Scene of the Crime

«Если босс узнает, мне пиздец», — Думает Чуя. «А ведь босс узнает», — Тут же приходится признаться себе. И от этого осознания становится еще веселее и эйфоричнее, будто большие и маленькие проблемы, маячащие на горизонте, только подстегивают еще быстрее стремиться в их сторону. Хотя, так оно и есть. Существуют ведь такие люди, как адреналиновые наркоманы. Всякие экстремальные штуки, вроде, например, бейсджампинга, влекут таких словно зачарованных, несмотря на определенную опасность. Подобное наплевательское отношение к собственной безопасности порождает собственную философию, ставя во главу угла не жизнь, а то, как она живется, какими моментами наполнена, что заставила тебя пережить и почувствовать. Такая философия близка и Накахаре. Он не боится ставить все на зеро, лишь бы ощутить это приятное щекочущее внутри чувство риска. Если шансы малы, это значит, что они все-таки есть. Если больно, это значит, что ты все еще жив. Для Чуи этого достаточно. Парень переписывается с Акутагавой, проверяя его готовность. Пишет всякую ересь о «девочке, которая ждет меня на свидание, но ее не отпускают злые родители». Что-то вроде особого недошифра, который используют угонщики из кинофильмов — называют машины женскими именами в общении между собой, чтобы не спалиться случайно. У Чуи не было для подобного ребячества особенной нужды, но ему просто доставлял удовольствие подобный род общения. Акутагаве, наверное, не слишком, но его спросить как-то забыли. Ночь выпускает на волю тени и холодный влажный ветер, тянущий с моря. В голову лезут мысли о неотвратимо наступающем сезоне дождей, заставляя внутренне содрогаться в ожидании чудовищной вездесущей влажности. О бесконтрольно вьющихся волосах Накахара волнуется много больше, чем о провале. Знаете, почему? Потому что провала даже в проекте у небес не существует. Чуя пьет чуть теплый кофе (второй за сегодня, ай-яй-яй) из банки, которую купил в автомате неподалеку, топая на автобусную остановку. На языке оседает приторный привкус ванилина и карамели, когда Накахара допивает до дна и выкидывает упаковку в ближайшую мусорку. Тут же закуривает, перебивая назойливую сладость. Наверное, ему стоило бы поесть по-человечески. Наверное, но это неточно. Натягивает капюшон толстовки на свою больно приметную рыжую голову, дожидаясь нужного автобуса. На деле Накахара больше любит пиджаки и рубашки, иногда — кардиганы, но, когда не хочешь выделяться, приходится старательно сливаться с общей массой молодых людей своего возраста. Соответственно одеваться — одно из основных условий. Когда сидишь в каком-нибудь худи, залипая в телефон, настолько сходишь за предмет типичного городского «декора», что не цепляешь ни одного случайного взгляда. Потому что зацепиться-то не за что. За человеком довольно легко следить, в наше время глаза повсюду. Сеть камер наблюдения так плотно опутывает город, что количество слепых пятен можно по пальцам пересчитать. Если у тебя есть деньги и желание, то ты запросто можешь получить доступ к интересующим тебя материалам записей. Поэтому в деле Чуи важно не выделяться. За чем легче проследить: за темной точкой на ночном небе или за кометой? Ответ очевиден. Выходит Чуя на остановку раньше, желая прогуляться по незатихающим улицам Йокогамы. Проспекты похожи на вены аморфного неправильного организма, наполненные светящейся плазмой вместо крови. Иногда чудится, еще чуть-чуть, и растворишься в потоке ночной энергии, прошивающей тело тонкими нитями нефизического электричества. Режим парня подчиняется его работе и потребностям, настолько, что Чуя даже толком не знает, кто он: сова или жаворонок? Никтофилия кажется привлекательной, словно изящная девушка в вечернем платье в толпе нескладных девочек-подростков. Основная жизнь затихает, но та, что остается бодрствовать, становится громче, острее, насыщеннее. Будто в варево ежедневной рутины бросают добрую щепоть специй, гармонирующих и одновременно противоречащих друг другу. Накахару переполняет изнутри глухим, пока еще