Scene of the Crime

Ну кто бы мог подумать, что магнитные бури на солнце имеют такое большое влияние на маленьких рыжих людей. Как связано солнце и Чуя? Есть подозрение, что никак, но Тачихара объяснить по-другому чрезвычайно буйное агрегатное состояние Накахары с самого утра (с семи, блин, часов!) не может. Чувство, будто в Чую вселился некий излишне деятельный призрак. Нервозное ожидание провоцирует неожиданные метаморфозы. Накахаре срочно нужно себя чем-то занять, чтобы, если не унять, то на худой конец отвлечься от сводящего чувства внутри. Он хочет сесть в свою машину, мягко положить ладони на руль и вдавить педаль газа в пол. Ему хочется сорваться с места, окунуть себя в адреналин и вязкое чувство погони. Ему хочется. Ему не терпится. Он не знает, куда себя деть и как уняться. Еще чуть и, чудится, на стены полезет от избытка нетерпеливой энергии. Поэтому он моет посуду, поливает все цветы в квартире, пылесосит и даже протирает пыль на полках. Мичизу в ужасе, но в остальном совсем не против бесплатных услуг клининговой компании «Накахара и поехавшая крыша». — Ты знаешь, Золушка в оригинале не рыжая. Чуя презрительно фыркает, находя замечание совсем не смешным. И тут же спрашивает не в тему, решив не обращать внимания на нелестные сравнения. Если говорить о сказочных персонажах, то Накахара предпочтет быть драконом и откусывать всем неугодным головы. — Как думаешь, мне пойдет пирсинг в языке? Тачихара с выражением крутит пальцем у виска. Ну вот, уже бредовые идеи поперли. Избыток энергии вредит здравому рассудку Накахары, так и запишем. — Как он может подходить, если его в основном никто не видит? — Мичизу разваливается на подушках, понимая, как приятно наблюдать за тем, как разводит активную деятельность кто-то, кто не ты. — Но твой рот станет похож на куртку байкера. Дурная идея кажется еще дурнее, и оттого — еще привлекательнее. — Я видел, что делают иногда по две штанги в языке. Одна за одной. Точно заклепки будут смотреться. Смеется, складывая немногочисленные книги напарника в алфавитном порядке по авторам. Сизифов труд. Тачихара все еще не оставляет попыток воззвать к его разуму. Тоже не слишком плодотворное занятие. — Ты ни говорить, ни есть, ни пить нормально не сможешь, пока язык не заживет. Результат, как если бы Мичизу хотел взять друга на слабо. — Ха! Как будто это может меня остановить! Вразумить это чудовище невозможно. По крайней мере сейчас, пока оно взбудоражено и находится в состоянии нездорового возбуждения. То, что оно нездоровое, диагностировал сам Тачихара, потому что от буйного Чуи под боком лично ему как-то не слишком здорово. — Пытаться тебя остановить, это все равно, что встать на пути цунами. — Тачихара вздыхает, утыкаясь взглядом в экран своего смартфона, — Не слишком умно и травмоопасно. Накахара снова без предупреждения меняет тему. — После гонки я отправлюсь сразу домой. Мори-сан просил задержаться у тебя, но не переехать же к тебе с концами. — И слава богу! — Да-да, оставлю тебя обрастать грязной посудой в одиночестве. Скоро Мичизу получит назад все свое варварски отобранное личное пространство, это хорошо. Скоро не будет под боком такого специального человека, которого в любое время можно попросить заценить симпатичную девушку на ТВ, а мемы снова придется скидывать Чуе в личные сообщения и ждать, пока он их просмотрит, вместо того, чтобы сунуть их ему прямо под нос. И это, блин, грустно! — Присылай мне открытки, как ты там. — Я буду писать тебе письма. — Накахара посмеивается. — Долгими одинокими ночами сочинять поэмы и присылать их в конвертах, заполненных лепестками сухих цветов. — Тебе бы дамские романы писать. С такими фантазиями, знаешь, они будут иметь успех. — Как раз собираюсь. Если бы всю их нескончаемую иронию можно было бы собрать в физическом эквиваленте, она бы приняла форму самой сопливой гейской драмы на земле. При том, что один по девочкам, а второму в принципе индифферентно. Удивительно, как Чуя умудряется до вечера не разнести квартиру по кирпичику, а потом сложить их по форме, гамме или еще черти знает чему. Зато теперь дома у Тачихары чисто, и он на некоторое время перестанет находить свои вещи на привычных местах. Все мы знаем, что лучше существовать в своем родном