Новый год - семейный праздник

      Хель второй час сидела у зеркала, с несчастным видом рассматривая собственное отражение. Белила были уже нанесены по третьему кругу, румяна – пока только по второму. Однако желаемого эффекта всё никак не удавалось добиться.       Взмахнув рукой, чтобы поправить выбившийся из собранной причёски волос, Хель уронила на пол баночку с кремом. Наклонившись, не удержалась – вновь скосила взгляд в зеркало, да так, что стало больно глазам.       Бамц! Не по-женски крепкий кулак впечатался в туалетный столик, обрушив на пол кучу банок, склянок и флакончиков. Цветным узором рассыпались на половицах притирания, надломилась и треснула посерёдке хрупкая коробочка белил…       – Ма-ам, а Хель разбрасывает вещи, – раздался противный голосок Ёрмунганда. – Почему ей можно, а если я что-то задену хвостом – так сразу растяпа чешуйчатый?..       Ангрбода, энергично месившая тесто в большущей квашне, грозно зыркнула на сына. Тот, однако, не смутился – взглядами членов этой семьи пронять было трудно.       Впрочем, не взглядами – тоже.       Дотянувшись хвостом до разбившейся склянки, змей обмакнул кончик в сладко пахнущую жижу и мазнул сестру по щеке.       По левой щеке. Перемазанной в белилах и румянах, что бессильны были скрыть застывшую в своём разложении плоть.       – Ты!.. – рявкнула Хель, вытянувшись в струнку. В глубине левого, пустого глаза загорелся жёлтый зловещий огонёк. – Ты, зелёный уродец! Противный, мерзкий, скользкий водный червяк!.. Вот тебе!..       Голос её задрожал, уйдя на непривычно высокие ноты. Хель подняла руку в нападающем жесте… и зашипела от боли.       Метко пущенный Ангрбодой половник ударил богиню смерти аккурат по локтю, и Хель взвыла, разом испытав красочный спектр ощущений, присущий живым.       – Так тебе и надо, – заявил Ёрмунганд, обидившийся на «скользкого червяка». Он весьма гордился своей чешуёй, регулярно её надраивая и вычищая попавший меж пластинок мусора. – Всё равно ты мертвячка, сколько ни мажься!.. – и высунул раздвоенный язык, дразнясь.       «Мертвячка! Ведьма! Яблочко от яблоньки… Она приносит беду, не водись с ней!.. Пришла по наши души, тварь? Убирайся отсюда!..»       Сколько раз она слышала подобное? Сколько раз отказывалась посещать Асгард – шумный, красивый, величественный, потрясающий Асгард… Город-мечту, город богов.       …Город, в котором ей не было места.       Горячая – будто у живой – влага подступила к глазам. Хель хотела было достойно ответить брату, но поняла: если скажет хоть слово, сорвётся и расплачется самым позорным образом.       А Ёрмунганд, не встречая отпора, расшвырял по углам все склянки сестры, а одну и вовсе швырнул в печь. Сладковатый приторный запах наполнил дом.       – Чем это пахнет? О, должно быть, горящей на костре гниющей плотью!.. Сестричка, ты бы хоть духами пользовалась, что ли, – хихикнул змей. – Ой, Хель, а ты не забыла замазать трупное пятно на ноге? И на руке. И…       – Ёрмунганд, сходи-ка за братом, – вмешалась Ангрбода, забрасывая дрова в печь. – Как с утра ушёл в лес, так и не ворочался. Давай-давай!.. – прикрикнула она, видя, как тот продолжает паясничать.       – Хель – мертвячка, трупнячок, не раскроется никогда твой цвето-о-ок!.. – пропел Ёрмунганд на прощание. И с потрясающей быстротой скользнул за порог, завидев, как мать покрепче перехватила скалку – рука у Ангрбоды была тяжёлая.       – Трупнячо-о-ок!.. – донёсся удаляющийся голос змея.       – Почему они меня ненавидят? – тихий срывающийся шёпот Ангрбода не сразу услышала. – Что я сделала не так? Что?!.. – Хель сорвалась на крик.       Анрбода ловко метнула на противень будущий каравай хлеба и отправила тот в печь. И лишь после этого развернулась к дочери. Пожала могучими плечами:       – Ты же знаешь Ёрмунганда. Не первый век бок о бок живёте. К чему принимать дурачество брата на свой счёт?       – К тому, что так считают все! Асы, ваны, йотуны… Я уж молчу о людях, – Хель шмыгнула носом. – Мне не найти покоя и в битве… «Богиня смерти не может умереть!» А я, может, и не просила такого бессмертия!.. Я, может, хочу как все – есть яблоки Идунн, дружить с богинями, смеяться на пирах… Только никто знать меня не желают. Я уродливый трупняк. Зачем ты только породила меня!.. – зло всхлипнула она, уже не сдерживаясь.       