Где?
Где?
Брошенная палочка так и остается лежать в переулке. Неверие закладывается тяжелой тенью на лицо, оседая под испуганными глазами. Что с Мией? Она не могла испариться вникуда. Не могла же просто, не могла. Девушка выходит, выбегает из переулка прямо в разноцветную толпу, под согревающие огни. Но теперь они кажутся опасными, слепящими. Все вокруг без каких-либо изменений, только заметить зеленую курточку не удается никак. И сколько Николь ни бегает, всматриваясь в прохожих, хватая их за плечи, разворачивая, спрашивая — попытки тщетны, лишь раззадоривают начавшее шалить нутро. А не сошла ли ты часом с ума? Ее ведь просто не оказалось на месте…будто бы и не было никогда. Словно Николь просто очнулась ото сна. Вместе со сном пропало то, что казалось настолько непростительно хорошим. Нереальным… «Нет!» — яростно вскрикивает про себя она, продолжая приставать ко всем подряд. — «Это не могло быть сном, это реальность! Я знаю это!» Да, ты знаешь, знаешь, знаешь… Что твоей подруги больше нет. А вместе с ней подвергаются сомнению все события. Где цепочка с птицей? Это слишком ненормально. Рука в панике цепляется за запястье. И ничего не находит. Она же надевала его? Или…положила куда-то еще. Но предательские слезы все равно начинают тяжелеть на ресницах с каждой неудавшейся попыткой. Ноги подкашиваются. Николь чувствует себя нездорово и безумно одинокой в этом столпотворении. Ладони в бессмысленной мольбе опускаются на лицо, вынуждая очнуться. ЧТО ЗА БРЕД ТЫ НЕСЕШЬ? ОНА БЫЛА РЕАЛЬНА. «Пожалуйста, найдись. Прошу тебя, пожалуйста». Она задыхается, снова начав мерзнуть. Сгибается, обхватывая себя за плечи. Холодный пот выступает на висках. Мия не могла пропасть просто так. Она даже не слышала никакого вскрика. Ничего — лишь стук карамельного яблока об асфальт. Но оно было! Мия была там! Они должны были пойти на концерт… Неужели она настолько чокнулась? Надо вернуться. Бредовые мысли настолько захватывают разум, что она уже не может сопротивляться. Ей нужно подтверждение, что она ее видела. Однако, когда девушка разворачивается обратно, пытаясь найти ориентир, идет через кучу народа… В конце-концов, она не находит переулка. Перед глазами все плывет. Вроде бы, нашла подходящий, но он уже кажется странным. И непонятный трепет отводит шаг назад. Она должна, но ей не хочется. Все это какая-то шутка. Не возвращаться в зловещий проход между домов. Едва различая дорогу, Николь идет к выходу с площади, в голове невообразимое месиво из чувств, мыслей и звуков. Руки дрожат, губы тоже. Очень хочется убежать скорей отсюда, но силы будто высосали. Волосы выпадают из пучка длинными прядями. Спадают на лицо, липнут к мокрым щекам. Куртки, меховые и железные тела то и дело зажимают, мешая двигаться. Эта тревога неспроста. Первым делом пришла мысль позвонить Джеку. Но его номера почему-то не оказывается в списке контактов, а очередной толчок откуда-то сбоку чуть не заставляет старый мобильник вылететь из рук. Кое-как выбравшись из основного скопления, Николь неосознанно движется в сторону дома. Первой стоит позвонить Мие. До чего же глупая. Пальцы прыгают на клавишах. Что она должна была сделать?.. Невообразимый туман пленкой заполняет голову. Так, зачем она взяла телефон? Николь трясет головой, прогоняя пугающую сонливость. Какого черта? В горле ком. Мия пропала. Трезвость мысли все же возвращается. Похищения здесь — это обыденность. Многих так и не находят, а тех, кого все же найдут — отправляют только в морг. Жестокое правило Салема. Но почему именно она?! Зачем? И почему они пошли этим путем?! Вот дура! Надо было пойти другим, зачем было срезать?! Зачем, было же видно, что это небезопасный переулок! Почему она так расслабилась? Идиотка… Дура! Зубы скрипят, груз вины снова давит на плечи, прижимая к земле. Дура, дура, дура… Соберись… Николь глубоко дышит, до крови кусая губы. От таких истеричных вдохов начинает кружиться голова, строки плывут перед глазами. Она снова мотает головой, чувствуя знакомое и отвратительнейшее чувство потери баланса. Успокойся. Кирпичные переулки рябой решеткой сжимают по бокам, но он этого не видит. Существо все обращено в слух и в зрение: почти ядовито-алое скопление мерцает вдалеке, за стенами, переливается синим и смешивается с желтым, в ушах какофония бешеного стука сердец — людских и иномирских, чьи-то крылья сияют алым, чьи-то клыки сверкают, как звезды. Но нет ни одних глаз, нет ни одного успокаивающего светло-голубого оттенка. Оттенка, который он ищет. Слух обостряется до того, что он слышит каждый шаг и каждый вздох всех, кто есть в округе. Громкость невероятная. И ничего из этого не подходит. Ничего отличающегося. Поэтому, наверно, его собственное сердце чуть не оглушает, когда сбоку под ногами раздается чей-то крик. Дзецубо, мгновенно ощетинившись, бросается в сторону, возвращая телу прежнюю пониженную чувствительность, в шоке смотрит на место, откуда раздался вопль. Воплем это не было. Это было мяуканье. Тихое единичное мяуканье маленькой кошки, запутавшейся у него под ногами. Рыжие яркие глаза смотрят прямо на него, выжидая. Она черная, как и переулок вокруг, так что два горящих шара — почти все, что можно увидеть в этом мраке. Это снова она. Почему он ее не услышал? Черная кошка даже не мигает, продолжая смотреть. Она в курсе, что в ее племени это могло бы сойти за угрозу? Но та, видимо, собирается только заинтересовать. Отходит на пару маленьких шагов назад. Розовый рот открывается вновь, донося тонкий зов. На секунду появляется необъяснимое желание схватить ее и разорвать. Стоит сделать Королю Отчаяния один небольшой шаг в ее сторону — пламенные глаза исчезают. И через секунду появляются чуть дальше от прежнего места. Мя-я-ау… Алый взор подозрительно сужается. Поиграть вздумала, кошка? Вампир вступает в игру. Вокруг темнотища, хоть глаз выколи — единственным ориентиром служит только писклявый вой, будто детский крик, и два неизменных фонарика. Парень ловко движется среди домов, огибая мусорные баки и коробки, заворачивая за углы. Поймать ее становится почти таким же назойливым желанием, как нахождение успокаивающих бирюзовых всполохов. Но кошка движется с его скоростью, чуть ли не больше. Каждый раз, едва чувствуя пушистый хвост в своей руке, он остается ни с чем. В последний момент, позабывшись, Дзецубо рычит и с силой кидается в ее сторону, замечая, что впереди светлеет. Черногривая сворачивает, вытаскивая