бардаке, чем в чужом порядке. Накахара моет голову и уходит в соседнюю квартиру клянчить плойку, причитая, мол, он ни за что не покажется из дому с «этим ужасом» на голове. Мичизу считает, что бесконтрольно вьющиеся волосы Чуи в определенной степени очаровательны, но он, как всегда, может пойти со своим мнением куда подальше, и вообще он ничего не понимает, ведь у него таких проблем с волосами нет. Чуя злющий после того, как расчесывается: часто непроизвольно больно дергает себя расческой за спутанные прядки, а потом ходит и кидается на окружающих еще минут пять. Чудовищно! Ко времени выхода Накахара выглядит бессовестно хорошо, допивает последний пакетик хозяйского эрл грея, и ему за это ничуть не стыдно. Тачихара остается дома, отделываясь извечным «чего я там не видел», словно плохой родитель, не желающий приходить на каждый утренник своего ребенка в детский сад. Все равно они все похожи, и ничего нового он там не увидит, без разницы, в чем на этот раз будет его чадо: в костюме пчелы или медведя. Накахара на него давно за это не обижается, и, если честно, то никогда даже о таком и не думал. Он сам терпеть не может наблюдать за гонками. Ведь какого черта он должен мариноваться среди зрителей, если ему положено участвовать? Да, вот такой он эгоцентричный тип. Руки на руль, ногу на педаль газа, выкрутить громкость радио, по которому играет какой-то неопознаваемый драм-н-бэйс: Чуя чувствует, как все эти нехитрые манипуляции действуют на скулящую и ноющую от бездействия душу словно ампула новокаина. Накахара не может сдержать довольной улыбки, отмечая ее, только мельком взглянувши в зеркало заднего вида. Его лености и праздности пришел ожидаемый конец, и юноша почти не испытывает по этому поводу огорчения. Ну если только самую чуточку. Бедро все еще ноет, особенно когда нажимаешь на педаль, а ладонь неприятно покалывает. И не ясно, действительна эта боль, или же фантомна, а Чуя просто настолько с ней смирился и сроднился, что отказывается своим сознанием отпустить ее. Мори обещал Чуе тренировки (какие и на кой — пока неизвестно), как только он выберется из статуса больного и покалеченного, и как только ему надоест разлагаться от безделья дома у Тачихары. Но Накахара из той породы собак, которая не может долго сидеть в будке или лежать у хозяйских ног: недостаток впечатлений и адреналина сказывались на Чуе словно нехватка солнца на цветок. Так что этот рыженький цветочек явился на гонки с лихим желанием надрать задницы всем желающим, и не важно, в порядке очереди или всем разом. Он бессмертен и бесстрашен, и эта ночь, и эти улицы, и даже сама скорость принадлежат ему. Приезжает чуть раньше нужного, и даже не раздражен, решая пока присоединиться к празднику жизни вокруг. Который, к слову, начал необратимо набирать обороты, как только толпа увидела автомобиль Чуи, ставший его своеобразной визитной карточкой. Ну конечно, как тут забудешь машину, владелец которой втоптал не одного достойного соперника в грязь? И потому едва ли во всех уличных гонках остались незаинтересованные в его скромной (на самом деле вообще нет) персоне. В окружении неравнодушной к нему толпы сам Накахара держится отстраненно, словно в мгновение ока отращивая тонкий, но прочный хитиновый панцирь. Скупо улыбается на чужие взгляды, избегает чужие прикосновения и со знанием дела поглаживает собственное эго. Конечно, не без того, чтобы жестоко избить синдром самозванца в своей душе. Потому что, чего бы там не лепетали внутренние демоны, Чуя именно что принадлежит этим ощущениям, этому настроению и этой неоднозначной славе. Она как слава самого отъявленного хулигана во дворе. Сомнительная, бесполезная, но довольно приятная. Его взгляд выцепляет из общей массовки знакомое лицо, и Накахара, немало удивившись, сквозь толпу пробирается к Кое, зачем-то пришедшей смотреть на сегодняшний заезд. Она, давно наблюдающая за Чуей, приветливо и будто приглашающе улыбается. Иди сюда, поприветствуй и обними, так давно не виделись же. Да, давно. Около месяца. Юноша чувствует острый укол осознания, что на самом деле ужасно соскучился по «старшей сестрице». Так что почти что мальчишкой налетает на нее с объятиями, обхватывая руками за талию и ощущая под пальцами нежный шелк ее вечернего