Ночные

      Лайонел облизывает губы и снова кусает. Сахарная пудра, крошки, кусочки глазури — всё летит вниз, падает на футболку и джинсы, застревает в короткой бородке, которую Лайонел зачем-то вздумал отращивать. Брент тоже перестал бриться — для симметрии, как уверял он сам себя. В руках у Брента — бутылка пива, уже которая по счёту, поэтому он тянет медленно, плохо ощущая вкус. А Лайонел? Что чувствует Лайонел, интересно? Брент не замечает того, как жадно он следит за движениями губ жующего. Наконец, не выдерживает:       — Слушай, дай мне… — Тянется рукой, пытается выхватить хрупкий, осыпающийся кусочек шоколадного бисквита, обильно украшенный чем-то белым, напоминающим искрящийся снег. Настоящая ювелирная работа, не просто выпечка.       Лайонел мычит, пытается отмахнуться, комично расширяя глаза в притворном возмущении, проглатывает остаток.       — Обойдёшься!       Брент внезапно чувствует себя обиженным. Обойдённым. Ущемлённым. Отворачивается, мрачно прикладывается к своей бутылке. Всё не то… С отвращением, прищурившись, смотрит на этикетку, пытаясь прочитать название — а что он, собственно, купил-то? — понимает, что не в силах сфокусировать взгляд.       — Эй, Бренто… — Сзади наваливается Лайонел-предатель. Лайонел-поедатель сладостей. Лайонел-жадина.       — Хмпфх? — Невысказанный, незаконченный вопрос прерывается прикосновением невозможных, липких, приторно-сладких губ.       «Ты чего?» — Брент, обескураженный, застигнут врасплох.       «Я не этого хотел!» — собирается протестовать он. Пальцы, сжимавшие бутылку, вдруг становятся скользкими, выпуская стекло с неразборчивой этикеткой, слишком толстое, чтобы просто так разбиться, да и падать невысоко.       Язык у Лайонела сладкий до кислоты. Тело, прижимающееся сквозь два футболочных слоя — свой и Брента — горячее, словно печка. Быстрые углеводы. Быстрое топливо. Голова кружится. «Это пиво», — думает Брент. «Это не пиво», — так же уверенно сменяет первую мысль вторая. Потом — долгая пауза без мыслей вообще, тишина между сигналами морзянки, вакуум.       И — острая боль, когда Лайонел кусает до крови.       Мгновение — Брент ощетинивается, собирается, мышцы напряжены так, что завтра непременно будут болеть. Глаза Лайонела закрыты, руки удерживают предплечья, снова. Это бесит. Такой худой, такой сильный. Брент ощущает, как по подбородку стекает тёплая капля. Подсознательно ждёт нападения (оно уже происходит? Это — оно?), подсознательно готовится продать свою жизнь подороже (прекрасно понимая, что сопротивляться бесполезно).       Сопротивляться бесполезно. Лайонел, продолжая целовать и кусать, смещает руки, притягивает к себе за талию, а Брент обнаруживает себя хаотично обнимающим в ответ, ладонь — в основании шеи, так, чтобы ближе, ещё ближе.       А потом рискует укусить тоже.       Не сразу распознаёт в стонах — свои собственные. Лайонел молчит, только глаза снова — распахнуты, и огромные, вечно расширенные зрачки дырявят мозг, простреливают душу.       «Зачем ты так? Это тоже игра?» — слова, которые так никогда и не будут произнесены. Лайонел отстраняется, облизывает губы.       — Что за дерьмо ты пил?       — Н-не знаю... — Улыбка получается по-школьному застенчивой.       Лайонел нагибается, поднимает бутылку, читает название. Криво ухмыльнувшись, со всей силы кидает бутылку в стену. Звон стекла кажется далёким, Брент продолжает глупо улыбаться, чувствуя, как внутри свивается змеиными кольцами... желание? Страх?..       Почему Лайонел всегда побеждает?       Неожиданно трезвая мысль приходит спокойно и без паники: не спать с Лайонелом. В одной комнате. Не спать с Лайонелом.