Scene of the Crime

Чуя не слишком силен по части «понять, простить, принять», но с некоторыми вещами приходится мириться. Например, с тем, что, хочет он того или нет, в его жизни прочно угнездился Осаму Дазай. Накахара буравит не иначе как свое кармическое наказание тяжелым взглядом, но потом просто тяжело вздыхает и смиряется. Зато поедет домой на классной машине. И, кстати, о ней. — Давно ты такси подрабатываешь? — Интересуется вопреки обыкновению не зло, а насмешливо, рассматривая чужую щеку. Щеку, на которой должен был остаться отчетливый след удара, но на которой не наблюдалось ничего, кроме легкой припухлости. Ну и где здесь справедливость? — С того самого дня, как ты решил поцеловаться с асфальтом на глазах моего друга. — Поразительно, а я думал, что ты умеешь дружить только с такими же золотыми мальчиками, как ты сам. «Золотой мальчик». Вот как. Осаму только хмыкает на такое описание. Значит, именно таким его видит Чуя: заигравшимся со своей властью инфантильным типом? Неверное предположение, пусть своей властью Дазай часто и с удовольствием пользуется. Понятное дело, что тут играет роль личная обида и впечатления Накахары. Знаете, а ведь Осаму ни капли не жаль их первого знакомства в понятии стыда там или сострадания. Ему лишь досадно, что он неправильно начал выстраивать линию отношений с интересующим его человеком. На этом все. И Чуя ведь что-то подспудно ощущает, некий недостаток личности Дазая. Неполноценность его эмоций, делающую его похожим на что-то человеческое, но не человека в полном смысле этого слова. — Ну вот видишь, как ты ошибался. Я намного лучше, чем ты обо мне думаешь. Накахара гримасничает и без дальнейших прелюдий садится в любимую машину на нелюбимое место не-водителя. Подбородок саднит, и парень думает, какое должно быть, удовольствие, доставляет мерзкой селедке из ада своим покоцанным видом. Думает, наверное, что Чуя со своей любовью распускать руки получил по заслугам. Но на самом деле Осаму напротив не слишком понравилось его состояние. Что-то наподобие собственнического инстинкта возмущенно взвыло в груди: этот мальчишка интересует меня, а значит — никто не в праве его тронуть. — Кто тебя так? — Несмотря на внутреннее состояние, Дазай выглядит привычно непринужденно, заводя машину. Накахара находит в кармане мятую пачку сигарет и зажигалку, обрадовавшись им больше, чем родной матери (матери он ни разу бы не обрадовался, но это лирика). На него неодобрительно косятся. — Не кури в моей машине, и ты не ответил на вопрос. — Я уже курил в твоей машине. Ну и как вам такой диалог? Осаму тяжело вздыхает, силясь скрыть охватившее его раздражение. — Я не разрешал тебе этого делать. — А я не спрашивал разрешения. Дазай мог бы заставить этого несносного мальчишку слушаться, но он только молча открывает окно с его стороны, снимая блок на панели управления, и заводит мотор. Пусть Чуя радуется его благосклонности. — Будь добр: никакого пепла в салоне. — Да-а, ма-ам, — ерничает Накахара. И буквально подначивает Осаму на следующую реплику. — Я предпочитаю, чтобы меня называли папочкой. И, желательно, в постели. Немая сцена. Чуя краснеет и выпускает из рук сигарету, так и не донеся ее до рта. Смущается и злится, вспыхивая быстрее спички. — Да блядь, да какого хуя…да ты… Слов не находится, находятся эмоции и много негодования. Накахара не из тех трепетных невинных фиалок, это всем и так ясно, но когда твои собственные слова выворачивает так какой-нибудь (весьма конкретный) мудак, то тут просто нельзя не возмутиться. Факт собственного смущения, плохо спрятанного за злостью, Чуя не признает. — Не мусори в салоне, я предупреждал. Парень решает не тратить больше свой и без того истощившийся моральный ресурс на всяких там вот этих вот, наконец-то закуривает, отворачиваясь к окну. Первая затяжка кажется слаще меда, пусть на деле там всего лишь горький никотиновый дым. Как же хорошо. Именно в такие моменты чувствуешь себя живым: