Scene of the Crime

Просыпается Мичизу где-то в третьем часу ночи с гудящей, словно улей, головой. В который раз зарекается засыпать во второй половине дня, невзирая на отговорки в духе «да я тут буквально на минуточку прилягу». Не на минуточку. Некоторое время пытается вспомнить, кто он и какой век на дворе, прежде чем нащупывает в темноте под подушкой телефон и включает экран. Бьющий в глаза свет на максимальной яркости заставляет зажмуриться и зашипеть, будто он — закипающий на солнце столетний вампир. «Мне больно видеть белый свет, — всплывает первая связная мысль. — Мне лучше в полной темноте.» К сожалению, верных помощников, готовых по первому повелению «поднимите мне веки» броситься исполнять приказ, у Тачихары не водится, и приходится справляться самостоятельно. Щурясь и страдая, парень с трудом различает время, немножко привыкнув к свету. Все приличные люди в такой час уже спят, а неприличные, как видите, только просыпаются. В поле зрения тут же попадается оповещение о новых сообщениях, и Мичизу как обычно первым делом лезет проверять соцсети. Диалог с Чуей третий по счету, и Тачихара не рассчитывает найти там что угодно важнее новой порции мемов или очередного монолога о том, как Накахару все заколебали. У самого Мичизу последнее время тоже не было никакой возможности прохлаждаться, так как его просто завалили разнообразной работой, состоящей теперь далеко не из одного мелкого угона. И есть все основания полагать, что дело в цепной реакции, которую запустил Чуя. Всем досталось. Координаты и отсутствие каких-либо пояснений знатно напрягают Тачихару, и тот тут же набирает Накахаре, чтобы тот прояснил ситуацию. Может его аккаунт просто взломали? Но какому взломщику понадобиться рассылать подобную дичь? Когда трубку с третьего раза никто не берет, Мичизу напряженно садится в кровати, выползая из-под нагретого одеяла, а после пятого начинает заметно нервничать. Чувствуя, что вот-вот, и он распсихуется, парень находит в контактах номер Кое. Они не были близки со старшей сестрицей и не особенно поддерживали контакт, но она отчасти приглядывала и за ним тоже. Как минимум потому, что все они были в ее подчинении. Тачихара не был уверен, что поступает разумно. Кто знает, может быть это все — сплошное недоразумение? И Накахара тихо-мирно спит у себя дома, отправив сообщение несколько часов назад. Либо спит, либо снова огребает за собственную импульсивность, встряв в очередные разборки. О боги, существовавшие и ныне существующие, подарите этой буйной рыжей голове мозги и хотя бы немножечко благоразумия! В конце концов Мичизу так и не приходит к однозначному решению, зато решается написать Озаки сообщение. «Чуя прислал мне это несколько часов назад: [координаты]. Я не уверен, как мне стоит поступить, но это может быть важно.» Велика вероятность, что Кое относится к этой самой категории приличных людей, которая в столь поздний час уже видит десятый сон. Впрочем, Тачихаре не так уж и много нужно, чтобы дойти до состояния, когда его настолько прижмет, что он наконец-таки позвонит, невзирая на время и приличия. Мариноваться в собственной нервозности ему долго не пришлось. «Никуда не суйся. Я все сама проверю.» Коротко и по существу, ее слова немного успокаивают мечущегося в сомнениях Мичизу, но ощутимого облегчения не приносят. «Не суйся» звучит довольно однозначно, но Тачихара и без того не Чуя, чтобы с полпинка срываться неизвестно куда. Этому хоть на амбразуру грудью, хоть с места в карьер. Ясно как день, что там и без Мичизу разберутся, причем качественно и быстро. Но лезть на стенку и много ругаться на гребанного Накахару хочется от того ничуть не меньше. — Ну что за сказочный долбоеб. Парень растекается по одеялу, чувствуя, как напряжение колется изнутри. Переносить этот пиздец в