за собой Короля, а затем пропадает. Свет от одинокого фонаря неприятно режет глаза. Все еще захваченный преследованием, блондин с остервенением ищет глазами. Готовый размазать кого-нибудь по стенке, если не найдет. Готовый до момента, пока не слышит неподалеку биение знакомого сердца. Оскал на лице дергается, а потом пропадает. Ну встала и встала. Пусть дальше стоит. А он по своим делам пошел. Девушка, почти не двигаясь, остается на месте, когда он разворачивается, чтобы уйти. А медные глаза вновь загораются в темноте. Почти около ее ног. И только затем Король Отчаяния замечает, как неровно раздается ее сердце. Стук прерывистый и частый. Дзецубо поджимает губы. С какой стати это должно его волновать? Проходит еще минута и он улавливает чужую дрожь. Бледность. И рыжие глаза, спрятавшиеся у кроссовок. Она не отстанет, пока он не подойдет. Не то, что бы ему самому вдруг не стало интересно. Да и…черт, ладно. Он подойдет. Он уже делает шаг, видя, как кошка удовлетворенно склоняет голову и отходит назад, оставляя их наедине. — Что случилось, подруга? — нейтрально начинает он на расстоянии пары шагов. Девушка его, кажется, не слышит. Усталый взгляд обращен куда-то вниз. На ум сразу приходит недавний инцидент в замке Королей, после которого его Сероглазая несколько минут не могла прийти в себя. Волосы растрепаны, шарф набекрень, куртка расстегнута… И, кажется, она была в сопровождении? — И где… — начинает он, но слова прерываются. Он слышит всхлип. Кадмиевые глаза недобро сощуриваются. Она стоит боком, так что Дзецубо приходится ее слегка обойти, чтобы полностью увидеть лицо. Но и этого она не дает сделать. Слегка опешив, тот клонится назад, потому что покосившаяся девушка хватается за лоб, случайно делая шаг вперед. И сразу за этим оседает на корточки, сжимая телефон. Эти люди…черт возьми. Король Отчаяния, погодя, приседает на корточки напротив нее, потому что сверху расслышать то, что она бормочет, невозможно. — Уильям… — бессильно сипит Николь. Именно сейчас ему почему-то не хочется поправлять человека. Вряд ли она услышит. Поэтому он вздыхает и молча смотрит на нее, сгорбившуюся, ожидая продолжения. — Я не могу…найти… — она еле шепчет, очень тихо. — …Мию… Ну неужели. Так значит, она просто потеряла кого-то. Боже, она, что, ребенок? Нашла бы повод весомее поплакать. Насмешливое выражение само наползает на лицо, он чуть не фыркает от забавы. Пока она вдруг действительно не начинает плакать. Первая слеза капает на асфальт, а затем из-под волос раздается тоскливый, горький вой. Король Отчаяния утихает. Просто смотрит. Сколько за все свое существование он видел плачущих? Рвущих на себе волосы от отчаяния, оплакивающих друзей. Ревущих от боли и от обиды. Скольких угодно, но не ее. Такие люди, как она, разве при других плачут? Он столько бед ей принес, мучал ее, не оставляя выбора. Но она будто наблюдала за этим со стороны. Пугалась, злилась, переживала, но все будто за какой-то стеной. Она не чувствовала этого по-настоящему, он уверен. Лишь через пленку собственной безразличности. А сейчас почему-то плачет. И странное оцепенение находит тогда, когда она начинает двигаться. Утирать слезы рукавом. Пытаться успокоиться. И алый взор в секунду становится голубым, когда она поднимает на него взгляд. Просто…чтобы что? Наверное, почему-то не захотел ее пугать. Ее серая радужка кажется такой чистой и светлой, когда все лицо в слезах. Будто бы на этом пасмурном небе еще чуть-чуть, и проступит солнце. И все равно она смотрит на него в ужасе. Но не в ужасе от самого Короля, а в ужасе от…себя. Или от того, что творится вокруг? Так просяще, моляще. Чего она просит? Глаза уже через пару секунд опускаются вниз, затем голова поворачивается куда-то в сторону, а руки безотчетно бегают то по лицу, то по куртке, то по коленям. Она не знает, куда деваться. — Ее…ее кто-то…кх…мгм… — давит Николь, отворачиваясь. Король Отчаяния неподвижен. — Успокойся. Я не понимаю, что ты говоришь. Проходит его пару приглушенных всхлипов, прежде чем ее голос становится хоть на йоту тверже. Хоть какое-то облегчение в этой канонаде из ее сошедшего с ума сердца и бесконечной дрожи в голосе. — …похитили. Ее. — Хм? — приподнимает брови блондин. Голубые глаза отыскивают на земле включенный мобильник. Валяется включенный в грязи. С недописанным номером, которого даже нет в контактах. Они так сидят еще какое-то время. Дзецубо смотрит, как цифры на экране меняются другими. Двадцать шесть, двадцать семь… Двадцать восемь. — Тебе помочь найти ее? — неожиданно разносится в тишине, которую они создали. Николь вздрагивает. Молчит. Не слушает. Такое благородство не в его манерах. Стоило бы быть и внимательнее, когда тебе оказывают подобную честь. Ну, серьезно, могла хотя бы посмотреть на него. Еще раз. Как она будет наблюдать за падением собственного мира, если ее взгляд опущен в никуда? — Николь. И в этот миг его слова прерываются вибрацией мобильника. Это единственное, на что Николь переводит внимание. Даже, кажется, перестает дрожать. Ей кто-то звонит. На экране загорается три буквы.«Мия»
Такую разительную перемену в ее лице он не видел никогда. Глаза девушки раскрываются так сильно, будто она сама не верит, что это происходит. Ее рука нервным жестом выбрасывается к телефону, сначала не поймав, но затем крепко зацепив в пальцах. Грязь размазывается, но она немедля прижимает гаджет к уху. Секунды после ответа на звонок текут так медленно. Вампир буквально видит, как эта хрупкая девчонка наполняется надеждой. Как глаза теплеют, в улыбка против воли проступает на губах. Она действительно уже думала, что ее не существует. Или что она сошла с ума. Но Мия звонит. Все хорошо. Грубый голос разбивает надежду вдребезги. — Подружку не потеряла свою? Мы заждались. Дзецубо слегка наклоняет голову в бок. Он почти что не удивлен. За всю историю на его глазах происходило столько несусветной дичи, что он готов ожидать от людей что угодно. И не только от людей. Но один вопрос кусает внутренности. Почему она? Неужели все окружающие настолько тупы? Шантаж, серьезно? Их разорванные части стоит бы развесить по городу, чтобы им было понятнее, что такой поворот не закончится для них ничем. Но пока что последнее слово за Николь. Серый взор снова размывается. Устремляется вникуда. Слишком дешево для них. Слишком дешево для того, чтобы он вообще заморачивался. Не лучше ли дать подруге умереть? Он почти