выбравшись из очередной передряги относительно целым и невредимым. Осаму украдкой любуется его профилем и улыбается сам себе, выезжая на широкий проспект. Можно себя поздравить: приручение не такое уж пустое занятие, как изначально могло показаться. Поездка проходит достаточно мирно, если учесть еще не совсем затихшее негодование Чуи. Тот смотрит в окно и рефлексирует, думая безрадостные думы. Кстати, о безрадостном. — Дай мне телефон…пожалуйста. Чуя кривится, понимая, что сейчас необходимо позвонить боссу и объясниться по поводу вот этого вот всего. Если смотреть на ситуацию трезво, можно сказать, что Накахара поступил в чем-то героически. Но если смотреть на ситуацию еще трезвее, то вполне можно заметить, насколько это еще было опрометчиво и глупо. Но знаете что? Чуя не мастер по скоростной тактике, и сделал то, что первое пришло в голову. Животный инстинкт бей и\или беги во всей своей красе. И что? Зато не откупил целость своей шкуры за счет доверия босса и ничего не отдал долбанным вторженцам. Дазай без вопросов делится уже разблокированным телефоном, и Накахара ничуть не удивляется тому, что это дорогущий смартфон — флагман, последнее слово техники. Гребанный мажор. Набирает заученный наизусть номер, которых, тем не менее, у Огая несколько, и ждет пару томительно долгих гудков, приготовившись к нравоучениям. — Слушаю. — От голоса Мори все вздрагивает внутри, Чуя никогда не слышал в нем столько холода и…властности? — Мори, это я, — неуверенно начинает парень. — Со мной все в полном порядке. Тачихара рассказал о том, что произошло? Тон говорящего по ту сторону мгновенно теплее, будто кто-то щелкнул переключателем. — Чуя, наконец-то. Я думал поседею быстрее, чем ты объявишься. — Вам бы пошла седина. — Лучше уж больше так не пропадай. — в голосе слышится легкая ирония. — Мичизу рассказал свою версию произошедшего, но многое, я полагаю, мне все неизвестно. Приходи ко мне завтра, хочу услышать все из твоих уст. — Как скажете, босс. — Тогда до встречи. — И так просто отключается, оставив Накахару без порции нравоучений, к которой тот уже подготовился. Значит ли это, что Чуя сделал все правильно? Или самое «приятное» только ожидает его, потому что Мори решил отложить моральную порку до завтра? Знать бы еще. К дому Чуи подъезжают в молчании, но тут до парня доходит. — Стоп. Я же не говорил тебе, где я живу! Накахара снова недоволен, а Дазай строит из себя святую невинность. — Да, ты не говорил, мне птичка напела. Осаму смотрит на негодующего Чую, а внутри него просыпается желание еще как-нибудь поддеть парня. Невозможно спокойно наблюдать за его реакциями: всегда хочется развести его на большие эмоции, заставить поделиться своей стихийной энергией. Даже Дазай чувствует себя в компании такого по-особенному эмоционального человека более живым. Какая разница как чувствует себя Осаму, если самого Чую это все до чертиков раздражает? Он неаккуратно вылезает из машины и чуть было снова не падает лицом об асфальт, но вовремя успевает восстановить равновесие. — Ну что ж. — Дазай возникает рядом внезапно, поддерживая под локоток. — Похоже, мне придется проводить тебя прямо до двери твоей квартиры, а то ненароком еще убьешься по дороге, а Мори потом с меня спросит, мол, почему ты моего горемычного подчиненного не уберег. Чуя поджимает губы, но спускает все на тормозах. Ну приспичило этому придурку прогуляться вместе с ним по лестнице наверх — пусть прогуляется. И что ты с этой дурацкой селедки из ада возьмешь. В отместку Накахара планирует взлететь наверх быстрее ветра, заставив офисного, как он полагает, неженку, запыхаться, едва поспевая следом. Но, несколько забыв о своем состоянии, сам уже через пару пролетов готов испустить дух. И в итоге его шатающуюся тушку снова поддерживает ни капельки не отставший от буйного юноши Дазай. Омерзительно. Отвратительно. Гадство. У дверей своего дома Чуя еще раз пытается отделаться от одолевшей его напасти. — Все, ты