Scene of the Crime

— Меня-то за что? Мичизу повторяет этот осточертевший вопрос через, кажется, каждые полчаса, совсем не в восторге от того, что ему приходится отбывать наказание вместе с Чуей. Ну как отбывать… Отхаживать. Потому что Мори поручил Накахаре за самоуправство гору сомнительной и не очень курьерской работы. В общем — сделал из него мальчика на побегушках. И дал ему в напарники Тачихару, чтобы самому Накахаре скучно не было. Чуя-то ему благодарен, а вот Мичизу — не очень. — Чтобы ты меня об этом десять раз подряд спросил, — огрызается Накахара, усаживаясь на мотоцикл — еще одну уступку дражайшего босса. — Мне надоело таскаться за тобой, — ноет напарник, но послушно пристраивается сзади, навалившись на Чую всей своей уставшей тушей. Придавленный парень восторга тоже как-то не испытал. — Харэ на мне лежать, эй. — Он пихает биомассу за своей спиной локтем. — Находили мы не так уж и много, а ты, старая ветошь, уже разваливаешься. — Я всю задницу на твоем мотоцикле себе отсиде-ел. — Расскажи о текущем состоянии своего зада кому-нибудь, кто в нем заинтересован. — Ты жестоки-ий. В общем, Тачихара в напарниках — это еще одна дополнительная работа, потому что тот еще с самого начала расклеился, обидевшись на несправедливую судьбу, что свела его с Чуей, и склеиваться назад категорически отказывался. Когда они вдвоем находились на территории каких-нибудь центров, где их с документами ждала очередная миленькая девушка за ресепшном, Мичизу еще можно было переносить — тот находил себе отдушину и не трепал нервы так сильно. Но когда бизнес-центры (бр-р, теперь у Накахары с ними плохие ассоциации) закончились, и начался порт с сомнительными подворотнями, а документы сменились не менее сомнительными бумажными пакетами с неизвестным содержимым, Тачихара превратился в кошмарного нудилу. — Я хочу есть. Я устал. Я хочу домой. — Мичизу, свет очей моих, будь добр — заткнись. Но Накахара соврет если скажет, что товарищ совершенно не выполняет своей функции. Поддержки и опоры в нем, конечно, никакой, зато не так скучно. И не так стремно расхаживать по злачным местам, зная, что с тобой друг. Которого в случае чего можно кинуть в противника, а самому смотаться по-быстрому. А если серьезно, то лучше никому на Мичизу не покушаться. А то Чуя дурной и за себя в случае, если что-то случится с Тачихарой, не ручается. Неизвестно, отвечает ли ему сам Мичизу взаимностью по поводу готовности надрать за друга задницу хоть самому Адскому Сатане, но сути дела это не меняет. Вдвоем куда приятнее, чем одному. Один в поле не воин, а минус на минус дает (плюс) одного полноценного умного человека. — Ну вот почему ты не мог один этим заниматься? — А если со мной что-нибудь случилось бы? — Да что с тобой может случиться! Не съедят же тебя крысы в конце-то концов. В Тачихаре — ни грамма души и сострадания, так и запишем. Не то что бы Накахара действительно был так уж сильно обременен своим «наказанием», вовсе нет. Но в одиночку все равно сделалось бы как-то тоскливо. А когда под ухом тоскует еще одна беспокойная душа (туша), то становится как-то легче. И вообще: совместные страдания сближают. Наверное. Пятнадцать минут на мотоцикле, и они оба уже у новой точки, всего ничего: пройтись переулками, оставив мотоцикл на относительно безопасной людной улице. — Мы что, доехать не можем? — Тачихара продолжает противно ныть, отказываясь слезать с нагретого местечка. — Я не потащу туда мотоцикл, мало ли, еще оставить его там придется. Ну уж нет! В порту нередко приходилось лазить по подозрительного вида докам, чтобы передать документы или пакет, и каждый раз бросать при этом мотоцикл на произвол судьбы. Накахара, только получивший новую игрушку, ни за что не готов ее тут же потерять. Конечно, кому как ни ему знать, что угнать можно что угодно и откуда угодно, но