соглашается на этот вариант, все обдумав. Да, она потеряет единственную подругу, но не свою жизнь. Перестанет надеяться на окружающих. Взглянет на город истинно, может быть, поймет что-то. Или, в конце-концов, найдет кого-нибудь еще. Замену обрести не так сложно. Тот, у кого нет слабостей, неуязвим. И в следующую секунду эта мысль ядовитой гадюкой вцепляется в шею. Дзецубо хмурится и улыбается. Что он за бред несет? Эгоист. Он ведь неуязвим. Но это совершенно не потому, что у него… — Что тебе надо? Холодный, бессердечный тон заставляет светлые брови поехать наверх. Выныривая из собственной рефлексии, перед ним предстает совершенно другая Николь. Еще чуднее, чем плачущая. Собранная и жестокая. Такой она готова стать ради…друзей? И все же это не отменяет банальности ситуации. Король Отчаяния знает, что похититель сейчас назовет. — Мне нужно твое оружие. Пха! Вампир чуть вслух не смеется. Что они только не выдумают. Девушка напротив него встревоженно сжимает пальцы. Почему он должен наблюдать и за этим? Мужчина продолжает диктовать какие-то свои условия и Николь не замечает, как блондин напротив нее стремительно мрачнеет. Он говорит что-то про сорок восемь часов, про смерть, а Дзецубо…недоволен. Как бы это идиотски не звучало. Впервые что-то Король делает сам, не просто прослеживая события, и кто-то думает, что может этому так просто помешать? Они ведь даже подойти к ней боятся. Приблизиться. Поэтому, как последние твари, идут на такие уловки. И он не злится от несправедливости. В каком-то смысле Дзецубо и сам на стороне этого мудака, что угрожает девкой. Как тут не вспомнить Мэри, дрожащую от страха за брата каждый раз, стоит ей напомнить, как легко вернуть контроль. У него свои цели, у похитителя — свои. Наверное, как-то разнообразить свою жизнь. Улучшить существование. Но кому взбрело в голову портить его игру? Просто детская обида. Он недоволен не от несправедливости, а от того, что кто-то действует его же методами. Но на этой сцене никогда не было места для двоих. Телефон вырывается из рук Николь так быстро, что она не сразу понимает. А Король Отчаяния уже рычит в трубку: — А собственное ребро в глотке ты не хочешь? Неудивительно, что после этого замечания на другой стороне возникает мертвая тишина. Николь замирает, не зная, чего ожидать. Звонок сбрасывают. Пип. Пип. Пип. Девушка в ужасе смотрит на телефон. Что он наделал?! Слышит, как сердце снова заходится в бешеных приступах. Сейчас разорвется. Подумаешь, влез. Но сказать ей он ничего не дает, вставая и протягивая телефон. Она встает тенью. Слишком сложно сдержать себя от издевательского: «прости». Так что же он решил? Что решила…она? Николь лишь смотрит. С бессилием в глазах. Чем-то на грани истерики. Ненависти. — Какое оружие?.. — спустя время шепчет девушка, неясно у кого спрашивая. Вряд ли он знал. Что за бред они несли? У нее ведь ничего нет. И как он поможет ей? Полиции будет все равно. А учитывая, что Мию смогли украсть всего лишь за секунду…это были не люди. Что она может сделать, если и условия не в состоянии выполнить, и подругу спасти? Николь потерянно стоит под светом фонаря. Она даже не сразу поняла, как сильно болят ноги. Ей холодно. Взгляд опустошенно вернулся к асфальту. А ведь действительно, для поздней осени она одета слишком легко. Не понимая, куда идет, она скованно шагает вперед, обойдя Дзецубо. Эта поступь дается так тяжело. Ее все сильнее тянет вниз. Найти бы дом. — Николь, — зовет сзади. Девушка останавливается, не оборачиваясь. Он почти не предпринимает каких-то действий, только почему-то отводит глаза и прикрывает их. За руку он ее увести не может и не хочет, но пусть хоть по дороге не попадет ни в какое дерьмо. Пусть даже это все происходит в основном из-за него. — Твой дом в другой стороне. Смешно. Звучало бы комично, если бы ей не было так глубоко насрать сейчас на это. — Спасибо, — совершенно неискренне звучит ответ. Она поворачивается, идя к противоположной улице. Сегодня ночь перемирия, но для них эта ночь становится очередной зияющей пропастью между человечеством и существами из иных миров. Никто друг друга не уважает. Так им, наверное, и надо. Николь отходит на достаточно большое расстояние, оставляя парня позади себя. Тот не двигается с места, но опять ее останавливает. — Я найду ее. Хреновое состояние усиливается. Снова тело прошивают непонятные нити боли, а перед глазами летают мушки. Голова кружится. Но эти слова она слышит четко. И, оборачиваясь, губы вновь дрожат. Язык уже не слушается и все, что она может, лишь благодарно закрыть глаза, позволяя одинокой слезинке скатиться по щеке. Сама бы она ничего не сделала. Спасибо.***
У Короля Отчаяния есть страхи. За всю жизнь, что он пробыл на этой планете, их не могло не появиться. Они появляются и у тех, кто живет здесь в тысячу раз меньше его. Наверно, это было то, что роднило его с людьми. Хотел он этого или нет. Парень, а точнее нечто в форме парня идет по проспекту, окруженный народом. Взгляд цепляется за дома вокруг, за чернеющие, никому неизвестные проходы. Обиталище проклятых. И он видит кровь там, где ее нет. На рыжем кирпиче, на сером бетоне. В совершенно чистой комнате он видит мух перед глазами. И слышит их жужжание. Назойливое, отвратительное. С запахом смерти. Черные тельца пролетают перед ним, исчезая, стоит моргнуть. Что-то из них ползет по коже, заставляя истерично махнуть рукой. Никого нет. Все это лишь то, что чудится ему. Он слышит крики. И плач. Посреди абсолютно спокойной улицы. Никто не обращает внимания и нет никакого сомнения в том, что это слышит только он. Стоит ему на секунду расслабиться, как вопли заполняют голову. Он уже привык. Во мраке подвалов, углов, между домов кто-то кого-то убивает. Стоит тьме попасть его поле зрения и оттуда пырятся налившиеся алым глаза, бешеные, сумасшедшие. Из них тоже течет кровь, и вырванные из пасти клыки, дыры на месте бывших зубов сияют тлетворной бездной. А ниже сыпется тошнотворно-красный водопад. Дзецубо стоит в магазине или у Макбета дома. На упаковке надпись, на холодильнике записка — все одно, и это неважно — он видит странные записи о нем и его прошлом. Какие-то буквы ускользают, какие-то трансформируются в новые, пока все это не доводит до воспаленного сознания его собственные ненормальные мысли. Странно видеть, как милая коробка игрушек вдруг предстает с пугающими надписями.Ты болен.
Я сожру тебя.Ты не уйдешь.