меня проводил, твой долг чести исполнен, теперь проваливай. Но все не так просто. — И ты даже не пригласишь меня на чай? А я столько для тебя сделал. — Вот именно, ты столько сделал, что теперь я тебя на дух не переношу. Осаму не дает открыть дверь по-человечески, загораживая проход. — Ну Чуя, ты до сих пор злишься на то маленькое недоразумение? — Маленькое недоразумение?! Маленькое?! А не охуел ли ты часом? — Ну вот, снова Накахаре хочется загрызть Дазая. — А если я искренне извинюсь и пообещаю больше в тебя не стрелять? — Слышь ты… — Чуя сдается своему желанию учинить членовредительство и уже заносит руку для удара, как Осаму быстренько отступает к нему за спину, кладя ладони на плечи парня. — Ну что ты, не злись так. — Руки убрал, пока я их тебе не вырвал. — Как же Дазая умиляют подобные угрозы в свой адрес, которые парень все равно не сможет исполнить: он еще не знает, но Осаму не самая легкая жертва, когда дело касается ближнего боя. Точнее, совсем не легкая. — Успокойся, Чуя, я же ничего такого не делаю. Видишь вот, как я о тебе забочусь. Идеальный момент, чтобы простить мне мои прошлые прегрешения. — ох, но что-то подсказывает, что сам Накахара со сладкими речами ох как не согласен. — Еще раз повторяю: руки убери. — И по голосу слышно, что вот-вот, и парень неиронично полезет в драку. Поэтому Дазай наконец-то исполняет требование, но отступать не планирует. Видя, что Чуя открывает дверь ключами, и рыбка вот-вот сорвется с удочки, он заводит старую шарманку. — Ну пригласи меня на чай, ну пожалуйста-а. А то я останусь тут и буду ныть на весь подъезд. И прямая угроза действие возымела. — Да ты блядь… Если я приглашу тебя на чай, то ты отъебешься? — Очень может быть. — Такой ответ меня не устраивает. — Другого не будет. Накахара отчетливо ощущает, насколько невыгодный договор его прямо сейчас заставляют подписать. Но что против этого сделаешь? Квартира у него съемная, и с соседями портить отношения поэтому очень не хочется. А если Осаму останется в коридоре и продолжит в голос скулить, будто шавка какая, то это стопроцентно вызовет недовольство со стороны остальных жильцов. И как следствие — недовольство домовладелицы. А где еще такую же хорошую потом искать? Приходится идти на попятную, делая вид, что ты совсем не хочешь задушить «дорогого гостя». И вообще, пропуская Дазая в свою квартиру, парень испытывает чувство, будто совершает большую ошибку. Так оно, в принципе, и есть. Но из двух зол выбирают отношения с домовладелицей. Можно и потерпеть пару дополнительных часов наличия вот этого в своей жизни. От Накахары не убудет. Не считая его бедных нервов. Осаму внимательно осматривается, цепляясь взглядом за интересные детальки вроде нескольких разноцветных зажигалок на комоде в прихожей, на принципиальное отсутствие тапочек или висящее в коридоре пальто, контрастирующее с видом сорванца-Чуи. Лучше, когда он выглядит мальчишкой, чем то, что происходит с Дазаем, стоит увидеть его в строгой одежде и, о боги, с этим чокером. Да, так Накахара действительно кажется старше. А еще привлекательнее. В целом — как человек, которого необходимо срочно тащить в кровать. — Эй. — Чуя щелкает пальцами перед лицом задумавшегося мужчины. — Ты чего завис? Дуй в ванную — руки мыть. — Йаволь, майн фюрер. — Умник, блин. Сам Накахара, не желая толкаться в ванной с долговязой каланчой, моет руки на кухне средством для мытья посуды, игнорируя собственную мелочную щепетильность. И ставит чайник, желая поскорее отделаться от роли гостеприимного хозяина. Он умеет быть гостеприимным, но далеко не для всех. Не для Дазая — точно. Осаму на то глубоко плевать. Он с интересом осматривает боевую батарею из средств для волос вокруг раковины, а также несколько разномастных расчесок. Вот уж забавно, что Чуя так трепетно относится к собственной шевелюре. Хотя она у него, признаться, действительно хороша. Насыщенного рыжего цвета, волосы на вид мягкие и шелковистые. Вот, значит, какими