Крупные горячие слёзы всё же полились с её глаз. Скатившись на пол, прожгли дыру в половице, а после – и в деревянном настиле. Богиня смерти печально ковырнула дыру носком башмака.       – Хель, моя девочка, – подойдя, Ангрбода положила руки той на плечи. – Пойми: богини нужны разные, не только весёлые да молодые. Я, как видишь, стара, по мерке изнеженных асов – ещё и страшна, – усмешка тронула губы йотунши: Ангрбода гордилась диким своим видом и не скрывала этого. – Да только твой отец всё одно живёт со мной, хоть и по молодым вертихвосткам пробежаться не дурак… Нельзя вечно предаваться утехам да забавам, кому-то нужно и о смерти напоминать.       – А почему это должна делать я? – Хель яростно вырвалась из материнских объятий. – Я не просила! Может, я хочу быть красивой и веселиться! И веселить других!.. Как Идунн… Её все любят, одно только её появление умиротворяет самых грозных спорщиков и драчунов!..       – То её сфера, – пожала плечами йотунша. – Не мы выбираем свою долю – она выбирает нас.       – О, опять эти речи про судьбу!.. – закатила очи к потолку богиня смерти. – Слышать про неё не хочу!..       – Полно околесицу нести! – прикрикнула Ангрбода. – Если сама не желаешь собственной силой пользоваться, хаешь её да другим завидуешь – так и время твоё бесплодно пройдёт, и судьба твоя, какая ни была, задом к тебе развернётся!..       – А зад-то хоть симпатичный? – задорно вопросили с порога. Увлечённые спором женщины не услышали, как хлопнула дверь, впуская хозяина дома.       Сбрасывая плащ и башмаки, Локи потянул носом. Аромат пекущегося хлеба щекотал ноздри, дразня проголодавшегося бога.       – Твоя дочь изволит жаловаться на нас, – раздражённо произнесла Ангрбода.       – Да? – натурально удивился Локи. – На меня можно жаловаться?..       И, не выдержав, засунул голову в печь, вдыхая запах подрумянившейся корочки будто не ноздрями уже – всей кожей.       – Я же просила, Локи!.. – хлестнула его по руке жена. – Будем потом обедать твоей бородой!..       – Ом-ном, – невнятно донеслось из печи. Выпрямившись наконец, бог обмана украдкой смахнул крошки из бороды и просительно заглянул в глаза жены – благо, разница в росте позволяла: – Дорогая, а ещё будет?..       Хмыкнув, Ангрбода отправилась к квашне, ставить второй каравай. Локи же, подхватив огромный ковш с края стола, в миг опорожнил его и испустил удовлетворённый вздох.       И наконец развернулся к дочери.       – Итак, на что жалуется моя единственная дочь? – тон был серьёзен, глаза же привычно озорно посверкивали.       – Я урод, – глухо и коротко ответила Хель. Весь запал куда-то улетучился, осталась лишь щемящая тоска. К чему эти пустые разговоры? Ничего не изменится. Она так и будет изгоем. Давно привыкла к своей участи – в самом деле, не первый век! Дай Один, не последний…       Отчего не оставила она до сих пор бесполезных попыток стать такой, как все?.. На дне её странной, будто скрюченное дерево, души теплилась жажда жизни. И не было пищи в девяти мирах, способной насытить ту жажду, утолить тот голод. Голод не-живого, не-мёртвого, странного, искривлённого создания – по тёплой полнокровной жизни, такой искромётной, глупой – и невыразимо прекрасной… Как свежевыпавший снег, искрящийся на здоровенных елях и холмах Железного леса. Как утренняя роса на подоле и на ладонях богини юности, на румяных боках яблок в её руках…       – Вот как. – В уголках рта Локи залегли жёсткие складки. – Кто же порадовал тебя сей радостной вестью?       – У меня есть глаза, отец. И уши. Этого достаточно, – также тихо ответила богиня смерти.       «И мозги», – хотела добавить она, но передумала. В отличие от большинства соплеменников – что по асовской крови, что по йотунской – отец её более ценил ум, нежели силу. Кичиться умом в его присутствии – всё одно что нарываться одновременно на комплимент и на колкость. Локи мастерски умел соединить и то, и другое в гремучую смесь, на которую собеседник не знал, как и реагировать.       – А гордости тебе при рождении, значит, не перепало? – насмешливо вопросил Локи. Провёл большим пальцев по левой щеке Хель. Посмотрел на грязно-розовый толстый слой белил и румян, оставшийся на подушечке пальца.       – Что дурного в том, что я жажду веселия и радости? – молвила богиня смерти.       Локи в задумчивости сотворил огонёк в руке, очищая огнём измазанную ладонь. Под рассеянным его взглядом пламя потухло само собой.       – Дурного нет. Ты всего лишь выбрала неправильные средства. Смотри! – он плюхнулся на пол, приглашающе похлопав по половице рядом с собой. Хель, привыкшая к выходкам отца, послушно опустилась рядом. Скрестив ноги, Локи продолжал: – Допустим, я хочу отобрать Хлидскьяльв у дражайшего побратима. Что обычно делают в таких случаях? Долго и нудно собирают сторонников, убеждают их в значимости собственной персоны, после в нужный момент – яд, кинжал, взбесившаяся лошадь…       – Верёвка, подкосившаяся лестница, кирпич, глухой берег моря, да хоть ведро, – скороговоркой произнесла Хель. – Папа, я же не рассказываю тебе о быстроте и ужасе лесных пожаров!..       – Я ещё и коварством заведую, не забывай, – довольно ухмыльнулся Локи. Устав сидеть, разлёгся прямо на полу, уложив голову Хель на колени. – Так вот, любой здравомыслящий ас выбрал бы что-нибудь из перечисленного. Только не я. Во-первых, я прекрасно знаю, что Одина ничем подобным не проймёшь. Во-вторых – и в-главных – это не мои способы. Я скорее задурю ему голову, обману, поспорю на его трон, заложив при этом собственную голову…       – Но не шею, – подхватила дочь, невольно улыбнувшись.       ...Это была любимая байка Фенрира. Маленьким волчонок едва ли не каждый вечер, когда наступало время сказок и были, требовал: «Папа, расскажи про голову, которая не шея!..»       – Главное – никогда не закладывай шею, – важно кивнул Локи, что с трудом удалось сделать в его положении. – А теперь представь, что я наплевал бы на собственную трикстерскую природу и попытался провернуть дело… ну скажем, в духе племянничка.       – Которого? – не удержалась Хель, прекрасно понимая, что отец имеет в виду Громовержца. Впрочем, количество детей Одина исчислялось десятками, а то и сотнями, так что вздумай она познакомиться со всеми названными братьями и сёстрами, пришлось бы изрядно повозиться.       – Влетаю я, значит, прямиком на козлах в тронный зал, – упоённо продолжал бог обмана, явно войдя во вкус. – Отбираю у побратима копьё, пытаюсь его этим же копьём проткнуть… Как думаешь, что будет дальше?       Хель вздохнула. Вопрос был явно риторическим.       – Ты придёшь ко мне в гости, папа.       Локи, поднявшись, взглянул на дочь сверху вниз. Кивнул – то ли ей, то ли собственным мыслям.       – Зачем же ты рвёшься в гости сама к себе, дорогая? – мягко спросил он. – Далеко не все живые заслуживают права называться так.       – Но я так хочу подружиться с богиней юности, – прошептала Хель. – А меня к ней не пускают… И не пустят! По-твоему, я должна убить того, кто мне интересен?!       Бог обмана хитро прищурился.       – Как запасной вариант… Но, думается мне, насчёт твоей Идунн есть идейка получше. Я приведу её сюда, в Железный лес.       Очи Хель вновь загорелись было радостным огнём. Но быстро потухли.       – А если она не захочет?.. – глядя, как оскорблённо-недоверчиво изогнулись отцовские брови, поспешила уточнить: – Не захочет дружить со мной.       Локи пожал плечами:       – Вот и проверишь.       Повёл носом в сторону печи, из которой вновь плыли хлебные ароматы.       – Ангрбода, милая, скоро там обедать можно будет?..       – Ненасытная твоя утроба, – фыркнула та, воюя с ухватом. – Что хлеба кус, что леса клок – всё едино сожрёт и не подавится! Хоть обедать бы в лес ходил, что ли!..       Хель, не обращая внимания на вечные переругивания родителей, с сомнением рассматривала разгром косметического арсенала, учинённого мировым змеем. С зеркала теперь на неё смотрела размалёванная, будто грубой работы игрушка, девица.       Скосив взгляд на отца с матерью, чья перепалка становилась всё громче, а взгляды, которыми они обменивались – всё жарче, богиня смерти решительно направилась во двор. Зачерпнув полведра студёной воды из колодца, принялась ожесточённо умываться.       Если Идунн всё же захочет с ней видеться, пусть знает, на что идёт.       А нет – так не надо. Что там отец говорил о гордости?..