленький голубой диванчик, чайник, микроволновка и высокий, непонятной породы развесистый цветок в горшке, который работавшие здесь посменно консультанты почему-то называли Васей. Срджан сел в неудобное офисное кресло, кинул рюкзак себе под ноги, поболтал в бумажном стаканчике остатки остывшего кофе и, поморщившись, допил залпом. Без трёх минут. Пора. Он вставил в ухо горошину гарнитуры и развернул перед собой вирт-окно для заметок. Традиционно в целях анонимности связь была ограничена только аудио-каналом, даже если абонент требовал видеозвонка. Особенно если требовал. Ждать первого клиента пришлось не больше десяти минут. – Здравствуйте, телефон доверия, – привычно начал Милорадович. – О чём вы хотели бы поговорить? Звонки шли какие-то дурацкие. Ребёнок подобрал на помойке кошку и просит сказать об этом маме. Одноклассницы, рассорившиеся на всю жизнь на почве любви к разным певцам. Три звонка подряд с явно выдуманными тут же, на месте, проблемами – чисто ради шанса пообщаться или посмотреть, а как на это отреагирует психолог. Один постоянный клиент с серьёзным психиатрическим диагнозом – этот читал вслух свои стихи, вдохновенно сопя в трубку. Прерывать связь первым Срджану вообще-то не полагалось, но на шестьдесят восьмой минуте гнусавого хорея про «любовь-кровь», «любила-забыла» и «дверь-не верь» он постарался мягко намекнуть звонящему, что пора бы закругляться. А остаток сборника он, пожалуй, дослушает потом. На церемонии вручения тому Нобелевской премии по литературе. После полуночи выдалась довольно долгая пауза. Милорадович решил было немного прилечь, как вдруг раздался сигнал нового вызова. – Здравствуйте, вы позвонили на телефон доверия, – он честно старался не слишком откровенно зевать. – Чем я могу вам помочь? – Если вы сейчас что-нибудь не сделаете, я сейчас себя убью! – заявил капризный тонкий голос. – Вот совсем прямо сейчас! Нетрадиционным способом. Милорадович устало потёр глаза. Вообще-то в случае угрозы суицидом на линии ему полагалось сразу же вызывать куратора, но тут точно был не тот случай. Срджан даже знал, какой именно. Одна и та же дама звонила почти каждую неделю, всякий раз представляясь новым именем, видимо, в надежде, что её не узнают. Напрасно: характерные манерные интонации уже успели выучить все консультанты горячей линии. Дама, особа с яркой демонстративно-истероидной акцентуацией характера, остро нуждалась во внимании. Желательно мужском: с консультантами-женщинами в разговоры она вступала крайне редко. Всякий раз звонок выглядел примерно одинаково. Дама прерывисто, со всхлипами дышала и угрожала немедленно покончить с собой каким-нибудь экзотическим образом, если её не убедят в обратном. За то время, пока она со страстными восклицаниями живописала подробности, нормальный суицидник уже успел бы вполне результативно самоубиться раз пять или шесть. Всё, что ей было нужно – выслушать как можно больше комплиментов на единицу времени, пусть даже самых примитивных. Градус истерики постепенно спадал. Дама, наконец успокоившись, удовлетворённо заявляла что-то вроде «Кажется, на этот раз вы меня уговорили,» и не прощаясь вешала трубку. Каждое обращение с суицидальной тематикой, каким бы смешным и наигранным оно ни казалось, полагалось отрабатывать на полном серьёзе, и дама, кажется, это знала. Милорадович ещё раз с удивлением глянул в сегодняшнюю сводку по принятым звонкам: вот же она, уже обращалась в утреннюю смену. И что ей неймётся? Он вздохнул и мягким, артистичным голосом начал. – Вы же сами всё понимаете, правда? В душе вы – женщина-арфа, женщина-виолончель! Вы тонки и прекрасны, и призваны нести в мир музыку! Он с тоской подумал о лежащем в рюкзаке бутерброде с сыром и об уютной мягкости голубого диванчика, отчего в голосе Срджана прорезались нотки высокой трагедии: – А те, кто вас окружает, не понимают вашу суть, вашу тонкую женскую душу! Сознают ли они, что виолончель не создана для того, чтобы забивать ею гвозди? Подумайте о своём истинном пути. Куда зовёт вас ваше женское начало? Дама молчала. Милорадович ещё минут с пять вещал что-то о прекрасной подзвёздной музыке и красоте, которую должна нести в мир женщина-виолончель, восхищая всех мимо проходящих мужчин, бросающих ей под ноги цветы, бриллианты и межпланетные крейсеры. Под конец он просто выдохся. Ещё некоторое время царило молчание, а потом сбивающийся, тонкий и ломкий от волнения голос взорвался восторгом: – Спасибо! Это чудо! Вы открыли мне глаза! Я никогда не догадывался и только сейчас это осознал: на самом деле я – женщина! Вы… вы мне вернули этот мир!!! Милорадович замер в неудобном кресле и густо покраснел.