трудами этого всего добиваются. Забавно, в чем-то даже мило. Теперь Дазаю страсть как хочется зарыться пальцами в эти рыжие пряди, только очевидно — Накахара не дастся. Если уж он так лелеет свою шевелюру, то позволить перебирать себе волосы для него, должно быть, представляет что-то вроде акта доверия. А актами доверия, как несложно догадаться, Осаму не балуют. Понятное дело, почему, но все равно обидно. — Тебе какой чай? — С кухни, повысив голос, интересуется Чуя. — Эрл грей, зеленый с жасмином, ройбуш? Дазай призадумывается. Выгоняться после одной кружки он сегодня не планирует. — Мне все три, — в итоге выдает он. — А ты не лопнешь, дорогуша? — Чуя ехидно величает гостя «дорогушей», раньше, чем соображает, что это такое он говорит. Но слово не воробей, а поэтому Накахара решает забить на собственную оговорку. Общаться и дальше с Дазаем на одной волне, что обычно общается с друзьями, он не собирается. — Клятвенно обещаю сохранить целостность, — накопавшись в чужих вещах, Дазай вплывает в кухню, сияя добродушной улыбкой. А вот Чуя снизу глядит на него весьма недобро. — Ну-ну. Мне уже скоро отдельную записную книжку под твои обещания заводить придется. Как минимум, ты больше в меня не стреляешь и ни за что не лопаешься в моем присутствии. Знаешь, — он хмыкает, — а для начала довольно неплохо. Дазай не может не отметить, что с ним общаются теплее. Наверное, все дело в том, что на своей территории Накахара чувствует себя более безопасно, а потому не спешит нашипеть и укусить. Точно звереныш. — А если ты будешь со мной добрее, то я, может, еще чего приятного тебе пообещаю. — Размечтался. В итоге у Осаму есть три кружки разного чая, при чем Чуя дотошно заливал их по мере остывания чайника: негоже, говорит, чай кипятком заваривать, не то получается. Ну что ж, хозяин-барин, так сказать, Дазай доволен каждой минутой дополнительного времени. И вообще чувствует себя как в игре, в которой за истекающее время нужно выполнять задания, это самое время продлевающие. Игра ради игры. Как и все прочее в жизни Дазая, ничего нового. Ройбуш и эрл грей у Чуи — пакетированный чай. А зеленый у него листовой: его Накахара заваривает в ситечке, отсчитывая на таймере положенные этому чаю полторы минуты. — Я смотрю, ты предпочитаешь зеленый чай, — хитро щурится Осаму, отпивая из первой кружки. — Я предпочитаю вино, — не признается парень, открывая окно, прежде чем усесться и пододвинуть к себе пепельницу. Он чувствует кошмарную усталость после всей этой беготни, даже с учетом того, что все время дома у Оды он бессовестно продрых. — И снова куришь. Ты знаешь, что никотин вреден росту? — А длинный язык вреден твоему здоровью, но ты почему-то не слишком об этом волнуешься. Дазай разыгрывает дешевую драму. — И вот так всегда! Я к нему с заботой, а он в ответ грубит. Чуя весь из колючек и острого битого стекла. Дазай похож на подушечку для английских булавок, внутри которой спрятаны остро заточенные лезвия. В кухне пахнет дымом. Накахара прикрывает глаза и откидывает голову назад, мечтая о том, чтобы принять теплый душ, переодеться в свою обожаемую пижаму персикового цвета и упасть в родную кровать, забыв, что в мире существует что-то кроме него, подушки и одеяла. Сил нет. Желания разговаривать — тоже. Но надеяться на то, что Осаму уйдет добром, ме-дленно, очень ме-едленно не допив все три свои дурацких кружки чая — попросту глупо. А ведь Дазай не такая уж бездушная скотина. Он, смотря на уставшего Чую, не испытывает угрызений совести, но все равно так или иначе хочет облегчить участь парня. Как минимум потому, что, если он хлопнется и так уже нецелым лицом на столешницу, то будет не очень красиво. — Если хочешь, то можешь идти заниматься своими делами. Я вроде как напросился чай пить, а не на светские беседы. — Предлагает даже как-то несмело, не желая на самом деле нарваться на подозрительность или злость. Он тут, между прочим, добрые дела делает! А у Накахары