Он видит, как двигаются вещи, которые не должны были двигаться. Они убегают от него или же просто куда-то уползают. И замысловатый узор на стенах вдруг показывает ему картину распиленного напополам лица. Оно в агонии. Глаза почти вылезли из орбит. А непонятное что-то продолжает ползать по полу под его ногами. Он видит двери там, где их нет. Случайные маленькие окошки. Непонятные силуэты за ними. Глаза. Что вдруг делает проход в потолке? Откуда там кто-то? Запах гнили от самого себя. Мальчишка принимает ванные ежедневно, а то и чаще, учитывая деятельность Короля. Но запах не уходит. Он настолько неприятен, что даже его воротит. И вместе с тем уродливая сущность в нем отчего-то в восторге с этого. Что запах пропитал всего его. Одежду, волосы, кровать. Восторжен настолько, что хочется блевать. А потом изорвать самого себя на куски, как он уже делал не раз. Это будет апогей безумия. А пока что он такого не достиг. И все же рычание рядом с ним напрягает. Иногда. Порой сложно угадать, рычит ли это действительно кто-то или же это снова галлюцинация. Но в любом случае он спокоен. Если найдется хоть кто-то, способный причинить ему больше боли, чем он сам, он только его поблагодарит. Если найдется хоть кто-то, кто мог бы убить его. Если бы все это закончилось. Бывает, паранойя перевешивает и все естество в тишине чувствует, будто кто-то движется на него. Тяжело, медленно или быстро. Собираясь напасть. Такие моменты трудно отличать от реальности. По крайней мере, для него это и была реальность. В каком-то смысле. И, возможно, когда-то. Чужое дыхание над ухом. Скрежет когтей. Щелканье зубов. Прикрыть глаза хоть на мгновение? Нет, извольте. Он закроет их, и мгновенно опустится в Ад. Дзецубо — не человек. А значит, и нечеловеческие условия для выживания для него по силам. Страшно только… …что это не по силам для людей. И жуткая сонливость, усталость — вещи, серьезно пугающие его. Он не может это контролировать. Не настолько. Почему Макбету так сложно не спать? Почему это тело такое сильное и такое слабое одновременно? Как спастись? Он не может закрыть глаза, забывшись сном. Если откроет их слишком поздно, будет еще хуже. И все начнется по новой. От этого нельзя убежать. Видения, запахи и звуки продолжат терроризировать его. Сколько бы он ни пытался. А он пытался веками. Но, несмотря на все это, он приходит. Приходит в ее дом без приглашения, вопреки распространенным байкам. Потому что ее дом носит странный покой. И эту недвижимую ауру не смогли разрушить даже Фемт с Алигурой. Потому что тогда, на крыше, его демоны на мгновения умолкли, а в квартире чувство опасности притупилось. Даже несмотря на то, что ему на полном серьезе собирались угрожать чайником. Сегодня пошел снег, хотя зима еще не наступила. Он никогда особо не придерживался людского летоисчисления и календарей. У него свой собственный счет. Этот день был белее всех предыдущих, молочным светом выливаясь из окон. Стоя у входа, он видел занавеску на кухне, колыхаемую от ветра. Почему в ее квартире холоднее, чем на улице? И снова…снова она. Будто почувствовав появление (хотя Дзецубо мог поклясться, что ни единого скрипа или вибрации не создал, отправляясь сюда), навстречу выбежала…кошка. Та самая аномальность, отчего-то вновь слегка перевесившая чашу весов в сторону людей. Он уже думал, что все на свете знает. Черная шерстка по всем параметрам обыденного питомца в этом мире утверждала об обратном. Так ведь теперь и Николь пугать не получится. Король скосил на четвероногую ленивый синий взгляд. Пнуть ее, что ли? И, словно услышав живодерческие мысли… Господь, только не это! — Мя-а-а-ау!!! На всю квартиру! Черт бы ее побрал, блять! Дзецубо жжет животное багровыми глазами, сам готовый зашипеть, но та не угоманивается. Протяжный вой разносится еще раз, и еще. В какой-то момент мысли пнуть ее кажутся не такими уж несерьезными. Пока по квартире не слышатся шаги. И затихают, не дойдя. Гвенвивар уже становится лапками на его колени, чуть не заставляя Короля Отчаяния врезаться в дверь. Совсем с ума сошла, что ли?! Шикает на кошку, и та отходит, беспокойно ведя хвостом, поворачивается к комнате. В ней, как ожидается, сидит Николь. Вампир чуть успокаивается, но желтоглазая, видя, что тот не собирается идти за ней, снова начинает петь сиреной. — Да заткнись ты, иду я, иду! — сдавшись, рычит сквозь сцепленные зубы Дзецубо. Голос почему-то не повышает, говоря полушепотом. Он не был готов к тому, что тишину ее квартиры будет так нагло нарушать какое-то неслыханно дерзкое животное. В какой-то момент становится даже жаль, что его врожденная особенность пугать зверей не работает на нее. Николь и правда сидит в комнате на кровати. Бледная, блеклая, в своей белой футболке. С распущенными волосами. И, к его неудовольствию, почему-то дрожит. Согнулась вся, схватившись за матрас. Гвенвивар продолжает путаться под ногами, затем перебегая к Николь. Девушка слабо улыбается, гладя кошку по голове трясущейся, влажной рукой. Сердце ее бьется нормально, разве что чуть-чуть ускоренно. Раньше она вообще спокойно рядом с ним находиться не могла. Король Отчаяния остается в дверях, привалившись плечом на косяк. Русоволосая поднимает голову, с легким изумлением встречая черные кеды, джинсы, толстовку… И наконец измученное молодое лицо. Они встречаются взглядами. Так удивилась, хотя знала, что это только он может прийти. Или думала, что и он не придет? С виду казалось, будто она и забыла, о чем так переживала вчера. Будто она вообще только что встала с постели, а то и проснулась. Одеяло скомканное лежало в ногах, свисая на пол. Может, она и правда только проснулась. Но сейчас уже поздний день. Почему она спала так долго? Дзецубо замечает, как сильно проступили синяки под детскими глазами. Она отчего-то нервно сглатывает, опуская их в пол. «Я…я поставлю чайник» — хочется сказать девушке, чтобы разбавить гнетущую обстановку, но сил так чудовищно мало, что она еле встает. За этим действием следует немедленное головокружение, пол качается под ногами. Николь хватается за спинку кровати, другую руку усилием не прижимая к голове. Но это странное поведение не укрывается от глаз Отчаяния. Он только не совсем понимает, что с ней стряслось. Или понимает, но не хочет признавать. Светлые брови хмурятся, глядя на пошатывающуюся походку. Она проходит на кухню молча, тяжело опираясь на стол, подходит к плите. Там как раз стоит чайник. Дыхание срывается, глубокими выдохами воздух выходит из груди. Это приятно, но облегчения не приносит. И, поднимая полный воды чайник, пальцы не выдерживают и тяжелая посуда с грохотом выпадает, разливаясь и падая обратно в мойку. Футболка мокрая. Шорты тоже. Ноги неприятно холодит. И вместе с тем она чувствует, как ее трясет. Король наблюдает за ней и проходит на кухню лишь тогда, когда раздается удар. Видит, как девушка