нарочно соблазнять ворье на свою прелесть парню очень не хочется. И его можно понять. — Мой фитнес-браслет показывает, что мы прошли уже пятнадцать тысяч шагов! Накахара бесстыже ржет. — На кой черт тебе фитнес-браслет, Мичизу? Ты спортом когда в последний раз занимался? Тачихара строит оскорбленную невинность и не отвечает, но с мотоцикла слезает. Молча. И молча же следует за Чуей. Ой, ну и пожалуйста, без его нытья легче будет. Фиалку обидели. Подворотни здесь, конечно, живописные. Глухие, с узенькой лентой грязно-серого неба над головой, каноничным запахом сырости и, вау, пробегающими мимо крысами. Симпатичненько. Антураж на десять из десяти, да вот только Чуя не из тех людей, кто любит окунаться в ностальгию. Потому что его ностальгия похожа на ледяную черную воду, что сковывает и не дает дышать. Нет в его прошлом ничего хорошего: только такие подворотни да ежедневная грызня с собаками и теми же крысами за выживание. Мичизу — тоже ребенок непростой жизни, но вырос вдалеке от доков. Ему не понятны зябкие мурашки, которые временами пробирают напарника до кости. Да и не знает он о них: не видит. Но, должно быть, зная историю жизни своего боевого товарища, догадывается. Конечно, так часто и много пересекаясь с портом в течение своей жизни, Накахара его не боится. Они с ним почти что с пеленок бок о бок, какой тут страх? Но некоторые вещи в порту, словно изображения на выцветшей фотопленке, по уши макают в ту самую неприятную ледяную ностальгию. Не потому, что места знаковые. Нет, просто похожие. Весь порт — на одно лицо. Крайне неприглядное, но знакомое. — Неинтересно молчать, если ты тоже молчишь и даже не пытаешься со мной заговорить. Все ок? Не совсем. — Полный порядок, просто задумался. Ждал, пока ты не выдержишь. — Накахара старательно ехидничает, скрывая неприятный эмоциональный осадок собственных воспоминаний за драпировкой из иронии. — Придурок. Как видите, они с Тачихарой — лучшие друзья. Идут себе, переговариваются о чем-то отвлеченном, едва запоминая, куда их уводят показания навигатора. Доходят до места, а там, где их должен был уже дожидаться второй такой же «посланец» никого. Чуя тут же смекает, что дело тут нечисто, натягивает на голову капюшон, а потом запихивает в капюшон и глупую голову Мичизу. — Чо ты, а? — А ну цыц. Стоит только упаковать и утихомирить своего товарища, сбоку тут же подходят два незнакомых мужчины. Точнее, один мужчина и один довольно юный на вид парень, едва ли много старше Чуи с Тачихарой, когда последнего на автомате уже успели задвинуть за спину. Ну да, Накахара же такой титан, за его спиной Мичизу ничего не страшно (нет). — Гуляете, молодые люди? — Жизнерадостно интересуется тот, что помладше, разрезом глаз и специфическим акцентом сразу же выдавая в себе иностранца. — Да, мы гуляем! — До смешного агрессивно отвечает Тачихара из-за спины Чуи, скрещивая руки на груди. — А вы тут что забыли? Порт — хреновая достопримечательность. Все это — полнейший фарс, но как же жутко осознавать, что это взаправду и есть твоя жизнь. Да, Чуя? — Заткнись и отступай, — в полголоса шипит Накахара, делая едва приметный шаг назад. Как бы ни был хорош план (а он и не был), его разгадывают сразу же. — А вот этого лучше не делать, молодой человек! — Все тот же парень, блондин, начавший бесить с первого взгляда. — Мы вообще-то не должны вас отпускать, но давайте лучше так: вы отдаете то, что сюда принесли, а потом валите себе на все четыре стороны. Устраивает? — Хрена у тебя запросы, как у моей бывшей. Как насчет вам просто от нас отвалить? По доброте душевной. Тачихара, еб твою мать. Ответ Мичизу, конечно же, никому не нравится. И больше всего он не нравится самому Чуе, который клятвенно себе обещает, по возвращении надрать товарищу задницу: чтобы со всякими мутными типами по темным переулкам не