одиночестве как-то невкусно и грустно, и Тачихара решает нести смуту и шатать нервы семейству Акутагава, отправившись скрестись к ним в квартиру. Эти домовые сычи приличными однозначно не считаются и засиживаются обычно до утра, постигая все прелести никтофилии. Однако, не одному Мичизу сегодня здорово потрепал нервы Чуя своими выходками. Помещение, в котором очнулся Дазай, напоминает подсобку для рабочих на каком-нибудь заводе: небольшая пустая комнатушка с маленьким окошком в пластмассовой раме с отломанной ручкой и паутина труб по стенам, к одной из которых и оказался пристегнут наручниками Осаму. Заведенные за спину руки противно ноют, от того, что их недобросовестный обладатель провел последние несколько часов, навалившись на них своей бессознательной тушкой. Веревки на запястьях успели смениться железными браслетами — видимо, его похитители учли прошлый опыт и провели работу над ошибками. Ну-ну, наивные. Дазай кое-как меняет положение на более удобное, пытаясь прийти в себя до конца. Хочется пить и пояснительную бригаду, за что с ним так немилосердно обошлись. Уж очень много причин, по которым ему могут надавать по голове и запереть черт-те где. Даже если вас сожрал дракон, остается по меньшей мере два выхода из ситуации. Осаму готов поспорить, что придумает больше, но пока его перспективы выглядят несколько уныло. Колотый кафель на полу и облупившаяся штукатурка никак не вдохновляют сочинять чертовски хитрые планы, а отсутствие вышеупомянутой пояснительной бригады не дает быстро сориентироваться, сколь глубока кроличья нора, в которую провалился Дазай. Сложно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как его умыкнули с парковки. Чуя уже передал Куникиде координаты? Едва ли он проигнорировал сообщение от Осаму, даже если посчитал его глупым розыгрышем. В конце концов Дазай хорош в том, чтобы предугадывать чужие действия (и кто еще тут наивный). В любом случае, он собирается изображать из себя даму в беде и чинно дожидаться, пока за ним явится секретарь в сияющих доспехах с вооруженной группой поддержки. Сначала его хотели взорвать, потом вот похищают. Честное слово, он переувольняет всю охрану к чертовой матери, а если кто-то лично замешан в том, что Дазая ловят на парковке в охраняемом здании, то одним увольнением дело не ограничится. За Йокогаму взялись всерьез. И стоит сетовать ко всему прочему на собственное легкомыслие, ибо позволил себе расслабиться и заиграться — получай последствия. Осаму хладнокровно обдумывает, для чего он мог понадобиться. Сразу же его не убили, а это было бы надежнее всего. Живой Дазай — опасный Дазай, сколько к стене его не приковывай. За стеклом темно, а пол холодный. Вне комнаты тихо, хотя покосившаяся видавшая виды дверь должна хорошо пропускать звуки. Вышибить такую не стоит никаких усилий, но затекший Осаму считает ее достаточно весомым доводом пока не играться в неудержимого. Неизвестно, возможно ли выйти из такой тихо: девяносто процентов, что бесшумно покинуть комнату не получится. А устраивать представление всем желающим посмотреть, как Дазай пытается уйти по-английски, как-то не хочется. Дело не такая дрянь, как может показаться, но сидеть в неизвестности ему как-то не комильфо. В конечном счете не хотелось бы здесь окислиться в ожидании чудесного освобождения. Через какое-то время снаружи начинают доноситься голоса, и становятся слышны шаги нескольких человек. Разобрать их речь не получается, слова глушит дверь и расстояние. Дазай даже не изволит сесть ровнее, напротив устроившись настолько вальяжно, насколько позволяет его положение. Нервничать? Увольте. Выглядеть так, будто смотришь с высока, сидя на грязном полу — излюбленная тактика. Он же не море, чтобы его волновало. Но у Вселенной в который раз свои планы, в том числе и на