злиться нет сил. Отказываться от такого заманчивого предложения — тем более. И поэтому он, коротко кивнув, затушив даже недокуренную сигарету, плетется в душ. Герой его кошмаров на его кухне за чашкой чая? Ну и пусть. Увольте, Чуя ужасно хочет спать. Осаму тоже не против уже и лечь, но до дома тащиться как-то не слишком охотно. Поэтому, пользуясь тем, что хозяин квартиры закрылся в ванной, мужчина решается разведать обстановку. Планировка у жилья простая, в спальне помимо самой двуспальной (хорошо устроился) кровати есть еще диван. Недостаточно длинный, чтобы Дазай смог улечься на нем с комфортом, но если сложиться, то кое-как сойдет. Да, Осаму собрался остаться здесь. Да, он собирается спать на коротком диване вместо того, чтобы дрыхнуть в своей здоровенной квартире на не менее здоровенной кровати, с удовольствием вытянувшись во весь рост. Вот что душевные склонности с человеком делают! Выглядит жутко. И в чем-то поучительно. Например, не стоит слишком ретиво втираться в доверие к предметам своего интереса. Но пошло оно все к черту. Дазай хочет — Дазай будет. Даже если карой ему послужит короткий диван. Осаму честно отпивает из всех трех кружек, обжигает язык, и на этом считает свой долг перед гостеприимным хозяином уплаченным. Поэтому шествует в спальню и раскладывается на диване настолько, насколько это вообще возможно, силясь продемонстрировать свое решительное намерение никуда отсюда не уходить. Так что вышедший через полчаса из ванной в облаке ароматного пара Чуя лицезрит Дазая на своем диване, подмявшего под себя одну из диванных подушек и копающегося в телефоне. В кой-то веки Осаму работает работу и отвечает на важные письма по электронной почте, но парню того неведомо. — Это что за оккупация? — сильно подобревший после горячей воды и переодевшийся в любимую космически удобную пижаму, Накахара выглядит даже дружелюбно. — Я устал и никуда не хочу, — честно признается Осаму. Почему Чуя даже не удивляется? Вот нисколечко. Смотрит только осуждающе, подсчитывая, как бы ему с минимальными затратами энергии выдворить наглого захватчика чужих диванов. Окно? Мори не одобрит. Просто выгнать из квартиры? Устроит беды с соседями. Оставить дурацкую сельдь из ада дома у себя под боком? Ай, да и черт с ним. — Веди себя прилично. В итоге Накахара ко всеобщему удивлению мирно напутствует Дазая, падая в кровать и тут же зарываясь в мягкое одеяло. Так хорошо, что он даже коротко стонет от удовольствия. — Какой же кайф, — парень утыкается лицом в подушку, страстно ее обнимая. А Осаму в который уже, блядь, раз подвисает из-за Чуи. А точнее, из-за звуков, которые тот издает. Это же просто измывательство над его либидо какое-то! — Выключи свет. — в итоге командует это безжалостное рыжее существо и, кажется, сразу же отключается. Вот так чудеса. После всей этой агрессии, после неприкрытого желания накинуться и загрызть — столкновение с таким Чуей немного обескураживает. Пусть Дазай сам этого добивался, пусть сам настойчиво приучал к себе. Сегодняшний Чуя мягкий и домашний, свернувшийся под одеялом в клубок, произвел какое-то странное, неизгладимое впечатление. Которое Осаму однозначно нравится. Он послушно выключает свет, проверяет, закрыл ли Накахара дверь в коридоре, моет за собой чашки и, вы угадали, всеми силами не хочет возвращаться на неудобный диван. Знаете, а ведь у Осаму без шуток суицидальные наклонности. В его жизни есть несколько неудачных попыток сведения счетов с жизнью. Но эта, пожалуй, будет считаться самой дерзкой. Ну и что, что его на утро живьем под асфальт закатают. Диван действительно неудобный! Зато кровать у Чуи двуспальная. И сам он спит очень даже компактно. Да на оставшемся свободном пространстве свободно уместятся еще три таких эквивалентных Дазая! Один тем более никому не помешает, если умостится рядом на второй подушке. Стоит это сделать, как мужчина тут же улавливает мягкий запах стирального порошка от одежды Накахары, и легкий