платья. В таком месте Озаки выглядит контрастно и слишком элегантно, но едва ли ее можно обвинить в неуместности. Драгоценный камень остается таковым хоть на витрине ювелирного магазина, хоть в куче битого стекла. — Что ты здесь забыла? — Усмехаясь как-то по-доброму, панибратски интересуется Чуя. И ему ужасно идет это его панибратство, поэтому Кое неизменно позволяет ему подобное поведение. Она взаправду почти что старшая сестра для него, хоть в них нет кровного родства. — Как это что? — Она с улыбкой выразительно приподнимает бровь. — Естественно я пришла поддержать тебя на гонках после длительного перерыва. Она гладит Накахару по голове, словно они в уединении, а не в гомонящей толпе, уже переключившую свое внимание на что-то иное, чем восходящая звезда уличных гонок. — Неужели ты мог подумать, что я не приглядываю за тобой? И сию секунду несколько смущается, чуть нахмурившись. — Ах, стоило на секунду отвлечься и потерять тебя из виду, как ты тут же нашел себе неприятностей. Такой проблемный ребенок. Чуя едва удерживается от потрясающего детского «Я уже не ребенок», закусывая губу. И горько, и смешно, что это «происшествие» с ним затронуло так много людей. Озаки Кое, меж тем, была вторым по влиятельности человеком после Мори. Своей мягкой женской рукой она держала окружающих титановой хваткой, с нежной материнской улыбкой решая наиболее затруднительные проблемы. И часто в этой улыбке, если она не обращена к Чуе, проскальзывало нечто стальное и острое, словно лезвие катаны. В ней не было того же двойного дна, что в Огае, в котором нельзя различить искренность и умелую актерскую игру. Она обладала честностью дикой кошки: не демонстрируя напрямую, подтекст власти и силы сквозил в каждом ее слове, в манере держать лицо и вести переговоры. Накахара относился к тому узкому кругу людей, для кого эта молодая женщина оставалась мягкой и терпеливой. И он, даже не испробовав на себе иного ее отношения, придясь ей по душе с первого взгляда, глубоко ценил ее привязанность к нему. Как и свою собственную к ней, подпустив так близко, как он только мог, учитывая грубые рубцы и шрамы на его сознании и душе. Отстраняясь от своей названной сестры, Чуя тонет в запахе ее легкого, но обволакивающего парфюма. — Я рад, что ты здесь. — Накахара говорит тепло и искренне, — Теперь мне еще сильнее хочется красиво раскатать сегодняшнего соперника, чтобы доставить тебе удовольствие. Озаки растягивает идеально накрашенные губы в улыбке глубокого винного цвета. — Я не сомневаюсь в твоем мастерстве, Чуя. Не скрою, это действительно принесет мне много удовольствия. Не это ли лучшая мотивация? Сквозь толпу к Кое пробирается Кека, похожая на маленького диковинного зверька среди множества людей. Своим спокойствием Изуми напоминала ледяное и кристально чистое горное озеро, чем отпугивала от себя большинство людей, мол, это слишком странная для столь юной девочки манера поведения. Это не отменяло того, что как для Озаки, так и для Накахары она неизменно остается очаровательным ребенком. Юноша треплет Кеку по голове и направляется обратно к своему автомобилю. Сегодня он просто обязан показать первоклассное шоу. Как триумфальное возвращение звезды на ночной небосвод, как подарок, преподнесенный его зрительницам. Да уж, и когда Мори и его приближенные успели стать для Чуи чем-то вроде семьи? Он совсем и не подозревает, что пристально наблюдать сегодня за ним будут не только дорогие ему люди. Осаму Дазай в принципе не болеет адреналиновой зависимостью, ему плевать на экстремальные виды спорта, а уличные гонки и подавно его не интересуют. С чего он вообще решил самолично проконтролировать гонщика, в котором был заинтересован как в перспективной фигуре, не ясно. Обзавестись сильным игроком на поле, принадлежащим другим власть имущим, всегда бывает полезно. И даже если «крыша» уличных гонок узнает, о личной заинтересованности Дазая в одной из звезд оной (а он не сомневался, что приведет своего ставленника к этому титулу), то ничего не сможет с этим поделать, не выходя за рамки картонного договора о ненападении. Главное, чтобы сегодня все прошло гладко и, желательно, громко. Чтобы взойти на вершину, нужно вступать в игру ярко. Стоит ли игра свеч, если игрок не способен показать