болтал. Незнакомой парочке такое тоже не по душе: блондин выглядит раздосадованным, а его не выражающий эмоций напарник ростом с Пизанскую башню делает шаг вперед. И этот единственный спокойный шаг почти заставляет Накахару нервно пятиться назад. За себя не страшно, но тут же Тачихара, и он — дурак. — Советую вам подумать еще разок, видите, Говарду надоело уже тут торчать. Накахара понятия не имеет, что в пакете. Ему, если честно, плевать. Но ему не плевать на доверие босса. Ну, а еще у них нет никаких гарантий, что они оба уцелеют, даже в случае, если оба будут хорошими мальчиками. Поэтому — к черту. Пакет быстро отправляется в руки к Тачихаре вместе с ключами от мотоцикла. — А ну живо взял и вали отсюда. Хвала богам, Тачихара понимает, что они оба пострадают многим больше, если он упрется и останется играть в героя. Поэтому он кивает с очень сложным лицом и, схватив переданное, задает такого деру, что мировым спринтерам по сравнению с ним пора бы уходить на пенсию. А что Чуя? Чуя оборачивается, зло смотря на незнакомцев, сообразивших, что бартер не удался. — Плохой ответ. — Нараспев тянет блондин, а тот самый, который башня, выступает вперед — ясно, что он здесь работает за главную ударную силу. Их больше, один из них ростом в два раза превосходит рост Накахары. Ну и что с того? Чую учили драться. А еще он дурной. От первого удара парень уворачивается, мельком углядев, что блондин в драку лезть не собирается. Ну конечно, как такая двухметровая махина может не разобраться с одним Чуей? А вот так, бля! Он намного быстрее и, хоть его удары почти ничего не значат, в Накахаре намного больше выносливости. Кроме того — вымотать противника достаточно, а потом самому сбежать вслед за Тачихарой. Было бы все хорошо, не пропусти Накахара удар: от такой махины ощущение сразу, будто арматурой ударили поперек корпуса. Чуя сам не понимает, как встал и отскочил: не иначе, как на чистых рефлексах. По лицу — кровь из прокушенной губы, внутри наливается жаром место удара, разрастаясь словно огненный пульсирующий болью шар изнутри. Мог бы заскулить — заскулил бы. Но у парня-то и вдохнуть почти не получается. — Ох, как нехорошо, — говорливый тип все никак не заткнется, — Не будет пакета, хоть тебя с собой приведем. Ты, может быть, даже поинтереснее будешь. Ну уж нет. Как там Мичизу? Должно быть, уже достаточно далеко? Если не дурак, то свалит сразу и подальше. А Накахара и сам справится: ноги у него, пока что, есть. А что до боли, то боли он не боится, и доказывал это уже не раз. А вот сдаваться на милость победителя — неприемлемо. Поэтому Чуя весь подбирается, почти прижатый к стене, и бросается на блондина, явно такого не ожидающего. Этого достаточно, чтобы тот рефлекторно отшатнулся, а Накахара промчался мимо. Нырнуть в новый переулок, забыв о любых повреждениях, и погнать на полной скорости прочь, не останавливаясь и не оглядываясь. Когда парень слышит, как что-то падает позади, то не сразу соображает, что это его мобильный. А когда соображает, то уже поздно — он успевает пронестись еще пару развилок и потеряться. Тогда-то он и вспоминает про телефон, а когда вспоминает, тогда-то и упс. — Блядство! Накахара не знает, когда его перестали преследовать, не знает, погнались ли за ним вообще или решили отпустить добычу и особенно не напрягаться. Кто знает? Эти двое не слишком-то усердствовали. Что им нужно, кто их подослал — все херня. Чуя понятия не имеет, где он, у него нет связи и, возможно, кто-то сидит на хвосте. Блеск! Ничего не напоминает? Как бы там ни было, единственный выход — идти, пока на глаза не попадется хоть что-нибудь знакомое. Выйти на оживленную улицу и спросить дорогу на худой конец. Или воспользоваться парочкой мятых купюр в кармане и купить проездной. Что угодно, лишь бы вытащить себя из той беспросветной задницы, в которую