все же хватается за лоб мокрой рукой, закрывая горящие глаза. — Мне жарко… Она больна. Только нездоровый человек, находящейся в облитой одежде на кухне, на которой до минуса не хватает пары градусов, может говорить такое. Даже Дзецубо со своим скудным знанием медицины понимает это. Еще вчера на фестивале она казалась ему счастливой, с раскрасневшимися щеками, полная жизни. И все это…из-за нее? И он понятия не имел, что люди от тревоги за других могут так болеть. Конечно, нет, он видел, как мать умирала от тоски по детям, как жена доводила себя до могилы от потери мужа… Но ведь та блондинка не была Николь никем, кроме как коллегой и возможно той, с кем они иногда общаются. Это вызывало непонимание. Почему люди такие…странные? Почему же они…такие несчастные? Хотя…смутное сомнение все-таки закрадывается в голову. Он знает, что люди чересчур ранимые идиоты, но Николь…может, не в этом дело? — Дзецубо…где она? Дзецубо. Откуда она…чертов Фемт. И все же, это имя, произнесенное ее голосом, на секунду обездвиживает. И ведь мог бы сказать, но нет. Почему-то ждет. Ее состояние заставляет проглотить язык. Что-то не дает сказать. Что-то не дает успокоиться. Когда он ей это скажет, придется уйти. А дурное предчувствие говорит, что это ему плохо обойдется. Пока он наконец не замечает это. Ее кровь. Она стала другой. Король Отчаяния в два шага пересекает кухню, обойдя стол и вцепляется ей в руку, которую она упирает в столешницу. Девушка чуть не падает, но удерживается на ногах. Пусть в растерянном взгляде на секунду и мелькает что-то, похожее на страх. Для ее глаз это не видно. Но глаза Дзецубо видят куда больше, и видят они россыпь фиолетовых пятен у нее под кожей. Дотрагивается пальцами, почти невесомо, но она все равно дергает рукой. Ей больно. Так она это знала? Так она в таком виде не только из-за Мии. Николь действительно чем-то болеет, что заставляет вампира в недовольстве морщиться. Видя, что он нашел в ней что-то непонятное, тревожно ерзает. И раз он не говорит, что это значит? Издевается над ней? Как же глупо чувствовать себя лишь куклой… Девушка еще раз дергает рукой, но уже намереваясь вырваться. Темные глаза смотрят на него почти враждебно, хотя враждебность эта — ничто иное, как простая трусость и нервозность. Сил ей не хватает, но намек понят. — Где она? — с обреченностью в тоне переспрашивает она. Очередной выдох получается слишком эмоциональным, глаза против воли увлажняются. — Она хоть жива? Дзецубо отвлекается от руки, заглядывая ей в глаза. — Да. Это ведь то, что она хотела услышать? Он ведь действительно ее нашел. Теперь ей станет легче? Хоть в истерику впадать не будет. Сероглазая и правда немного расслабляется. Руку отпускают. Ему нужно сказать что-то еще, прямо сейчас, уточнить, но рот зашит, ни звука. Лишь смотрит. И Николь, оценив это как-то по своему, мотает головой, делая шаг назад, а затем падая на пол. Остается сидеть так, ощущая, как подступает тошнота, а воздух становится еще горячее и холоднее одновременно. Глупо было надеяться, что ей враз станет отлично. Ей, кажется, только хуже стало после того, как она окончательно дала волю эмоциям. Гвенвивар где-то начинает вновь мяукать. И что делать? Он чувствует себя идиотом, сверху вниз смотря на скрюченную девушку. И в мыслях появляется непривычное и альтруистичное: «Надо помочь ей». Разве он и так уже не сделал достаточно? Столько людей справлялись со своими болезнями самостоятельно. Да, она слабая, но… Перед глазами встает крыша и тонкая фигура в сером кардигане на нем. Оперевшаяся на ограждение, смотрящая в невеселую даль. Волосы нехитро собраны, лишь передние прядки качаются на ветру. Он почти никогда напрямую не контактировал с людьми, но тут заговорил. И они даже и правда смогли поболтать. О каком-то человеческом бреде, но все же. Легко рассказывала ему о чем-то, что имело значение для нее. Снизу монотонный шум, гудят машины и люди. Небо стальное, бездушное и все вокруг настолько…тихое. По-странному умиротворяющее. Никто его не тронет, да и не трогал почти. Злые глаза его в этом месте, окруженном домами, не достанут. Она даже улыбалась. Почти незаметно, едва, больше улыбались ее стеклянные, тусклые глаза. А теперь хранительница этого покоя жмется к стене, не понимая, что с ней происходит и про себя молящаяся только о том, чтобы это прекратилось. Даже если бы знала больницы, не дошла бы. Даже если бы вспомнила, где оставила мобильник, никто не приехал бы. И это все глупости, думает он, закидывая чужую руку себе на плечо. Такая мелкая жизнь, он что, герой, ходить и совершать добро тут и там? Даже не вспоминая, что эту битву с самим собой проиграл еще тогда, забирая ее из дома. Или же, когда передумал о собственном решении. Или еще раньше, у ее кровати? А может, на той самой злосчастной крыше, так манящей мертвым уютом? Сколько уже раз он пытался ее убить? — подсчитывает в голове, пока дрожащие ноги едва отыскивают пол. Уильям слаб физически, но благодаря Королю этого совсем не чувствуется. Потому поднять на руки девушку, вновь свалившуюся в обморок, не становится трудностью. И блондин на пару секунд закрывает глаза, свыкаясь с этой новостью. Не трудно. Демоны внутри рвут и мечут, грозясь разорвать на куски. Глупые. Если бы вы хоть раз выполняли обещания. Ему тоже становится плохо. С ней он стал слишком часто пользоваться перемещением. Для человеческих тел это никогда не было на пользу. Еще пару раз и от таких покатушек она откинется и без всякой болезни. Белесый туман вновь над головой. Промозглый ветер нещадно развивает волосы. Из ее рта — облачко пара. Уже так холодно… Она же в мокрой одежде. «Ну, простудиться ей уже явно не грозит» — просыпается внутри едкая насмешка. После заражения непонятной херней от инопланетянина-то. Если бы он на секунду раньше отреагировал, когда ее схватили за руку… А теперь… Теперь он занимается этим. Двери больницы Бредбери оказываются в доброй сотне метров от них. Еще и где-то слева. Еще бы чуть-чуть вперед приземлился — свалились бы с девкой в пропасть под мостом, идущим к больнице. Просто замечательно. Стоит ногой садануть, чтобы открыть двери — с порога их встречает низенькая черноволосая девушка во врачебном халате. И еще трое людей с автоматами наперевес. Дзецубо сразу по ней понимает — не человек. Что хуже…она тоже понимает все сразу. Только этого не хватало. Парень застывает, глядя на дула наставленного на него оружия. Алые глаза гипнотизируют голубые, неживые радужки врача. Хочется рассмеяться. Кровавый род узнают только те, кто с ним уже сталкивался. И было бы наивно считать, что вампира встретят с распростертыми объятиями. Если они откроют огонь, она точно умрет. Если врач откажется их принимать, вряд ли он сможет найти второго. Если они не поверят и разглядят в нем опасность… Но он не один. И он здесь не затем, чтобы убивать. Злоба