себя на старте? Едва ли. Как славно, что Осаму в себе и в предоставленных своему ставленнику преимуществах не сомневается. Ровно до тех пор, пока не подъезжает вторая машина, при виде которой по толпе проносится волна ажиотажа, взбудораженных возгласов и одобряющих реплик. «Ох и не повезло новичку, его же тонким слоем по асфальту раскатают!» «А я уж думал, что этот бешеный где-нибудь разбился со своим ебанутым стилем вождения.» «Ну все, даже смотреть неинтересно, и так ясно, кто кого.» «Как я соскучилась!» И все в подобном роде. Не более, чем назойливое жужжание, которое, меж тем, заставляет несколько задуматься. А когда водитель столь узнаваемой машины выходит из салона, все становится на свои места, и одновременно оборачивается все причудливее. Потому что этот мальчишка на все сто подходит под определение «бешеный». Пожалуй, Дазай даже мог бы представить его стиль вождения по тому, что он видел сам. Рамки и границы для Накахары, кажется, отсутствуют напрочь. Никакого понятия о самосохранении, без царя в голове. Тем он интереснее для Осаму. Право слово, чувствуется, будто у кошки перед носом поводят пучком кошачьей мяты. И Дазай уже готов выпустить когти, несмотря на недвусмысленное предупреждение Мори. Как занятно, что они оба привыкли получать то, что захотят. И сейчас векторы их желаний прямо противоположны. Остается только гадать, чей импульс окажется сильнее. В естественной среде обитания Накахара выглядит удивительно хорошо, если сравнивать с тем избитым мокрым зверенышем, с которым имел удовольствие познакомиться Осаму. Он уже второй раз ловит себя на смутном сожалении о том, что их первая встреча сложилась подобным образом. Да, Чуя все еще нуждался в наказании, оставаясь непослушным ребенком, посмевшим покуситься на собственность Дазая. Но это не отменяет того, что из категории «смертников», которых за проступок всего-то и остается, что банально убрать, имя наглого угонщика вычеркнуто. Даже сейчас он выглядит слишком самоуверенным для человека, перешедшего дорогу одному из теневых авторитетов Йокогамы. Недооценивает Дазая? Уверен в Мори? Просто лишен ощущения опасности? Вспоминая его злой и дерзкий взгляд в подвале, Осаму уверяется, что верен третий вариант. Сдается ему, что Чую когда-то не научили по-настоящему испытывать страх. И Дазай теряется между двух полярных желаний: замкнуть внимание Накахары на себе, пробраться в его суть и разобрать все заинтересовавшие части его механизма по составляющим или…сломать к чертям все алгоритмы, показав как и чего (, а главное — кого) стоит действительно бояться. Осаму по истине прекрасный учитель, когда дело касается страха. Собственный интерес в сегодняшнем заезде не забывается, но гаснет и тухнет. И, вот так дела, Дазаю теперь действительно интересно понаблюдать за гонками. Надо будет в красках потом рассказать о своих впечатлениях Куникиде, а то, думается, у него недостаточно причин для головной боли, ох недостаточно. Или Анго, и еще раз созерцать его мастерство закатывать глаза на всякие, по его мнению, бесполезные вещи. Господи боже, Осаму окружают одни зануды. Накахара окидывает взором толпу людей, самодовольно владея ситуацией и вниманием окружающих: взгляд не цепляется за стоящего в отдалении Дазая, скользя по головам собравшихся. Не только его здесь оценивают, сам Накахара в ответ аналогично присматривается и дает оценку собравшимся сегодня людям. Внутри мужчина чувствует некоторое разочарование, что его обделили вниманием. Ну он ведь такой особенный, можно сказать, хороший знакомый. А его даже и не заметили, смешав с толпой. А толпа такой удобный инструмент. Огай Мори давно научился в совершенстве пользоваться другими людьми, что становились, стоит только намекнуть, его глазами и ушами, а если понадобится, то и руками, что вершат волю своего босса. Неудивительно, что прямо сейчас Мори прекрасно осведомлен обо всем, что происходит вокруг Чуи. В конце концов с недавних пор ему нужен особенный присмотр. И Огаю остро не нравится, что сегодня на заезде откуда-то обнаружился Осаму Дазай, намедни доставивший немало проблем. Конечно, в присутствии Кое даже самому богу смертельно опасно вести себя опрометчиво, а она ни за что не допустит никаких, скажем так, эксцессов со своим