его отсутствующую душу, поэтому Осаму ждет сюрприз: остаться безучастным у него не получится. Стоит двери распахнуться, Дазай старается рассмотреть своих похитителей, чтобы понять, что они из себя хоть представляют. Но фокус внимания мгновенно ускользает, стоит заметить знакомые рыжие волосы. Чую довольно грубо швыряют на пол комнаты словно мешок с картошкой, нисколько не заботясь о сохранности бессознательного тела. На дернувшегося Осаму даже не обращают внимания, лишь один из них бросает короткий взгляд в сторону пленника: сами по себе они в нем нисколько не заинтересованы, всего-навсего выполняя заказ. Дазай был и остается чертовски хорош по части самоконтроля, но при виде безвольно лежащего на полу Накахары внутри у него холодеет. Тот наскоро связан, и едва ли это надолго бы его сдержало, если бы не одно но: на затылке его волосы слиплись от крови — видимо, слишком сильно ударили по голове. Чуя дышит и не выглядит как претендент на отправку к праотцам, но больших надежд его состояние все равно не внушает. Неправильно, все пошло неправильно. Вместо Куникиды в сияющих доспехах у Осаму есть бессознательный Накахара, непонятно на кой черт сунувшийся вслед за Дазаем. Доппо не успел позвонить, и Чуя, разозлившись на Осаму, явился самолично по его душу? Решил, что сунуться не пойми куда ночью — просто плохая идея для свидания? Что, черт возьми, могло привести к тому, к чему привело? Вместе с беспокойством зарождается вполне закономерный вопрос: Накахара своей головой вообще по назначению пользуется? Или он предпочитает думать альтернативными органами? Спонтанность наше все. Дазай тяжело вздыхает. Он бы мог на раз-два вскрыть наручники, но тогда у них начнутся неприятности сразу же, как только к ним заглянет нежданный посетитель. А светить своими способностями только ради того, чтобы проверить состояние своей рыжей зазнобы — по меньшей мере глупо. Хотя и очень хочется. Кто знает, насколько сильно в действительности получил по своей буйной голове Чуя, но кровь на его волосах заставляет не на шутку разнервничаться. Науке неизвестно, из чего сделан Накахара, но материал однозначно ударопрочный: не проходит и десяти минут, как тот приходит в себя. Пытается открыть глаза и тихонько стонет от боли, пульсацией отдающейся в голове. — Ну пиздец. — Изрекает он первую оформившуюся в сознании мысль, расфокусированным взглядом находя расплывающуюся фигуру Осаму. Пелена перед глазами рассеивается очень неохотно, и Чуя не видит кривой, нервозной усмешки Дазая своим мутным взором. Тот молчит, пока Чуя продолжает делиться своими впечатлениями от ситуации, все так же лежа на полу и не пытаясь пошевелиться. Ему кажется, что комната плывет, как с сильного перепоя, и его тело проваливается сквозь ставший вязким пол. Омерзительное ощущение, замешанное на осознании того, в какой пиздец Накахара снова по уши вляпался. — Опять подвал. Опять ты. — Парень закрывает глаза, перестав напрягать бесполезное зрение. Ему нужно еще немного времени, чтобы оклематься. — Полный отвал всего. — Это не подвал. — Осаму оборачивается к грязному окошку, будто ожидая от него подтверждения своим словам. — И по идее тебя тут быть не должно. — Хуевый из тебя стратег. — Руганью Чуя отводит душу, пытаясь свыкнуться с ощущением, что его голова растрескивается подобно ореховой скорлупе. Парень неуверенно шевелится и снова открывает глаза, сумев наконец-таки увидеть четкую картинку. Дазай не выглядит обеспокоенным своим нынешнем положением, будто здесь только Накахара лишен возможности к сопротивлению. — Не думал, что ты решишь составить мне компанию, я так тронут. — Отзывается Осаму, откровенно нарываясь. Мол, что ты мне сделаешь, я на другом конце комнаты. Но довольно быстро меняет тему. — Как ты себя чувствуешь? — На девять из десяти по