вперемешку с немой просьбой строкой читается под светлыми ресницами. Дзецубо стоит окруженный, кидая взгляд на дрожащее тело у себя на руках. Он ни за что не скажет им ничего вслух. Да, конечно, она и так умрет…однажды. Но сейчас поможете? Гримаса черноволосой девушки искажена яростью. И страхом. Уголок губ дергается, выдавая ее внутреннюю борьбу, пока Король начинает думать о другом. Так, если он сможет поймать какого-нибудь летучего зверя… Если сможет добраться до восточной больницы… Девушка на руках дышит все глубже и тяжелее. Кожа горячая. Ее сердце слишком громко и слишком близко… Черт! Кровавые глаза на секунду взрываются ненавистью, вновь концентрируясь на лазурных. ПОМОГИТЕ МНЕ. Кто-нибудь, вырвите ему язык за это. Даже за мысли. Она же человек! Какая разница, кто ее принес?! Не меня же спасаете! Молчаливые гляделки продолжаются всего пару минут. Ну же. Ну. Вы спасаете покой! Следует короткая отмашка — такая резкая в наступившем бездвижье, что Король едва удерживается от рывка в сторону, готовый защищать бренную тушу от автоматного огня. Но огня не происходит. Мужчины опускают оружие и отходят в сторону, в то время как девушка в два шага пересекает расстояние, отделявшее ее от вампира. Она не спрашивает — просто смотрит. Как блондин и думал, такие, как она, все понимают без слов. Ее, ставшее безразличным лицо бегло оглядывает всю фигуру и наконец дает указание: — Люциана семнадцать! Носилки! А голос у нее такой же детский, как и у Николь. Да и она сама, кажется, чуть ли не младше. Ребенок. Погибла так рано… Хотя можно ли считать гибелью утрату человечности? Каталка приезжает непростительно скоро и Дзецубо в который раз возвращается взором к русоволосой. Прикасаться к ней было так неприятно…но это будто заходить в холодную воду под дождем. Черт знает почему…руки разжимаются с таким трудом. Проходит пару секунд, тело уезжает куда-то вперед и тишина, ватой скопившаяся у него в голове рядом с девушкой, будто исчезает. Все вокруг наполняется криками. Отчаяние и не замечал, как сильно он был сконцентрирован несколько минут назад, а теперь все вокруг оглушает. В больнице полно раненых — и много сильнее, чем с виду целая Николь. Кто-то кричит и кто-то плачет. Совсем как…как всегда. Ее увозят.***
Больничные окна белоснежными зубами цепляются в глаза. Запах хлорки и шум аппаратов наводит на какие-то мысли. Отчего-то он кажется очень знакомым. Тревожный огонек мечется внутри, толкается, неприятно царапает. Трупно-бледный потолок приветствует, как давнюю знакомую. Из уголка глаза почему-то течет слеза, хотя боль не настолько сильная. Теперь ты на ее месте. Катетер в руке. Стерильная простыня, скорее всего, не весит и пары килограмм. Но почему-то ощущение, что она так давит, что душит. Чудовищная слабость тягучей рекой разливается по телу. Как она смогла открыть глаза?.. Николь плачет. Неужели она парализована? Боже…кто-нибудь, вытащите ее отсюда… Пожалуйста… Николь, вытащи меня… Спаси меня…прошу. Вздох хриплыми толчками вырывается из груди, а затем глаза закрываются. Николь умирает.***
Смех Дзецубо инороден даже тогда, когда раздается голосом Уильяма. Это так нелепо, как у людей все быстро происходит. Как быстро они влюбляются и умирают. Словно копошащиеся мотыльки. Как грустно глядеть, как быстро утекает их время. Это бессмысленно, но…он бы хотел показать ей что-нибудь. И эта возможность чуть не была навсегда стерта на пороге лучшей больницы Хеллсалем Лота. Тогда на секунду даже стало неприятно-обидно, что люди настолько хрупки. Но в этом и их прелесть. Даже пусть она умрет…это все равно намного лучше, чем вечная жизнь. В какой-то момент…он ведь, наверное, действительно мог бы уподобить ее себе. Если бы действительно хотел, чтобы она продолжила жить, нашел бы способ, а не клоунадничал в этом госпитале. Но дело вот в чем: он не хочет обрекать глупую смертную на его участь. Она этого не заслужила. Она заслужила смерть, даже если еще слишком молода, чтобы умирать. Мало кто это понимает. Да, мало кто, повторяет он про себя.Ведь так?
Верно.Она умрет, как бы ты ни старался.
И будет счастлива.И ты увидишь ее смерть.
Как смерти тысячи других.Но ее — иная.
…Почему?
…Почему?
Король Отчаяния обхватывает голову руками. Не хватает тишины.Почему?
Если бы он хотел, он бы точно… Но он не хочет.Почему?
Почему?
Почему?
Он не хочет...И потому ты ее не спасе…
Заткнись. Заткнись! ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ!!! Как же не хватает тишины! Черт побери, как же это надоедает! Зубы скрипят так, словно сейчас сломаются. Не рассчитав, Дзецубо со всей дури врезается в какую-то стену. Крошащийся кирпич сыпется на голову. Уильям ноет об ушибленном плече. Не содрать себе лицо оказывается тем еще заданием. Словно побитый зверь, вампир прижимается к стене, готовый биться головой, пока все не утихнет. Заткнись, заткнись, заткнись… Ор голосов кружит хороводы внутри. Ничего, с этим он справится. Главное…главное, сейчас подняться… И…сделать…что сделать…надо… Они перебивают. Глушат. Недовольны слишком, что не послушал их, когда нужно было. Твари. И все-таки…надо к Мэри. Да, надо к Мэри…кажется, это уже не он говорит. Ничего не понятно. Туман забивается в легкие, перекрывая воздух. Седая пена заволакивает все вокруг. Этот чертов город…надо выбираться. Пока не слишком устал. Просто день сегодня такой…туманный. Напоминает о себе. Будто мне и без твоего ехидства проблем не хватает, Вайт. Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее демоны рвут твою душу и, о, поверь они знают, как сделать все максимально плохо… Когда ты смиряешься, демоны обращаются в ангелов и освобождают тебя. Веки смыкаются, так и не открывшись до конца. Пока не слишком устал… И следующий день уже будто в новом месте. — Привет, подруга. Серые глаза отвечают безразличием и тщательно скрытой, залегшей на глубине тоской. Он ведь даже принес ей каких-то апельсинов, как по канонам всех фильмов. Разве что цветочки в вазе на тумбочке не менял. И чего стоило вновь пройти в палату! Эту апатию из ее выражения что-нибудь выбьет? Люди — удивительные существа. Со всей их тупостью и безнадежностью. Вымрут через тысячу лет, в лучшем случае. Даже со всей их невероятной способностью находить лекарство от всего, чем можно заразиться. Они спасли ее. Николь приоткрывает рот, пытаясь что-то сказать, но тут же останавливается, видя задорно поднятый наверх палец Дзецубо. — Я знаю, что ты спросишь. Да, я нашел ее. Мия в безопасности. Ну во-о-от. Хоть какие-то эмоции. Король Отчаяния присаживается на стул рядом, закидывая ногу на колено и рукой подпирая щеку. Это было легко. Даже слишком легко для одного из старейшин, способного по желанию разворотить полгорода, пока до него не доберется Либра. Новый вопрос заставляет появившуюся на губах ухмылку ослабнуть. — Как? Оу, блин. Он даже не подумал как-то, что она