дорогим «младшим братом», но тем не менее. Мори удивительно нервирует такой расклад. А если нервирует, то с этим надо что-то делать. Уж тем более сейчас, когда Огай решил ввести своего воспитанника в большую игру с совершенно иными ставками. И уже никто не будет грозить какими-то глупыми проблемами с законом (это будет попросту смешно). В этот раз на кону будет жизнь самого Накахары, а еще престиж и положение самого Мори. В невеликой степени, но знаете, как это бывает. Говорят же, что если допустить в доме одно разбитое окно и не заменить его сразу же, то вскоре в этом доме не окажется ни единого целого окна. Чуя — талантливый юноша и хороший подчиненный. В нем в меру бунтарского духа, который, хоть и привел к нежелательным последствиям, неотъемлем в его возрасте. И с его-то складом характера. Да-да, так оно и работает, хочешь быть хорошим боссом мафии с верными подчиненными — сначала стань хорошим воспитателем. Такая связь разрывается сложнее всего, и на деле может оказаться прочнее любых разрушительных обстоятельств. А крепкий скелет необходим каждой организации. Более того — сильнейшей организации, контролирующей каждую тень портового города. Теневая сторона Йокогамы неспокойна, ничто не предвещает беды, но изнутри нарастает неосязаемое и неконтролируемое напряжение. Мори чувствует, что грядет ураган и стремится укрепить свои позиции, минуя угрозу. Не со стороны Дазая, каким бы докучливым он сейчас ни казался, и не со стороны старых и привычных глав других крупнейших организацией. Даже Фукузава, с которым им вдвоем чаще остальных приходится напрямую сталкиваться интересами, не причина надвигающейся смуты. И он тоже наверняка ее чувствует. Самое отвратительное, когда, предчувствуя удар, не можешь понять, с какой стороны он придет. Не лучшее время, чтобы вводить в игру новые фигуры, но Мори видит, что более удобного шанса может не случиться. Чуя предан и старателен, он запросто может стать именно той дополнительной опорой, что поможет пережить любой шторм. А уж Огай постарается, чтоб превратить мягкую медь в титан. И ведь на самом деле назвать Накахару «мягким» можно только в отношении металла. Сегодня он настроен рвать, быстро входя в раж. Еще за мгновение до старта, его окатывает этим особенным состоянием, в котором Чуя привычно пускался во все тяжкие. Стартует так, что любому наблюдателю становится понятно, что он — дурной, и к нему лучше не лезть. Настолько, что такое поведение можно назвать бесшабашным даже в системе координат Накахары. Есть ли ему до того дело? Нет, конечно. Для Осаму, о котором он пока еще не знает (и хорошо, иначе бы на гонках тут же случился локальный взрыв сверхновой), начальная демонстрация оказалась более чем впечатляющей. Несмотря на то, что все произошедшее вместе с командой старта случилось в считанные доли секунды, стороннему наблюдателю казалось, что соперник Накахары мучительно долго искал, где педаль газа, и потому уже на старте потерял всякую надежду на преимущество. Да и на заступничество богов тоже, и так ведь понятно, кому они благоволят в этом соревновании. А Чуя отчетливо безумно посмеивается, словно распоследний адреналиновый наркоман, одновременно выпадая из реальности и вцепляясь в нее изо всех сил, полностью уйдя в ситуацию на дороге. Сжимает пальцы на руле, и зажившая на первый взгляд ладонь отзывается отвратительной, дезориентирующей болью, впивающейся в нервные окончания назойливым отвлекающим фактором. Мерзопакостно, но терпимо, хоть скорость сбросить и приходится. Идеальная концентрация потеряна, и в сфокусированном на гонке мозгу даже на мгновение мелькает мстительное желание затолкать нож блядского Дазая ему же в глотку. Ладно. Достаточно и того, что Чуе больше не грозит его увидеть. Пока достаточно. Время сосредоточиться на гонке. Мудак, отражающийся в боковом зеркале, осмелел настолько, чтобы практически нагнать. А такое наказуемо. Чуя набирает скорость, чтобы через минуту нечто в районе четырехглавой мышцы кольнуло ощутимыми болезненными ощущениями. Да что за блядство! Парень звереет, теряя фокус еще больше, позволяя сопернику сойтись с его автомобилем буквально нос к носу. Такое уже не прощается. И раньше, чем успевает осознать свое намерение, Накахара резко выкручивает в