шкале паршивости. — Чуя дергает руками, понимая, что придется постараться, чтобы самостоятельно выпутаться из веревок. — Настроение не убивать, но калечить. Как мило. — Как жаль, что ты не в состоянии ни на что из вышеперечисленного. — Ненатурально сочувствует Дазай, стараясь не демонстрировать своего настоящего отношения к ситуации. За свою шкуру он привык особенно-то и не печься, и получать вторую в нагрузку на попечение в его планы не входило. То чувство, когда не хочешь подставлять Накахару под удар, но тот блестяще справляется с этой задачей самостоятельно. — Ну это мы еще посмотрим. — Злобно отзывается Чуя, ерзая в веревках и пытаясь, судя по всему, освободиться. Его буйство длится недолго: резко усилившаяся головная боль на пару с тошнотой быстро заставляют пожалеть о своих поползновениях. Накахара укладывает голову назад на холодный кафель и пытается справиться с приступом, снова закрывая глаза — кажется, что ему больно даже просто видеть собственное окружение. — Эй! — Зовет Осаму. — Не вздумай тут умирать, у меня на тебя еще планы. — Знаешь, куда их себе засунь? — Отзывается Чуя, ради такого дела даже отвлекшийся от своих невыносимых страданий. — Какие нахуй планы? — Например, мне понравилось с тобой целоваться. Никогда бы не подумал, как занятно ощущается пирсинг в поцелуе. — Зато о другом думал, но об этом Накахаре лучше не знать. — Как мало у тебя опыта, оказывается. — Парень приоткрывает глаза, удостоверяясь, что белый свет ему по-прежнему немил. Сидящий напротив Дазай немил чуть менее, и это еще один диагноз в копилку прочих. — Ну или он у тебя на редкость однообразен. Чуя тоже не профессор тактильных наук, но впечатлений за свое прошлое он набрался на жизнь вперед. Язык Накахара себе прокалывал не для того, чтобы его использовать, кхм, по назначению, а из банального желания сделать какую-нибудь юношескую глупость. Тогда в его планы совсем не входило разнообразить опыт Осаму своими поцелуями. — Ну так просвети меня, готов перенимать твою мудрость. Тягаться с Дазаем в остроумии — напрасное занятие, и Чуя решает не тратить силы понапрасну. Разве что морщится, оставляя за этим богомерзким типом последнее слово. — Что мы в итоге имеем? — Устало интересуется он, у все еще расплывающейся фигуры со знакомыми очертаниями. — Я оставил координаты Мичизу, но не думаю, что это сильно облегчит нам жизнь. Я не рассчитывал, что у тебя могут возникнуть реальные проблемы. Иногда аура удачливого мудака, которому все нипочем, может внести знатные коррективы в сценарий. — Конкретно ты скорее всего ко всему прочему имеешь сотрясение мозга. — Вздохнув, начинает перечислять Дазай. — Мы незнамо где, нас отловил незнамо кто, как выбираться пока совершенно неясно. Я рассчитывал просто дождаться помощи, в которой был уверен до твоего триумфального появления. Конечно, почти по всем пунктам, кроме того, что касался состояния Чуи, Осаму покривил душой. У него есть немало догадок на счет того, для кого, как минимум, его могли похитить. Правда в том, что за последнее время Дазаю практически удалось ухватиться за крысиный хвост, пустив гончих по следу. Возможно, противник решил действовать на опережение. Почему бы сразу не убрать угрозу, как это пытались сделать во время взрыва в офисе? Теперь его хотят использовать таким образом, чтобы наиболее сильно расшатать имеющуюся в Йокогаме структуру. Если смотреть правде в глаза, есть вероятность, что самого Куникиду могли бы увести по ложному следу, сунься тот его искать. Но и без этого все пошло наперекосяк, как славно. Переваривающий информацию Чуя решает, что уже достаточно пришел в себя для нового акта буйства, а лясы точить они потом будут. Накахара сходит за потревоженную змеюку, которую неумело пытаются удержать в руках: выворачивается до последнего. Он