спросит об этом. Тебе что, простого ответа недостаточно? — Ну, знаешь. Я встретил одну девушку и вежливо попросил ее показать твою подругу… — он наигранно задумчиво отвел глаза в потолок. — Но она…отказалась. И тогда она пошла со мной, — улыбнулся. — Действительно, почему бы не пойти, когда тебя за волосы куда-то ведут. Девушка неопределенно застыла. Что же, видимо, более развернутый ответ ее почему-то не устроил. На самом деле, их было двое. Двое совершенно наглых и бесстрашных существ. Человек и пришелец. Место больше напоминало авгиевы конюшни. Какой-то заброшенный склад или дом. И сюда они запихнули свою гостью? Что за…варварство. И не холодно им тут планы свои коварные строить? Блондин ухмыльнулся, поправив толстовку. Его эта проблема мало волнует. Темнота, хоть глаз выколи. Желательно, им. Глупышки сделали хуже сами себе. Из-за бетонных колонн слышались истеричные голоса. — Так надо! Иначе она не поймет, насколько мы серьезны! — голос, который он слышал в телефоне, ага. Какая-то возня. Сквозь угольную пелену он видит отчетливо — официантку без сознания хватают за капюшон куртки. — А что насчет того психа?! — шипящий женский. Она стоит неподалеку, неустойчиво качаясь на каблуках. — Неважно! — раздраженно кидает пришелец. — Достань телефон! — Твою мать… — дрожащим голосом выдыхает девушка, шарясь по карманам пальто. Свет смартфона бьет ей в лицо. В это время инопланетянин начинает делать что-то странное с подругой Николь. В тишине заброшки разносится звяканье металла. Нож…нет, мачете? Дзецубо заинтересованно приподнимает брови, на секунду забывая про план. — Фонарик включи! — А вдруг она проснется?! Надо было больше.! В сером цвете фонаря выцепляется вывернутая конечность Мии. Что они собираются делать? Впрочем, это надо узнать до того, как блестящее лезвие в замахе опустится… — Эй, не отрывай ей руку, — останавливает его Король Отчаяния, появляясь рядом. Парень шарахается в сторону, как от удара. — Ты знал, что люди потом испытывают фантомные боли всю жизнь? Телефон падает под вскрик девушки и приземляется экраном вниз. — Ты, блять, еще кто такой? — с неудачами сдерживая страх в голосе, лопочет пришелец. — Молись, скотина, — почти в улыбке скаля зубы, рычит Дзецубо. Мелькает красная вспышка, вскрик — и мужчину с воплями за волосы тащат к выходу. Мачете бесполезным куском стали остается валяться где-то в ногах. — К твоему несчастью, она сказала тебя не убивать. Но это пока. Время покажет, насколько милосердна наша горлица. — Ч…что ты несешь?! — лает иномирец, пока его не встряхивают пару раз, по ощущениям, чуть не отрывая башку. Тот замолкает на время, скуля. Девка никуда не денется и далеко не убежит. А пока он вытаскивает мужика на свет, под вой сирен вдалеке. — Ты поступил очень… нехорошо…со своей стороны, — задумчиво борчет Король Отчаяния, поднимаясь по лестнице и таща за собой амбала. Тот прекратил попытки вырваться еще после первого удара лицом об стену. — …парень. Дойдя, он отшвыривает его к стене и присаживается перед ним на корточки. Сообщница уже в отключке бесформенным мешком рядом. Как все быстро происходит. — Кто же тебе рассказал про это…"оружие»? Он задыхается и кровь так усиленно бегает по венам… Течет из сломанного, разбитого дважды носа и рта, в котором не достает несколько зубов. Иномирец уже почти ничего и не видит. Видит только, наверно, эти два бесовских маяка, в которых одно желание — убить. Искалечить так, что чем-то разумным это откажутся назвать. Сбить его в тупой кусок мяса. — Это… — срывающимся тоном блеет он, отворачивая лицо, лишь бы не видеть этот кошмар в чужих глазах. — Все ви-ви-ви…видят. Много кто… Рука обычного подростка с легкостью поднимает за ворот громилу. Пришелец, начиная кашлять, выплевывает сгустки крови, едва шевелясь. Шевеления становятся хаотичнее, когда ступни мужчины не находят опоры. — Видят, значит? — невинным тоном переспрашивает Дзецубо, свешивая тушу с крыши. Слегка приближая чужое лицо к своему, радостно скалится. Тонкий смех скачет по крыше, вгрызается в уши. — Так передай всем, что это не оружие. Это предупреждение. И в следующий раз я не буду ничего спрашивать. Я просто найду тебя. И всех, кто еще хоть раз попытается. Это действительно очень смешно. Держа задыхающегося здоровяка над несколькими десятками метров над над землей, он и сам не понимает, почему смеется. Потому что говорит это, чтобы уберечь кого-то? Или потому что содранная кожа на щеках забавно шевелится при кровавом кашле? Может потому, что страх в глазах стало так приятно видеть? — П…пожалуйста… — едва находя силы между хриплыми вздохами, непонятно что просит мужчина. Пожалуйста — что? Пожалуйста, прекрати быть сумасшедшей тварью, которой являешься сотни веков? Пожалуйста, залезь снова в эту человеческую оболочку, живи, как все люди, пожалуйста, хватит убивать? Ну, Николь…нельзя же быть такой наивной. Девушка смотрит с опасением. Неприятием. Комкает белоснежную простыню на коленях. — Успокойся, сестрица, я ничего с ними не сделал, — снисходительно закрывает глаза Король, мыслями возвращаясь в палату. Открывает глаза, но уверенности в его словах на ее лице все еще нет. — И они все еще со всеми конечностями, вроде. Так что можешь не переживать. Ей гораздо лучше. По крайней мере, теперь она уже сидит и вполне здорово выглядит. Мерзость из ее крови вычистили. Длинные волосы, что так привычно видеть собранными, водопадом спадают на подушки. — Ты принес меня сюда? — робко интересуется Николь. Вместо ответа Отчаяние кивает. Ей кажется, будто они не виделись сто лет, хотя на самом деле, в больнице она пробыла день. Бред, который появлялся в ее голове, пока она была здесь… Вся та боль, страх, тревога… И вот он пришел. Опять. Снова. В который раз. Сколько он уже помогал ей? Нежданное желание поделиться чем-то так терзает душу, что сопротивляться она не может. Прям как тогда, на крыше. Только вместо нее сейчас перила больничной койки и ветер, дующий из окна. — Я не хочу умирать. Дзецубо замирает. — Тебе не страшно? — тихо шепчет она, выглядывая несуществующие узоры на простыне. — Почему мне должно быть страшно? — несмотря на то, что девушка опустила голову куда-то вниз, Король Отчаяния смотрит прямо на нее. Спрашивает спокойно, будто говорит с ребенком. Скорее всего, сейчас она и правда забыла, что говорит с бессмертным существом. — Ведь когда-то…всех просто не станет. Ты жил, жил, и тут вдруг…всё, — выдыхает Николь. Выдох получается рваным. — И ты даже…не поймешь. Это конец. И ничего не повернуть назад. Ты просто…пропадешь. Как уснуть, просто навсегда. — Это будет пустота. Даже не пустота, а просто…ничего, — она опускает голову сильнее, стараясь не поднимать руки. Катетер в руке и так болит. — Мне ужасно страшно от мысли, что я больше не смогу ничего сделать. Ни о чем подумать… Так вот, о чем она думала, находясь здесь? — Кому-то