запертым глубоко внутри ликованием и готовностью, когда он видит голову элитной многоэтажки, горящую мелкими красными огоньками. Словно юный любовник, несущий графской жене ветку белого шиповника. Поглядывает на часы, невольно ускоряя шаг. На свидание он не опаздывает, но нетерпение безраздельно владеет стихийной юношеской натурой. Голову дурманит иллюзия собственного всемогущества, внутри теплеет от осознания собственной дерзости. Пропускной режим на территорию многоэтажки? Охрана на парковке? Это должно как-то остановить Чую? Ради бога, не смешите. Система магнитный замок — магнитный ключ, самое дурацкое, что только можно придумать. Серьезно, ребенка в яслях можно научить подделывать ключи от таких замков на раз-два. Когда дело касается техников Мори, то дело и вовсе представляет трудность разве только со знаком отрицания. Акутагаве даже знакомиться с замком лично не пришлось, чтобы сообразить для Чуи отмычку. Рюноске — человек, запросто раздевающий донага вот такие системы защиты. Довольно простенькие, на самом деле. Такое здание, такой район, и такая бесполезная система охраны. Не держат здесь марку, ой не держат! Особенно, учитывая, что на здешней территории каждую ночь отдыхает самое настоящее сокровище. К счастью, даже дети богатых родителей проходят в своей жизни этап окукливания в бесформенные черные шмотки и подростковый максимализм. Поэтому Накахара не вызывает у отдыхающих на посту охраны людей никакого интереса. Вот так запросто Чуя оказывается во дворе настолько элитного дома, что аж зубы сводит. Думается, даже дышать тут дороже, чем месячная аренда у парня. Над головой множество горящих огней — здание, словно рождественская елка, увешенное лампочками-окнами. Чуя не знает, в какой квартире на каком этаже живет хозяин машины, которая сегодня перестанет ему принадлежать. Ужасный экспромт? Позвольте не согласиться. В этом деле все схвачено. Чуя задирает голову, заглядывая в чужие окна. Кое-где видны силуэты, где-то только потолки или тяжелые шторы, закрывающие хозяев от любопытных глаз, праздно шатающихся по ночам. Накахара никогда не бывал в таких квартирах ранее и едва ли когда-нибудь побывает. Впрочем, ему не горит. Он не гонится за пальмой первенства над миром и прочей ересью, присущей категории премиальных потребителей. В подобной пищевой цепочке Накахару, наверное, можно обозвать паразитом. Вредоносным и чертовски приспособленным. Мастерски проникает на парковку, словно вирус, просачивающийся сквозь клеточную мембрану. Подбирает отмычки, выискивает точки взаимодействия и дыры в защите слаженно работающего организма. Настырная опечатка, ошибка в расчетах, пробирающаяся в щель между строк. Дыхание захватывает, когда Чуя замечает свою визави. Вот она! Быстрый взгляд на часы, потом — на камеры слежения. Вообще Накахаре очень повезло, что в мире водятся техники, сильно облегчающие работу ребятам, делающим непосредственно всю грязную работу. Благодаря, например, сиблингам Акутагава, Чуя может исчезнуть, не оставив ни следа нигде, кроме человеческих воспоминаний, которые пока, вот жалость, еще невозможно хакнуть. С замком приходится в определенной мере повозиться, потому что фокус с перехватом сигнала от бесконтактного ключа по понятным причинам не прокатывает. По спине ползет специфическое ощущение жаркого холода, когда Чуя торопится, стараясь не наделать ошибок. Камеры — не враги, пока за ним присматривают высшие силы в лице Рюноске. Зато бедой могут обернуться ночные дежурные, дисциплина которых в этом месте хромает намного слабее, чем того хотелось бы. Руки вот-вот готовы начать трястись от того, чего касаются. Единственный экземпляр в Японии, черт возьми! Такой близкий и такой доступный, что дыхание перехватывает. Вместе с тем — никакого права на ошибку. Осечка может обернуться такими проблемами, что, ох, лучше бы вообще на свет не рождаться. Этот тип, хозяин машины, имеет весьма весомое (внезапно, ага, с такой-то уймой деньжищ) положение в обществе. Но Накахара не боится. Не пойман — не вор. А его еще