Изгнание маршала Шатильона

Против и за - ваша честь и мое бесчестье. Как же давно размотали боги эту нить, Только вино одно это велит забыть. (Канцлер Ги) "Господин проэмперадор, Прошу простить меня за то, что так долго я не отвечал на ваши письма. Волнения, дорога, обустройство на новом месте. Должно быть, эр Бертран вам докладывал о том, как мы прибыли и как идут дела в Хофштеттене. Вряд ли я смогу что-то прибавить. Здесь всё без перемен. Тем не менее, эр Альберто, я рад, что вы не забываете обо мне. Благодарю за то, что вы пишете, как идут дела в провинциях и что решил королевский совет Арнарбрекка. Хвала высшим силам, у людей появилась надежда на будущее. Значит, моя капитуляция была оправдана и не нанесла удар репутации моей семьи и моей родины. Я согласен с вашими размышлениями, эр Альберто. Вы действовали разумно и достойно". Устроившись за широким удобным столом в одном из кабинетов замка, Рене не спеша писал ответ Альберто Монтильядо. Временами, отвлекаясь, проводил мягким кончиком пера по нижней губе, но затем возвращался к своему занятию, и строки были аккуратными и ровными, а фразы - четкими и точно сформулированными. Как там говорил эр Бертран: "эр Шатильон, издание десятое, ничем существенным не дополненное". Настоящий Шатильон, раб привычек и долга. А в памяти билось другое, какие-то древние стихи. "Простите, герцог, за неверный почерк, для каллиграфии я слишком пьян. Я заблудился среди глупых строчек, заполонивших память как бурьян". * О нет. Время для признаний, откровенности, привязанности - давно прошло. Прошло время, когда можно было говорить то, что отягощает ум и душу. А сейчас все письма будет читать Бертран Авьери. "Должен сказать вам, господин проэмперадор, что, кроме вас, мне никто не пишет. По прибытию в Хофштеттен я отправил письма родным, но ответа до сих пор не получил. В том, что мои близкие живы и здоровы, меня убедили только светские новости из газет, которые эр Бертран выписывает и любезно предлагает мне прочесть. Я польщен заботой с его стороны... хотя, признаться, интриги в высшем свете меня не волнуют". Рене снова задумался и остановился. Обвел взглядом тяжеловесную серую обстановку кабинета и с ностальгией вспомнил свою скромную палатку и легкую раскладную мебель. Пожалуй, теперь он тосковал по прошлому - по тем мечтам, которые его поддерживали, по уверенности, что всё будет: и мир, и покой, и счастье в объятиях Альберто. Слишком много тогда мечтал, идиот! И даже сейчас возникало искушение написать совсем другое: "Альберто, мне никто, кроме тебя, не пишет, и никому, к закатным тварям, я не нужен. Обо мне все забыли, а то, что помнишь ты, меня только ранит - напоминание о моей слабости. Да, я слаб, наверное, я не хочу ни о чем думать, не хочу принимать решений. Меня вполне устраивает сидеть, уставившись в одну точку...". Но Рене помнил о том, что все письма пройдут через руки Бертрана, этой юной ядовитой гадины. * Легок на помине, сволочь. Рене уже узнавал эти шаги, отличая от шагов слуг и горничных. Цок-цок-цок. Господин иоаннит не чужд тщеславия и, будучи невысок, носит туфли на небольшом каблуке. Что ж, юности эти мелкие слабости простительны. Делая вид, что не обратил внимания, Рене уверенно дописал последние строки: "Надеюсь, господин проэмперадор, что вы пребываете в добром здравии. Да пошлет вам Создатель всех благ и да будут к вам благосклонны боги предков. С почтением, Рене де Шатильон". Бертран приблизился. Не глядя в глаза, Рене отдал ему письмо и сухо сказал: - Это ответ его светлости проэмперадору. Священнослужитель тут же пробежал глазами лист и ехидно улыбнулся: - Не густо. А где же пылкая страсть, эр Рене? Где то чувство, которым вы пленили его светлость? - Чувств не было, - резко возразил Рене, глядя на оставшиеся на столе чистые листы бумаги. - И если это вас так интересует, с эром Монтильядо я не спал. - Как своеобразно вы исповедуетесь, - промурлыкал Бертран. Когда он говорил таким тоном, то становился похож на молодую, но уже опасную пантеру. - "Ты слушать исповедь мою сюда пришел? Благодарю", - с насмешкой процитировал Рене и подумал: это какая-то особенность заточения, в тиши и в глуши вспоминается всё, что раньше гнездилось на задворках памяти. - Но я не собираюсь говорить с вами по душам, эр Бертран. Надеюсь, что мое письмо прошло вашу строгую цензуру и вы отправите его адресату. Бертран подошел поближе. - Даже не сомневайтесь, друг мой. Более того, я добавлю пару строк от себя. Для полной картины. - Вы невыносимы, - Рене поморщился. - Я говорил вам, что я тиран, мерзавец и сволочь, - тем же вкрадчивым мурлыкающим тоном ответил юноша. - Увы, рыжим приходится не раз повторять прописные истины. Рене задумался на миг, но вскоре ответил: - Да, эр Бертран, вы начали повторяться. А я скажу вам кое-что новое. Мне нравится, когда вы так мурлычете. Вы притворяетесь котенком, но вы сильный и опасный хищник. Ваши глаза похожи на глаза пантеры. Эти слова попали в цель - на бледных щеках священнослужителя вспыхнул яркий румянец. Бертран уставился на Рене с нескрываемым удивлением. Но, пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, строго ответил: - Господин де Шатильон, будьте так любезны приберечь подобные пошлости для смазливых девиц. А меня избавьте от необходимости выслушивать избитые и неоригинальные комплименты. - Какая проникновенная речь, почти проповедь! - холодно сказал Рене. Бертран не обратил внимания на насмешку. - Я сказал, вы услышали, - и ушел. * * * A.-R. "Вы не пишете мне. Дни проходят один за другим, а я жду ваших писем, как ветра попутного ждут мореходы. Мне не верится всё же, что я вам не нужен, что я нелюбим - я любил вас, любил в эти долгие мрачные годы. Помню ваши признанья, и нежность бумаге доверенных слов, помню ненависть вашу - точнее, фамильную гордость. Что для вас значит больше теперь - честь, долги, слава или любовь? Я ответа вашего жду, как узники ждут приговора. Я устал, мой любимый. Торги, договоры, дела. Мне так трудно заснуть - вечно строки стоят пред глазами. Что за сила такая меня к вам тогда привела, что за сила теперь не дает попрощаться мне с вами?!" Будто мальчишка, право слово. Очередной лист полетел в пылающий в камине огонь. Альберто улыбнулся. Все-таки следует позволить себе отдых, а то так можно сойти с ума. Привычка каждый день писать письма Рене была сильнее обстоятельств. Альберто смотрел в огонь и вспоминал пламя рыжих волос и тот единственный поцелуй... Послать бы всё к закатным тварям и приехать в Хофштеттен. Обнять Рене и сказать то, что не в силах передать никакие письма. Люблю тебя, упрямый ты лось... Но Рене прав - иногда долг оказывается сильнее страсти. ______________________________ * стихи - Равенна де Тар