Ночные

      Под щекой сыро, Брент приподнимает голову и вытирает рот: натекла слюна. Пальцы другой руки ощущают под собой приятную гладкую структуру. Запах… что-то подгоревшее и едва-едва — жасмин.       — Смотри-ка, кто проснулся! — Поверхность, на которой лежит Брент, уходит вниз. Глаза, раскрывшись, видят нежные оттенки персикового цвета. Прохладная ладонь касается лица, убирает упавшие на лоб волосы. — Вставай, алкоголик, — шепчет Лайонел ласково и трётся носом о скулу. Что-то опять гнётся под Брентом, возвращаясь к первоначальному состоянию. Должно быть, кровать.       — Давай, давай! — Рука тормошит плечо. — Я уже приготовил «Кровавую Мэри»…       — Лайо… нел? — Получается только хриплым шёпотом. Тело словно одеревенело. Брент ненавидит похмелье. Именно поэтому ему всегда так тяжко выйти из состояния запоя.       — Он самый… Давай, не могу на тебя такого смотреть…       Брент закрывает на пару секунд глаза, собираясь с силами. Медленно садится, оглядывая комнату. Настоящий будуар: всё приглушённых пастельных тонов, на прикроватной тумбочке — большая ваза с роскошными пионами. Кровать королевского размера покрыта нежно-розовым шёлковым покрывалом, простёганным в ромбик. На покрывале — следы сажи, грязь, мокрое пятно там, где недавно была голова Брента. Огромное трюмо заставлено косметикой и флакончиками духов. Большие картины с волнистыми линиями розовых и жёлтых оттенков висят на стенах, не стесняя пространства. Длинные гардины в тон к стенам плотно задёрнуты. Лайонел — свежий и чистый, в шикарном шёлковом халате золотисто-телесного цвета — улыбаясь, смотрит на Брента.       — Что за…       Открывается дверь, и вместе с потоком воздуха врывается Леон в небрежно наброшенном кимоно с журавлями, глаза как два полтинника:       — Там джакузи!              Лайонел всё-таки заставляет сперва принять душ (от чередования горячей и холодной воды Бренту становится лучше) и только потом допускает его в ванну с джакузи. Брент и не думал, что ванны бывают такого размера — сюда поместилась бы ещё пара-тройка комплектов Лайонел-Брент-Леон, и, наверное, всё равно осталось бы место. Голова всё ещё соображает плохо, но Брента не оставляет ощущение чего-то уже виденного. Что-то в самой атмосфере дома кажется ему ужасно знакомым. Нежась в приятно бурлящей воде (голова Леона пристроилась на плече, рука в руке, переплетаясь пальцами), Брент вопросительно смотрит на Лайонела. Тот деланно вздыхает, но в глазах хитринка:       — Увы, Бренто, ты всё пропустил!       — Что случилось?       — Огромный… охуенный пожар, друг мой! — Лайонел, не удержавшись, бьёт руками по воде и хохочет, запрокинув голову, как будто речь идёт о том, что Брент проспал вечеринку, на которой с ним, сонным, сфотографировался Арнольд Шварцнеггер. Леон, проснувшись, утыкается губами в шею, целует.       — Что?!       — Не беспокойся, мы же спаслись. — Лайонел тянется к пластиковой бутылке с чем-то розовым внутри. — К тому же… это ты нас поджёг, бро… — Он выливает розовое в воду. И снова хохочет, как ребёнок, когда начинает взбиваться пена.              Позже Брент поднимается на второй этаж и узнаёт её — вычурную колониально-готическую комнату с чучелом тигра. Новый стеклянный шкаф вместо разбитого, а в нём — новые диковинки. Лайонел, тенью следующий за Брентом, обнимает за талию.       — Я хотел заняться с тобой сексом ещё тогда, — шепчет в ухо, щекоча дыханием, начинает стаскивать с Брента собой же выданный жутко дорогой по виду халат (тоже шёлковый, но чёрный). — А ты не понял…       Он берёт Брента за руку и ведёт к кровати.       — Лайонел…       — Бренто…       — Это твой дом.       Тихий смех.       — Догадливый.       Чуть позже к ним присоединяется Леон.       Эти дни, которые Брент долгое время будет помнить, как одно из счастливейших времён своей жизни, кончаются слишком скоро. Потому что наслаждений всегда хочется чуть больше и к ним привыкаешь чуть быстрее, чем к чему бы то ни было. Их беззаботные дни втроём. Обнажённый Леон, прильнувший к пушистой тигриной спине, словно Маугли. Лайонел, кормящий Брента исключительно с рук. Сам Брент, неожиданно доверительно раскрывающийся им обоим — тем, кого он любит — и позволяющий любить себя. Так мало. Всегда так мало.