Ночные

      — Бренто... Бренто...       Брент, всё ещё в глубоких коричнево-чёрных водах сна, садится на матрасе, проводит руками по лицу. В комнате жарко, лето словно решило под конец излить всё накопленное тепло разом — плотные занавеси цвета терракоты с едва заметным узором повисли, ни ветерка не попадает в приоткрытое окно. От солнца, пусть и приглушенного, неприятно стучит в голове (а, может быть, это последствия вчерашнего). Пошатываясь, стараясь не раскрывать глаза, Брент бредёт в ванную (к левой ступне тут же прилипает шуршащий фантик; попавшееся под правую ногу шершавое, стёртое «в мясо» колесо от очередного скейтборда заставляет сдавленно охнуть), пускает воду из крана и долго пьёт. У воды привкус ржавчины.       Прошло всего ничего со времени звонка Риты, а квартира уже успела превратиться в настоящий свинарник: не только непременный технический лом Леона, а ещё и раскиданная как попало одежда, пустые пивные банки, бутылки, пакетики из-под чипсов и прочий мальчишеский мусор. Брент думает, что ему пора менять место жительства. Не потому, что здесь грязно, а просто само расположение квартиры неудобное — окна выходят на юг, слишком светло. Да и задерживаться подолгу на одном месте не стоит. Чуть приоткрыв правый глаз, лишь для того, чтобы не споткнуться обо что-нибудь, Брент медленно возвращается в комнату, снова опускается на матрас. Простыни мокрые от пота, сбились. На полу, в ногах — плевок использованного презерватива. «Убрать. Потом», — мысли тяжёлые, как чугун. Сейчас хочется только одного — закрыть глаза и уснуть, прижимая к себе Леона. Вот он. Обнажён, кожа кажется красноватой в этом освещении. Смешная витиеватая татуировка вокруг правого запястья и тонкая нитка индейских бус. Брент ложится рядом, прижимается к спине так, чтобы чувствовать биение сердца. Леон довольно ворчит во сне, а затем, когда Брент уже почти готов сам провалиться в небытие, неожиданно воет. Вой — глухой, злой и низкий, как у рассерженного пса, но хуже — рождается где-то очень глубоко, словно в животе; встрепенувшись, Леон вырывается из объятий, садится, тяжело дыша и дико озираясь, видит Брента и улыбается неуверенно.       — Кошмар приснился, — пытается оправдаться Леон.       — Заткнись, — устало говорит Брент, притягивая Леона к себе, заставляя его лечь снова. Руки скользят по мокрой от пота коже, одна подбирается под бок Леона, другая нащупывает его член и сжимает. Леон ойкает, но тут же расслабляется, позволяя гладить себя; устраивается так, чтобы им обоим было удобнее. Брент, криво улыбнувшись, легонько полу-целует полу-кусает Леона в шею, ловит ртом металлическую подвеску-черепок, ощущая, как начинает напрягаться его собственный член.       — Резинку, — командует Брент Леону, и тот, закусив губу, нашаривает презерватив, передаёт его назад. Брент зубами рвёт упаковку и отстраняется ненадолго.       — Ложись. — Леон подчиняется очередной команде. — Нет... — Брент наклоняется к самому уху: — Лицом ко мне... Ноги... молодец...       Кажется, сон отступил. Или, может быть, день всё-таки перевалил к вечеру.       Брент начинает движение. Он считает удары сердца — их с Леоном сердца бьются в унисон, как будто тоже занимаются любовью.       — Брент, Брент, Брент... Брент-ооо! — кричит Леон, кончая чуть раньше.       Брент падает сверху. Пот стекает с него ручьями. Леон, отдышавшись, притягивает к себе Брента, запустив пальцы в длинные мокрые волосы, трётся носом о нос и немного робко целует в губы. Брент улыбается, целуя в ответ, замечает краем глаза, что освещение в комнате поменялось. Издалека доносится первый раскат грома.       Терракотовые занавеси вздымаются парусом под внезапным порывом ветра, разгорячённую кожу приятно холодит.       — Так что тебе приснилось? — Спать больше не хочется.       — Что нас преследует зверь.       (Мурашки на коже — это ведь от ветра, правда?..)       Брент не знает, что ответить.