пытается особенно не шевелиться, выкручивая руки и пытаясь сбросить веревки с запястий. Кто вообще пользуется веревками без умения? Если руки из задницы, то даже изолента надежнее, чем то любительское макраме, которое Чуе тут организовали. — Ты похож на злую гусеницу. — Иронично комментирует Осаму, и не отхватывает в челюсть только потому, что «гусенице» сейчас немного не с руки. — Все, что вы скажете, может быть использовано против вас, когда я выберусь и буду иметь возможность дать вам леща. — В тон ему пытается ответить Чуя, но выходит все равно более раздраженно, чем насмешливо. Стимул отвесить Дазаю тумаков оказывается достаточным для того, чтобы Накахара в итоге своей возни освободил руки. Как туго не связывай — синтетическая веревка скользит и тянется, тут главное в пылу борьбы не затянуть сильнее, дело техники. Осаму разумно не комментирует, что у него подобный трюк выходит куда изящнее, потому что теперь Чуя почти свободен и склонен к насилию. — Один телефон разбился, второй отобрали, чтоб им пусто было. Накахара ощупывает пустые карманы и лезет проверить голенище высоких ботинок. Бинго! Маленький перочинный ножик погоды в подобной ситуации не сделает, но это уже куда приятнее, чем возиться с узлами на ногах. — А там было что-то важное? — Ехидно интересуется из своего угла Дазай, наблюдая, как Чуя расправляется с путами. — Компрометирующее? Осаму дарят долгий красноречивый взгляд, однозначно намекающий прикрыть рот. — Если в категорию компрометирующего попадает папка с мемами: еще немного и я добил бы до трех тысяч. — Чуя закатывает глаза, решив, что негоже издеваться над убогими только за то, что они убогие. Но милосердия матери Терезы на него так и не снисходит. Наконец-то поднимается с пола только для того, чтобы с протяжным «бля-я-я» сползти обратно по стеночке, хватаясь за голову. Снова мутно тошнит, а ориентация в пространстве шлет прощальный воздушный поцелуй. Воин в подобном состоянии из Накахары такой себе, но он упорно возвращает себе вертикальное положение, пережидая, пока комната прекратит вертеться перед глазами. — Далеко собрался? Дазай, понимая, что Чуя опять собирается наделать глупостей от всей широкой души, быстро избавляется от наручников, чтобы придержать снова пошатнувшегося парня за плечи. Он порядком затек за время сидения на полу, но собственные неудобства отходят на второй план, проглоченные беспокойством за чью-то битую рыжую головушку. Накахара поднимает голову и встречается взглядом с чужим беспокойством, плещущимся на дне темного зрачка. Размытое зрение скрадывает чужие черты, но волнение Чуя различает четко, ощущая неуютную неловкость. Это из-за него нервничает подобный человек? Проще поверить в то, что земля плоская. — Ну ты и фокусник. — Спустя паузу все-таки откликается Накахара, неосознанно хватаясь за Дазая, чтобы сохранить равновесие и не поддаваться на ощущение уходящей из-под ног земли. — Не мог мне помочь раньше? — Твой успех придал мне сил бороться. — С театральным томлением вздыхает Осаму, ломая тонкую корку смущения Чуи. Куда этому актеру до реального беспокойства? Если он даже за себя не переживает, какое ему дело до прочих. Голова болит нечеловечески, но даже с этим Накахара стабильно похож на стихийное бедствие. Дазай не может отделаться от чувства, что держит в руках настоящую катастрофу. Катастрофа долгого тактильного контакта (не) желает, отстраняясь на расстояние, но все так же вцепившись в предплечье Осаму для подстраховки. — Оружия нет, плана нет, но вы держитесь. — Чуя тянет за собой к выходу, на всякий случай пробуя ручку: чтобы не получилось так, что они ломятся в открытую дверь. Та ожидаемо заперта. — И что ты предлагаешь? — Дазай не противится своему желанию посмотреть, что выйдет из их экспромта. Ну, а что? В