Scene of the Crime

Без Чуи становится банально скучно. Не сказать, что Дазаю на тысячу процентов доподлинно известно развитие событий в книге собственной жизни, но тем не менее ее сюжет давно уже перестал привлекать своего единственного читателя. Привычные художественные приемы, приевшиеся тропы и клише. Но что-то до сих пор мешает отложить скучное произведение в сторону. Особенно сейчас, когда между строк порою мелькает рыжее пламя, выжигающее унылую повседневность. Осаму по-прежнему тошнит от лиц своих «дражайших коллег» — бесполезных тел, без дела оккупирующих зал заседаний — и их старческого брюзжания. Но что-то в его судьбе неумолимо меняется. Несмотря на привычное расписание, составленное педантичным Куникидой. Несмотря на волнения в Йокогаме, которых рано или поздно стоило ожидать. Несмотря на тяжелое хмурое небо за окном и городской смог. Каждый человек испытывает на себе влияние окружающих, принимая или отторгая его. Накахара — один из немногих, кого Дазай принял, на деле банально пытаясь хоть немного согреться. Но его лед под давлением во много атмосфер — остается каменно-твердым даже при высокой температуре. Тут нужен особенный подход, ключ к замку по принципу комплементарности. Нашел ли его Осаму? Время покажет. Но его тянет, словно магнитом. И он готов поклясться, что без взаимности тут не обходится. Ах, если бы не дурное первое впечатление от специфического знакомства! Отвратительное чувство юмора, но Дазай такую иронию космического масштаба просто не может пропустить мимо себя: он уже подобрал для Чуи хороший нож, с которым хоть в защиту, хоть в нападение — первоклассное холодное оружие. И это тот самый нож. С их первой встречи. Как бы его себе в печень не получить за такие гнусные шуточки. Опасается ли Осаму всерьез? Думается, ответ вам известен. Дазай саботирует работу, закидывая Накахару раздражающими смайликами по смс, получая в ответ только ругань и посылы куда подальше. Но в чем суть? А в том, что Чуя агрессивно, но отвечает на каждое сообщение. Однозначный успех! Зыбкое чувство чужого присутствия заставляет чувствовать себя лучше. Чувствовать себя живым — не в организме, а где-то глубже. На другом конце связи Чуя в унисон с Дазаем старается имитировать активную умственную деятельность, на деле не производя и десяти процентов этой самой деятельности. Он опять увяз в рутине, отчаянно и безрезультатно пытаясь из нее выплыть. Общение с Осаму подогревает недовольством его остывающие во время штиля чувства, заставляя ощущать хоть что-то кроме пресного привкуса пыли и застоя. Он не тот человек, что с легкостью переносит бытовую хмарь. Накахара в таких условиях начинает вянуть как слишком прихотливый цветок в кислой почве. Он думает, каким образом вытаскивать теперь себя из этакого болота повседневной рутины. Можно, конечно, было бы заглянуть к Оде с обещанным виски, но что-то внутри так и подзуживает отложить эту идею в долгий ящик — не то сейчас настроение. Интересно, там на гонках успели достаточно соскучиться по Чуе? Он не являлся туда уже добрые тысячу лет, и неплохо было бы напомнить наверняка расслабившимся противникам, кто в доме хозяин. Прошлая гонка была омрачена присутствием на ней Дазая, а эта… Хм, может взять его туда с собой? Чтоб злил и подливал масла в огонь. Ну так, интереса ради. «Эй, хочешь умереть?» Накахара отправляет сообщение раньше, чем до конца осознает, что он делает. Дрянная идея, просто чудовищная. Но смс, как говорится, не воробей, и, если уж вылетело — отвечай за базар. В конце концов это обещает быть занятным опытом. Пассажир наверняка будет ужасно отвлекать во время вождения, но ничего: Чуя умеет абстрагироваться, главное, чтобы эта селедка из ада не вздумала приставать намеренно. Тогда парень за себя не ручается и просто выдворит этого типа из машины на полной скорости. Пусть себя как пазл по трассе потом собирает. «Звучит очень заманчиво. Неужели ты предлагаешь мне двойной суицид?» Ага, размечтался. «Я предлагаю тебе поучаствовать со мной в гонках в роли пассажира. Если обещаешь себя хорошо вести.» Разве