поди поймай! Когда дверь открыта, и Чуя садится в машину и приступает к частичной разборке салона, то чуть не плачет. Грешно такую красотку портить, ох грешно. Но всегда приходится чем-то жертвовать, особенно во имя великих чувств и всего такого. Да, парень все еще настаивает на глубокой поэтичности своих отношений с этим автомобилем, которые намного выше обычного желания угнать чего подороже. Он тут своей жизнью (хотя, скорее, свободой) вообще-то рискует! Руки действуют сами, пока часть сознания захлебывается восторгом от происходящего. Хоть расстреливать теперь поведите, Чуе будет не о чем жалеть. Ну, если брать в расчет то, как чувствует себя его эмоциональная составляющая. Рациональная же слишком занята расчетами и повторной прогонкой плана отступления, чтобы приструнить распоясавшиеся эмоции. Пока не мешают работать — и ладно. Пока юноша работает, не удерживается от того, чтобы стянуть с руки привычную перчатку и провести костяшками пальцев по гладкой коже сидения. Счастливо рассмеяться, словно ребенок, продолжая работу. Глушилка на всевозможные «подарки» от бывшего (уже бывшего) владельца. Стоит поблагодарить Мори за достаточное количество работы, отточившее умения Накахары до виртуозности. Не передать ощущение мурашек по всему телу, когда машина заводится. Черт возьми, Чуя уверен, что ничего лучше он не испытывал. Даже кульминационный момент в сексе не приносит столько удовольствия эйфории, как звук работающего мотора сейчас. Парень кладет руки в черной тонкой коже на руль, пытаясь поверить в реальность происходящего. Счастлив? Безусловно! Отправляет пустое сообщение Акутагаве, сигнализируя, что пора отвлечь достопочтенных господ на выезде с парковки. Накахара понятия не имеет, что Рюноске собрался делать, но целиком и полностью уверен в том, что как ни в чем не бывало проедет мимо поста охраны и свалит на все четыре стороны. Точнее — путать следы по улицам и улочкам Йокогамы. Кончики пальцев покалывает, курить хочется почти нестерпимо, когда Чуя успешно минует пустую сторожку и открытый шлагбаум. Акутагава, что, владеет темным волшебством? Собственно, неудивительно, что он с такой магией вне Хогвартса еще не в Азкабане. Мори нужны такие кадры, а если Мори что-то нужно, то это у него будет. Чуя пускается в лабиринт поворотов и переулков, уходя с места преступления окольными тропами. Их, как несложно догадаться, в портовом городе пруд пруди. А Чуя тысячапроцентный выходец из этой среды, ребенок темных сырых улиц, прекрасно знающий, чего стоит жизнь в Йокогаме. К богатым людям, этим сибаритам, усевшимся на верхушке собственного Олимпа, Чуя не испытывает никаких чувств. Они — лишь поле его деятельности. Огонь, с которым он привык играться. Только и всего. И среди укротителей пламени он самый лучший и самый бесстрашный. Как только отъезжает достаточно далеко, следуя по указке своего внутреннего GPS, не сдерживается и лезет в карман за начатой пачкой сигарет. Приоткрывает окно и курит прям так, стряхивая пепел на улицу. Никакого уважения, парень ведет себя, словно беспризорник, приглашенный на званый вечер. И что? Имеет право. Такой дорогой автомобиль в криминальной части города не может не вызвать интереса, если бы не одно «но». Огая Мори здесь хорошо знают. И неплохо осведомлены о том, что многие из его, так сказать, сотрудников имеют дело с автомобилями. А идти против Мори, предъявляя претензии на его будущий товар — себе дороже. Таких дураков и изначально маловато было, а теперь и вовсе перевелись. Точнее, их извели. — Охереть, — все еще никак не придет в себя юноша, глубоко и жадно затягиваясь. Роняет пепел на пол, ругается, тряся обалделой рыжей головой. Он реально сделал это. Просто взял и угнал тачку, в сторону которой ему сказали даже не смотреть. Нет, он точно отхватит от начальства первоклассных пиздов. Кто не рискует — тот не пьет вина. Нет, не шампанского. Вино Чуе нравится намного больше. Чуя не удерживается и наворачивает лишнего кругаля по порту, прежде чем завести машину в ангар. Наслаждается