крайнем случае Осаму, как всегда, вывернет ситуацию в свою пользу. Главное не допустить, чтобы Чуя еще больше покалечился — Дазаю внезапно совсем не нравится вид его крови или мысль о том, как ему может быть плохо. Кому бы сейчас об этом переживать, конечно. — Действовать по обстоятельствам, думаю. Святая простота. Накахаре сложно формулировать мысли, и он украдкой думает, что похож больше на бесполезный балласт, чем на полноценную боевую единицу. Ну ничего, он и на смертном одре сможет начистить кому-нибудь рожу, если сильно постарается. — Я мог бы грандиозно анонсировать наш побег и выбить дверь, но давай ты ее просто вскроешь. — Чуя тяжело вздыхает, отпуская руку Осаму и приваливаясь к стене. — Слушаюсь! — Дазай посмеивается, хотя демонстрировать беззаботное поведение рядом с таким Накахарой сложно. Хочется немедленно доставить его к Йосано, а не таскать за собой по обшарпанным коридорам и комнатам бывшего завода. Иногда миру банально плевать на то, что ты там хочешь. Дверь предательски скрипит, но вокруг тихо — как будто похитители вымерли сами собой, оставив пленников в полутемной подсобке на волю судьбы. Всё страньше и страньше. Все чудесатее и чудесатее. — Мастер на все руки, надо же. Чуе, очевидно, не становится лучше, он снова мертвой хваткой вцепляется в руку Осаму, пытаясь сохранить устойчивость посреди штормящего моря реальности. Воспринимать свою бесполезность болезненно, хотя в пору диву даваться, как Накахара умудряется успешно функционировать в своем состоянии. — Ох, ты знаешь, — голос, пониженный до шепота. — Эти руки еще много чего интересного умеют. — А закрыть ими свой рот ты можешь? — Ну Чу-уя, это не относится к категории интересного! — Еще как относится. Так или иначе, теплую беседу следует прекратить хотя бы из соображений безопасности, поэтому оба благоразумно умолкают, тихо продвигаясь по зданию. Никого, будто о них действительно забыли. Ни людей, ни, тем более, камер или каких-либо иных средств контроля за пленниками. Это начинает напоминать неудачную театральную постановку, на середине которой половина актеров забыла отыграть собственную роль. Где все? Подобное запустение однозначно на руку пошатывающемуся Накахаре, с трудом разбирающему направление их с Дазаем движения. Когда он лежал на полу, его дела не казались настолько плохи. Сейчас же тянет свернуться калачиком на полу и скулить. Но тишина и отсутствие жизни начинают напрягать, несмотря на постепенно теряющуюся нить связи с реальностью. Сознание однозначно не против снова попрощаться со своим обладателем, и Чуя вывозит на одной силе воли. В лучших хоррор-играх игрока стремятся напугать не выскакивающими тут и там скримерами, а атмосферой тревожного ожидания. Накахара этого самого ожидания уже наелся, и все, чего ему хочется даже в его состоянии: увидеть уже кого-нибудь, подающего признаки жизни, и хорошенько ему навалять за все хорошее. Всемогущий ли Чуя? Нет. Ощущает ли он себя таковым, если даже сейчас рвется в драку? Определенно. Когда они, воровато оглядываясь из-за очередного угла, замечают чью-то спину, Осаму тихо отцепляет от себя несопротивляющегося Накахару и сам разбирается с возникшим препятствием так, что оное и понять ничего не успевает. И Чуя наверняка бы удивился, как в этой тощей каланче прижились кое-какие боевые навыки, если бы не был так занят очередным накрывшим его приступом тошноты и слабости. — Давай-давай, не вырубайся. — Увещевает его Дазай, подхватывая его на полпути к полу. — Я тебя на руках как принцессу не понесу. — Да пошел ты. — Вяло огрызается парень, пытаясь вернуть себе устойчивость. — Больно нужно. Теперь у них есть оружие, но Накахара стремительно выходит из строя. Очередная дверь, на сей раз открывшаяся бесшумно, выводит их на улицу. И сразу многое становится на свои