Осаму может упустить такую возможность? «Клянусь быть хорошим мальчиком.» И вереница многозначительных смайликов, выводящих Чую из себя. Почему кажется, что он только что опошлил довольно однозначную просьбу Накахары? Терпеть его просто невозможно. Но в то же время… И зачем Чуя сам предложил Осаму это сомнительное мероприятие? Чего он добивается? Чтобы тот проникся несомненной крутостью Чуи? Но что это ему самому даст в итоге, кроме чувства того, что он напрасно потратил нервные клетки? Сложно. Найти время для себя любимого несколько проблематичнее, чем это бывало обычно, но все еще удается довольно быстро. Чуя сообщает Дазаю место и время, накануне непривычно нервничая перед заездом. Это будет его первый раз с пассажиром. Он как-то предлагал Тачихаре прокатиться вместе, но этот говнюк заявил, что слишком молод, чтобы умирать. У Осаму такой проблемы не было. Тот за любую суицидальную авантюру, так что затащить его к себе никакого труда не составило. Вопрос в последствиях, но они всегда будут потом. Когда в настоящем Накахара охвачен азартом и банальным желанием покрасоваться. Парень собирается, почему-то особенно запариваясь со своим внешним видом. Долго выбирает рубашку, снова отдавая предпочтение своему «а-ля классическому» стилю. Позволяет сегодня своей любви к коже разыграться на полную, надевая и чокер, и портупею. Раньше Чуе казалось, что такой ансамбль будет смотреться несколько безвкусно, но на сей раз он познает, насколько ошибался. Тем лучше! Подбирает парфюм, укладывает волосы. Сегодня все девочки (и не только) на трассе (как бы это не звучало) — его. И один конкретный мужчина, об интересе которого, как и о собственном подсознательным желании произвести на него впечатление, Накахара не отдает себе отчет. Для него такие непривычно тщательные сборы выглядят естественно. Просто у него сегодня особенное настроение, ясно? И первый заезд с пассажиром. Личность не важна, плевать, что это именно Осаму. Просто он в нужный момент оказался под рукой, только и всего. Это не потому, что Чуя все больше и больше привыкает к нему. Это не потому, что парень ведется на этот странный магнетизм, действующий на них обоих. Это не потому. А просто так сложилось. Хороший вечер, заезд после очередного перерыва. Много факторов сегодня сыграли роль в том, что Накахара обернулся в особенно нарядную обертку. Которую вот лично Дазаю, стоило ему увидеть Чую, немедленно захотелось снять. Вся беда в том, что Накахара настолько хорошо выглядел в своей одежде, что невозможно не возжелать увидеть тело, скрытое под ней. Как подарок, обернутый в нарядную декоративную бумагу: так и хочется узнать, что внутри. — Я тебе не Джоконда, хватит пялиться. — смущенно бурчит Чуя, ожидающий Осаму возле его дома. Он не хочет пускать о себе слухи, поэтому строго-настрого наказывает Дазаю сидеть в машине и не высовываться. Уж больно мордашка у того примечательная. Можно даже сказать, широко известная. Нередко же его и по телеку крутят. Чертов звездун. Осаму садится в машину на переднее пассажирское и театрально исполняет роль того самого обещанного хорошего мальчика: пристегивает ремень безопасности, складывает руки на коленях и ясными преданными глазами смотрит на Чую, чтобы тот оценил его примерное поведение. Актер погорелого театра, спешите видеть. — Ты не мог бы посмотреть на что-нибудь еще? — Накахара продолжает свое недовольное ворчание. — В окно например: погляди, какой дивный вечер. Осаму посмеивается. — У меня открывается не менее дивный вид. Всю его невинность сию секунду как рукой снимает, являя его истинную насмешливую сущность. Под его взглядом оказывается довольно сложно не смутиться, но Чуя концентрируется на дороге. И он по собственной воле пустил это чудовище в свою машину? Нашел он дивный вид, дурак. Все, что он делает и говорит, Накахара уверен, имеет лишь одну цель — довести его до белого каления. И для Дазая все средства хороши. Что, конечно, в чем-то правдиво. А в чем-то Чуя продолжает глубоко заблуждаться. Его разум стоически отрицает всякую возможность, что неприкрытый