мятный — его шампуня. Такие простые вещи внезапно кажутся очень личными, почти интимными. Потому что впервые Дазай так близко, что может уловить запах Чуи. Уже можно записывать это в личные достижения? Хотя нет, постойте-ка, еще рановато. А если на утро после этого всего, он еще и выжить умудрится — тогда да, тогда однозначно достижение. Осаму еще какое-то время рассматривает разметавшиеся по подушке непослушные рыжие пряди, прежде чем взять одну из них, пропуская гладкие волосы меж пальцами. Они оказались жестче, чем Дазай думал — у него у самого шевелюра помягче будет. Но даже на ощупь понятно, что за волосами очень тщательно ухаживают. Так и тянет тихо засмеяться, представляя, как забавно должен выглядеть Чуя при всем своем буйном имидже с плойкой у зеркала. Ничего, когда-нибудь Дазай непременно насмотрится на это зрелище. Может быть, даже напросится заплести неумелую косичку. Но опять же, все это случится только при условии, что он переживет завтрашнее, точнее, уже сегодняшнее утро. Накахара бормочет во сне что-то неразборчивое и копошится в одеяле, переворачиваясь на другой бок. Теперь он лежит лицом к Дазаю, и тот в полной мере может рассмотреть его выражение. Хотелось бы сказать, что парень спит безмятежно, но это не так: хмурится даже во сне, но как-то иначе, будто в детской досаде или обиде. Выглядит умилительно, если честно. Пожалуй, эта ночь стоит любых последствий. Честно признаться, Осаму еще ни разу не доводилось вот так с неподдельным интересом рассматривать кого-то спящего. Еще более необычно ловить себя на непривычных эмоциях, вроде умиления, которое не свойственно ему по жизни. — Что ты за человек такой? — В пустоту интересуется Дазай, убирая рыжую прядку за ухо спящего Чуи. Выглядит как сцена в третьесортном романе, но это не отменяет того, что Осаму все это безнадежно нравится. Наверное, с ним в последнее время что-то не то. Иначе как объяснить, что помимо бесконечной работы и политических игр на выживание, в его жизни нашлось место на что-то такое необязательное, как чувства? Личный интерес, непонятная тяга, желание доверия от другого человека, еще недавно ровно ничего не значившего. Это определенно что-то не то. Но кого волнует? Как там говорится? Через съехавшую крышу лучше видны звезды. В таком случае для Дазая как раз пришел черед считать созвездия над головой. Вот под аккомпанемент каких мыслей он засыпает, впервые за долгое время так спокойно. Обеспечив на утро Чуе самое необычное пробуждение за всю его жизнь. Как минимум потому, что он еще ни разу, представляете себе, ни разу не просыпался в чьих-то объятиях. Видимо, во сне Дазай решил сделать свою участь еще более безрадостной и полез обниматься, в итоге прижав к себе кокон из одеяла, в который основательно оказался запакован Накахара. Поэтому в конце концов ему стало ужасно жарко, от чего он и проснулся. Потребовалось около пяти минут, чтобы в полной мере осознать свое положение. Осознание увенчало хриплое со сна восклицание. — А не охуел ли ты? Громко, но обычно чутко спящий Осаму никак не отреагировал. Поэтому Чуе пришлось пинаться изнутри своего кокона, попутно пытаясь из него же выбраться. Черта с два, и объятия, кажется, стали только сильнее. Ага, проснулся, значит. — И тебе доброе утро, Чуя. Чертова селедка из ада даже глаз не открывает, а уже улыбается, заставляя Накахару трепыхаться активнее. — А ну отпустил живо! — Если я тебя отпущу, то умру в муках. — Не бойся, я тебе просто по-быстрому голову откручу! Ну и что тут скажешь? Предложение вовсе не заманчивое. Но вчера Дазай знал, на что шел. Пришлось уступить, а потом по всей квартире спасаться от разъяренной необузданной стихии. Не спасся. Чуя в итоге его завалил. Буквально. На пол. — Ну все, сейчас ты сдохнешь! — усевшись на живот поверженного врага, парень положил руки на перебинтованную шею и нешуточно сдавил, будто действительно намереваясь задушить. Упс. Кто же знал, что у Осаму фетиш на удушение?