сторону чужой машины, заставляя ее водителя автоматически уклониться в бок. …финиш Чуя минует довольно спокойно, неизящно спихнув своего соперника боком в ограждение трассы где-то на второй трети пути. Точнее, как сказать, сам трюк вышел довольно красиво, на машине Накахары ни царапинки (а то он же за нее потом удавится), но сам прием не слишком ценится на гонках. Конкретно Чуя пользуется им второй раз за всю свою «карьеру», в первый раз вписав соперника в столб на нервах. Сейчас он не осознавал, что и зачем делает, пока не пересек финишную полосу. Поэтому сопернику прилетело буквально за то, что тот попался под горячую руку. Ну что тут сказать. Виновнику происшествия не стыдно. И справедливо было бы здесь его порицать, но толпа взрывается ревом и криками, взбудораженная тем, как привычный победитель только что подкормил свою репутацию «бешеного». В конце концов, ничего серьезнее машины и чужой гордости на этом заезде не пострадало. Так к чему беспокойство? Хлеба и зрелищ, как говорится. Только в роли хлеба сегодня выступает алкоголь и наркотики, но чего уж там. Из машины неуемный победитель выскакивает на нервах, не успев перегореть, к тому же злобно шипя и хватаясь за бедро. Гонка для него стала не привычной эмоциональной разрядкой, она скорее только усугубила положение, превратив Накахару нетерпеливого в Накахару взвинченного и порядком злобствующего. Думается, встреть его привычная гомонящая толпа ножом по натянутым нервам, Чуя наверняка кого-нибудь покусал, образно говоря (а может и не образно). Но на сей раз его под белы рученьки ловит Кое, без проблем миновав толпу. Когда нужно, эта потрясающая женщина могла держать на расстоянии даже человеческую стихию. А маленькое алгебраическое дополнение в виде Кеки просто молчаливо следовало за ней, довольно необычно для себя тут же бросившись обнимать Чую. И как тут продолжить злиться? — Я впечатлена, — покровительственно улыбается Озаки, не давая Чуе один на один столкнуться с чужим ликованием. И на этом ей спасибо. — Я хотел сделать все чисто, — несколько разочарованно отзывается парень, автоматически гладя Изуми по голове, — А оно все как-то неправильно оказалось. — Ты был очень классным. — куда-то в куртку бормочет ему девочка, не отстраняясь. — И я так думаю. — Кое-выглядит очень красиво в обрамлении из света ночных огней. — Было довольно жестко, но мне всегда так нравится, когда ты играешь на большие ставки. Это очаровательно. И если до сего мгновения досады было больше, чем самодовольства от одержанной победы, то сию минуту все кардинально меняется. Ну конечно. Кому как не старшей сестрице знать все о мягкой манипуляции? Даже Мори не стал бы с таким изяществом добиваться эмоционального отклика, лишь бы Чуя насладился ощущением собственного первенства. Кека лишь усилила эффект этими своими долгими и на самом деле смущающими ее объятиями. Буквально несколькими минутами ранее Кое-мягко шепнула ей, что Чуя будет очень рад, если Изуми как следует его обнимет, и это поможет ему прийти в хорошее настроение. Что ж. Тонкая манипуляция бывает не только ради собственной выгоды. Особенно, если это сестрица. Накахара неохотно отрывается от своей компании, чтобы получить причитающиеся почести и деньги, даже не стараясь сдержать раздражения на своем лице. Достойную он, должно быть, картину представляет: растрепанный, в Тачихаровской куртке, на пару размеров больше положенного, и в «модно» подранных любимых джинсах, которые сам Чуя пару месяцев назад тупо подрал на мокром асфальте. Должно быть, он сейчас выглядит даже младше своего возраста, о чем догадывается, и еще сильнее заводится. (простите, но это ъуъ) Когда он благополучно отделывается от собственной славы — ох, как это хорошо звучит — он собирается найти внезапно потерявшихся из поля зрения Кое с Кекой, но вместо этого наталкивается на чье-то глупое тело, не во время решившее встать на его пути. — Какого черта? — Злобствующий Накахара вскидывает взгляд, призванный воспламенить неугодного в считанные мгновения, но вместо этого натыкается на ядовито-сладкую улыбку и жженый сахар чужого взгляда, от которого ладонь и бедро начинают инстинктивно не ныть, а полноценно завывать. Вот действительно, какого черта? Блядский Дазай. Ебанный Осаму.