флирт Осаму всего лишь флирт, а не очередная попытка как-то зацепить. Не поймите неправильно, Дазай любит, когда Накахара проявляет эмоции: вот так недовольно хмурится и едва заметно краснеет. Но и ему иногда хочется просто позаигрывать, и желательно, чтобы с ним позаигрывали в ответ. Только куда там. Драться не полезли — и на том спасибо. А может и не спасибо. Осаму ведь не против, чтобы его еще раз придушили. Нехорошее предчувствие появляется еще по пути на гонки, когда Дазай действительно слишком хорошо ведет себя в машине. Копается в смартфоне, не пристает и почти даже не изводит своим пристальным взглядом. А ведь посмотреть было на что: Осаму считает, что Чуя действительно очень привлекательно смотрится за рулем. Закрадывается мысль, что можно было бы еще разок пустить Накахару за руль своей крошки: чисто для того, чтобы насладиться чужим образом. Чуя курит в приоткрытое окно, едва следя за дорогой и выглядя все так же преступно хорошо. Столько нарушений закона — и все по части слишком притягательного внешнего вида. Как можно быть таким? Рыжим и бесстыжим. Знакомую машину на гонках встречают с большим ажиотажем, шумно радуясь и приветствуя Накахару. Тот весь аж засветился на манер Алиота, ярче всех из местного созвездия. Осаму снова украдкой засматривается и держит свои руки при себе, несмотря на пропитавшее взгляд лукавство. Пока что рано — есть все шансы вылететь из машины еще до начала гонок. — А тебя здесь действительно любят, — замечает Осаму будничным тоном, понимая, как глупо было иметь в этом месте собственного ставленника при наличии Чуи. — Они любят не меня, они любят зрелище. — отзывается Накахара, преображаясь в привычной среде. — Я просто даю им то, чего они хотят. Делюсь ощущением собственного драйва и выигрываю. Этого достаточно. Стоит мне отступить на шаг — найдут нового любимчика. Более драйвового. — он усмехается. — Если бы он существовал. Самодовольства и самоуверенности в эту секунду ему было не занимать. И, черт возьми, Дазай как никогда понимает его восторженных фанатов. В нем есть, чему восторгаться. Даже если отбросить его притягательную внешность. Но вместе получается поистине убойная смесь. Осаму она поразила в самое сердце (кто бы что ни говорил о его отсутствии). До начала остаются считанные минуты, но Чуя не проявляет внешних признаков волнения или неуверенности. Да что там говорить, в это мгновение для него существует лишь концепция предвкушения: он постукивает подушечками пальцев по рулю, покусывая нижнюю губу. Видно, как ему хочется сорваться с места, вплетаясь всем своим существом в какофонию уличных огней и скорости. В Осаму беснуется яростный кинестетик, требующий сию секунду прикоснуться к прекрасному. Что прекрасное того явно не оценит, тактильной потребности глубоко фиолетово. Но Дазай отказывает самому себе, продолжая изучающе с ноткой восхищения рассматривать Чую, будто впервые его увидев. Это — его новая ипостась. Сколько таких уже насчитал Осаму? Накахара у самого-то Дазая наверняка видел меньше, чем сам демонстрирует постороннему наблюдателю. Только они у него все искренние, пронизанные непостоянством изменчивых морских течений. — Повторяю еще раз, — коротко напутствует юноша. — Веди себя прилично и не мешай мне. Будет отстойно врезаться в столб или, что еще хуже, проиграть по твоей вине. Интересная расстановка приоритетов. — Слушаюсь и повинуюсь, — закатывает глаза Осаму, — но разве я не продемонстрировал уже достаточное послушание, чтобы ты смог мне довериться? — Я не полный идиот, чтобы довериться тебе, после чего бы то ни было. — фыркает Чуя, устраиваясь удобнее. — Все, молчи. Сейчас начнется. Дазай любитель быстрой езды, но в условиях свободной ночной трассы и все еще в рамках некоторой безопасности, несмотря на все свои суицидальные настроения. Автокатастрофа — это настолько избито, что уже было бы просто дурным тоном кому-то вроде Осаму погибать столь примитивным образом. Дазай любитель быстрой езды, но то, что творит Накахара — чистое сумасшествие. Что-то сродни забегу с препятствиями по минному