места, стоит заприметить знакомое розовое кимоно. Как минимум, ясно, куда все подевались — люди Озаки постарались. — Сестрица! — Чуя вырывается, спеша к обернувшейся на его голос Кое. На ее лице мимолетно отражается удивление, прежде чем она ловит Накахару в свои объятия. Она машинально тянется, чтобы погладить нашедшееся безобразие по голове, но касается крови на его волосах. — Заканчивайте, быстро! — Повелительно бросает она подчиненным, прижимая к себе обмякшего Чую, снова потерявшего сознание, стоило ему оказаться в безопасности. И тут она цепляется взглядом за Дазая, опершегося плечом на косяк. Смотрите, какой я молодец, Накахару вашего привел в (о-очень относительной) целости и сохранности, а вы меня игнорируете. Смотрит выразительно и приторно улыбается. — Не стоит благодарности. Озаки хмурится, неосознанно крепче прижимая к себе Чую. — Не волнуйтесь, я и не собиралась. — Едко отвечает она, звуча резче, чем положено. — В следующий раз выберите более подходящего человека, дабы вам пришли на помощь. Осаму скрывает неудовольствие за покровительственной усмешкой, демонстрируя отобранное оружие. — Это, должно быть, был ваш человек? Как-то неудобно получилось. Кое игнорирует, не беспокоясь ни о чем, кроме состояния Чуи. К ней подбегает пара подчиненных, вероятно, исполняющих функцию парамедиков, и Накахару уносят к одной из машин, куда вслед за ними удаляется и Озаки. Зато у Дазая прибавляется хлопот в лице ну очень недовольного Куникиды, явившегося по душу своего босса карающим ангелом. Чуя еще какое-то время не теряет ощущение реальности до конца, утопая в нежном запахе парфюма сестрицы и ее объятиях. Вместе с ее появлением рождается чувство защищенности, и Накахара внутренне сопротивляется, когда руки медиков отрывают его от Кое. Но ничего не может с этим поделать, дрейфуя в вязком чувстве дереализации, пока его сознание окончательно не гаснет. Когда он в следующий раз открывает глаза, то находит себя не в лазарете, вопреки ожиданиям, а в своей комнате в резиденции Кое. Впрочем, с «не лазаретом» он поторопился: медицинского оборудования здесь хватило бы, чтобы вернуть с того света пару свеженьких мертвецов, чего уж тут говорить о недобитом Чуе. Окна открыты и легкий свежий ветер колышет невесомые прозрачные занавески, принося с улицы запах влажной земли. Кажется, совсем незадолго до пробуждения Накахары на улице прошел дождь. — С пробуждением. Чуя с трудом поворачивает голову, игнорируя колышущуюся на дне боль, чтобы найти взглядом Озаки, расположившуюся с книгой в кресле у его кровати. Выглядит она как всегда безукоризненно элегантно, беспокойство и усталость не посмели оставить своего отпечатка на красивом лице. Накахара не знает, но все свое свободное время Озаки провела здесь, терпеливо дожидаясь, когда он наконец-то придет в себя. То, что Чуя смог вернуться в сознание сразу после того, как его оглушили, забрало очень много ресурсов у организма: за это парень несколько суток пролежал в забытьи. В это время за его состоянием следили многочисленные приборы, опутавшие его щупальцами проводов. Накахара дергает рукой с катетером, обращая внимание на капельницу. Выглядит внушительно, будто ему на самом деле могло угрожать что-то серьезнее головной боли и тошноты. Не могло же? — И тебе доброе утро. — Чуя улыбается, беря под контроль непослушные мышцы, и звучит не мелодичнее сорокалетнего пропойцы. Кое откладывает книгу в сторону, поднимаясь со своего места. Их разделяет всего пара шагов; Озаки подходит и берет Чую за руку, не решаясь обнять, чтобы не потревожить. Последние события смазались и перемешались, но Накахара отчетливо помнит, какое облегчение принесло ему появление сестрицы. — Кажется, я заставил всех изрядно поволноваться. — Чуя в ответ сжимает ее ладонь. — Прости меня.