Ночные

      Две тени ложатся на тротуар, подсвеченный блёклыми оранжевыми лучами. Две долгие, кажущиеся бесконечными тени — очертания фигур деформированы, головы теряются на том конце, не разглядеть. На удивление ясный день для обычно дождливой осени выцветает в сумерки: оранжевый переходит в медный — сперва цвета яркой, начищенной меди, затем меди старой, пролежавшей несколько десятилетий на чердаке — и, будто пылью, покрывается сизым, постепенно синеющим налётом. Стоит свернуть за угол (уже совсем слабый, едва различимый отблеск солнца всё ещё пытается лизнуть ботинки), пройти до следующего пересечения улиц — и сказка кончается: вокруг только синий воздушный океан, пронизанный солоноватым ветром.       В сумерках тени исчезают.       — Хэй-хэй! — Брент шутливо толкает Лайонела в плечо. Тот вымученно улыбается, заканчивая строчку Нила Янга:       — Май-май!..       Лайонел до сих пор слаб, но Брент сказал, что ему нужно солнце.       (Потому что солнце нужно даже таким, как они.)       Что ему нужна охота.       Брент, в итоге, уломал Лайонела выйти на улицу — под конец дня, уходящий свет полезен в гомеопатических дозах — тащил за собой, схватив за рукав просторной кожаной куртки, чтобы, если что, подхватить, удержать, не дать упасть. Лайонел сильно исхудал за несколько месяцев болезни (если это была болезнь, если вообще такие, как они, могут болеть, но, с другой стороны, что же это было?..) — всё время поправляет сползающие на носу тёмные очки, яростно дышит сквозь стиснутые зубы.       Возможно, для обычных жителей Сиэтла они выглядят как парочка друзей-наркоманов. Мало ли наркоманов в Сиэтле сейчас: в восьмидесятые город едва не вымер, а потом появился этот отвратный героин из Китая… сочетание депрессии и относительно легко добываемых наркотиков. Брент пробовал героин несколько раз (а кто из его друзей не пробовал?), но не считает себя наркоманом. А трава так и вообще не в счёт.       Брент в очередной раз ловит себя на мысли, что не знает, употребляет ли Лайонел.       Но Лайонел и друзья — это разные вещи. Можно ли считать Лайонела другом?       В этот момент Лайонел охает и вцепляется в руку Брента. Им приходится остановиться у кирпичной стены одного из технических зданий рядом с доками.       Брент молчит, вглядывается в лицо так близко — слишком бледная кожа влажная от пота, пересохшие губы приоткрыты.       Лайонел ослабляет хватку, отворачивается, сглатывает.       — Плохо? — осторожно спрашивает Брент, в следующую же секунду ощущая всю глупость этого вопроса.       Но Лайонел только слегка кривит губы. Потом улыбается, принюхиваясь.       — На самом деле уже лучше.       Брент улыбается тоже, не осознавая этого. Потому что смешно — ну чем таким может пахнуть в порту? Океаном. Рыбой. Чем-то гниловатым. Солью. Сыростью. Крысами.       — О’кей, Бренто, — говорит Лайонел, — а теперь отпусти меня… я сам…       — Кто кого держит, — бубнит Брент, немного сожалея, что пальцы, сжимающие его предплечья, исчезают, скользнув по кожанке.       Он остаётся стоять, где стоял — Лайонел не любит, когда на него смотрят. Особенно когда смотрит Брент. В густеющих сумерках он, придерживаясь одной рукой за стену, медленно идёт вдоль низкого здания. В тот момент, когда Лайонел сворачивает за угол, зажигаются фонари. Брент прислоняется к кирпичной стене спиной и закуривает сигарету. Он знает, как это сложно — выйти на охоту в первый раз после долгого перерыва. Или вообще — в первый раз.       Но тут ведь как с героином, так? Пока не «попал» — не в счёт.       Одно баловство.       Рука, самопроизвольно оказавшаяся в кармане, нащупывает хирургический скальпель. Остро заточенное лезвие скрыто миниатюрными замшевыми ножнами.       Баловство.       Окурок, рассыпая искры, падает на асфальт, тяжёлый ботинок давит его, гася.       С временным расстоянием в одну выкуренную сигарету Брент отправляется по пятам Лайонела.