полю, где шаг — если не взрывчатка, то капкан. Осаму нежится в ощущении опасности, скрывающейся за каждым поворотом, ведь на скорости, выжимаемой Чуей, любое столкновение может стать последним в их жизни. Гонки по извилистым улочкам — то еще извращение, но парню удается блестяще лавировать между зданий и мелких препятствий, вроде мусорных баков и дорожных указателей. И вот, стоит Накахаре вырулить на свободный проспект, как Дазаю изменяет его выдержка. — Ты чего, бля, творишь? — возмущается Чуя, не отрывая напряженного взгляда от дороги, выдернутый чужим прикосновением из транса. — Ты о чем? — невинно интересуется Осаму, будто это не его рука сейчас скользит по внутренней стороне бедра Чуи, огладив колено. Джинсовая ткань несколько скрадывает, но все еще отчетливо передает ощущение тепла чужой ладони. У Накахары краснеют уши, выдавая его внутреннее состояние, когда внешне он рычит и ругается. — Убери свою руку, мудила. — А ты не отвлекайся от дороги, а то соперник вот-вот выйдет вперед. Ну и падла! — Тебе конец, Дазай. Как только я пересеку финишную черту, убью тебя, ты понял? — Понял-понял, ты доедь-то до нее сначала. Абстрагироваться от Осаму — та еще задачка. Какое-то неподходящее время он выбрал для того, чтобы пощупать Чую за ляжку. Клокочущая внутри энергия пытается найти себе выход в виде злости, но Накахара не дает себе больше отвлекаться, весь обращаясь в скорость. И это получается у него настолько мастерски, что попытки Дазая отвлечь и смутить пропали впустую. В конце концов тот просто убирает руки, наслаждаясь скоростью и виражами. Хорошо, шалость, может быть, и не удалась в полной мере. Но лицо Чуи того стоило! Пересечь финишную черту первым — так обыденно и так захватывающе одновременно. Накахара не может сравнить это чувство ни с чем другим в своей жизни, испытывая абсолютно иной сорт экстаза. Которым он, намеренно или нет, делится с Дазаем, завороженным собственными буйно расцветающими чувствами. Согласитесь, покуда ваше сознание похоже на море во время штиля, то любой всплеск оставляет впечатление. А тут не просто всплеск, настоящее цунами, сметающее напрочь привычную отстраненность. Дремлющие эмоции разбужены громогласными криками толпы и атмосферой чужого восторга. Просыпается надменная ревность, уколов изнутри сердце: все так восхищаются его Чуей, будто имеют право прикоснуться к его славе, приобщиться к его триумфу. Осаму не хочется делиться с толпой, он считает, что этот восторг в циановых глазах, эта самодовольная улыбка и ее обладатель принадлежат только ему. Конечно, найдется немало людей, желающих оспорить подобное заявление. Ну и пусть, это самый что ни наесть произвол. Кто и когда здесь играл по правилам? — Не высовывайся. — еще раз на всякий случай напутствует его Чуя. — Я заберу деньги, и мы двинем отсюда. — Куда? — интересуется в ответ Дазай, надеясь снова затащить Накахару к себе домой. — Посмотрим, — парень открывает дверь, еще не остыв эмоционально после гонки. Ему нужно проветриться и, наверное, поесть по-человечески. — Я сейчас вернусь. Отказывается фотографироваться с группой явно несовершеннолетних девочек, уворачивается от попыток познакомиться и, разобравшись с формальностями, возвращается в машину. Из-за Дазая впечатление от гонки вышло каким-то смазанным, а своего оппонента он даже не запомнил, как следует. Зато кое-чьи руки там, где не надо — запомнил даже очень хорошо! Ну ничего, Осаму еще свое получит. Но не сейчас, не стоит портить приятное послевкусие победы разбором полетов. Вау, это что, рассудительность от Чуи? Ну не совсем. Просто все, чего он хочет на данный момент: сигарета и какая-нибудь приятная музыка на фон. Все. Нужная радиоволна находится быстро, Дазай вроде как не лезет, но молча наблюдает за тем, как занятый Накахара жует фильтр незажженной сигареты. — Ну так что, чего бы тебе хотелось? — с намеком интересуется Дазай, глубоко вдыхая отравленный чужим никотином воздух. Он бы с удовольствием продолжал бы и дальше ненавидеть запах курева, но Чуе идет его дымный флер. — Фастфуда. — просто пожимает