сам же себя и загнал. Ну или послушно загнался под впечатлением от демонстрации чужой силы. Хотя какая там сила? Накахару за его недолгую, но бурную жизнь и посильнее били. Да уж, не то, чем стоило бы гордиться. Но так оно и есть. Собака, ни разу не знавшая палки, не может быть приучена к боли. А Чуя не просто приучен: он не боится ее ни капли. Злится на свое глупое положение, злится на тупых преследователей и мир, заставляя себя двигаться. Начинает подташнивать: сказывается давешний удар. Вместе с тошнотой приходит муть в голове и нехватка воздуха. Крепко схватил, что и говорить. Накахаре с трудом удается контролировать собственные движения и он, едва выйдя на более ли менее оживленную улицу, запинается о собственную ногу и падает, от души проехавшись подбородком по асфальту. Еще кровь. Отлично. За короткое время парень резко начинает чувствовать себя настолько уставшим, что даже не хочется вставать с земли. Ну и пусть он валяется, может быть, даже и на проезжей части. Или на тротуаре поперек чьего-нибудь пути. Плевать. Как же плохо, кто бы знал. Можно прямо сейчас с неба спустится какой-нибудь ангел и заберет с собой? А то Чуя заебался. Сильно. Ангел не появляется, зато кто-то осторожно теребит за плечо. — Эй, вы в сознании? Очень сложно заставить себя отлипнуть от асфальта, на котором осталась небольшая кровавая лужица — на подбородке, судя по ощущениям, нехило содрана кожа, — но Накахара героически справляется. Потревоживший его человек ничем на ангела не похож, и это разочаровывает: простая светлая куртка, легкая небритость и медный цвет волос. Ничего выдающегося, кроме того, что ему есть дело до Чуи. Ну, точнее, что человеку в припортовой зоне есть дело до человека, тихонько заливающего своей кровью асфальт. — В сознании, но не слишком этому рад. — прокушенная в который раз губа болит, делая слова менее внятными. Ободранный подбородок и плюс от него боль во всей челюсти — туда же. Артикуляция у Накахары сейчас хуже некуда. Но его, по счастью, понимают. — Вам нужна помощь? Помощь-то нужна, но вот стоит ли просить ее оказать у первого встречного? — Наверное. — Браво! Ну что за наитупейший ответ? — Тогда я могу вызвать врача? — Никаких врачей! Чуя уже относительно пришел в себя и, пошатываясь, постарался встать, не выглядя при этом, словно пьяница с перепоя. Его собеседник, тем временем, разглядывал его в замешательстве. — Никаких врачей, хорошо, но куда вы собираетесь в таком состоянии? Парню вообще не с руки, что его заставляют задумываться в его «таком состоянии», поэтому он неопределенно отмахивается. Куда-нибудь, если не свалится снова. На дорогу или в канаву там, например. Ха-ха, что за нелепая смерть была бы. — Я здесь недалеко снимаю комнату, если вы согласитесь вести себя тихо и не пугать соседей, то я готов предложить вам остаться у меня, пока вы не придете в себя или вас не заберут родственники. О! А вот это уже неплохой вариант! Про родственников это он, конечно, смешно пошутил. Хотя, если обозвать Мори папочкой, то так оно, наверное, и получится. Только явится не батя, а его подручные. Если явятся: дергать Огая очень не хотелось. Проще самому. С одной стороны, соглашаться прогуляться домой к первому встречному — плохая идея. С другой стороны — звать первого встречного, нуждающегося в помощи, к себе, тоже не очень умно. Так и выходит, что они оба друг для друга, словно покупка кота в мешке. Накахара просто надеется, что его лимит гадостей от Вселенной на сегодня исчерпан, и поэтому можно попробовать довериться малознакомому типу. Ну пожалуйста, пусть хуже уже не будет. — Идет. — Накахара опирается на любезно подставленное плечо и тяжело кивает. — Я очень постараюсь никого не пугать, но мой внешний вид говорит сам за себя. Незнакомец наконец улыбается. Как-то тепло так, приятно, чем-то на мягкое вечернее