долгожданным воссоединением, вдыхает полной грудью восторг и осознание удачи. Навык сегодня был важен как никогда, но голое умение без везения не решило бы проблемы. А Накахара, вы посмотрите какой охуенный тип, смог разыграть все как по нотам. Заезжает в ничем не примечательные ворота. С улицы несуразное здание у дока кажется мертвым, но внутри горят прожектора, ходят люди, кипит работа. Чую встречают аплодисментами и свистом. Когда он выходит из машины, мимолетом улавливает шумные обсуждения сегодняшнего улова и поздравления. Увести такую красотку — вершина мастерства. Чуя получает деньги (меньше, чем могло бы перепасть за подобную машину, но энтузиазм убил в Накахаре скрягу) и уже собирается уходить домой, вполне довольный миром и собой, как его окликает знакомый голос. Звучит он, что характерно, недоброжелательно. — Накахара, блять! Тачихара. Злой и ершистый, черт пойми что забывший ночью в «пункте приема». — Какого хуя я вижу, что вижу? Вероятно, он про авто. Есть предположение, что Армагеддон надвигался бы на этот грешной мир менее грозно и неотвратимо, чем Мичизу сейчас настигал своего напарника. Которого, на самом деле, демонстрация не впечатлила. Парень просто остался спокойно стоять в полоборота с сучистым «и что ты мне сделаешь» на лице. — Ты все-таки угнал ее! После того, как все, реально, блять, все сказали тебе этого не делать! Все ему такие: «Чуя, нет!». А он такой: «Чуя — да!», — и пошли эти самые все нахуй. — Меня в один голос убеждали, что я сольюсь, — самодовольно хмыкает Чуя, полноценно выглядя сейчас на свой максималистский и бунтарский возраст, — Но, как видишь, вы облажались. Раскаленные эмоции охлаждаются, застывают, кристаллизуясь сытым самодовольством и удовлетворением. Драйв постепенно выводится из крови, чувства успокаиваются. Сейчас Накахара просто чертовски доволен проделанной работой и фактом исполненной то ли мечты, то ли бесшабашной прихоти. Внешним раздражителям, вроде недовольного Тачихары, такого Чую не пронять. Мичизу и сам это чувствует, считая до десяти. — Молись небесам и всем богам, которых только упомнишь, чтобы твое лицо не засветилось нигде. Скажите что-нибудь менее очевидное, пожалуйста. — Акутагава трет все начисто, ты же знаешь. — Ты еще Гин приплел?! — Ее брата. Счет до десяти не спас? Хорошо, время пойти в обратную сторону: девять, восемь, семь… Сложно сказать, что выводит Тачихару из себя больше всего. То, что Чуя — самодовольный засранец, или то, что он самодовольный засранец, у которого все получилось? Или, может быть, его злит собственное навязчивое предчувствие пиздеца, которым обернется для Накахары его сегодняшняя акция? — Ну признайся, что она хороша, — Чуя кивает на машину, чтобы в последний раз обласкать ее почти что влюбленным взглядом. На этом их история заканчивается, Накахара не хочет ее себе. Он украл автомобиль у прежнего владельца, этого достаточно. Спортивный интерес. Так и разбиваются сердца. Впрочем, наивно полагать, что у них двоих могло бы сложиться совместное будущее. Ибо нет повести печальнее на свете, чем повесть о Накахаре и его головокружительных влюбленностях в то, что сложно угнать. Его напарник тяжело вздыхает, кривит рот, но постепенно выходит из состояния агрессивных переживаний за шкуру глупого друга. Вот он, стоит здесь, цел и невредим, а не маринуется в участке, пойманный с поличным. Какие последствия могут быть у успешного угона, Мичизу не так сильно волнует, злится он скорее по инерции. Ну не у наркобарона он тачку увел, верно? Всего-то какой-то тип с уймой денег. Взобрался, небось, на верхушку какой-нибудь фирмы покрупнее. Что он сделает? Пустит по их следу полицию? Ха, еще один. Не он первый, не он последний. — Признаю, — Тачихара капитулирует до конца. — Рассказать тебе, как все прошло? — великодушно предлагает Накахара-смотрите-я-такой-прекрасный-Чуя Ну, тут ясно к чему все идет. — Хорошо, я угощу тебя. Выбирай бар. День, наполненный работой и делами, неизменно выедает изнутри все живое-эмоциональное-чувствующее подчистую, напоследок