Ночные

      Отвратительный серый февраль подходит к своему куцему концу, но даже двадцать восемь дней в этом году кажутся невыносимо долгими. Чуть больше месяца назад Лайонел слёг — как слёг тогда ещё, после поездки в Мэрисвилл. Брент буквально физически ощущает гнилостный дух, исходящий от Лайонела. Что-то не так. Что-то сильно не так. Это будоражит, заставляет нервы натягиваться и звенеть — звон в ушах, постоянный — это же от нервов, да?       На прошлой неделе у них было несколько драк. И вчера тоже была драка. И — драка сегодня. Вроде бы — совсем немного движений и никаких криков, только стиснутые зубы и горящие глаза, резкий внезапный перехват, ответный удар. Но тело и всё то, что находится за пределами человеческого мозга, нео-кортекса, распознаёт это как драку. Как отклонение от нормы.       Брент не помнит уже, что значит — быть «нормальным», хотя бы изображать нормальность. Он почти не спит в последнее время, бессонница плохо на него действует. Лайонел же — наоборот, сутками валяется всё на том же диванчике, охваченный приступом своего странного недуга. Но даже при таком раскладе он всё равно остаётся сильнее. Останавливает руку Брента, стискивая запястье так, что кажется — вот-вот хрустнут кости. И смотрит. Особенно смотрит. Сознание Брента не может распознать этот взгляд, тело — по привычке — расценивает его как опасность. Больше всего хочется — поджать хвост и беспомощно выть, но хвоста у Брента нет. И он никогда не будет распускать нюни при Лайонеле.       Иногда Бренту кажется, что он падает, хотя падать ниже уже некуда: они в подвале.              …что удивляет самого Брента, удивляет всякий раз во время вылазок на поверхность, во внешний мир, в другой мир, туда, где всё совсем иначе — это его готовность возвращаться к Лайонелу раз за разом, готовность, принятая «по умолчанию». Потому что гораздо проще оставить Лайонела там, внизу. Скажем, запереть… От одной этой мысли волоски на шее встают дыбом.       — На кой чёрт я тебе сдался… дьявол, дьявол, дьявол! — Засунув руки поглубже в карманы затасканной джинсовки и натянув шапочку на самые уши, Брент, не разбирая дороги, идёт за добычей. Для остальных прохожих — просто безумный бродяга, бормочущий себе под нос.       Лайонел ждёт.       Лайонел ждёт его.       И Брент всегда возвращается.              Голос — надтреснутый, но звучный — выводит из оцепенения. Брент всё же заснул? Где он? В такой темноте не разберёшь… Свёрнутая куртка под головой, старый плед пропах табаком. Его каморка. Странно, что здесь нет крыс… Впрочем, крысы исчезают, стоит им поселиться где-нибудь дольше, чем на одну ночь. Бегут, как с тонущего корабля…       Брент в трюме?       Нет.       Хотя он ощущает вращение земли. Земля тонет. Земля падает.       Мысль о том, что это падение будет продолжаться вечно — не кончится никогда — повергает Брента в смертельный ужас. А голос? Откуда он доносится? Что он говорит?       Брент начинает понемногу разбирать слова и цепенеет.       Голос повторяет всё одну и ту же фразу:       — Мы черви, Бренто, просто черви…       Корабль, падение Земли — всё забыто, померкло перед панической мыслью: Лайонел — здесь? Под дверью? Заперта ли дверь? Забаррикадирована ли она?       Брент напрягает память, но не может вспомнить. Каждый раз перед сном — если он решался отойти от Лайонела, не наблюдать — он приваливал к двери длинный отрез стальной арматуры. Отрез блокировал дверь, упираясь одним концом в стену.       — Мы черви, Бренто! — Лайонел повышает голос и, оборвав фразу, всхлипывает.       Так близко.       Брент осторожно выдыхает и тут же судорожно дёргается — что-то коснулось его ноги. Но ведь здесь нет крыс.       — Мы… черви… Бренто… — голос падает до шёпота и, неожиданно, в поле зрения — а тьма стоит кромешная — возникают две едва заметные точки. Его глаза. Брент дёргается, порываясь встать, но Лайонел успевает сесть на него верхом. Как на той картине, чья она была? «Ночной кошмар»… — точки приближаются, и Брент, несмотря на обжигающий морозом страх, не смеет ни зажмуриться, ни отвести взгляд. Это всё та же игра. Брент стискивает зубы и напрягается. Вот он, конец. Он знает, что Лайонелу бесполезно сопротивляться. Но что-то внутри — там, где кончается человеческое — вопит: не так! Только не так!       — Не так! — полу-выдыхает, полу-мычит Брент.       — Чего? — Голос всё ещё хриплый, но такой… знакомый. Такой нормальный.       — Не так! — С облегчением уже.       — А как? — Вес тела перемещается. Лайонел соскальзывает на пол. И, через паузу — дать Бренту перевести дыхание, успокоиться слегка:       — Псих… — Длинные пальцы ерошат волосы. — Ты в этой шапке похож на норвежца. Даже дома не снимаешь?       — Я… на четверть… норвежец…       И Брент совершенно точно знает, что кризис миновал.       Они засыпают снова — вместе.