солнце похоже. — Ничего, сейчас отмоем ваше лицо — не испугаете. И, осторожно придерживая, делает пару шагов, за которыми Чуя с успехом поспевает, все так же опираясь о чужое плечо. — Ода Сакуноске. — Чуя Накахара. О да, самое причудливое знакомство этого десятилетия, спешите видеть. Идти внезапно, несмотря на отсутствие травм в ногах, тяжело и неприятно, но чужая поддержка делает свое дело, и Чуя, пусть и не слишком стремительно, но упорно ползет, вслед за тем, куда направляет его новый знакомый. — Можно на ты? — в кой-то веке интересуется Накахара, будто бы только что вспомнив о рамках приличия. — Конечно. — Ну и как тебя угораздило людей в таких местах с земли подбирать? Ода тратит несколько секунд на то, чтобы до него дошел весь комизм ситуации вместе со смыслом вопроса. — То есть вы…ты спрашиваешь у меня, как я умудрился подобрать тебя, когда это вообще-то мне положено спрашивать тебя о противоположном. — Обычно, у людей самые прозаичные причины валяться на асфальте где попало. А вот всерьез пытаться помочь — не очень. Из нового знакомого получается очень неплохой собеседник, особенно тогда, когда нужно отвлечься от дерьмового самочувствия и ощущения, что мир вокруг шатается. Чуя весь день мотался по городу, ничего не ел, потом подрался и как следует побегал. Неудивительно, что его сейчас херовит. По нему пришелся всего один удар. Один! А он возьми, да расклейся. Хуже кисейной барышни, честное слово. Дома у Оды тихо, и тот шепчет, что хозяйка квартиры, должно быть, снова заснула у себя в комнате с книжкой, поэтому давай-ка ее не будить. Уснула так уснула, теперь упустит восхитительную возможность налюбоваться на окровавленное лицо незнакомого рыжего пацана, которого с улицы притащили, словно какую-то побитую дворняжку. Дворняжка так дворняжка, кто угодно, дайте только прийти в себя. В ванной Накахара отбивается от рук и, умывшись, сует гудящую голову под кран целиком, не слушая тихой ругани Сакуноске. Тот, конечно, быстро его вылавливает и заматывает в полотенце, приятно пахнущее порошком. И прямо так, в полотенце, уводит в комнату. Чуя растекается лужей по хозяйской кровати и ничуть не жалеет о своем неприличном поведении в гостях. Боги, мягкий матрац под его измученным бренным телом. Жить все еще хочется! Он не замечает, как Ода уходит, чтобы вернуться с характерным пластмассовым чемоданчиком, из которого в итоге достает перекись и вату. — Вау, как канонично. — Накахара посмеивается, смотря на аптечку. — Прямо типичный набор первой помощи. Словно из фильмов или игр, только красного креста на боку не хватает. — Не ехидничай. И вообще лучше помолчи. — Мягко увещевает мужчина, словно с ребенком разговаривая. — Дай сюда свой подбородок. Осторожно, будет щипать. Эх, хотелось бы Чуе жить в том мире, где пощипывание перекиси можно будет считать реальной проблемой. Такая забота в целом всегда заставляет Чую расклеиться, надавливая ровно на его детские комплексы и старые душевные шрамы. Он терпит прикосновения ваты к разодранной коже, но куда сложнее стерпеть прикосновение к собственным уязвимостям. Вот такая бескорыстная забота — одна из них. Но Накахара — боец. Накахара терпит, и даже насмешливо фыркает. — Как будто какая-то перекись может меня напугать. — Да-да. — Ода сдается без боя. — Только помолчи еще, пожалуйста, мне нужно мазь наложить. А мазь пахнет неприятно и непонятно, горькими травами и чем-то отчетливо медицинским, чему не получается дать названия. Запах, характерный для всех медицинских зданий и аптек. Запах, которого не знаешь, но который при этом знаком каждому. — Вот уж действительно не хватало тебе проблем в жизни. — Накахара чувствует острую потребность заполнить свои ощущения хоть какими-нибудь словами. Но как сказать о том, что ему кажется, что получать помощь от незнакомца как-то нечестно? Что он