будет легче, если он умрет, — мягко начинает парень. — Когда нет никакого смысла жить дальше, ни чувств, ни цели, это спасение. У тебя есть свои причины бояться умереть. Это хорошо. Она все-таки поднимает руки, невзирая на боль и закрывает себе лицо, мотая головой. — Я не понимаю… Прости… Я совершенно не понимаю. Снова плачет. Разговор выходит довольно странный, учитывая, что большинство времени она выглядит так, будто ей совершенно всё равно. Кажется, будто на ее месте сейчас какая-то другая Николь. Обычной было бы плевать, умрет она или нет. Дзецубо в каком-то смущении отводит взор. Надо ее…успокоить. — Ты не исчезнешь так скоро. Хотя это невозможно предугадать. Но, Николь… Услышав имя, девушка поворачивает заплаканное лицо к нему. — Твое существование не ограничивается одной формой, — он заглядывает ей в глаза, впервые за долгое время не стараясь кого-то этим испугать. — Есть одна ты, которая может жить в чем угодно. На белых простынях появляется монетка. — В чем угодно?.. — глухо повторяет Николь, замечая вещицу у себя на постели. Вспоминая, что неосознанно носила ее с собой все время. Это ее напоминание о Короле, хоть он в нем и не нуждается. — Ну, знаешь, — усмехается Отчаяние и задор вновь возвращается хитрой ухмылкой на его лицо. — Обычно такие речи людей успокаивают. Николь всхлипывает, обращая светлые глаза на него. Кровь у нее прилила к щекам, нос красный, но этот вид даже забавен. И видя его улыбку, обычно безучастный взор тоже чуть-чуть теплеет. Дверь скрипит. — Здравствуйте! Как Вы себя чувствуете? — внезапно раздается пением ласковый голос. Дзецубо едва заметно дергается, но не оборачивается. Уже чувствует спиной всю ту волну недоверия. Как вовремя… Люциана Эстевс…очень милая. И очень заботливая. Просто непомерно сильно, раз отдала свою жизнь за возможность помогать другим. И то, с каким вниманием она вглядывается в Николь, сумевшую за секунду стереть все слезы с лица, как пытается разобрать хоть каплю страха, нисколько ее не омрачает. «Вы ведь тоже в курсе, кто с Вами сейчас сидит?» Николь возвращается в реальный мир. Против ли она того, чтобы он был здесь? Боится ли? Эту светлую челку, совершенно небрежно спадающую на глаза. Или же руки, что лениво свисают с колен. Которые каких-то десять минут назад держали пакет с продуктами. Туманно-синие глаза, уставившиеся в пол. Он выглядит совершенно безобидно, но это отнюдь не значит, что ему можно доверять. Однако…нет. Она не боится. — Все хорошо, — тихонько кивает Николь, разглаживая простыню на коленях. Девушка глядит сквозь стекла очков еще пару секунд — всего лишь пару, уступая место профессионализму и обходит кровать, приближаясь к руке с катетером Николь. — Отлично, — улыбается черноволосая, бережно беря ее за руку. Осматривает. — Значит, завтра вечером уже можно будет идти домой. Яд почти полностью ушел, но останется слабость, пару недель рекомендуется отлежаться дома. Во избежание…осложнений. В голосе ее сквозит сомнение, но виду она не подает. Еще пару минут записывает что-то к себе в блокнот, с чем-то сверяется… И напряженность из комнаты уходит вместе с ней. Кажется, медсестре было трудно удержаться от того, чтобы не выгнать Короля Отчаяния из палаты. За тот презрительный взгляд в его сторону девушке хочется вырвать глаза. Неясная атмосфера того диалога уже не возвращается, да и возвращать ее не хочется. Любимое, почти родное оцепенение принимает в свои объятия и на тысячи замков хоронит чувства. Внимание Николь перемещается за окно. Все становится почти молочно-белым и какое-то движение за окном навевает смутные, приятные чувства. Снова пошел снег.***
У Николь отмерз нос и пальцы, хоть она и оделась тепло, так, что даже Мия бы не стала ругаться. Мия. Это имя, крутившееся у нее столько часов в голове, она наконец-то скоро может произнести вслух. Эта идея заставляет ее ноги в кроссовках (будем надеяться, она просто не заметит) идти все быстрее до нужного поворота. Проклятый понедельник. Никогда она не думала, что будет так радоваться походу на работу. Суета сегодня кажется очень уютной. Все укрылось белым покрывалом, что еще не успели убрать. Потом, конечно, это все превратится в серую кашу… Но сейчас выглядит хорошо. Даже с ее наплевательским отношением к окружающему миру. Витражная дверь открывается с веселым звяканьем колокольчика и тепло резко дышит в лицо, отчего слезятся глаза. И все, что сквозь пелену девушка различает, все, что заставляло ее плакать и сомневаться, не сон ли это… …ее светлая макушка… Мия! Желание просто пронестись к стойке, перепрыгнуть и накинуться на подругу было так велико, но она удержалась. В кои-то веки губы сами сложились в широкую улыбку. Все, как всегда. Кучка посетителей у окошек, длинная стойка, Джек в своем колпаке, протирающий стаканы… Пелена наконец сходит, Николь видит все четко. Все, как всегда… Она и не понимала, насколько привыкла к этому спокойному месту. И стоит сделать пару шагов вперед, как происходит что-то странное. Лица Мии она так и не видит, потому что вперед выходит Джек, а его дочь скрывается за шторками на кухню. Стоит подойти вплотную, как улыбку стирает с лица. Куда…куда она уходит? — Джек?.. — неуверенно произносит Николь, оглядывая мужчину. Его лицо стальное, как всегда, но в этот раз в нем куда больше холода. — Что…такое? — Не заходи, Николь, — недоброжелательно предупреждает он, намеренно загораживая собой вход на кухню. Что?.. Девушка вдруг чувствует, как голова гудит. После холода, наверное. Ноги почему-то плохо держат. — А как же… Мия… — голос неожиданно пропадает, снижаясь до шепота. Мужчина вздыхает, хмурясь, и на секунду закрывает глаза. Уголок его губ дергается и видно, что ему почему-то тяжело. Но почему?.. Что случилось?.. Что она сделала…почему…почему такая жестокость во взгляде? — Ты больше не работаешь здесь. Оставляй форму и уходи. Нет. Что? Что он такое говорит? Николь в панике бегает взглядом по лицу и не слышит никакой шутки. Чего?.. Хочется нормально поговорить, спросить, но вырывается только: — Почему?.. Это трудно. — Николь. Уходи, пожалуйста. И больше мы не хотим тебя видеть в этом заведении. Мия тоже. Как отрубает. Мия тоже. Мия тоже… Голова кружится. Наверное, после холода… Здесь как-то…слишком жарко. Душно. Как-то…очень странно. Непонятно. Может, она спит? Глаза тупо изучают лакированную поверхность стойки. Что?.. Враждебность — все, что она встречает по ту сторону. И зеленый фартук, который больше не ее форма. Звон колокольчиков режет по ушам, морозный воздух тут же окружает, вырывая изо рта клочья пара. Нет, нет, нет. Так не может быть. Просто сон. Это просто сон. Что это с ней было? Какой-то бред… Ноги несут куда-то, не разбирая дороги, а отмерзшие пальцы уже никак не тревожат. В голове беспрестанно только одна фраза, повторяющаяся раз за разом и никак не принимающаяся разумом. Мия тоже…