плечами парень, видать, не разглядев чужого намека на то, что Дазай готов обеспечить Чуе исполнение его желаний. Ну и своих заодно, потому что лишнее время в приятной компании — не лишнее. — Я уж думал, что ты потребуешь какого-нибудь хорошего вина на правах победителя… — закидывает удочку Осаму, наполняя свой голос наигранным разочарованием. — Потребую. — удивленно хлопает глазами Накахара с выражением «а что, так можно было?», понимая, какая удача к нему привалила. Содрать с Дазая денег просто сам бог велел. И резко меняет направление, припоминая местоположение своего любимого магазина, высокопарно зовущегося винным бутиком. Осаму посмеивается такой реакции, но никак не комментирует, наивно предполагая, что теперь-то затащить Чую куда-нибудь в уединенное место не составит труда. Почему бы не продолжить то, что он так славно начал во время гонок? Угроза членовредительства чрезвычайно высока, но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Ну, в данном случае — вина в компании локального стихийного бедствия. Куда там. Этот юный ценитель притаскивает Дазая в элитный винный магазин и долго выбирает, выглядя словно ребенок, попавший в кондитерскую своей мечты. Сейчас, конечно, он смотрится намного старше, чем в своих безразмерных толстовках и джинсах — строгость в одежде придает ему особый шарм — но подобное сравнение напрашивается само собой. Даже при том, что в подобном виде Накахара даже близко не похож на взбалмошного мальчишку. Вот что делает с человеком правильный имидж. Останавливается в итоге на французском Шато Лафит-Ротшильд, ограбив Осаму на приличную сумму. Хотя, смотря для кого. Для Накахары подобные деньги пока что были слишком большими, чтобы с чистой душой потратить их на вино, а для Дазая — не слишком высокая плата за баллы расположения и плюсик в карму. И тут бы лукаво поманить Чую к себе домой, но нет. Любовно прижимая бумажный пакет с бутылкой дорогущего вина к груди, Накахара зачем-то тащит Дазая в хозяйственный магазин. Очень скоро причина становится понятна, и Осаму искренне недоумевает. — Ты серьезно? Покупающий штопор Чуя выглядит абсолютно уверенным в своих действиях, будто не он тут собирается пить вино в неподобающей его цене обстановке. — Мое вино, что хочу — то и делаю. Какая беспринципность. В дополнение ко всему они заглядывают за бургерами для Чуи, которых тот набирает столько, что возникает недоумение: а как оные в таком количестве в него поместятся? Вопрос парень высокомерно игнорирует, фыркая что-то про тощую селедку, занимающуюся праноедением. Конечный пункт их путешествия — лавочка в парке, удаленная от света фонарей и лишних глаз. Сначала Накахара решает поесть, великодушно делясь с Дазаем. Тот принимает бургеры с таким ироничным выражение лица, что его хочется ударить. Но Чуя сдерживается, решив простить ему парочку-другую грехов за такое вино. Оно того стоит. — Не помню, когда я последний раз ел что-то подобное, — с некоторым сомнением замечает Осаму. — Не хочешь — не ешь. — обиженно бурчит парень, выбрав для этой богомерзкой селедки то, что обычно любит брать сам. — А ну отдай обратно. — Я не сказал, что не хочу! — мужчина не дает покушению состояться, торопливо разворачивая обертку бургера. — А то отравишься собственным ханжеством. — И ничего не отравлюсь. Со стороны они, должно быть, выглядят как те еще придурки. Как славно, что поблизости нет таких идиотов, чтобы соваться к странной парочке в официальных шмотках, что-то забывших на лавочке в самой глухой части парка. Какое-то время они едят в тишине, но внезапно Чуя решает заговорить. — Ни за что бы не поверил, что когда-нибудь буду вот так спокойно таскать тебя с собой на гонки. Или есть в парке, как я любил со своими друзьями. Это как-то неправильно. — он оборачивается к Осаму, задумчиво разглядывающему свой ужин: внезапно это оказалось не так плохо, как ему думалось. — А ты не дели на правильное и неправильное. По-моему, все сложилось более чем хорошо. — По-твоему. — Накахара хмурится. — С ракурса нашей первой встречи для тебя любой расклад не был бы