ничем не заслужил конкретно от Оды помощи, что тот совсем не обязан тратить на него свое время и терпение, а еще медикаменты и… — Можешь считать, что не хватало. — Мужчина просто снова соглашается, заканчивая с подбородком и занимаясь губой, — А теперь цыц. Дальше наступает черед остальных повреждений, но какие остальные повреждения? Нет, у Чуи ничего больше не болит. А что сам идти нормально не мог, так это в голове помутилось. Нет-нет, не надо его осматривать, все волшебно, прекрасно, просто божественно! А то, что гематома на полтушки под майкой — это так, мелочи. Все, что ему нужно — вода и покой на пару часов, пожалуйста. Сакуноске, чувствуется, Чую очень не одобряет, но шарманку о врачах по второму кругу не заводит, огромное ему за это спасибо. Мужчина как-то довольно тонко чувствует грань, за которой кончается помощь с заботой, и начинается навязывание собственных установок. А Накахара такого терпеть не может. Как говорится, спасая — спасай, только жить не мешай. И часто это сводится буквально к тому, чтобы не навредить тому, кому ты помогаешь, своими понятиями о помощи. — У тебя есть связь? — интересуется Ода у развалившегося на всю полуторную кровать Чуи. — Неа. — Парень блаженно улыбается, отданный мягкой кровати и возможности ничего не решать хотя бы короткое время. И даже подбитое лицо его настроение не портит. И мысли о Тачихаре. Ведь тот сто пудов благополучно смотался. — И как ты тогда? — Как-нибудь. Если ты объяснишь, где мы находимся, я как-нибудь доберусь до дома. Деньги на проезд есть. И почему такое чувство, что Накахару здесь опять не одобряют? А точнее, порицают. — Тебе в твоем состоянии лучше бы избежать долгих прогулок и общественного транспорта. У тебя нет никого, кто мог бы тебя забрать? Парень вспомнил о Мори, и решил немного покривить душой. Он уже большой мальчик. — Нет, никого. — Хорошо, — Ода устало вздыхает, — А как тогда насчет моего друга? Это уже становится даже забавным. Почему для Чуи пытаются столько сделать? Вселенная? Это ты? Неужели ты ответила на все бесчисленные вопросы о том, почему в жизни Накахары творится такой пиздец, и ниспослала немного благодати? Спасибо, вселенная, тебя больше не будут называть сукой. — Твоего друга? — Да. У него есть машина, он сможет отвести тебя домой. Только заканчивает он обычно поздно, дождешься? Впору немного потеряться от того, как удачно складываются обстоятельства. И остается только уже согласиться. — Угу. — Тогда я позвоню ему, а ты можешь отдохнуть. Если заснешь, то я тебя разбужу. Зря он сказал что-то про засыпание. Ведь именно после этих слов начало нещадно клонить в сон. И нельзя сказать, что Чуя так уж сильно сопротивлялся своему желанию. Его уносило тяжело, волнами, и на первой поре он даже слышал в коридоре голос Оды, который о чем-то говорил по телефону. Как раз о Чуе, наверное. Какой этот друг? Такое же перерождение Матери Терезы? Или что-то иное? Об этом предстоит очень скоро узнать: его будит Сакуноске тогда, когда за окном уже темно. Чуя осовело хлопает глазами и садится на кровати, оглядываясь. Ничего себе он вздремнул, называется. — Спускайся, он ждет тебя внизу. Спортивная машина, она там одна такая. — А ты? — Я уже перебросился с ним парой слов, пока ты спал. Давай. Ждет так ждет, можно и выйти уже. Торопливо обуться, поддаться внезапному порыву по-детски обнять на прощание Оду и искренне его поблагодарить, а потом слететь по лестнице, убегая от собственного инфантильного смущения. Чтобы почти угодить в руки Дазая. — Ты?! — Чуя шокировано распахивает глаза и отступает на шаг назад, обыскивая глазами все свободное пространство вокруг дома Сакуноске. Так и есть. Спортивная машина. Одна здесь такая. Осаму смотрит на Накахару не менее ошарашено, но вскоре начинает смеяться. Что невыносимо бесит Чую. Ну уж нет, Вселенная! Ты — сука!