скребя чайной ложечкой по ребрам изнутри: чтобы уж точно ничего не осталось. Ноющая пустота со временем даже начинает приносить удовлетворение — если ночью она на месте, значит день прошел плодотворно, значит время потрачено не зря, и можно отдохнуть несколько часов. Чтобы новое утро снова завозилось червем в подреберье, точа то, чем успело наполниться за ночь беспокойного сна нутро. За килотонной поэзии, на самом деле, кроется банальная человеческая усталость и больная голова. Дазаю остро хочется вынырнуть из привычного круговорота жизни, еще больше затертого и зазубренного, чем схемка круговорота воды в природе в учебнике за среднюю школу. Осаму укладывается в наполненную обжигающей водой ванную, ничуть не смущаясь панорамных окон. Свет в комнате выключен — хватает города за стеклом. Есть у мужчины пристрастие: смотреть свысока. Откидывает голову назад, прикрывая глаза. Пытается расслабиться и вычистить лишний мусор из черепной коробки. Он не знает, что завтра (уже сегодня) его ждет тот еще сюрприз. Ведать не ведает, что в городе чествует свою удачу и изворотливость рыжий вор, которого уже очень скоро Дазай будет ловить за хвост. Просто отдыхает, уверенный, что завтрашний день поставит киноленту на репит. Глаза упорно закрываются несмотря на то, что сознание пока не готово уступить сонливости. Даже такой ум, как у Осаму, нуждается в отдыхе. Процессор перегрелся от долгого времени функционирования в режиме повышенной многозадачности. Дазай наблюдает как с кончиков его пальцев капает вода. И думает, что ему бы разбавить свою жизнь. Чем-то ярким. Как резкий контрастный мазок краски посреди монохромных тонов серого, ломающий все представление о картине. Осаму жизненно необходимо что-нибудь неподходящее, не вписывающееся в сценарий, что бы отвлекало его от самого себя. Работа больше не помогает. Обычные вещи, социально одобряемые, в которых ищет смысла основной процент населения планеты, не подходят. Любовь? Семья? Дети? Все равно, что подарить коробку конфет человеку с аллергией на сладкое. Не заинтересует. Оставьте для кого-нибудь другого, кто способен почувствовать их вкус. Мужчина не чувствует себя лишенным чего-то. Более того, он не представляет, чего такого его можно было бы лишить, чтобы он это почувствовал. Ну и, кроме того, попробуйте, для начала, лишите. Скорее ваши кости хрустнут под подошвой чертовски дорогой обуви Дазая. Море, черная клякса за зубчатым частоколом высотных зданий, дышит покоем. Луна сегодня видна, не прячется за облаками, но город топит ее свечение в собственном синтетическом свете. Он же проглотил все звезды, не доев только самые яркие и настойчивые. Но их не хватает наскрести даже на простенькое созвездие. За все всегда приходится платить. За одну лампочку — звездами на небе. Грабительские проценты. Человечество согласилось. Мужчина выбирается из воды только когда та окончательно остывает, одеваясь и собираясь тут же спать. У него около четырех с половиной часов. Достаточно. Новый-старый день на подходе. Этот благополучно завершается. Рестарт. — Просто прийти, сесть в единственную тачку во всей Японии и свалить в закат. Охуеть, Накахара. Во скольких рубашках ты родился? Чуя хочет хорошенько повеселиться и отметить, грубо говоря — просто напиться без изысков. Поэтому сегодня с ним вместо привычного вина ром, напротив — переваривающий события насыщенной ночи своего напарника Мичизу. — Даже обидно как-то, мы расстались с тобой меньше двадцати четырех часов назад, а у тебя уже случилось больше знаменательных событий, чем у меня за месяц! Ну-ну. Уметь надо. — Ты уверен, что завидуешь этому? Хитро интересуется порядком захмелевший парень, фокусируя взгляд на чужой лохматой криво остриженной челке. У Тачихары вечно такая прическа, что без лишних вопросов ясно — сам стрижется. — Ну уж нет, парень, я точно этому не завидую. Напарник Чуи в компании стаута, но в примерно близком, даже чуть менее трезвом состоянии. У Накахары — начало второго стакана. В Тачихаре уже две немаленькие кружки, и вообще