плохим. А мне осточертело получать от жизни пинки и удары. Спасибо, я в детстве в порту этого натерпелся. Дазай тоскливо вздыхает. Начинается. — Что мне нужно сделать, чтобы ты наконец-то поверил в то, что мне жаль? Ты так-то тоже не безвинный цветочек, должен был представлять последствия своих действий. Сам посуди. — Осаму сминает пустую обертку и закидывает в близлежащую мусорку одним метким броском. — Если бы кто-то покусился на то, что ты любишь, как бы ты поступил? Я просто располагаю большими ресурсами и возможностями, чтобы заставить человека пожалеть о своем покушении на то, что дорого мне. Вот и все. Чую корежит от того, что приходится признавать очевидную правду. — Ты был в шаге от того, чтобы пристрелить меня! — он решает, что наелся: из-за эмоций внезапно стало не до еды. — При том, что вернул себе машину! — Да не собирался я тебя убивать! Преподать урок и отправить на все четыре стороны, думаешь, зачем я тебя Йосано отдал? Накахара припоминает врача, из-под крыла которой его украл Мичизу на пару с Хироцу. — А потом что изменилось? Было как-то непохоже, что меня собираются отпустить с миром. Дазай мнется. — Ну…у меня изменились планы. Но никто бы не стал над тобой издеваться. — Верится слабо. Они даже не ругаются несмотря на то, что тема предполагает, как минимум, то, что Накахара опять впадет в ярость. А вот нет. Он держится удивительно спокойно, вопреки здравому смыслу чувствуя себя сейчас в компании Дазая в полной безопасности. Потому что прежде они никогда не говорили об этом так…открыто и напрямую. Чуя все еще не может разобраться в себе, но он однозначно не готов ненавидеть Осаму. Больше не готов. — Ты появился, и в моей жизни начался пиздец. Какого черта я все еще не перегрыз тебе горло? — мученически стонет Накахара. — Почему все должно быть так сложно? — Признайся, я тебе нравлюсь. — самодовольно подначивает его Дазай, не проникшись выражением чужого страдания. — Я тебя ненавижу. — но никакой веры в этом вопросе Чуе нет. В конце концов Накахара лезет в пакет за штопором и бутылкой вина, в самом деле собираясь распить его прямо в парке. — Ничего святого для тебя нет! — ахает Осаму, задействовав все свои актерские способности. — Бог не в месте, бог в душе. — в ответ ему зубоскалит парень, откупоривая бутылку. — Ты ни за что не поймешь вкус этого вина по-настоящему, если будешь хлестать его из горла. — Тогда у меня есть причина еще разок взять тебя с собой на гонки. Расчетливый засранец. Но Дазаю нравится такой подход к делу, и он отмахивается от формальностей перед вином. Не такое уж оно и дорогое на самом деле. Чуя пробует первым и на его лице расцветает блаженная улыбка — хорошо-то как. Мир с таким сокровищем тут же кажется мягким и приветливым, а вселенная справедливой и воздающей по заслугам. Сладостная иллюзия, но ее так не хочется упускать, что рождается желание просто застыть в этом моменте, не давая реке времени и дальше продолжать свое свободное течение. Здесь и сейчас. Осаму отбирает бутылку, чтобы приобщиться. — Ну вот что с тобой не так. Такой момент разрушил! — кисло тянет Накахара. — На, не плачь. — ему возвращают похищенное. Они пьют и разговаривают о чем-то бестолковом, считают созвездия, блекло пробивающиеся на небе сквозь городской свет, и удивительно хорошо проводят время посреди беспокойного океана жизни. Становится не до покушений и чьих-то грандиозных планов на их души, не до взрывов и бесконечных проблем. Накахара хмелеет, и плохие решения больше не кажутся такими уж чудовищными. Нравится ли ему Дазай на самом деле? Это легко проверить. Если он его поцелует, и ему все придется по вкусу, то, верно, Осаму ему нравится. А если нет — ответ очевиден. Что делать потом с полученным знанием (а главное, как с ним потом спокойно спать) опьяненному сознанию фиолетово. Есть гипотеза — ее надо проверить. Точка. — А ну двигайся сюда, — манит Чуя. Дазай его слушается, но недоумевает. — Я надеюсь, обойдется без членовредительства? — Надейся. — великодушно позволяет Накахара. И тянет Осаму на себя, неловко находя его губы своими.