куда в него девается? У него внутри что, карманная черная дыра? Это многое бы объяснило. — Меня, если честно, не на шутку ужасает, как ты все успел провернуть единовременно. Будто по пути из кинотеатра за пиццей заехал, а на самом деле выиграл уличные гонки, кстати, в который раз за сезон? — Мичизу сбивается с мысли, но быстро возвращается в прежнее русло. — Так вот, и после гонок пошел и спер! Вот просто спер и все, как будто нехуй делать! Ладно, на самом деле Тачихара уже даже не в подшофе, а в статусе «напился». Что характерно, в статусе «нажрался» парня еще никто и никогда не видел. Не потому, что при опьянении этот тип начинал меньше пить. Просто бытует мнение, что для того, чтобы полноценно споить Мичизу, нужна минимум канистра спирта. Чуя задумчиво и тоже не совсем адекватно сверлит взглядом столешницу, мысленно чертя на дереве узоры. Монолог друга он слушает, но говорит невпопад. — Теперь у меня проблема. — Вздыхает надрывно, будто у него не жизнь, а драма. — Я теперь не знаю, о чем мечтать. Какую цель ставить следующей? Угнать у президента? Над Чуей не смеются, над ним полноценно пьяно гогочут. — Мечтай о том, чтобы не отхватить от Мори по первое число. Ах да, еще же босс и его родительские инстинкты, которым не хватает одной маленькой девочки для реализации всего потенциала гиперопеки на ней. — Не прокатит. Все равно отхвачу. Машет рукой, мол, забей. Толку беспокоиться о том, что не во власти простых смертных? — Как у тебя все просто. — Напарник вздыхает, прикладывая к горячему лбу прохладное стекло кружки. — На самом деле я хорошо подготовился. И ежу понятно, что проблем с начальством у меня теперь будет пруд пруди. Ну и что? Я до этого времени перманентно вел себя правильно, угонял исключительно по указке и будто жил с его разрешения. Я так больше не хочу. Чуя ковыряет ногтем лакированное темное дерево. — Если что-то произойдет, то это уже мой выбор и моя ответственность. Я не мелкий сопляк, чтобы прятаться за доброго (ага, как же) дядю Мори и делать, как он скажет. — Ну надо же, а я считал, что ты предан ему до мозга костей. — Одно другому не мешает. Накахара встряхивает рыжими волосами, успевшими порядком растрепаться к концу его «рабочего дня», который на самом деле ночь. Еще немного и придется убираться восвояси: бар закрывается в шесть часов утра. — Ему-то в любом случае беспокоиться не о чем. — Чуя смотрит, как Мичизу напротив парой больших глотков опустошает третью кружку наполовину. Скоро тот станет как водяной из детской сказки, но состоять будет не из воды, а из стаута. Или первой кружкой у него шел пейл-эль? Уже не помнит. Маленькая мечта Тачихары — сгонять в Англию или там, например, в Ирландию. И перепробовать решительно все алкогольное, что найдется. Сознание же Накахары время от времени бередит Франция. Впрочем, куда им? Ни возраста подходящего пока не достигли, ни постоянного места работы и проживания, чтобы получить визу, не имеют. Отстойно. — На месте Огая, я бы забил. — Мичизу хлопает себя по карманам, находя зажигалку и не находя сигарет, которые курил исключительно в нетрезвом виде. Во все остальное время он ханжески ворчал даже на табачный запах. Впрочем, это и так помнится. — Да ну? Мне кажется, наоборот, вынес бы мне мозг так, чтоб на век запомнил. От Чуи отмахиваются. — И так понятно, что рано или поздно ты добьешься чего угодно, если сильно приспичит. — Находит пустую упаковку, пытаясь вспомнить, когда он пил в последний раз настолько, чтобы все выкурить. Его лицо становится почти разочарованным. — У тебя не найдется закурить? — Да без проблем. Накахара протягивает открытую пачку, в которой и у него самого осталось всего несколько сигарет. Тачихара стреляет одну и щелкает собственной зажигалкой. Затягивается и с блаженным выражением на лице откидывается на спинку. Выглядит так удовлетворенно и безмятежно, что иное настроение рядом с ним решительно невозможно. Он как лампочка, излучающая вместо света состояние души. Чуя успокаивается окончательно, уверовав, что ему все сойдет с рук.